ГЛАВА ВТОРАЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 36 из 57Следующая ⇒

До Найлса, через город Хейуордс, было добрых полдня пути. Все же Саксон

и Билл свернули с большой дороги, предпочитая идти проселками, среди

тщательно обработанных участков, где вся земля была использована до самой

дорожной колеи. Саксон с удивлением разглядывала низкорослых смуглых

переселенцев, которые пришли на эту землю с пустыми руками и сумели поднять

ее стоимость до двухсот, пятисот и даже тысячи долларов за акр.

Всюду кипела работа. В поле бок о бок с мужчинами трудились женщины и

дети. Они неустанно ворошили землю, казалось, они ни на минуту не давали ей

покоя. И земля вознаграждала их за труд, несомненно, вознаграждала, иначе

дети не могли бы учиться в школе, а сколько взрослых разъезжает тут в старых

рыдванах, подержанных колясках и ладных, новеньких шарабанчиках.

-- Погляди на них, -- говорила Саксон. -- Они счастливы и довольны.

Разве такие лица были у наших соседей, когда началась забастовка?

-- Ясное дело, им повезло, -- согласился Билл. -- Это у них на роже

написано. Но передо мной им нечего нос задирать: не слишком велика заслуга

выжить нас из нашей страны и пустить по миру!

-- Но они, кажется, и не собираются задирать нос, -- возразила Саксон.

-- Нет, конечно, нет, это я и сам понимаю. И все-таки не так уж они

умны, как ты воображаешь. Ручаюсь, что по части лошадей они многому могли бы

у меня поучиться.

Солнце садилось, когда они вошли в маленький городишко Найлс. Билл,

который шел последние полмили молча, нерешительно предложил жене:

-- Послушай, Саксон, отчего бы нам не переночевать в гостинице? Как ты

на этот счет, а?

Но Саксон решительно тряхнула головой.

-- Ты думаешь, нам надолго хватит наших двадцати долларов, если мы

будем так роскошествовать? Нет, уж начинать, так по-настоящему. Мы ведь не

рассчитывали на ночлеги в гостиницах.

-- Ладно, -- согласился он. -- Я-то все могу. Я думал только о тебе...

-- Запомни раз и навсегда, что я тоже все могу, -- наставительно

заметила она. -- А теперь нам надо поискать чего-нибудь на ужин.

Они купили кусок мяса, картофель, лук, десяток хороших яблок и, выйдя

из города, направились к ручью, окаймленному деревьями и кустами.

Путешественники расположились на песчаном берегу в тени деревьев. Кругом

было сколько угодно валежника, и Билл, весело насвистывая, принялся собирать

и рубить его. Саксон, внимательно следившая за его настроением, втихомолку

радовалась этому безнадежно фальшивому свисту и про себя улыбалась.

Скатертью ей послужили одеяла, разостланные на брезенте, из-под которого она

предварительно убрала все сучья. Она только еще училась готовить пищу на

костре, и первым ее открытием было то, что лучше поддерживать огонь

непрерывно, чем развести сразу большой костер. Когда кофе вскипел, она влила

в кофейник немного холодной воды, чтобы осела гуща, и поставила его с краю

на угли: так он и не остынет и не будет зря выкипать.

Картофель ломтиками и лук она поджарила на одной сковородке, но

отдельно, и, переложив их в свою оловянную тарелку, поставила на кофейник,

накрыв сверху перевернутой тарелкой Билла; затем поджарила мясо по любимому

способу Билла на сухой горячей сковороде. Покончив с этим, она подала мясо

и, пока Билл разливал кофе, положила лук и картофель на сковородку и с

минуту подержала на огне, чтобы хорошенько подогреть.

-- Что еще нужно человеку! -- воскликнул Билл, чрезвычайно довольный,

свертывая папиросу после кофе.

Он лежал на боку, вытянувшись во весь рост и опершись на локоть. Костер

жарко пылал, и щеки Саксон казались еще румянее от алых отблесков пламени.

-- Что только не угрожало нашим предкам в их странствиях -- и индейцы,

и дикие звери, да мало ли!.. А нам с тобой здесь хорошо и спокойно, как дома

за печкой. Посмотри на этот песок: о лучшей постели и мечтать нечего. На нем

мягко, как на перине. А уж ты, милая моя индианочка, такая хорошенькая,

просто прелесть! Бьюсь об заклад, что сейчас моей " девочке в лесу" никто не

даст больше шестнадцати лет.

-- Будто бы! -- оживилась она, тряхнув головой и поблескивая белыми

зубами. -- А если бы вы сейчас не курили, я бы спросила: знает ли ваша мама,

что вы ушли из дому, мистер " мальчик, играющий в песочек"?

-- Скажите, пожалуйста... -- начал он с напускной торжественностью. --

Мне хочется вас кое о чем спросить, если только вы не против. Я, конечно, не

намерен задевать ваши чувства, но мне все-таки чрезвычайно важно получить

ответ.

-- Что такое? -- осведомилась она, так как разъяснении не последовало.

-- А вот что, Саксон. Вы мне ужасно нравитесь и так далее, но наступает

ночь, мы чуть не за тысячу миль от человеческого жилья и... словом, я хотел

бы знать: мы на самом деле, по-настоящему женаты, мы действительно муж и

жена?

-- Да, на самом деле и по-настоящему, -- успокоила его Саксон. -- А

почему ты спрашиваешь?

-- Не важно. Я что-то запамятовал, и мне стало неловко: сами понимаете,

при том воспитании, какое я получил, мне было бы неудобно оставаться с вами

в такой час...

-- Ну, хватит болтать! -- строго перебила она его. -- Прошелся бы лучше

да набрал сучьев на утро, пока я вымою посуду и приведу кухню в порядок.

Он вскочил, чтобы выполнить приказание, но остановился, обнял ее и

привлек к себе. Оба молчали, но когда он отошел от нее, грудь ее радостно

вздымалась и с уст просилась благодарственная песнь.

Наступила ночь -- темная, едва озаренная слабым мерцанием звезд, да и

те скоро скрылись за неизвестно откуда надвинувшимися тучами. Калифорнийское

" бабье лето" еще только началось. Погода стояла теплая, вечерняя прохлада

едва давала себя знать, в воздухе не чувствовалось ни ветерка.

-- У меня такое ощущение, как будто наша жизнь начинается сначала, --

сказала Саксон, когда Билл, набрав сучьев, опустился рядом с ней на одеяло у

костра. -- Я за сегодняшний день узнала больше, чем за десять лет жизни в

Окленде. -- Она глубоко вздохнула и откинула голову. -- Оказывается,

обрабатывать землю гораздо более сложная штука, чем я думала.

Билл не ответил. Он пристально смотрел в огонь, явно что-то обдумывая.

-- Ну, что такое? -- спросила она, увидев, что он пришел к какому-то

решению, и положила руку на руку мужа.

-- Да я все прикидываю насчет нашего ранчо, -- ответил он. -- Они не

плохи, эти игрушечные фермы. Как раз для иностранцев. А нам, американцам,

нужен простор. Я хочу видеть холм и знать, что весь он мой, до самой

вершины, что и другой его склон и вся земля до вершины соседнего холма --

тоже мои, и что за этими холмами вдоль ручья спокойно пасутся мои кобылы, и

рядом с ними пасутся или резвятся мои жеребята. Знаешь, разводить лошадей

очень выгодно, особенно крупных рабочих лошадей, весом от тысячи восьмисот

до двух тысяч фунтов, -- на них большой спрос. За пару четырехлеток

одинаковой масти в любое время получишь до семисот -- восьмисот долларов.

Хороший подножный корм -- больше им в этом климате ничего не нужно, разве

что какой-нибудь навес да немного сена на случай затяжной непогоды. Раньше

мне это и в голову не приходило; но, признаться, чем больше я думаю о таком

ранчо, тем больше наша затея мне нравится.

Саксон была в восторге! Вот и еще новые доводы в пользу ее плана! А

особенно хорошо то, что они исходят от такого авторитета, как Билл. А

главное: Билл и сам увлекся возможностью заняться сельским хозяйством.

-- На казенном участке хватит места и для лошадей и для всего

остального, -- подбадривала она его.

-- Конечно. Вокруг дома у нас будут грядки, фруктовые деревья, куры --

словом, все что нужно, как у португальцев; а кроме того, будет достаточно

места и для пастбищ и для наших прогулок.

-- Но разве жеребята не обойдутся нам слишком дорого, Билли?

-- Нет, не обойдутся. На городских мостовых лошади очень скоро

разбивают ноги. Вот из таких-то непригодных для города кобыл я и подберу

себе племенных маток, -- я знаю, как за это взяться. Их продают с аукциона;

и потом они еще служат много лет -- только по мостовой больше не могут

ходить.

Наступило молчание. В угасающих отблесках костра оба старались

представить себе свою будущую ферму.

-- Как здесь тихо, верно? -- наконец, очнулся Билл и посмотрел вокруг.

-- И темно, хоть глаз выколи. -- Зябко вздрагивая, он застегнул куртку,

подбросил сучьев в огонь. -- А все-таки лучше нашего климата нет на всем

свете. -- Помню, -- я еще малышом был, -- мой отец всегда говорил, что

климат в Калифорнии райский. Он как-то ездил на Восток, проторчал там лето и

зиму и натерпелся. " Меня теперь туда ничем не заманишь", -- говаривал он

после.

-- И моя мать считала, что нигде в мире нет такого климата. Воображаю,

каким чудесным им все показалось здесь после перехода через пустыни и горы!

Они называли Калифорнию страной молока и меда. Земля оказалась настолько

плодородной, что, как говорил Кэди, достаточно ее поковырять -- и она

принесет богатый урожай.

-- И тут сколько хочешь дичи, -- добавил Билл. -- Мистер Роберте --

тот, который усыновил моего отца, -- гонял скот от Сан-Хоакино до реки

Колумбия. У него работало сорок человек, и они брали с собой только соль и

порох: всю дорогу кормились дичью.

-- Горы кишели оленями, а моя мать видела в окрестностях Санта-Росы

целые стада лосей. Мы когда-нибудь отправимся туда. Билли. Я всегда мечтала

об этом.

-- Когда мой отец был еще молодым, у ручья Каш-Слоу, севернее

Сакраменто, водились в зарослях медведи. Он частенько охотился на них. Если

удавалось застигнуть их на открытом месте, отец и мексиканцы охотились

верхами, набрасывая на них аркан, -- ты ведь знаешь, как это делается. Он

всегда говорил, что лошадь, которая не боится медведей, стоит в десять раз

больше всякой другой. А пантеры! Наши отцы принимали их за пум, за рысей, за

лисиц. Конечно, мы с тобой проберемся и в Санта-Росу. Может быть, земля на

побережье нам не подойдет и придется продолжить наши странствия.

Тем временем костер погас, и Саксон кончила расчесывать и заплетать на

ночь свои косы. Приготовления ко сну были несложны, и очень скоро они

улеглись рядом под одеялом. Саксон закрыла глаза, но уснуть не могла.

Никогда еще сон не был от нее так далек. Ей впервые приходилось ночевать под

открытым небом, и сколько она ни старалась забыться в этой непривычной

обстановке -- все ее усилия были напрасны. К тому же она устала от долгой

ходьбы, а песок, к ее удивлению, оказался вовсе не так мягок. Прошел час.

Саксон убеждала себя, что Билл заснул, хотя чувствовала, что ему так же не

спится, как и ей. Потрескивание тлеющего уголька заставило ее вздрогнуть.

Билл тоже зашевелился.

-- Билли, -- шепнула она, -- ты не спишь?

-- Нет, -- послышался тихий ответ. -- Я все ледку и думаю: а ведь этот

проклятый песок тверже, чем цементный пол. Мне-то все равно, но вот уж

никогда не думал!

Оба улеглись поудобнее, но это не помогало, -- их лодке оставалось

по-прежнему мучительно жестким.

Вдруг где-то поблизости пронзительно резко затрещал кузнечик, и Саксон

снова вздрогнула. Несколько минут она сдерживалась. Билл первым подал голос:

-- Знаешь, что-то мне эта штука не нравится.

-- Ты думаешь, не гремучая ли это змея? -- спросила она, стараясь не

выдать голосом своего волнения.

-- Да, я как раз это и подумал.

-- Я видела двух змей в витрине аптекарского магазина Баумана. Знаешь,

Билл, у них ведь один зуб пустой, и когда они укусят, яд по дуплу стекает в

ранку.

-- Бр-р-р! -- повел плечами Билл, но его шутливый тон показался ей не

очень искренним. -- Все говорят, это верная смерть, разве что ты второй

Боско. Помнишь Боско?

-- " Боско глотает змей живьем! Боско глотает змей живьем! " --

отозвалась Саксон, подражая крику ярмарочного зазывалы.

-- Не беспокойся: у змей Боско мешочки с ядом были предусмотрительно

вырезаны, иначе у него бы ничего не вышло. И почему я никак не могу уснуть?

Хоть бы эта проклятая трещотка замолчала. Интересно, змея это или не змея?

-- Никакая не змея, -- решила Саксон. -- Все гремучие змеи давно

уничтожены.

-- А откуда же Боско достает своих? -- вполне резонно заметил Билл. --

Ты-то почему не спишь?

-- Наверно, оттого, что мне это все в диковинку, -- отвечала она. --

Ведь я же никогда не ночевала под открытым небом.

-- Я тоже. До сих пор я думал, что это большое удовольствие. -- Он

повернулся на другой бок и тяжело вздохнул. -- Но, по-моему, мы со временем

привыкнем. Что могут другие, то сможем и мы, а ночевать под открытым небом

приходится очень многим. Значит, все в порядке. Нам и здесь хорошо! Мы

свободны и независимы, никому ничего не платим, сами себе хозяева...

Он внезапно замолк. Из кустов время от времени доносился какой-то

шорох. Когда они пытались определить, откуда он, шорох почему-то затихал, но

как только ими овладевала дремота, он столь же таинственно возобновлялся.

-- Кажется, кто-то подползает к нам, -- прошептала Саксон, теснее

прижимаясь к Биллу.

-- Во всяком случае, не дикий индеец, -- попытался он ее утешить, --

Это было все, что он мог придумать для ее успокоения; затем он притворно

зевнул. -- Чепуха! Чего нам бояться! А ты вспомни, что приходилось

переживать первым пионерам!

Несколько минут спустя у Билла затряслись плечи, и Саксон поняла, что

он смеется.

-- Я вспомнил одну историю, которую частенько рассказывал отец, --

пояснил он. -- О старухе Сюзен Клегхорн, одной из орегонских пионерок. У нее

было бельмо на глазу, и прозвали ее " Кривая Сюзен", но стрелок она была

отличный, с нею никто не мог сравниться. Однажды, когда пионеры шли через

прерии, на обоз напали индейцы. Пионеры живо поставили повозки в круг, люди

и волы укрылись внутри круга. Это дало им возможность отразить нападение и

убить много врагов. Индейцы ничего с ними не могли поделать, и тогда они

придумали вот какую штуку: чтобы выманить белых на открытое место, они взяли

двух девушек, захваченных из другой партии переселенцев, и начали пытать их.

Проделывалось это у всех на виду, но на таком расстоянии, что пули не могли

их достать. Индейцы рассчитывали, что белые не утерпят, выскочат из-за своих

фургонов -- и тут-то они их и прикончат.

Белые не знали, как быть: если они бросятся на выручку девушек, индейцы

всех их перебьют, а затем нападут и на обоз. И все до одного погибнут. Что

же делает старуха Сюзен? Она приволакивает откуда-то старое длинноствольное

кентуккийское ружье, загоняет в него тройной заряд пороха, прицеливается в

громадного индейца, особенно усердно хлопотавшего около девушек, и как

бабахнет! Ее отбросило назад, и плечо у нее отнялось -- она не владела им до

самого Орегона, -- но этого индейца уложила на месте. Он так и не узнал,

откуда его стукнули.

Но я, собственно, не эту историю хотел рассказать. Старуха Сюзен весьма

уважала Джона Ячменное Зерно. Она только и ждала случая, как бы нализаться,

так что ее сыновьям, дочерям и старику вечно приходилось прятать его

подальше.

-- Кого прятать? -- спросила Саксон.

-- Джона Ячменное Зерно. Ах, да, ты, конечно, не знаешь! Это старинное

название виски. Ладно. Вот в один прекрасный день вся семья собралась

куда-то уйти, -- это было в местности, называвшейся Бодега; они перебрались

туда уже из Орегона. Сюзен уверяла, будто у нее ревматизм так разыгрался,

что она шагу ступить не может, и осталась дома. Но ее родственники были тоже

не дураки. В доме имелась большая бутыль виски, галлона на два. Они ничего

не сказали Сюзен, а перед уходом велели одному из ее внуков влезть на

высокое дерево во дворе за коровником и привязать бутыль на высоте

шестидесяти футов над землей. Однако и это не помогло: когда они вечером

вернулись домой, то нашли Сюзен в кухне на полу мертвецки пьяной.

-- Неужели она влезла на дерево? -- удивленно спросила Саксон, когда

увидела, что Билл не намерен продолжать.

-- Ничего подобного! -- весело засмеялся он. -- Она поставила под

бутылью большую лохань, затем извлекла на свет свое старое ружье и вдребезги

разнесла бутыль, вот и все. После этого она просто начала лакать виски прямо

из лохани.

И опять, едва Саксон задремала, шорох возобновился, на этот раз еще

ближе. Ей казалось, будто кто-то крадется, и ее возбужденному воображению

представился подползающий к ним хищный зверь.

-- Билли, -- шепнула она.

-- Да я и сам прислушиваюсь, -- отозвался Билл; голос его звучал

удивительно бодро.

-- Может быть, это пантера или... дикая кошка?

-- Нет, не может быть. Все дикие звери здесь давно перебиты. Это мирный

фермерский район.

Легкий ветерок тронул листья и заставил Саксон вздрогнуть. Загадочный

треск сверчка оборвался с подозрительной внезапностью. Затем вместе с

шорохом послышался глухой, но тяжелый удар, от которого Саксон и Билл сразу

вскочили и сели на своем ложе. Все стихло, и они снова улеглись, но теперь

даже тишина казалась им зловещей.

-- У-уф! -- вдруг с облегчением вздохнул Билл. -- Будто бы я не знаю,

что это такое. Самый обыкновенный кролик. Я же слышал, как ручные кролики

стучат задними лапками об пол, когда прыгают.

Саксон изо всех сил старалась заснуть. Но песок как будто становился

все жестче, суставы ныли от лежания на нем. И хотя рассудок решительно

отвергал возможность настоящей опасности, воображение не уставало рисовать

их яркими красками.

Послышались новые звуки. Они уже не были похожи ни на треск, ни на

шорох; видимо, какое-то крупное животное продиралось сквозь кусты. Сучья

трещали и ломались под ним, а один раз путешественники ясно услышали, как

ветки раздвинулись, чтобы пропустить кого-то, а затем снова сомкнулись.

-- Если раньше была пантера, то теперь это, наверное, слон, -- уныло

заметил Билл. -- Ух, какой тяжеленный! Прислушайся-ка. Сюда подходит!

Звуки по временам смолкали, потом раздавались снова, все громче и

ближе. Билл опять приподнялся, сел и обнял рукой Саксон, которая тоже села.

-- Я сегодня еще ни на минуту не заснул, -- пожаловался он. -- Тс-с!

Опять начинается. Хотелось бы мне разглядеть, что это за зверь.

-- Шум от него такой, будто лезет медведь, -- прошептала Саксон; у нее

зуб на зуб не попадал -- то ли от нервного возбуждения, то ли от ночной

свежести.

-- Да уж, конечно, не кузнечик.

Билл хотел было встать, но Саксон схватила его за руку.

-- Что ты хочешь делать?

-- Я ничуть не боюсь, -- ответил он. -- Но, даю слово, это действует

мне на нервы. Если я не выясню, в чем дело, я могу, пожалуй, испугаться. Уж:

лучше я пойду на разведку. Не беспокойся, я буду осторожен.

Ночь была так темна, что едва Билл отполз на расстояние вытянутой руки,

как его уже не стало видно. Саксон сидела и ждала. Загадочные звуки

прекратились, но можно было следить за продвижением Билла по треску сухих

веточек и сучков. Спустя несколько минут он вернулся и забрался под одеяло.

-- Видно, я его спугнул. У него, должно быть, хороший слух: услышал,

что я к нему подбираюсь, и махнул куда-то в кусты. А я уж: так старался

ступать как можно тише...

Господи, опять!

Они снова сели. Саксон подтолкнула Билла.

-- Тут он, -- беззвучно прошептала она. -- Слышно, как дышит... Вот

сейчас фыркнул...

Сухая ветка обломилась с таким треском и так близко от них, что оба,

уже не стыдясь друг друга, в тревоге вскочили на ноги.

-- Я больше не позволю ему нас дурачить! -- рассердился Билл. -- Он нам

этак скоро на голову полезет.

-- Что же ты намерен делать? -- тревожно спросила она.

-- Орать буду во всю глотку. Как-нибудь да заставлю его показаться.

И, набрав воздуху в легкие, он закричал что есть мочи.

Результат далеко превзошел все их ожидания, и у Саксон сердце

заколотилось от страха. Окружавшая их темнота мгновенно наполнилась шумом и

движением, кусты трещали и ломались, слышался тяжелый топот разбегающихся

животных. К великому облегчению Билла и Саксон, звуки все удалялись и,

наконец, замерли вдали.

-- Ну, что ты на это скажешь? -- нарушил Билл наступившую тишину. --

Про меня в свое время говорили, что на ринге я ни черта не боюсь. Хорошо,

что они не видели меня сегодня. -- Он застонал. -- Мне этот проклятый песок

до смерти надоел. Лучше я встану и разведу огонь.

Это было нетрудно: под золою еще тлели угольки, и скоро костер запылал.

Несколько звездочек проглянули в туманном небе. Билл посмотрел на них,

подумал и собрался идти.

-- Куда ты? -- окликнула его Саксон.

-- Мне кое-что пришло в голову, -- уклончиво ответил Билл и решительно

вышел из освещенного костром круга.

А Саксон сидела, плотно закутавшись в одеяло, и восхищалась его

смелостью. Он даже топора не взял с собой, а пошел в ту сторону, в которую

удалились загадочные животные.

Минут десять спустя он вернулся, посмеиваясь.

-- Здорово надули меня мерзкие твари! Скоро я, кажется, собственной

тени испугаюсь! Что это было? Уф! Ты ни за что на свете не угадаешь. Стадо

телят! И они перепугались больше нашего.

Он закурил папироску, а затем тоже лег под одеяло рядом с Саксон.

-- Хороший из меня фермер получится, -- бурчал он, -- если десяток

сопливых телят может напугать меня до смерти. Ручаюсь, что твой отец или мой

и глазом бы не моргнули. Измельчал нынче народ, вот что.

-- Неправда, -- возмутилась Саксон. -- Народ такой же, как и был. И мы

не отступим перед тем, перед чем не отступили бы наши отцы, мы даже куда

крепче их. Только мы по-другому воспитывались, вот и все. Всю жизнь прожили

в городе, привыкли к городским звукам и к городским условиям и не знаем

деревенских. Мы выросли вдали от природы, вот тебе и все объяснение. А

теперь мы с тобой собираемся стать детьми природы. Дай срок, и мы будем так

же крепко спать под открытым небом, как спал твой отец или мой.

-- Но только, пожалуйста, не на песке, -- взмолился Билл.

-- Об этом не может быть и речи. Это мы сегодня поняли раз и навсегда.

А теперь молчи и попытайся заснуть.

Страхи рассеялись, но сейчас песок особенно раздражал их, и лежать на

нем казалось невыносимым. Билл задремал первым, глаза Саксон сомкнулись

только тогда, когда где-то в отдалении запели петухи. Однако песок все время

давал себя знать, и сон путников был неспокоен.

Как только начало светать, Билл выполз из-под одеяла и развел яркий

костер. Саксон, дрожа, подсела к нему. У них был измученный вид, глаза

ввалились. И все-таки первой рассмеялась она. Билл нехотя присоединился к

ней, но, увидев кофейник, просиял и немедленно поставил его на огонь.

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 353637 38 39 40 Следующая ⇒