ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 38 из 57Следующая ⇒

В этот вечер Билл неподвижно сидел на краю кровати в маленьком номере

гостиницы; он глубоко задумался.

-- Что ж, -- заметил он, наконец, с протяжным вздохом. -- Можно сказать

одно: на свете еще есть хорошие люди. Возьмем миссис Мортимер. Чудесный

человек, настоящая американка старого закала.

-- Умная, образованная женщина, -- согласилась Саксон, -- и ничуть не

стыдится такой работы. Все наладила сама, своими силами.

-- На двадцати акрах -- нет, на десяти! И заплатила за них, и ввела

всякие усовершенствования, и себя кормит, и четырех работников,

кухарку-шведку с дочерью, своего племянника! Просто не верится. Десять

акров! Мой отец не признавал участка меньше ста шестидесяти акров. Даже твой

братец Том и тот все на мили мерит... А ведь она женщина, и притом

совершенно одинокая! Нам повезло, что мы с ней встретились.

-- Чем не приключение! -- воскликнула Саксон. -- В пути именно так и

бывает. Никогда не знаешь, что тебя ждет завтра. Мы встретились с ней как

раз в то время, когда ужасно устали, и все спрашивали себя, скоро ли будет

этот Сан-Хосе. Мы и не мечтали с такой встрече. И обошлась она с нами вовсе

не как с бродягами. А какой дом у нее -- чистый, красивый. На полу ни

пылинки. Я и не думала, что комнаты могут быть обставлены так уютно и

изящно.

-- И пахнет в них так хорошо, -- добавил Билл.

-- Да-да! В журнале для женщин это называется " создать атмосферу". Я

раньше не понимала, что это значит. А про дом миссис Мортимер действительно

скажешь, что в нем царит атмосфера красоты и уюта.

-- Это вроде твоих вышитых вещиц, -- сказал Билл.

-- И это следующий шаг после того, как человек научился держать свое

тело чистым, свежим и красивым; нужно, чтобы и его дом был свежим, чистым и

красивым.

-- Но так не может быть в помещении, которое сдается жильцам, а только

в собственном доме, Саксон. Для сдачи внаем таких домов не строят. Одно мне

ясно: дом миссис Мортимер в конце концов стоил недорого. Дело не в цене, --

дело в том, как он построен. Лес-то самый обыкновенный, его можно купить на

любом лесном складе. И наш домик на Пайн-стрит из такого же точно леса, но

построен он совсем по-другому. Я не умею объяснить, но ты сама понимаешь,

что я хочу сказать.

Саксон, занятая воспоминаниями о только что оставленных уютных

комнатах, рассеянно повторила:

-- Да, все дело в том -- как...

На следующее утро они рано двинулись в путь и принялись отыскивать в

предместье Сан-Хосе дорогу на Сан-Хуан и Монтери. Саксон хромала все

сильнее. Началось с водяной мозоли на пятке, затем волдырь лопнул, и теперь

башмак мучительно натирал ногу. Билл вспомнил советы отца относительно ухода

за ногами и зашел в мясную лавку, чтобы купить на пять центов бараньего

сала.

-- Вот что тебе нужно, -- сказал он Саксон: -- иметь удобную обувь и

хорошенько смазывать ноги салом. Как только мы выберемся из города, мы все

это наладим. Хорошо бы прервать наше путешествие. Хорошо бы мне раздобыть

работу и дать тебе несколько дней передохнуть. Уж я постараюсь.

Когда они достигли городской окраины, он оставил Саксон на шоссе и,

свернув в длинную подъездную аллею, направился к видневшейся вдали большой

ферме. Он возвратился сияющий.

-- Все в порядке! -- воскликнул он, подходя ближе. -- Дойдем вон до тех

деревьев -- там есть ручеек, и мы раскинем лагерь. Я начну работать завтра с

утра. Два доллара в день на моих харчах. А если на его харчах, так полтора.

Я ему сказал, что предпочитаю первое и что все мое хозяйство при мне. Погода

прекрасная, и мы тут отлично перебудем несколько дней, пока твоя нога не

заживет. Идем. Устроим настоящий, заправский лагерь.

-- Как ты достал работу? -- спросила Саксон, когда они бродили по

берегу ручья, выбирая место для лагеря.

-- Подожди, устроимся, тогда и расскажу. Все это было прямо как сон.

Только когда были сделаны постели, разведен костер и в котелке закипели

бобы, Билл, бросив у костра последнюю охапку хвороста, начал:

-- Во-первых, Бенсон -- отнюдь не старозаветный старикашка. По виду и

не скажешь, что фермер. Современный тип, крепкой хватки, говорит и действует

как настоящий делец. Я понял это сразу, когда попал на ферму, хотя еще не

видел его самого. А он меня в пятнадцать секунд раскусил.

-- Пахать умеете? -- спрашивает.

-- Конечно, -- отвечаю.

-- А насчет лошадей как?

-- Я вырос в конюшне, говорю. И тогда -- помнишь, за мной ехала фура с

машинами, запряженная четверкой? Только я это сказал, она как раз во двор и

въехала.

-- И с четверкой справитесь? -- роняет будто так, мимоходом.

-- Еще бы! Можете их запрячь хоть в плуг, хоть в швейную машину, хоть в

карусель.

-- Ну-ка, садитесь на козлы, берите вожжи, -- говорит он тут же, не

теряя ни секунды. -- Видите сарай! Объезжайте-ка его справа и станьте задом

для разгрузки. А надо тебе сказать, что не так просто объехать этот сарай. Я

сразу по следам колес заметил, что все объезжают его слева. Ну, а мне

предстояло сделать двойной поворот, вроде восьмерки -- с одной стороны угол

загона, с другой -- угол сарая. Вот тут и обогни! Да еще кучи навоза

набросаны на самой дороге, их не успели убрать. Но я стою себе как ни в чем

не бывало. Возчик передал мне вожжи, и я вижу, что он про себя ухмыляется:

думает, где уж ему! Пари держу, что сам он бы с этим не справился! Я и виду

не подал, когда поехали, а ведь я и лошадей-то хорошенько не разглядел. Ты

бы посмотрела, как я погнал их прямехонько на кучу навоза: левая чуть не

задела стенку сарая, а ступица правого колеса прошла дюймов на шесть от

углового столба загона! Иначе никак не получалось. А лошади у него --

красота! Передние чуть наземь не сели, когда я их осадил, дал тормоз и

остановился как раз там, где было велено.

-- Ладно, я вас беру, -- говорит Бенсон. -- Вы мастер.

-- Ерунда, -- говорю с этаким ледяным равнодушием. -- Вы мне

по-настоящему трудную работу дайте. -- Он улыбнулся, -- должно быть, понял.

-- Вы здорово знаете свое дело, -- говорит. -- Я не всякому лошадей

доверю. Большая дорога не место для вас. Вы хороший работник, да, верно, с

пути сбились. Ладно, будете пахать на моих лошадях, начнете завтра с утра.

-- Вот и видно, что умен парень, да не совсем. Он ведь не узнал, умею я

пахать или нет.

Когда Саксон подала бобы, а Билл -- кофе, она задержалась, осматривая

все, что стояло на разостланном одеяле -- сахар в жестянке, сгущенное

молоко, нарезанную солонину, салат-латук, помидоры, ломти свежего хлеба,

тарелки с бобами, от которых шел пар, и кружки с кофе.

-- Совсем не то, что вчерашний ужин! -- воскликнула она, всплеснув

руками. -- Вчера у нас было настоящее приключение, прямо из книжки. Прав был

тот мальчуган, с которым мы ловили рыбу. Помнишь, как красиво был вчера

сервирован стол и как красив был дом, а теперь погляди на это. Мы с тобой

могли бы тысячу лет прожить в Окленде и никогда не встретить такую женщину,

как миссис Мортимер, и мы не подозревали бы даже, что бывают на свете такие

дома. Подумай, Билли, а мы ведь только начали наше путешествие.

Билл проработал в поле три дня. Он уверял, что отлично справляется с

плугом и что пахать, пожалуй, гораздо интереснее, чем он предполагал. Узнав,

что ему это дело нравится, Саксон потихоньку радовалась.

-- Вот уж не думал, что это мне доставит удовольствие, -- заметил он.

-- Пахать -- замечательное занятие. И здорово укрепляет мышцы ног; возчику

этого особенно недостает. Если бы мне когда-нибудь опять пришлось

тренироваться для бокса, я бы непременно занялся вспашкой. И знаешь, как

хорошо пахнет земля, когда ее переворачиваешь! Страшно вкусный запах! Идешь

себе весь день, поднимаешь толстые пласты земли, свежей, жирной! А лошади --

умницы! Знают свое дело не хуже людей. Да, уж у Бенсона во всей усадьбе не

найдешь плохой лошади.

В последний день небо покрылось тучами, воздух стал влажным, с

юго-востока подул сильный ветер -- словом, появились все признаки того, что

надвигаются зимние дожди. Когда Билл пришел вечером с работы, он принес

небольшой сверток старого брезента и натянул его на раму, чтобы защитить их

постель от дождя. Несколько раз он жаловался на боль в мизинце левой руки.

Этот палец мучил его весь день, признался он Саксон; по правде сказать, уже

несколько дней: боль как при нарыве, -- по всей вероятности, заноза; но где

она сидит, он никак не найдет.

Билл продолжал готовиться к непогоде. Он подложил под одеяло несколько

старых досок, которые выломал из стен заброшенного, развалившегося сарая на

другом берегу ручья; вместо матраца навалил на доски кучу сухих листьев;

брезент укрепил при помощи обрывков веревок и проволоки.

Когда брызнули первые капли дождя, Саксон пришла в восторг. Билл

остался равнодушен. " Слишком болит палец", -- заявил он. Однако ни он, ни

Саксон не могли ничем помочь этой беде и все острили, а вдруг будет нарыв.

-- А может, ногтееда? -- сказала Саксон.

-- Это что за штука?

-- Право, не знаю. Помню, то же самое случилось с миссис Кэди, -- но я

была тогда еще слишком мала, -- и тоже на мизинце. Кажется, она прикладывала

вытяжной пластырь и потом мазала какой-то мазью. Нарывало все сильнее, и под

конец сошел ноготь. А после этого палец очень скоро зажил, и вырос новый

ноготь. Давай я тебе сделаю пластырь из горячего хлеба.

Но от пластыря Билл отказался, -- он уверял, что к утру боль затихнет.

Саксон очень встревожилась. Невольно поддаваясь дремоте, она чувствовала,

что Билл не спит. Через несколько минут ее разбудил бурный порыв ветра и

потоки дождя, хлеставшие по брезенту, и она услышала, что Билл тихонько

стонет. Она приподнялась на локте и свободной рукой стала растирать ему лоб

и виски, как делала не раз, когда он не мог заснуть.

Потом она опять задремала, и опять ее разбудили, -- но на этот раз не

буря. Было совершенно темно, однако она сразу почувствовала, что Билла нет

рядом. Оказалось, что он стоит на коленях, упершись лбом в доски, и плечи у

него сводит от нестерпимой боли, хотя он и силится ее подавить.

-- Всю руку дергает, черт этакий! -- сказал он, услышав ее голос. -- Во

сто раз худее всякой зубной боли. Но это все пустяки. Только бы брезент не

сорвало. Подумай, каково было нашим отцам! -- говорил он, пересиливая боль.

-- Отцу как-то пришлось быть в горах с одним товарищем, и тому медведь ногу

ободрал почитай что до самой кости. Жратва у них вся вышла, и надо было

двигаться дальше. Отец сажает его на лошадь, а с тем -- обморок, и так

два-три раза. Пришлось его к лошади привязать. Они ехали пять недель... И

отец все это вынес. А Джек Кингли? У него ружье разорвалось, и всю правую

руку отхватило к черту, а охотничий щенок возьми да и сожри на его глазах

три пальца! Джек был один-одинешенек на болоте, и...

Саксон не пришлось услышать продолжение рассказа о Джеке Кингли:

внезапно налетел ветер, сорвал веревки, сломал деревянную раму и на одно

мгновенье прикрыл их обоих брезентом. В следующий миг брезент, раму и

веревку унесло в темноту, и Саксон с Биллом залило дождем.

-- Делать нечего, -- крикнул он ей в ухо, -- бери вещи и пошли в тот

сарай.

Они перебрались в сарай под проливным дождем и в полной темноте, два

раза им пришлось переходить по камням через ручей по колено в воде. Старый

сарай протекал, как решето, но в конце концов им удалось найти сухое

местечко и расстелить там мокрые насквозь одеяла. Страдания Билла терзали

Саксон. Ей понадобился целый час, чтобы заставить его уснуть, -- но едва она

переставала поглаживать ему лоб, как он просыпался. Хотя и ее пробирали

холод и сырость, она охотно примирилась бы с бессонной ночью, лишь бы он

забылся и не страдал.

Когда, по ее расчетам, было уже за полночь, кто-то вдруг вошел в сарай.

В открытую дверь блеснул свет электрического фонаря, точно луч миниатюрного

прожектора обежал все помещение и остановился на ней и Билле.

Послышался грубый голос:

-- Ага, попались! Ну-ка, вылезайте! Билл сел, ослепленный светом.

Человек с фонарем приближался, повторяя свое требование.

-- Кто здесь? -- раздался голос Билла.

-- Это я, -- последовал ответ, -- и я вам покажу, как тут валяться!

Голос звучал совсем рядом, на расстоянии ярда, не больше, но они ничего

не могли разглядеть из-за света, который то вспыхивал, то гас, когда

владелец фонаря уставал нажимать на кнопку.

-- Ну, пошевеливайтесь! Выходите! -- продолжал голос. -- Свертывайте-ка

ваше барахло и топайте за мной. Некогда мне с вами канителиться.

-- Да кто вы такой, черт вас возьми! -- раздраженно прервал его Билл.

-- Я здешний констебль. Пошли!

-- Что же вам от нас нужно?

-- Вы мне нужны. Вы оба.

-- По какому случаю?

-- Бродяжничество! А теперь -- живо! Не торчать же мне тут всю ночь

из-за вас!

-- Ах, проваливай откуда пришел! -- огрызнулся Билл, -- Я не бродяга. Я

рабочий.

-- Может, да, а может, и нет, -- заявил констебль. -- Это ты уж сам

расскажешь утром судье Ньюсбаумеру.

-- И ты, грязная скотина, воображаешь, что я пойду с тобой? -- начал

Билл. -- Поверни-ка свет на себя, я хочу взглянуть на твою рожу. Забрать

меня? Меня? Да я из тебя котлету сделаю...

-- Успокойся, Билл, -- умоляла его Саксон. -- Не поднимай истории. Так

и в тюрьму угодишь.

-- Правильно, -- одобрил ее констебль. -- Слушайся своей барышни.

-- Это моя жена, и потрудись обращаться с ней повежливее, -- с угрозой

сказал Билл. -- А теперь катись отсюда, если хочешь остаться цел.

-- Видал я таких молодцов! -- отозвался констебль. -- У меня найдется

чем тебя убедить. Видал?

Луч света скользнул в сторону, и из темноты выступила зловеще

освещенная рука, державшая револьвер. Эта рука казалась самостоятельным

существом, не имеющим никакой телесной опоры. Она исчезала, точно рука

привидения, и снова появлялась, когда палец нажимал кнопку фонаря. То они на

миг видели перед собой руку с револьвером, то все окутывалось непроницаемой

темнотой, а затем из нее опять выступала рука с револьвером.

-- Полагаю, что теперь вы со мной пойдете? -- издевался констебль.

-- Как бы тебе не пришлось пойти в другое место... -- начал Билл.

Но тут свет опять погас. Они услышали, как полицейский сделал какое-то

движение, и фонарь упал наземь. И Билл и констебль стали торопливо шарить по

полу, но Билл первый нашел фонарь и в свою очередь направил свет на

констебля. Они увидели седобородого старика в клеенчатом плаще, с которого

ручьями стекала вода. Саксон не раз видела таких стариков ветеранов среди

участников процессий в День возложения венков [7].

-- Отдай фонарь! -- рявкнул констебль.

Билл только усмехнулся в ответ.

-- Тогда я продырявлю твою шкуру насквозь! Он направил револьвер прямо

на Билла, который не спускал пальца с кнопки фонарика; блеснули кончики пуль

в барабане.

-- Эй ты, старая бородатая вонючка, да у тебя духу не хватит выстрелить

в кислое яблоко! -- воскликнул Билл. -- Знаем мы вашего брата! Когда надо

забрать какого-нибудь несчастного, забитого бедняка, так вы храбры, как

львы, а когда перед вами настоящий мужчина, вы чуть что -- ив кусты, как

последние трусы! Ну, чего же ты не стреляешь, мразь ты этакая? Ведь поджав

хвост побежишь, если на тебя хорошенько цыкнуть!

И, переходя от слов к делу, Билл заорал:

-- Вон отсюда!..

Саксон невольно рассмеялась испугу констебля.

-- В последний раз говорю тебе, -- процедил он сквозь зубы, -- отдай

фонарь и ступай со мной, не то я уложу тебя на месте.

Саксон испугалась за Билла, но не очень: она была уверена, что

констебль не посмеет выстрелить, -- и, как в былое время, почувствовала

трепет восхищения перед мужеством Билла -- Лица его она не могла видеть, но

была уверена, что оно такое же леденяще-бесстрастное, как и в тот день,

когда он дрался с тремя ирландцами.

-- Мне не впервой убивать людей, -- угрожающе продолжал констебль. -- Я

старый солдат и не боюсь крови.

-- Постыдились бы, -- перебила его Саксон, -- срамить да поносить

мирных людей, которые не сделали ничего дурного!

-- Вы не имеете права ночевать здесь, -- заявил он, наконец, -- этот

сарай не ваш, вы нарушаете закон. А те, кто нарушает закон, должны сидеть в

тюрьме. Я уже немало бродяг засадил на месяц за ночевку в этом сарае. Это

прямо ловушка для них. Я хорошо разглядел вас, и вижу, что вы люди опасные.

-- Он повернулся к Биллу. -- Ну, довольно я тут с вами прохлаждался. Вы

когда-нибудь подчинитесь и пойдете со мной по доброй воле?!

-- Я тебе, старая кляча, вот что скажу, -- ответил Билл. -- Забрать

тебе нас не удастся -- это раз. А два -- эту ночь мы доспим здесь.

-- Отдай фонарь! -- решительно потребовал констебль.

-- Брось, борода! Ты мне надоел! Проваливай! А что касается твоей

коптилки, то ты найдешь ее вон там, в грязи.

Билл направил луч света на дверь, потом зашвырнул фонарь, как мяч.

Теперь их окружал полный мрак, и было слышно, как констебль в бешенстве

заскрежетал зубами.

-- Ну-ка, выстрели -- посмотришь, что с тобой будет! -- прорычал Билл.

Саксон нашла его руку и с гордостью пожала ее. Констебль буркнул

какую-то угрозу.

-- Это что? -- строго прикрикнул на него Билл. -- Ты еще тут?

Послушай-ка, борода! Надоела мне твоя болтовня. Убирайся, не то я тебя

отсюда выброшу. А если ты опять явишься, я тебе покажу! Вон!

За ревом бури они ничего не слышали. Билл свернул себе папиросу. Когда

он стал закуривать, они увидели, что в сарае пусто. Билл засмеялся:

-- Знаешь, я так взбесился, что даже забыл про палец.

Он только теперь опять заныл.

Саксон уложила его и снова принялась поглаживать ему лоб.

-- До утра нам двигаться не стоит, -- сказала она, -- А как только

рассветет, мы поедем в Сан-Хосе, возьмем комнату, закажем горячий завтрак и

достанем в аптеке все, что нужно для компресса.

-- А Бенсон? -- нерешительно напомнил Билл.

-- Я позвоню ему из города. Это стоит всего пять центов. Я видела, что

у него есть телефон. Даже если бы палец не болел, ты все равно не мог бы

пахать из-за дождя. Мы с тобой оба полечимся. Пока погода прояснится, моя

пятка заживет окончательно, и мы двинемся дальше.

⇐ Предыдущая 33 34 35 36 373839 40 41 42 Следующая ⇒