НИКОЛАЙ КОЛЯДА. СИМОНОВ И КУЗНЕЦОВ. КОЛЯ СИМОНОВ – 40 лет. ИЛЬЯ КУЗНЕЦОВ – 40 лет

Стр 1 из 2Следующая ⇒

НИКОЛАЙ КОЛЯДА

СИМОНОВ И КУЗНЕЦОВ

Пьеса в одном действии.

г. Екатеринбург

2012 год

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

КОЛЯ СИМОНОВ – 40 лет

ИЛЬЯ КУЗНЕЦОВ – 40 лет

В лесу, на заброшенной дороге.

Дождь идет.

В сосновом лесу на обочине дороги стоит старая машина «Жигули», «четвёрка».

Оба задних колеса в машине пробиты.

На багажник машины были сложены коробки с вещами. Много, жутко много.

Но вот – лопнули колеса, лопнули веревки, которыми были привязаны коробки, и всё развалилось, рухнуло в грязь. Полопалась, намокла под дождём упаковка и потому весь китайский люрекс, все тряпки, пальто и штаны, шубы и колготки, детские игрушки, тетради и фломастеры – всё, всё в грязи лежит.

Лес стоит справа и слева. Сосны шумят, мрачно на небе.

Рядом с машиной, мокрые, как мыши, стоят ИЛЬЯ КУЗНЕЦОВ - ему 40 лет и КОЛЯ СИМОНОВ – и ему 40 лет. Стоят, мокнут, руки на груди скрестили, трясутся от холода, молчат, не двигаются, дождь их поливает. А они и не собираются прятаться от дождя. На ногах у обоих сланцы, оба они в трениках с пузырями на коленках, в майках, в фуражках.

Стоят, молчат. Долго стоят.

Вот кончился дождь, последние капли упали в лужи.

Стоят Симонов и Кузнецов, стоят, к машине задами прижались, стоят, не двигаются, вдаль смотрят. Тихо после дождя, так тихо стало.

В машине радио работает, радио что-то про хорошую погоду бормочет. Но вот оно захлебнулось, заглохло – наверное, вода в радио попало: ведь все четыре двери в машину открыты. Потрещало радио и говорить перестало.

Птицы после дождя принялись петь в лесу. Солнце выглянуло.

А Симонов и Кузнецов всё так же стоят, не двигаются.

И, оказывается, это не дождь оставил на их лицах капельки, а это они оба плачут горькими слезами. Градом текут слезы по их лицам.

Плачут жутко. Рыдают. Молчат.

Симонов плачет. Кузнецов тоже плачет.

Наконец, Кузнецов вытер слезы, кулаком ударил по машине и сказал:

КУЗНЕЦОВ. Ну, вот кто, блин, виноват, а?!

И ответил ему вопросом Симонов:

СИМОНОВ. Ну, вот что, блин, делать, а?!

Помолчали.

КУЗНЕЦОВ. Ну, блин косой, ну за что это мне, блин косой, за что?!

СИМОНОВ. Да блин косой, да за что это мне, мне, блин косой, да за что?!

КУЗНЕЦОВ. Да ты-то тут при чем?! Мне теперь капец, капут, конец, кранты!

СИМОНОВ. Да тебе-то что, блин на фиг?! Это мне – кранты!

КУЗНЕЦОВ. А мне – нет? Мне – нет, да?

СИМОНОВ. Тебе – нет, да! А мне, мне, мне, мне, мне – да, да!

Молчание.

Плачут дальше.

КУЗНЕЦОВ. Машина – моя, денег на товар тоже я занимал, а ты – рабсила, я помочь тебя попросил дотащить, довезти, добраться!

СИМОНОВ. Ты же мне заплатить обещал! У меня же были планы на эти деньги! Я ж на эту подработку рассчитывал! Думал – халтурка подвернулась, денежки будут! Я ж купить мечтал, купить!

КУЗНЕЦОВ. Что ты купить мечтал, ментяра поганая?! Алкаш, сволочь! (Бьет по машине кулаком, а потом ногой). Что?! Вот, бери, лежит перед тобой, покупать не надо, бери всё, что лежит тут в грязи, всё, всё забирай, дарю!

СИМОНОВ. Ты ж мне денег обещал!

КУЗНЕЦОВ. Чем я тебе заплачу теперь, Симонов, друган?! До дома еще пятьсот километров, у меня было впритык на бензин, а теперь весь товар, который мы на рынке купили на оптовом, на оптовом на рынке - блин! - теперь в каше всё, в грязи лежит, вся упаковка лопнула, всему капут пришел! Не отмыть теперь, блин! Коля, тварь ты такая, да что ж ты так плохо на багажнике товар закрепил?!

СИМОНОВ. Илюша, друган, а мы не вместе с тобой закрепляли, нет?

КУЗНЕЦОВ. Ментяра ты позорная!

СИМОНОВ. А ты лавочник долбанный! Бизнесмен сраный! На меня валит! Ну, отвечай? Мы не вместе вязали, нет?! Не вместе?!

Молчание.

Долго молчат.

Коля обошёл машину со всех сторон, по колесам ногой стучит.

КУЗНЕЦОВ. Что ты по ней стучишь? Она что, поедет от того, что ты по ней постучишь? Что ты показываешь, что ты страшно в машинах разбираешься? Еще капот открой, туда загляни, подуй туда в мотор, постучи кулаком! Помогает! Давай, давай!

Молчание.

СИМОНОВ. Ладно, Кузнецов, не ной. Сейчас все ототрём, отмоем. Дождь вот прошёл. Подсушим, снова завяжем и - поедем …

КУЗНЕЦОВ. Да куда мы поедем? Оба колеса всмятку!

СИМОНОВ. Сейчас каким-нибудь мужичкам махнём, мужички помогут, дотащут, на верёвку возьмут, там где-нибудь отремонтируют …

КУЗНЕЦОВ. Мужичкам? Где-нибудь? Помогут? На верёвку? На какую на верёвку? Дай лучше мне верёвку, я пойду в лес – повешусь! Я вон на том сучке повешусь! На горькой осине!

СИМОНОВ. Ты ее попробуй сначала, чтоб и правда – горькая была, а то не по поговорке будет.

КУЗНЕЦОВ. Весело тебе?

СИМОНОВ. Тихо! Что ты истерикуешь? Сейчас подъедет кто-нибудь.

КУЗНЕЦОВ. Да тут не ездит никто, это ж видно! Дорога была травой заросшая! А ты, ты, ты, ты сказал – поехали в объезд, я дорогу тут знаю, тут короче будет, поехали! Быстрей докатим! И я поехал, я послушал, тебя, тебя, тебя, Симонов, послушал, скотина ты, скотина последняя!

СИМОНОВ. Конечно, тут короче. Я ж не знал, что тут на дороге борона лежит.

КУЗНЕЦОВ. Борона лежит! Вот именно: борона лежит! Куда ни пойду – лежит борона! На пути на моём борона лежит!

Сказал Кузнецов и снова зарыдал.

И правда: лежит на дороге возле машины борона. Огромная такая, вверх зубьями. Из-за неё и пробиты колеса у машины.

Вот откуда она тут, скажи? Ну, откуда?

СИМОНОВ. Ну, откуда – понятно. Бросили её доблестные сельские труженики то ли по весне, то ли по осени. Бросили на дороге. Пахали, пахали, сеяли да сеяли, а потом бросили, как зубья источились. Всё, как в России водится.

КУЗНЕЦОВ. А почему они её не сдали в металлолом?

СИМОНОВ. Потому что в России всего много. И металлолома в том числе.

КУЗНЕЦОВ. Вот именно. И меня много. Потому – сдохнуть надо.

СИМОНОВ. Тихо ты, сейчас придумаем что-нибудь. МЧС можно вызвать, например.

КУЗНЕЦОВ. Заткнись, Симонов! А может, они специально подложили на дорогу – так, из гадства? Ну? Да что я спрашиваю? Конечно, специально.

СИМОНОВ. Не специально. Просто забыли, потеряли. Надо верить в людей.

КУЗНЕЦОВ. Заткнись, Симонов!

СИМОНОВ. Ладно, Кузнецов. Может и так. Соглашаюсь. Бывает и такое. Народ всякий бывает.

Кузнецов по бороне ногой стукнул.

КУЗНЕЦОВ. Сволочи! Твари, а не сельские труженики! Специально подложили! Кругом борона! Борона кругом! Куда не посмотри, куда не пойди – на штырь нарвешься, смерть тебе, капут! Да что за невезуха такая, Симонов?!

СИМОНОВ. Ну, что ж теперь делать. Такая вот невезуха, Кузнецов.

Молчание.

Сейчас что-нибудь придумаем. Что ж теперь слёзы лить? Поплакали и хватит.

КУЗНЕЦОВ. Не хватит!

Кузнецов сел в грязь, грязью лицо мажет, рыдает.

Сдохну тут, сдохну сейчас... Сердце разорвется сейчас... Это ты, ты всё. Ты виноват!

СИМОНОВ. Конечно, я. Нашёл крайнего.

КУЗНЕЦОВ. Да что за невезуха мне такая, да за что, за что, Господи?! Руки есть, голова есть, здоров, как бык, рву жилы, чтобы семью кормить, чтобы всё было по-людски, чтобы не хуже, чем у всех! И что?! Колгочусь, колгочусь, всё чего-то хочу путное сделать, а почему не выходит, почему?! Почему опять, как каждый раз, а? Всё лопнуло, крякнуло, накрылось опять! В дорогу собирался, деньги собрал, всё было удачно! На рынок приехали во время, купили по дешевке всё, поехали назад засветло, думал – успеем к ночи, еще и телевизор посмотрю под пивко. Думал, эти пятьсот кэмэ за семь или за пять часов прогоним - и дома, дома! И что? А ничего! Не мечтай, Кузнецов, никогда ни о чём не мечтай. Живи в говне, как жил раньше.

СИМОНОВ. Тихо, успокойся.

КУЗНЕЦОВ. И что теперь? Теперь опять надо деньги искать на прожитьё, опять Наташка будет втихомолку плакать. Знаешь, как это страшно? Я её вчера ночью обнял, а у неё всё лицо мокрое от слез! Плачет, бедная. Молчит, лямку тянет, плачет. Днём - на кухне и по ночам - в кровати.

СИМОНОВ. Плачет она. А что плакать? Слезами горю не поможешь.

КУЗНЕЦОВ. Опять ребенку игрушку не купи, опять нищета, опять картошка без сала всю зиму, без сала, без масла, на воде! Опять не знаешь, что ребенку сказать, когда он поганый чупа-чупс просит. А он просит, просит! А ты не знаешь, как ему, маленькому, сказать, что папка твой козёл и свинья, сидит без копейки, ходит, побирается! Слушай, Симонов, я ведь взрослый мужик, не могу ему эту мелочь купить, у меня денег нет! И я объяснить ему не могу, что значит – нет денег! Ну, нету денег, понимаешь! Нету! И не будет никогда! Симонов, Симонов, Симонов, что мне делать?! Ну, что мне делать, ну скажи, блин косой, скажи?! Ну, кто-то мне скажет или нет?!

Молчание.

СИМОНОВ. Не ной. Выкарабкаемся. Давай, не сиди, складывай, складывай давай назад всё, завяжем узлом, перетянем покрепче, в машину залезем и ждать будем попутку, давай. Не бывает безвыходных положений.

КУЗНЕЦОВ. Бывает. Вот, смотри на меня – бывает.

СИМОНОВ. Нет. Не бывает. Давай, складывай.

КУЗНЕЦОВ. Да что – складывай? Если колеса менять, то наоборот надо всё вытащить из машины, чтобы она пустая была! А зачем? У меня запаска - одно колесо единственное. А их четыре пробито!

СИМОНОВ. Ну, давай, на обочину переложим, перетянем, давай, там палатку сделаем, шалашик сделаем, что ли, какой - из веток сосновых, что ли. Сложим там и сядем рядом, костер разведем, погреемся, обсушимся, давай …

КУЗНЕЦОВ. Не буду ничего провались всё. Пусть так всё и лежит в грязи. Не буду. Ничего не буду делать. Сяду и буду сидеть.

КУЗНЕЦОВ. Заткнись! Что я Наташке скажу, как я ей в глаза в ее больные посмотрю?!

СИМОНОВ. Скажешь, я плохо перетянул веревку. Скажешь – я виноват.

КУЗНЕЦОВ. Да какая ей разница, что делать и кто виноват?! Она скажет – где деньги? И что скажу? Она скажет – где товар? И что я скажу.

СИМОНОВ. Да вот он, товар. Не всё же испортилось. Что-то еще и осталось. Сдашь в магазины и назад деньги вернешь. Тихо, сказал. Сейчас всё сложим, ототрём, в машине переночуем, а утром придумаем что. По карте посмотрим – может, есть село какое рядом. Я схожу, договорюсь.

КУЗНЕЦОВ. Нету тут никакого села.

СИМОНОВ. Должно быть. Лесники, грибники, маньяки-педофилы где-то всё равно рядом блуждают. Не может быть, чтобы не было никого. Давай, таскай в лес, под ту вон сосну, там посуше будет.

КУЗНЕЦОВ. Ты не видишь – там болото, кочки, утки плавают? Комары там родятся, ива свесилась, там по горло, не видишь?

СИМОНОВ. Ну, в другое место, давай, потащим. Постираем, ототрем, раз вода близко. Всё ведь можно состирнуть, погладить …

КУЗНЕЦОВ. И сдать в церковь нищим? Не возьмут такое, оно всё с люрексом китайским, не надо им такое.

СИМОНОВ. Смотри, Кузнецов, дождь кончился. Сейчас подсохнет. Сейчас - солнце. Сейчас будет небо голубое. Сейчас какая-нибудь машинка из-за поворота выедет и помогут. И поедем до дому. И забудешь ты это происшествие, а завтра будешь уже смеяться, вспоминая. А на веревку, которой хотел задавиться, корову привяжешь, поведешь ее в поле, сядешь, в небо посмотришь и подумаешь, Кузнецов: хорошо жить, зараза!

КУЗНЕЦОВ. Хватит тебе, Симонов.

СИМОНОВ. Не хватит, Кузнецов. Хорошо жить, ну? Мужички на дороге всегда помогают друг друга, ну? Неужели, думаешь, проедет, попылит и смоется? Нет, так не бывает. Есть шоферское братство. Остановится. Все сделает.

КУЗНЕЦОВ. Отвали.

СИМОНОВ. Кузнецов, садись сюда. Обсохнем.

Симонов сложил картон в кучку, взял за плечи Кузнецова, усадил его на эту горку.

Сиди тут. Вот я тебя сейчас, пока минут пятнадцать-двадцать мужичков на машинке нету, я тебя повеселю.

КУЗНЕЦОВ. Отстань.

СИМОНОВ. Сиди, сказал. Смотри, что я пацану своему купил. Видишь?

Симонов пошел в машину, порылся в свертках, достал пакет какой-то, принес, сел на коробку рядом с Кузнецовым, достает из пакета кукол и на коленях раскладывает.

Смотри, что у меня, а? (Смеётся). Кукольный театр! Вот это - репка! Смотри, вот это – Дедка! Видишь, какой курносый? Видать, самогонку гонит в сараюхе, тайком, крадчи от бабки, видишь?

КУЗНЕЦОВ. Отстань.

СИМОНОВ. Видишь? А вот это – Бабка! Тоже, поди, понужает почем зря винишко! Видишь, какой у нее нос красный? А вот – Внучка! Видать, на трассе подрабатывает, гляди, какая у нее коса русая, до пят, и платье такое вольное сильно!

КУЗНЕЦОВ (улыбается сквозь слезы). Да отвали ты.

СИМОНОВ. Смотри, смотри, а это – Жучка! Хорошо ее кормят, не жучат! А это – кошка Машка! Тоже, видать, не сильно мышами питается, ждет со стола объедков, колбасы «Докторской». А вот это самая главная – Мышка! Главная помощница!

КУЗНЕЦОВ. Надоел.

СИМОНОВ. Ну, не буду.

Симонов сложил кукол в пакет. Сидят, молчат.

Птицы в лесу поют.

КУЗНЕЦОВ. Ну и что ты их спрятал? Что там дальше?

СИМОНОВ. Ты ж недоволен.

КУЗНЕЦОВ. Доволен я. Показывай. (Берет кукол в руки). Это сколько стоит? У тебя же денег ни копейки не было, как мы сюда ехали? Ты где денег взял, Кузнецов?

СИМОНОВ. Ну, как не было. Было немножко. Завалилось в подкладку.

КУЗНЕЦОВ. А я его кормил на остановках, думал – совсем нищий. А он своему сыночку покупает целый кукольный театр.

СИМОНОВ. Да это стоило – три копейки.

КУЗНЕЦОВ. Рассказывай, ага. Когда ты это успел купить? Почему я не видел?

СИМОНОВ. Говорю: завалилось в подкладку.

КУЗНЕЦОВ. Внучка твоя точно на проститутку похожа. А Мышкой – посуду мыли.

СИМОНОВ. Не завидуй.

КУЗНЕЦОВ. Не завидую я.

СИМОНОВ. Хочешь, признаюсь?

КУЗНЕЦОВ. Что?

СИМОНОВ. Я всю жизнь мечтал такое купить. Сегодня как увидел это на рынке – всё, думал, с ума сойду. Я ведь не сыну купил, а себе.

КУЗНЕЦОВ. Дурак.

СИМОНОВ. Ну, дурак. У меня какие радости?

КУЗНЕЦОВ. Ну и что ты с этим делать будешь?

СИМОНОВ. Играть.

КУЗНЕЦОВ. Дурак и не лечится.

СИМОНОВ. Вот, смотри, какая история.

КУЗНЕЦОВ. Да отстань.

СИМОНОВ. Смотри, смотри. Можно разные истории придумать. Вот, первая. Смотри!

КУЗНЕЦОВ. Отстань.

СИМОНОВ. Слушай. (Надел на руку куклу, играет с нею). Вот, пришла Бабка на огород. Туда-сюда глазами зырк-зырк! – не выросло ничего. А откуда оно могло вырасти, баушка, если ты не садила ничего? Только вот в углу у навозной кучи выросла репка. Выросла она потому, что птичка семечко съела и какнула его тут вот, возле навозной кучи. Вот и выросла репка. Это голос такой говорит, с неба. От автора! Ну вот. А поскольку репку не поливали, не ухаживали за ней, нитратами не травили, то и выросла она на говне большая-пребольшая! Как гриб за баней выросла! И растет, питается! И говорит радостно себе: «Мы в говне родились, в говне помрем! » И машет, машет листочками солнцу. А Бабка уже очки напялила на нос, туда-сюда шарами зырк-зырк, видит – ба! Репа! Ни хера себе! Репища такая! Елда до неба! Жри, не хочу! Бабка давай скакать, плясать, прыгать, радоваться! Чуть ногу в борозде не сломала, чуть пятку на бороне не пробила! Но жива осталась, сопли вытерла, об подол пальцы вышоркала, давай репку тянуть. Тянет и думает: сожру одна. Порежу ее, браги наставлю и халкать буду всю зиму брагу, Деду не дам.

КУЗНЕЦОВ. Симонов, ты дурак.

СИМОНОВ. Конечно, Кузнецов, дурак. Ну и что? Слушай дальше. Это же только начало, слушай дальше. Кричит бабка деду: «Ты, косорылый! Иди, помоги! ». Дед прибежал, от счастья чуть в штаны не наложил! Давай за бабку, схватился, тянут, тянут – вытянуть не могут. Изматерились все, а не могут!

КУЗНЕЦОВ. Дурак. Ты ребёнку своему тоже так рассказываешь?

СИМОНОВ. Хуже. Пусть образовывается. Слушай дальше! Зовут они внучку. Внучка с трассы бежит, кинула дальнобойщика, к которому подсесть хотела и в Москву свалить, потому что жрать охота, чешется всё к тому же. Ну, короче, кинуть бабку с дедкой решила, толку-то нету от них, не кормят, суки старые, а наоборот – она их кормить должна!

12 Следующая ⇒