КОНЕЦ НАЧАЛО 1 страница

Деклан

Знаете, это так странно. Все эти годы я желал ему смерти, а сейчас, когда это происходит… Я не совсем понимаю, что чувствую. Я не рад, но и не грущу. Насколько я понимаю, ублюдок сам себя свел в могилу.

Просто для этого ему понадобилось тридцать лет.

Саванна кладет ладонь на мою руку. На ее лице тревога, и до меня доходит, что я даже не соизволил сказать ей, что мой папаша болен.

Вот черт.

У нас будет ребенок, а я даже не потрудился рассказать ей, что мой отец умирает. Это довольно отстойно.

Вздохнув, я наклоняюсь и подбираю с пола футболку, которой меня отхлестали, и протягиваю ее Саванне.

Я чувствую себя тварью, что не рассказывал о таком важном факте из своей жизни, а ведь она поделилась со мной всем: самыми ужасными подробностями, которые не хотела рассказывать ни одной живой душе. Саванна может взбеситься или обидеться, а то и все сразу, и у нее есть на это полное право.

Нахмурившись, я утыкаюсь взглядом в пол, на ее идеально накрашенные пальчики ног, а затем прокашливаюсь и бормочу:

— Он болел. Цирроз.

— Я знаю.

Поднимаю взгляд и вижу, как она морщится от моего смущения.

— Я случайно подслушала ваш с Блейком разговор. Мне не хотелось совать нос в чужие дела, и решила, что ты сам заговоришь со мной об этом, когда захочешь.

Она пожимает плечами и подходит ближе, обнимая меня за талию. Я прижимаю ее к себе и кладу подбородок ей на макушку.

— Мне жаль, — бормочет она у моей груди. — Знаю, вы не были с ним близки, но это все равно хреново. — Отстраняясь от меня, она добавляет: — Сейчас только возьму другую футболку и буду готова.

— Ты поедешь? — Не знаю, почему, но я удивлен.

Она останавливается на полпути к шкафу и снова оборачивается. Теперь она выглядит уязвленной.

— Ты не хочешь?

Черт, только не надутые губы и щенячьи глазки.

— Нет, нет, нет, детка, я совсем не о том, — говорю я, запинаясь в попытках поскорее объяснить. Саванна крепкая штучка, но беременность и гормоны выбили ее из колеи. Теперь она плачет по любому поводу, и в девяти случаях из десяти причина абсолютно надуманная. На днях она рыдала полчаса, потому что в «Макдоналдс» вышел из строя автомат с мороженым.

Полчаса!

А потом, когда я ласково спросил, почему просто не пойти к другому, она заплакала еще сильнее, потому что это не пришло ей в голову.

Я до смерти люблю эту девушку, но, если следующие восемь месяцев будут такими…черт. Раньше я думал, что она нелогична, но теперь у нее сумасшествие буквально в крови.

Обхватив ладонями ее лицо, я пытаюсь изгнать ее боль и обиду, которые ненароком вызвал. Ее выражение лица меня попросту убивает и заставляет чувствовать себя самым большим придурком на планете. Даже если учесть ее повышенную обидчивость, это не отменяет того факта, что я просто насрал на ее чувства.

А ее чувства, на самом деле, единственное, что имеет значение.

Она приникает к моей ладони и позволяет вытереть одинокую слезинку, стекающую по ее правой щеке. Когда Саванна поднимает на меня взгляд, в моей груди все сжимается и горло сдавливает.

Как же сильно я люблю эту девочку. Со всем ее буйством гормонов и прочим.

Наклонившись, я прижимаюсь к ее губам, но времени на поцелуи у меня нет. Я стону и неохотно отрываюсь от нее.

— Знаешь, если бы мог, привязал бы тебя к себе. Но ты сказала, что устала, а я не знаю, когда мы сможем вернуться. Тебе стоит остаться и выспаться. — Я провожу ладонью от ее бедра к пока еще плоскому животу. — Теперь ты спишь за двоих, знаешь ли.

Саванна решительно качает головой.

— Ты всегда рядом, когда нужен мне, и я тоже хочу быть рядом с тобой. И буду там ради тебя. И ты не сможешь меня остановить.

Я улыбаюсь при виде решительного выражения ее лица и упрямой линии подбородка.

Еще несколько месяцев назад она была готова на все, лишь бы остаться независимой. Теперь она выглядит готовой бороться с любым препятствием, чтобы быть рядом, даже если это препятствие — я сам.

И черт меня подери, если я не горжусь этим.

— Ты в порядке?

Я отрываю взгляд от задних фар впередиидущей машины и смотрю на Саванну. Я был погружен в свои мысли по дороге в больницу и, вероятно, не сказал ей и двух слов с тех пор, как мы сели в машину.

Убрав руку с руля, я переплетаю наши пальцы.

— Я всегда в порядке, когда ты рядом.

Она закусывает губу, и по ее лицу бегут тени, пока мы едем по темной дороге.

— Тебе должно быть тяжело. Я не могу даже… — Ее глаза расширяются, когда она делает глубокий вдох и выглядит настолько потерянной, каким должен быть я.

Но это не так. Я все еще чувствую равнодушие.

Наверное, это хорошо. Если равнодушен, то тебе не больно, верно?

Въезжая на поворотную полосу, я пожимаю плечами.

— Не знаю. Меня не покидают связанные с ним воспоминания. Большинство из них отвратительны и не заслуживают, чтобы их помнили, но некоторые… некоторые хорошие. Как тогда, когда он взял меня и Блейка на игру «Филлис». Мне тогда было лет семь-восемь, и я был в восторге. Я даже взял с собой мяч, надеясь получить автограф после игры. Но мы набросились на хот-доги и попкорн, и Блейка, в конце концов, вырвало прямо на соседа, так что пришлось уйти раньше.

Я улыбаюсь воспоминаниям: нам пришлось ехать домой с опущенным стеклом, потому что от Блейка жутко воняло. Папа все время поддразнивал его, говоря, что он в любую секунду может остановиться и привязать его к капоту нашего универсала, как дохлого оленя, потому что «мертвых не возят в машинах, а ты пахнешь так, будто кто-то умер, мальчик». Потом он зажал нос, скорчил кислую мину и заехал на заправку.

Блейк разревелся, бубня, что он «не дохлый олень», но папе всего лишь нужно было заправиться. Ему понадобилось целых десять минут, чтобы убедить Блейка, что его не посадят в багажник.

Саванна усмехается.

— Ауч, хреново. Жалко, что ты не получил автограф. Они хотя бы победили «Рэд Сокс»?

— «Рэд Сокс»? — Я хмурюсь и бросаю на нее взгляд. — Они не играли с «Рэд Сокс».

Теперь она выглядит такой же смущенной, как и я.

— Погоди, так он повез вас аж в Филадельфию на бейсбольную игру? Это же около пяти часов езды.

Я бросаю взгляд на дорогу, прежде чем снова повернуться к ней.

— Мы жили в Филадельфии. Именно там мы с Блейком выросли.

Я же рассказывал ей раньше, верно?

Саванна моргает и выглядит совершенно ошарашенной.

— Черт! Я что, никогда тебе не говорил?

Она отпускает мою руку и указывает на себя, бормоча:

— У меня что, лицо похоже на человека, который знал?

— У тебя лицо очень красивого человека, — говорю я и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее.

Неудивительно, что она видит насквозь мою слабую попытку сгладить ситуацию и отталкивает меня.

— О, господи! — стонет она, пряча лицо в ладонях. — Во что мы ввязались? У нас будет ребенок, а я даже не знаю, откуда ты родом. Я даже твоего второго имени не знаю!

От паники ее голос повышается с каждым словом, что заставляет паниковать меня, поскольку я узнаю приближение классической истерики Саванны.

К счастью, мы уже подъехали к больнице, и я останавливаюсь на первом попавшемся месте. Я должен пресечь истерику в зародыше, потому что когда Саванна выходит из себя, сбегает, а я не могу этого допустить. Не сейчас, не снова.

Припарковавшись, я отстегиваю ремень безопасности и бросаюсь к ней, хватая за руку.

— Эй, посмотри на меня.

Ее круглые глаза встречаются с моими. Неуверенный и испуганный вид девушки пугает меня до чертиков.

Я крепко стискиваю ее ладонь, переплетая наши пальцы вместе.

— Это неважно, ясно? Просто детали. Важно лишь то, что здесь и сейчас, — говорю я и приподнимаю наши руки. — Пока у нас есть мы, все прекрасно. Хорошо? Все остальное — мелочи.

Не уверен, пытаюсь я убедить ее или себя.

Она сглатывает и кивает.

— Ладно.

Мое сердце снова начинает биться, наверно, впервые, за эту минуту.

— Отлично. — Я обхватываю ладонями ее лицо и целую, пока снова не начинаю задыхаться.

Когда я, наконец, разрываю поцелуй, прижимаюсь к ней лбом.

— Кстати, Майкл. Папаша так захотел.

— Деклан Майкл Уитмор… — Я наблюдаю, как ее губы кривятся в улыбке, пока она произносит мое имя. Думаю, отныне хочу, чтобы она обращалась ко мне полным именем, если всегда при этом будет так улыбаться. — Приятно познакомиться, — произносит она. — Я Саванна Мэри Райан.

— Саванна Мэри. — Я улыбаюсь краешком рта. — Подходит, — говорю я, потрепав ее за подбородок. — Красивое имя для красивой девушки.

Я ненавижу больницы, черт подери. Холодные, обезличенные и странно пахнут. Может быть, это все чистящие средства, которые используются для дезинфекции, или, черт возьми, это то, что ими дезинфицируют.

Я лишь знаю, что не хочу сейчас здесь находиться. Не хочу идти по этому яркому стерильному коридору, который кажется все уже и уже с каждым нашим шагом. Он удушает.

Погодите, нет. Это я задыхаюсь.

Палата моего папы находится справа. Моего папы. Я не видел этого человека с тех пор, как он ушел от нас двенадцать лет назад, а теперь он находится менее чем в десяти метрах от меня. Нас разделяет лишь тонкое дерево и стекло на двери.

Ноги прирастают к полу, когда все, что я так старался игнорировать, вдруг сваливается на меня тонной кирпичей. От нехватки кислорода в легких сердце запаниковало и колотится так, словно пытается вырваться из грудной клетки.

Я не могу этого сделать.

Страх переполняет меня, душит, словно внутреннее кровотечение. Я стараюсь сглотнуть ком и оглядываюсь в поисках ближайшего выхода.

Не вижу ни одного.

Где он, черт подери? А как же техника пожарной безопасности? Разве у них не должно быть больше пожарных выходов на каждом этаже?

Как только я замечаю указатель на лестничную клетку, Саванна обхватывает мое лицо руками и заставляет посмотреть на нее.

— Даже не думай об этом, — яростно произносит она, удерживая мой взгляд. — Ты будешь раскаиваться до конца жизни, если сейчас уйдешь. Боже! Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Я бы все отдала, чтобы иметь возможность задать своей матери вопрос. Почему она была такой ужасной родительницей? Почему наркотики она любила больше, чем собственную дочь? Зачем она вообще меня рожала, черт подери? Для детей с такими родителями, как наши, вопрос «почему? » на миллион долларов. — Она отпускает меня и толкает в грудь. — А у тебя все еще есть шанс получить ответы. Можешь притворяться, что они тебе не нужны, но я уже это проходила и знаю, что это все хрень.

Ее лицо смягчается, и она понижает голос.

— Это возможность, малыш. Так используй ее. Иначе ты всю жизнь будешь пытаться найти ответы, когда тебе всего лишь нужно было прийти сюда и спросить.

Конечно, она права.

Вздохнув, я прислоняюсь к стене.

— А что, если его ответ окажется плохим? — Мой голос становится совсем тихим, когда я наконец-то признаю свой самый большой страх, тайно преследовавший меня в течение последних двенадцати лет. — Что если… Что если он просто недостаточно нас любил?

Уголки губ Саванны слегка опускаются, когда она подходит ближе и кладет ладони мне на грудь.

— Будет больно, но, по крайней мере, ты будешь знать, что это не твоя вина. Некоторым людям роль родителей просто не подходит, и в конечном итоге именно дети расплачиваются за их недостатки, к сожалению. — Она закусывает губу, словно готовясь сказать то, что мне, возможно, не понравится. — Может, и хорошо, что его не было рядом.

Не дав мне ответить, она выпаливает:

— Деклан, ты удивительный. Невероятно благородный, заботливый, и у тебя очень доброе сердце. Если он действительно такой ужасный человек, тогда хорошо, что он тебя бросил. Ты мог бы стать совершенно другим, будь он рядом, и мысли об этом разбивают мне сердце, потому что сейчас ты просто идеальный.

Я хмурюсь, вспоминая аналогичную речь от брата, которую выслушал не так давно.

— Ты разговаривала с Блейком? — Я не спущу ему попытку использовать Саванну против меня. Нахальный ублюдок, но умный.

Она склоняет голову набок и хмурится.

— Нет…

Дверь распахивается, не давая Саванне ответить. Из палаты вылетает разъяренный Блейк, но при виде нас останавливается посреди коридора. Сердито тыкая большим пальцем за спину, он шипит себе под нос:

— Тащи туда свою гребаную задницу и попрощайся со своим умирающим отцом, маленький засранец.

Я могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз Блейк вел себя, как старший брат, так что это не очень хорошо. Кажется, вот-вот произойдет какое-то дерьмо.

Глава 3

Саванна

Звуки футбольного матча проникают в крошечное фойе полутемной палаты, как и ровный писк кардиомонитора. Мое собственное сердце гулко бьется, когда я сжимаю руку Деклана.

Ради его же блага надеюсь, что сегодняшний вечер пройдет хорошо, но все, что я знаю о его отце, указывает на несбыточность моих ожиданий. И как бы сильно это ни разбивало мне сердце, хочется верить, что Деклан готов к не очень лестному приему.

Обогнув угол ванной, мы оказываемся лицом к лицу с хрупким мужчиной, лежащим на больничной койке. У него такой же оттенок темных волос и жутко похожие черты лица, что и у двух парней рядом со мной. Разница лишь в двадцати пяти с лишним годах и около двадцати килограммах веса.

Это как странный взгляд в будущее, если Деклан когда-нибудь сильно заболеет.

Кожа покрывается мурашками от ужасной мысли, и я стараюсь изгнать ее.

Не надо о таком думать.

Их отец поднимает пульт и выключает звук телевизора, а затем с помощью кнопки приподнимает изголовье кровати.

— Блейк не сказал, что меня почтит своим присутствием такая красивая леди, иначе я надел бы пижаму понаряднее. — Он подмигивает мне с фирменной харизмой Уитморов.

— Теперь понимаю, откуда у вас двоих столько шарма, — говорю я, бросая взгляд на Блейка и невеселого Деклана.

— Эта мне нравится.

— Эта? Сколько же их тут было? — шутливо спрашиваю я, искоса поглядывая на Деклана.

Блейк фыркает и старается прикрыть это кашлем, когда натыкается на убийственный взгляд Деклана.

Кажется, их отец в полном восторге.

— Она мне правда нравится, — произносит он. Поправив подушки позади себя, он жестом указывает на место рядом с кроватью. — Присядь и побудь со мной немного. Скрась день умирающего человека.

Деклан неохотно отпускает мою руку и пододвигает тяжелый стул поближе к кровати отца.

— Спасибо, — бормочу я, присаживаясь. В ответ Деклан слегка сжимает мое плечо, и тело тут же с готовностью откликается.

Его отец внимательно наблюдает за нашим безмолвным обменом, и до меня доходит, как странно это должно быть для него.

Последний раз он видел Деклана двенадцатилетним мальчиком, теперь же это взрослый и влюбленный мужчина. Этому предшествовал довольно долгий путь, а он пропустил каждый шаг.

Из-за этого я одновременно ненавидела и жалела его.

— Как тебя зовут, милая?

Хриплый голос отца Деклана прерывает мои мысли, и я поднимаю взгляд.

— Саванна.

— Саванна. — Уголок его рта приподнимается, когда он произносит мое имя. Как же эта тень улыбки напоминает Деклана. Я задаюсь вопросом, замечал ли это сходство сам Деклан.

Бросаю взгляд через плечо и вижу его, стоящим в углу комнаты: руки скрещены на груди, а линия челюсти напряжена.

Он выглядит так, словно готовится к взрыву.

— Прекрасное имя, — продолжает его отец, снова возвращая к себе мое внимание. — Я Джон. — Он пожимает мне руку. — Не такое красивое, как твое, но постарайся не злиться на меня из-за этого.

Я смеюсь и вкладываю руку в его мозолистую ладонь.

— Постараюсь.

Джон хмурится, когда осматривает мою руку.

— Я не вижу кольца на пальце. Это значит, что ты еще не Уитмор?

Я снова бросаю игривый и многозначительный взгляд на Деклана.

— Не совсем.

Деклан решил, к большому своему удовольствию и моему разочарованию, сделать из предложения игру. Поскольку я знаю, что это произойдет, и элемент неожиданности исчез, этот подлый ублюдок сумел найти способ держать меня в напряжении.

Например, однажды вечером, когда я готовила ужин и не могла найти большую миску, Деклан сказал:

—Я думаю, что это здесь, внизу. Я перестала рыться в шкафах и, повернувшись к нему лицом, обнаружила его на одном колене — явно не с целью искать миску вместе со мной. ПрямокаквпеснеBoyzIIMen «OnBendedKnee».

Сердце резко остановилось, когда он взял мою левую руку в свою, и от той радости, с которой он на меня смотрел, у меня перехватило дыхание.

Он провел большим пальцем по моей руке и произнес:

—Саванна, детка…

Я утратила способность дышать.

Вот оно! Он наконец-то собирается…

—Ты мне мешаешь, — закончил он, потянув за руку, чтобы открыть шкафчик позади меня.

Деклан хихикнул, когда я выдернула ладонь и отскочила.

—Если продолжишь так делать, я буду вынуждена сказать «нет», когда ты, наконец, сделаешь предложение. И это послужит тебе хорошим уроком, придурок.

Все закончилось тем, что мы заказали готовую еду, потому что Деклан не доверил мне готовку после своей выходки. Может, он и зараза, но умная. Я бы точно ему назло испортила еду.

Джон отпускает мою руку, что возвращает меня в настоящее.

— А тебе не кажется, что мы должны это исправить? — спрашивает он, переводя взгляд с меня на Деклана. — Раз мой сын оказался достаточно умным, чтобы заполучить тебя, тогда ему должно хватить ума и удержать.

Когда я снова смотрю на Деклана, не могу не почувствовать укол злости. Это действительно было свинством.

— Можно подумать и так, — бормочу я.

— И на этой ноте… — Блейк надувает щеки, при этом выглядит совершенно нелепо. — Я собираюсь спуститься в кафетерий и взять что-нибудь поесть. Вам что-нибудь принести?

Я хватаю сумочку и вскакиваю с места.

— Я пойду с тобой. Возьму попить.

— Прекрасно. А вы можете обсудить все свадебные планы, — обращается Блейк к Деклану и Джону. — Как вернемся, хочу знать дату и цветовую гамму. — Он указывает на брата и добавляет со всей серьезностью: — И, Деклан, никакого черного.

Я смеюсь и следую за Блейком из палаты, когда Деклан хватает меня за руку. Он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Вы предатели, — а потом целует в щеку.

— Прости, — шепчу я и киваю на освободившийся стул. — Поговори с ним, — одними губами произношу я, изо всех сил стараясь копировать строгость Блейка.

Деклан молча закатывает глаза.

Я осторожно открываю дверь и с удивлением вижу в коридоре Блейка. Я почти ожидала, что он уйдет без меня.

Он, должно быть, заметил мое удивление, потому что произнес:

— На самом деле, я не голоден. Просто решил оставить их наедине.

Ах. Я медленно киваю и сажусь на скамейку у себя за спиной.

— А я не хочу пить.

Блейк достает из кармана джинсов пачку сигарет и кладет ее на ладонь. Откидывает крышку и достает сигарету, а затем протягивает коробку и мне, приподнимая брови.

Я качаю головой.

— Не курю.

Пожав плечами, он засовывает сигарету в рот и возвращает пачку обратно в карман. Повисает неловкая тишина, когда он прислоняется бедром к дубовой рейке, обрамляющей абсолютно белую стену.

Почему он не вышел курить на улицу? Он просто продолжает на меня смотреть, задумчиво играясь с сигаретой меж зубов.

Я сглатываю и отвожу взгляд, гадая, не торчит ли у меня из носа козявка, когда он произносит:

— Каждый раз при виде тебя я не могу не представлять тебя голой.

Я открываю рот и резко поворачиваю голову в сторону Блейка, наблюдая, как он смеется и садится рядом со мной.

Поверить не могу, что он об этом вспомнил! И я не была совсем голой. Меня прикрывала шторка в душевой.

Конечно, она была прозрачной, но все же.

Он говорит так, словно это я позволила ему увидеть себя обнаженной, что определенно было не так. Тупая задница Блейка приближается ко мне.

— А я не хочу, — произносит он, наклоняясь вперед и упираясь локтями в колени. Перекатывая незажженную сигарету между пальцами, он оглядывается на меня через плечо. — Ведь однажды ты станешь мне сестрой. Разве это не похоже на инцест?

— Нет, но это отвратительно, — произношу я и стараюсь не скривиться. Но почти сразу перехожу от отвращения к самодовольству, вспомнив, что мне нашептала маленькая птичка. — А знаешь, это забавно. Каждый раз при виде тебя я не могу не представлять, как ты занимаешься кое-чем с Мэйси.

Он морщится и засовывает сигарету за ухо.

— Она тебе рассказала, да?

— О-о, да. — Она рассказала то, чего мне слышать не хотелось. Например, что он целуется с дерзкой и самодовольной уверенностью мужчины, который знает — язык не единственная часть тела, которая окажется в тебе. Или как его глубокий голос становится на октаву ниже во время возбуждения. И это похоже на то, словно ты трахаешься с Бэтменом. Слова Мэйси, не мои. О, и я никогда, ни при каких обстоятельствах не хочу знать, как мой будущий шурин ухаживает за своими лобковыми волосами.

Блейк замирает.

— Что именно она тебе рассказала?

Если бы ты только знал…

Я закусываю губу, чтобы удержаться от поддразнивания и не попросить его произнести «Я Бэтмен». Я слегка качаю головой, улыбаясь как Чеширский кот и сдерживая себя.

— Не переживай. Ты получил, эм, блестящий отзыв.

Блейк хмурится.

— Хм-м.

Его реакция чертовски сбивает меня с толку.

— А разве она не казалась… впечатленной? — Мэйси была совершенно смущена тем, насколько она увлеклась. Так почему же Блейк ведет себя так, будто для него это новость?

Он почесывает подбородок и смотрит вдаль коридора.

— Казалась. — Самодовольная улыбка кривит его губы. — Черт, она казалась очень…

Он натыкается на мой пристальный взгляд, и с его лица исчезает это выражение.

— Извини. — Блейк улыбается почти застенчиво. — Забыл, с кем разговариваю. — Он прокашливается и говорит: — Думаю, мы хорошо провели время, но она ушла сразу же, как только все закончилось. Даже не остановилась, когда я окликнул ее. Ни номера, ни прощаний. Ничего.

Я разглядываю его профиль, пока он смотрит на что-то дальше по коридору. У него настолько точеная линия подбородка, словно его вырезал сам Бог, и это заставляет меня еще больше ценить генофонд Уитморов. Это чертовски хорошие гены, и я счастлива, что могу передать их своему ребенку. Я даже не могу винить Мэйси ни в малейшей степени за то, что она хочет кусочек Блейка. У девочки определенно хороший вкус.

— А ты бы позвонил, если бы она оставила номер?

Блейк смотрит на меня с дерзкой ухмылкой.

— Если это позволит мне снова ее трахнуть, непременно, черт подери.

М-да, мой ребенок определенно выиграл генетическую лотерею.

Я закатываю глаза.

— Ты свинья.

Он пожимает плечами и поднимается, вытаскивая сигарету из-за уха. Зажимает ее между губами и открывает дверь на лестницу, бросая через плечо:

— Ты не спрашивала о моих благородных намерениях, только позвоню или нет.

Глава 4

Деклан

Я не могу убить свою девушку и брата. Я не могу убить свою девушку и брата…

— Ты собираешься стоять там всю ночь или все же сядешь и поговоришь со мной?

От голоса отца я мгновенно напрягаюсь. Мне придется какое-то время с ним пообщаться, потому что, зная Блейка и Саванну, эти два предателя вернутся не скоро.

Однако я все еще неимоверно упрям.

И продолжаю стоять возле ванной, скрестив руки на груди и не отрывая взгляда от футбольного матча.

— Мне нечего тебе сказать. Я здесь только ради Блейка.

Он несколько секунд молчит, но я прекрасно знаю, что просто так он не отстанет. Я продолжаю следить за экраном, где «Патриоты» вновь заработали тачдаун. Толпа разражается радостными возгласами, а комментаторы оживляются. Я слышу шорох, и телевизор замолкает, погружая комнату в оглушительную тишину.

— Я не куплюсь на эту хрень, — произносит он. — Ты слишком напряжен. Выглядишь так, словно годами накопленное «ничего» сейчас тебя разорвет, парень.

Я стискиваю зубы и смотрю на него.

Он откидывается на подушку и закрывает глаза.

— Можешь выговориться сейчас, пока я еще здесь и цепляюсь за жизнь. Потому что, поверь мне, тебе не полегчает, если будешь орать на кучу земли и кусок камня. Только почувствуешь себя идиотом, тратя нервы и сотрясая воздух из-за проклятого призрака. — Его глаза вновь открыты, но глядят в потолок. Хмурое выражение искажает его болезненное лицо. — Они не могут тебя слышать. Не важно, как сильно будешь орать, и даже если они будут тебя преследовать, никогда не смогут тебя услышать.

Я хмурю брови и смотрю на сломленного мужчину перед собой. Я думал, он говорит про дедушку, но теперь все стало ясно. И впервые за многие годы я чувствую к своему отцу нечто отличное от ненависти.

— Ты говоришь о маме, да? — Мой голос тихий, словно я боюсь прервать то, что происходит в его измученном разуме.

Подняв голову с подушки, он бросает на меня взгляд, а потом снова обращает его к беззвучному телевизору. Он стискивает челюсть и произносит:

— Дай мне это услышать. Расскажи, каким я был ужасным отцом и как сильно ты меня ненавидишь. Расскажи, какой я бесполезный кусок дерьма, и что я не заслуживал даже дышать одним воздухом с твоей матерью, не говоря уже о женитьбе.

Он делает паузу в своей тираде и смотрит на меня. Усмехнувшись, он бормочет:

— Что, думал, я этого не знаю? Думаешь, я не говорил себе те же фразы каждый день последние пятнадцать проклятых лет?

Я пожимаю плечами и со всей честностью отвечаю:

— Я не думаю о тебе и твоем раскаянии. Я даже не был уверен, что тебя это беспокоит.

Уверен, что мои слова причинили ему боль, но я не собираюсь извиняться за правду.

— Конечно, беспокоит. Твоя мать — лучшее, что случалось со мной, а я худшее, что случалось с ней. Я подвел ее и подвел вас с Блейком. Уйти было единственным вариантом…

— А как насчет того, чтобы перестать пить? Или для тебя это слишком трудно, черт подери?

Я сжимаю кулаки и отвожу взгляд в сторону, потому что даже вид его проклятого лица выводит меня из себя. Я ненавижу его. И ненавижу то, что он с нами сделал, но больше всего меня бесит, как сильно я на него похож. У меня с ним ничего общего.

— Я перестал пить.

Я снова поднимаю на него взгляд.

— Я уехал на реабилитацию. — Он опускает глаза, как будто стыдясь. — Твоя мама сказала, что бросит меня, если я этого не сделаю.

— Хрень собачья. — Кто-нибудь сообщил бы мне, будь он на реабилитации.

— Это правда. Посмотри на бумаги, которые торчат из моей сумки, — говорит он, кивая на маленькую черную сумку на одном из стульев. — Это документы на выписку.

Я хватаю сложенные бумаги, торчащие из бокового кармана, и внимательно перечитываю их.

— Здесь сказано, что твоя программа лечения была всего на девяносто дней. — Я снова пробегаю их глазами, прежде чем взглянуть на отца, в недоумении нахмурив брови. — Тебя не было почти два года, когда умерла мама.

Так, где ты был, черт подери?

— Знаю. Я осел на полпути домой. Даже удалось устроиться на работу в продуктовый магазин. Я прошел путь от упаковщика до кассира, — говорит он с сардонической улыбкой.

Его улыбка гаснет так же быстро, как и появляется.

— Я всегда планировал вернуться домой, Деклан. Мне просто нужно было сначала собраться с мыслями и доказать твоей маме, что я действительно бросил пить. Для этого требовалось время.

Он тянется к прикроватному столику и берет маленькую фотографию, печально смотрит на нее, а затем протягивает мне. Я осторожно беру ее, ожидая увидеть фотографию мамы или, может быть, их вместе.

Но нет.

В груди все сжимается, а в горле все пересыхает и першит, когда я смотрю на потрепанный снимок мужчины, одной рукой обнимающего круглолицего малыша на коленях, а другой баюкающего спелёнатого новорождённого. Малыш с сомнением на лице указывает на сверток, но мужчина смотрит на своего новорождённого сына с таким благоговением и любовью, что хочется просто похлопать его по спине и сердечно поздравить.

Глубокое чувство потери, которое я испытываю из-за того, что был лишен возможности познакомиться с этой счастливой, ясноглазой версией моего отца, убивает меня.

Это отец, с которым я должен был расти. Это воспоминания, которые должны были стать моими.

Я еще никогда так сильно не метался между любовью и ненавистью к нему, как в эти секунды.

От непрошенных слез печет глаза, и я пытаюсь проглотить болезненный ком в горле, возвращая фотографию обратно, потому что просто не могу больше на нее смотреть. Это слишком больно, черт подери.

Когда отец не берет фотографию, я поднимаю взгляд и вижу, как он качает головой.

— Ты должен оставить ее себе. — Он избегает моего взгляда и выглядит таким же растерянным, как и я. Его голос хриплый от эмоций.

Я просто киваю и засовываю фото в задний карман. Пускай это и болезненное напоминание, как все могло бы быть, но мне все равно хочется его сохранить.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒