Оглавление 4 страница

– Они были простыми сплетниками, тот приручённый, и прочие! Норманд, Десмонд, Осмунд и Кеннет. Творя мажицинскую историю где ни попадя!

– А в итоге, глазотводы? И прочих бравостей пылужас?

– Наши ставки стали в ступор, там, где орный гул содружеств, как м-р Арти прыснул с поля Энн эскортов.

– Неожиданно немного хорошо обожжённой глины было выброшено через жердоппалочки дома эев?

– Шкоттожиданно там был клуб золотой молодёжи, что выперли через чтотутунас Воттакномера.

– Словно внискатастрофосвержение гефесистой злоковальни. Три дня три раза в Вулкуум?

– Перетрушка!

– Иль Ной с Экклезиастом, нетушли?

– Нетуштак, хоть сено не стели при Экклс-дворе.

– Увидел бы я аже признак его, если бы вы могли выкапать, где он познаквинатился? Вспоместужительствуйте ему, и наша ночь прошла не зря!

– О__л_ _и__а.

– Вы уверены, это было ни перетряска проходящего, ни пожимание помолвленного, ни поминки почившего, ни всё остальное в том же роде родов там, где вы были?

– Именно.

– Возможно. Моритесь за Час, Четвергрозы, после чуточки Сгорнего и Взгорного, жена Деифобоса (Д'Рябь), графа Адама ФитцАдама из Тартарии (произрождён) или Нижнего Сумбаулово и Морленд-Вест, под кровом Абывыгодельни для Лихорадящих в Благолепенске, реки подле и А. Бриггса в Карлайле, защитника подружек наседки и представительствователя жениха. Папское месиво. Или (небзалпом) Шкотта, которого охватило сполохпламя от восстаний. Без подточки. Согласность?

– Безбожно. А также любые ссуды по почте. С или без обеспечения. Где угодно. В любом объёме. Замшистоил, тотализатаристы, просто ниспослано провидением.

– У Хлябей. Тот цвет человека, та выжимка, та шибучая пинта. Гаа. А потом пирпунша гэлам обратиться. Лис. Дама с фонарём. Парень в мешке ячменя. Старик на своей скокарке. Чернотдери! То мы и вы, и вы и я, и гимн и гон, и вой и всяк. То эйресущее племя, та нашасущная нация, тот продувательный берег, всякорасполагающий. Он моявинился о прощении, в то время как вы принимали его звонкую. Тот зашибленный, пан с грустнолисьим челом, сказал что-нибудь важное? Всенеровно или сорсекретно, без стука или без задора?

– Не больше, чем лупоглазки богача.

– Ннн днг слв?

– Чрт ггг пдр.

– Нашгэл разгулянный по схеме сноба? Хнык?

– Кровночего не значащий. Хмык!

– Верностью его Родонус твёрд?

– Пять увечий! Или что-то очень похожее.

– Мне бы хотелось облагоозвучить это. Это звучит как изохронизм. Ягельтон секретной речи и очевидно обезглашенный. Зато оно отлично и как мирской спокой. Мы можем принять те пинки благих намерений в порядке бесплатных вещей, хотя и как ультравозможное, пустоту и, на самом деле, не необходимое. К счастью, вы не были столь удачливы в делоговарении, по которому вы бы сублимировали ваши блефароспазмешистые подавления, как кажется?

– Что это было? Я впервые об этом услышал.

– Вы признаёте или нет? Задайте себя ответ, я не даю вам краткий вопрос. Теперь, чтобы не спутаться, окиньте вашим взглядом весь Кобыл-Двор. Я хочу, чтобы вы, свидетель этой эпической борьбы, как вашей, так и моей, воссоздали для нас, насколько сможете коротко, неточно как вид с высоты мысленного взгляда, как эти всенощные игры, что завладевали нами через голубемерную куриелестную почту, мессовитийствовали, пока святоимённый сбор происходил кругом.

– Который? Я точно говорил вам это грязше. Я был пьян всю брошенную жизнь.

{Часть 4. Встреча 2}

{Нападение}

– В смысле, расскажите мне это заблаго, весь план компании, тем вашим голосом минострельных конфузалимиад. Выкладывайте-ка, Кристи! Дублизвестимый, трижды знакомый.

– Ах, точно, аз заплутатель как в дурмании. Оно у меня по шапке перебитьевской кругом.

– Ах, тогда продолжайте, Массер Застрель, смех с огрех, с вашими недостачками и вашими пойпугайчиками! Пустая память бесшапочной чернушки в подсиненном костюме. Вы всегда были нежным поэтом, голубок от Амбармена. Штопарь, рюмкач, пюрелестник? Будьте об оном нежнее, Застрель Младший! Глядите радовластнее! Немного деликатности! Пади к мураве, о счастливец! Прекрасен тон кузнечных дел. Старое доброе мленье.

– Право слово, Мейстер Завсегдатель, сначала он появился, хрущ как хлыщ, тетеря балобая к городскому майору с Зудпада, МакРушник Сбрынди от Гордовыйных Табунов, тем не менее собрался, с кокардой в сторону Древохрама на его кукуртке, в его злеедремучих оборковицах и ужасном приспособлении, как было видно выше, посбрызгивая в косточку довольно деликатно «Мы синее давай наденем», и снимая свою хлопкожатую прусакскую шапку в его оводовейной мигуловкой манере, говоря «добрый вам утровей, всех блох каждому» и ковыляя своими ногами обычным путём, и был вечно ужасно мааслен, правда, говоря ему почистить его цапальцы и лисить себя в порядок, Майлс, и так далее, и того проворнее, и применить расчищение к его гризливатости, и который оприходовал того лисьего прохвоста, волос медь, ведь огненный, вырываясь из посредкостра, и, повесьте меня наполовину, сэрр, если он не хотел тело своего коленконя назад, прежде чем он заберёт его жизнь или так спасёт его жизнь. Потом, клянусь голубыми, продолжая не меньше чем от одиннадцати до тридцати двух секунд с его карманным браунингом, как я говорил, айн свайн айн, это мой автерроритет, он продолжал вернословить отскарблениями, какого Черточана, Когана, ради кокоключа от дондома сэра Тироля, пока не стало следом послано, и как Монтегю был ограблен, и волкоизвивал узнать всё, что стряслось, и кто спалил сено, возможно, вы бы сказали, прежде чем он убьёт всех каролаев, и цену мрактотема Пёрселла Перештопа, что за человек, его плантагонист, прямо из зыбей влажьих, который бушевал с жаждой священной губки и который, если пунштупиться профактами, насколько это его касалось, только стоял там замешательно на углу Улицы Тюрбота, озадаченный касательно ссудокассы и изволчаясь плюнуть, желая знать, кокошник чурятника здравоегиптствующенков он хотел от того, про которого ничего не зря.

– Сарсенмерец, вроде попурри муры и торжества Напа О'Фаррелла Совриаргонавта? Другими словами, то есть именно так – по анналобычному ходу вещей, комплектовав комплимент, хотя из того типа людей, что, как я должен и буду говорить, кажут себя выдающимися – их небожительская неуловимая ангельская война или финитарная фотопьеса начались?

– Воистину. Чтоб мне никогда!

– И тогда один подонок в ауродраме, а сам тугой, после некой умной игры в грязи дрянной, упомянул для другого из нежелательных, а там тупой, во время различных намеренных моментов, что по итогам, после Враговещения, как для его дела он был свиноголовик Швед и должен был направиться к штатмедицейцам?

– Как бить дать, он должен был, тот худосброд! Только это был брюквоподобный пень, я прошу вашего прощения, и он лишку валунхаживал по тому палковедцу его чёрным мушкетантом от шаромыжских луж.

– Хоть вышний глас предупреждал их!

– Того автора, на самом деле, моргрубили.

– Сделал ли он, который первый краснослов, что-нибудь с ним, который последний остролов, когда, после различной немощи с тухлостью между ними, они стокместно скатались вместе в канаву? Ров Чёрной Свиньи?

– Нет, он добился, что у него были зубки на макушке.

– Так значит, Плих пытался потчевать его щёлочку?

– Нет, зато Плюх пытался прописать тому шельмецу.

– Гудшие тоны, чтобы вот бы ему никогда не увидеть родные Смывосвояси, и высшие стоны, чтобы ему никогда не бытовать в солнечном месте?

– Истыстинно он победит вовек. И сплохосплав, чтоб мне ни в жизнь.

– То касание карлающего форте пьянвершило стандело.

– Трясть!

– Вы со мной одного мнения, что оно продолжалось в среднем до половины полудня, щёлк часов, пип полумочи, время по Гринвичухову, на вашем кольцованном квадранте?

– Вы всё спрашиваете меня, а мне бы, хранюсь Хиггинсом, хотелось, чтобы вы перестали. Представляете?

– Пусть будет тридцать двенадцатого после времяскакивания постполудни!

– И было томимостей с тридцать там, прежчерт в там и сям, чем час не шутит!

– В пору ходикам бить время нам. Крах ваши дела? Рассветает день и россходит в ночь безгодной недели.

– Усмирье, блажите спасидра! Годиннадцатый день голоднадцатого месяца хладильнадцатого года. На малрынок месс.

– Треденство до дня нашего пресстульного Ларри. По какому из наших хронизмов, мой страж четырёх часов, право руля, лево руля, пас или чёс?

– Обсерватория, регби, порт и шар. Можете себе представить.

– Сформулируйте это любовдвойне, ведь клянут Маросеи обоюдосурово насчёт этого. Готовы ли вы всё равно поклясться, что вы видели их тени сотней футов позднее, что дьявольски мучались то одним, то другим, то третьим, где их силы за и его господство против, подле Руин, Улица Долгомостья, и выделывали столбы пыли, чтобы милезское небо с чертовщинку показалось?

– Я готов. Я сделал. Они были. Я клянусь. Как небесное ополчение. Да подчинит меня Недобрый! Моим языком сквозь мой носок обуви на длинномирном камне челомфатума, если это так, то добудет воля Т. Воя.

– Клянусь слезами Лорканов! Они, должно быть, отлично потрудились, клянусь гадом, тихой сапой будто, во время этих переговоров вооружений, живоглоды наскрещь вороторианцев. Ты так не полагаешь?

– Ага.

– Эта нелегальнообразная огородка или решётка, иначе торфяной прибор, изделие Заложников и Ко, Госвоенпром, сменило ноги несколько раз, пока верескозаготовки ревальвертелись во время оружиеобмена? Пих?

– Пых! Извинитесь. Это было эрзац-лейкособление.

– Разве они не знали, что война окончилась, и только пристопаривали да полпивостояли друг другу, случайно или по необходимости, с затычками шаманского, бурда и пир, как смеждуобойчик Пиктоблуз и Шортлатанок, как их каратакатуры на ирландско-рутинском, чтобы поздноминовать извергнание датчайцев? А ты что скажешь, попрощелыга?

– Уже всё. Ведь он был тяжело прямолинейный человек, ромынские языцы на тасканном фраклике. Фарсобредней стих.

– Я имею в виду тех фатов Морганов и Дверян, по-финальски?

– Я знаю, что у вас нет, у Финбарских.

– Мужзыки дующего на варвархамов дошлого? Ко Коннили?

– Да Доннули.

– Но эта бойня слала позже мирт? Истовость в войне. Закон из хаоса, не атак ли?

– О бранные! О простые! О праведные! Доним. И обе длани с нами. Брагоданности Храмостроителю!

– Всё равно, вы озвучили, будто оно тряско взыграется, как треисподница, прямоткрытая для ражхристиан?

– Зато оно и адски вгрызается, как ангелица, открытые для невропеанов, если вы то вершили, всё в одно. Так бдите же!

– И эта престольная пуншчистская потехтема, занеротная и противратная, продолжалась (сминать страсть пойдёт), помянув пнедело, ваша ночь за ночью Ларри, дрожьдрожание на Дора О'Хаггинса, Ормондом заложен Батлер, артиллерия Небестужевых отвечает кавалерии Облаколая, всё форте и форте, тысяча и один раз, в соответствии с вашей курятниколесицей? Продоллуддолжая, возможно, на долгие-долгие годы?

– Всё пра. Вот его ширподлинность, вот май тимтомтрезвый, а вот её два лепомерных. От последнего пальца на второй ноге четвёртого человека до первого на последней первого. Всё правильно.

– Забавно. Дюже даже зубовно!

– И если вызывает смех, то и представление не грех.

{Показания}

– Весьма недобре, г-н Медножестян. На пальцах с языка и с ходу на лету. И все ваши спешки, рампы и тирады! Наверные думали, я спал за баранкой? Выш хотите склонять судодадейским из фтафин фтарктики под присягой, приятель май, и попросите нас поверить вам, на долгие сроки, терпевшие вас, когда вышских забот полный ход, что вышская луна сияла на пиках и на гребнях и веровеяла ночь за ночью, возможно, долгие-долгие годы, после того как вы клялись в том немного ранее перед вашим корысследователем Маркоштаном, что там было премокро дождливня всё то ревмя?

– Возможно так, как вы судодадельно утверждаете, рытьский кальвиник. Я никогда не думал об этом, верно слово. Я определённо именно так думаю об этом. Я надеюсь. Если за это не привлекут к ответственности. Мне будет любопытно думать о чём-то, что я должен ни в коем счёте стоимости не упустить, если вы спрашиваете ко мне. Мне это было сказано как вдохновенное замечание одним моим другом, в ответ на приветствие, Тарпей, после мессы в три часа и сорока дичин попущений, что немного дождя обещали для Миссис Лион, инвалида Виллы Янтарьдивки, с большей поймощью и пейвещью, и также он сказал мне, тот инакомыслящий, после повторения мессы, с двумя сотнями коленопреклонений, в час искомый среди бучи душат прутья зала жутче, вот что и воспоследовало. Он совершает прогулку, говорит она, в парке веймикса, говорит он, как тьмутёмный турка, говорит она, выпущенный от его доглядчицкой, и, клянусь голубями, он повстречал себя с г-ном Майклом Клери вторничного дня, который сказал, что Фатер МакГрегор порывался в плохое место среди оркрестностей и изливал кругом разные гвоздящие ливни, там и котурыльник хлещет свою ухотёрку, и малоудобства были заперты уже месяцы, по причине покривительства сторонителей, злоупотребляющих аппаратом, а Тарпею натянуть свой ужинный костюм, и напялить свою фетровую тряпку, и пойти до сводоместа с полыньеносной мокрядью, и увидеть Фатера МакГрегора, и, кляну Гадом, сэр, ему нужно было затрубить, и поздравствовать того священника, и рассказать его святейшеству всю кожью травлю про три шиллинга в истопугальне, и рассказать, как Миссис Лион с её чашеверчением была той неверной, которая провещала подать три ширлуга лишки Петра из её порогданнного с дочубранью и альбами в больших количествах к г-ну Мартину Клери для Фатера Матфея, чтобы устроил полуночную маску воспевания страстного друга для африканца, и оставил ребёнка Бурого в покое, и бросил он Одиноконного, и все неприятности, совершённые вояками, делоотставниками и дамозаступниками для Нутр-Дамб де л'Эскорт, чтобы послать больше айкай адских пойтопотов, мой братник, снова! И я никогда не носился словно гады с мокрокурией! Фууф!

– Неисстрельно наглицский, знать, ваше право, мой кельтомёт! Хански ленных и переместных. Так братьям след тужить поныне?

– Раз жребий нош на нефти велоездить, мысль в даль-длины догоним ранить вас, зато нечистопутным маредевкам, разбуйствами не выловив побед, на берега буйдома быстро бы.

– Елебурда! Коего лысого выш чудите с вышским хромоломким быстерством? Я научу вас дисциплине! Вы готовы поклясться или подтвердить тот день вышским ясным видением зараз и отречься, что всё, что выш утверждали, проручаясь с первого взгляда насчёт его южного акцента, было бредом Сивки Флаэрти? Ну так как-с, не-не или ей-ей?

– Ай да да. Я потверждательно клянусь в том, что здрав и прав, и эта тырпыртень случилась с моими плотноелейскими губами, что постоянно прилаживаемы к рубрикаторам анналов святого Аль-Астро.

– Удобре! Очень мило с вышской стороны-с, Р. К.! Возможно, выш не будете против распрямить нам, мой губастый парень, как премного яркой капусты или промятных комфертов выш вытащили после всех вышских руганий? Те блестяшки, парень?

– Бароплошка. Тут вы меня поймали! Вестьма нисколечко («компир ювелир» я называю это), ведь я также могу сказать вашнему Эссексходительству, и я не хватил лишнего на ветер, правда на мост золота. Всё сводится к нищему, в фунтах ли, пенсах ли. Ни бокала Лужзеркалья, ни даже целой себестоимости древоштанин высокогорца или трёх крон вокруг вашей занавеспадни (ведь это же чертовиски отвратно! ) за всю эту недайбогразимую тягломотину!

– Ну хватит, Джонни! Ведь мы не вчера родились. Чем мы расплатимся за столь многое? Я прошу вас сказать вашим скоттским пиктокраешком, как вам обещали весёлое времяповреждение с разными вертипойлами или мертвоплатами, чистяком или крупняком, у Ворона и Сахарной головы, то ли аллюры Джониса, то ли подставы Джеймиса, или как?

– Барсмала! Вы задумываетесь хоть на минуту? Да, кстати. Как весьма с необходимостью истинно! Покажите мне чистую игру. Когда?

– В таверне Голубь и Ворон, ой, так ли? Приложить за умродник?

– Воды, воды, дрязгрязные воды! Восстаньте, ладные скальды! Торф есть, хлебпшено вкуступить!

– Что хочет вреда, просто требуй его! Как вы бы хотели услышать вышское правое имя, Газий Крепин, мой грустианский менестрель, если выш не истопуганы франтодушным комментарием?

– Не перепуган ни энной фразличной газокрепкостью, ни злокачественными больсдёрками.

– С вашими галдядьками!

– С вашими проглотками!

– Вы мне это повторите снаружи, ленсконнмен?

– После того как вы крикнули парочку? Повторю, когда мне удобно, ольстрелист.

– Удобре! Будем драться! Трое на одного! Уготовы?

– Но нет, неся мненье, Эмайн Рассудник! Что с вами? Что вы имеете в виду, августейший? Честной игры для Финниев! Я получу свои прихоти. Конечно, вы не совершите ту трусливую вещь, чтобы амурить маю аленькую? Скажите причалу Королевы, я сбываю. Расстанемся до когда-нибудь! С благом!

– Коли мне очно понадобится доброжелать куру вроде вас во щах, кто тут говорит о ваших верхотурах?

– Я не знаю, сэр. Не спрашивайте меня, ваша честь!

{Копеечник с двумя девушками}

– Легче, легче, Северландия! Поласкайте горячую руку! Позвольте мне ещё раз! Мы низменно бываем захвачены хитрыми сплетнями событий, выше понимаете? Теперь мой другой пункт. А вы знали, то ли от меланодактилизма, то ли просто возлиятельно, что один из тех двух крымчан с решёткой, неменьший молодец, был обвинён в некотором нарушении или в ассортименте из двух серьёзных обвинений, юбки разделились на этом предмете, если вы предпочитаете таким образом? Вы же знали, ну разве вы не подлец?

– Вы слышите разные вещи. Кроме того (теперь со всей сериальностью), у кустов есть глаза, не забудьте. Хах!

– Какое из следующих двух аморальных действий вы бы предпочли, будь у вас выбор: набуянить бычий вклад в медведицину или отнять задние ноги у бельевых козел? Скажите, ражие полицаи или пустые огородники не появлялись ли периодически на вашей родословной древорубке?

– Зовите меня пусторостом, если я знаю! Это всё зависит от того, сколько славных родовых среброрублей вы хотите за усильную упряжку. Хах!

– Что вы имеете в виду, сэр за вашим хах? Не надо ваших хах, чтоб сделать тах, вы знаете, щелкограф.

– Ничего, сэр. Просто кость въезжает в помещение. Шелкопьянь. Хахах.

– Хахтах?

– Вы хотите себе всё удовольствие от вываживания меня? Я не говорил этого вслух, сэр. У меня есть что-то внутри, что говорит со мной.

– Вы неплохой свидетель третьей степени, верно что! Зато это и не тема для шуток. Вы думаете, мы глухие до тонов и в наших носах в придачу? Вы можете различить чувство, мельтыкание, от звука, иакания? У вас гомосексуальное захватывание взаимочувствия между нарциссизмом эксперта и стеатопигической инвертированностью. Вам следует психоагонизироваться!

– О, клянусь голубыми, мне не нужно нервоглядного сестродания от ваших бурунных квартеронов, и я могу сам присухоанормировать себя в любое время, когда захочу (смог бы вас всех догнал! ), без ваших вмешательств или любого другого голубиного простотатя.

– Примерку! Примерку!

– Вы когда-нибудь сами лазмышляли, гепогтёг, что зло, ежели его желают, может тем не менее плоизвести каким-то облазом и добло, к общему целя?

– А пгопо, далее, спорого с портящим, и говоря о плебисцитах поднятием рук, пояснительных или действительных, со всей серьёзностью, у вас ещё не начало доходить в сознании, что тот подприсяжный, человек с Сент-Пляжа, возможно (тут с неохотой нужно страдательно заложить), всеможно, зла терпит столько, сколько сделал сам, ведь если мы посмотрим на это буквально, вероятно, нет истинного существительного в активной природе, где каждое градскудное бытие – пожалуйста, прочитайте эту штатью – это становление в его собственностных глазках. Форменные терпение и труд всё перегнут!

– Гнедоглядного Задора Вечнобойкий, самый брат никакнедосягаемого, далеко сверх бессчётных рук, радетель многих победителей и проигравших, выхоленный С. Самсоном и сыном, вскормленный дилялями, предстанет в заливе (Дублина) от рассудня до полсвета, и на смотр берёт, и в залах мисс или миссис МакМанниган.

– Может быть, вы объясните, сагобитый? Миру дай Знак, что мудрён.

– За генеральную продолжениераму и для частной пояснениерамы к вашей единичной дознаниераме нашей афишеновлениерамы. Ледисподины, приятели с улыбками, зато я и Рисковый Малый, мой близлежащий друг, что необычно помешан на дебриходчивой поэзии, и несколько тлейбесчинниц в окрестностях Вест-Чернь-что-у-Боскетов, были рады снова вернуться с ребятами и как раз спорили как примерные друзья в разгрузочной Доддеркана, имея небольшой разговорец с нашим гостеводцем в его заведеньице вольготцы насчёт старой партии мидлсекса и его амур-действий, имея в виду грипп, оспу, сыпь и неудержание, спазм, резь, гной и язву, кариес, бешенство, хандраж и сплин. Что я с Рисковым в нашем согласенсусе и всей двойной шлюпкомандой кроховаяльщиков, без словаря о деньпирмене, благополучно завершив наше библеистое томостроение, хочем знать, так это здешнеследующее. Предполагая, в рамках фиктической этики, что он, как добытые сведения показали, позволил себе эпицеремонные вольности перед дивизионом нордсекты, соответственно, что относится к тем мужским частям, и или, сопутствуемо, что касается всего обычного и среднего у тех женщин публичных эксексов, и хотя на худконец правда милыми дивушками, но очень правильно взятыми митрополицией в связи с этой прискорбной неприятностью, касательно своевольного поведения, что было в прямом противоречии с расписанием в постановлениях совета лесов и работ, регулирующих секцию развлечений похотников и панбаронов нашего возлюбленного натюрпарка, и для исполнения этих оперуполномочий я с Малым приблизились к преподобному джентльмену по имени г-н Копеечник, говоря про подобие пламенного приспособления, что было крайне признательно, вот чесслово, в этой материи его объяснений – утвердительных, отрицательных и ограничительных – данных мне и Малому, касательно того, что хорошая книга говорит о людях барскоромашек, относительно качеств вольностипрежнего бисектуализма, помимо его цитирования из одобренных разноучений примера, данного ценным другом по имени г-н мирсудья Тирпташкин, прожидающим в Англии, владея милой квартиркой, Аки Вседержитель, лицом к Обрывам Зюссокса, пока он говорил нам категорически, как г-н Тирпташкин, к которому у него было предписание, наличный владелец односторонне и по контракту ругательского ремня, он называет его гипотетически, преподобный г-н Копеечник, оный счислил сам разделительно своим острым глаззондом до дюжины миль клинодивного костяка селодочек, что поверхностно проходили собой у Мыса Копчака от двенадцати доппоблудня около часа тишины. Ударяя, напирая, обнимая, отступая, выступая, избегая, поднимая, поражая, заряжая, упирая и окропляя их гузки садотрясильщицки, прищеливая своими подхвостьями. Так, преподобный, он говорит, весомо проблематично, клонюсь тем социалистическим солнцем, чтоб мне пусто бы, зато те злокозочки были радостны, насколько копчушки Усестьсыска могут считаться, подбрасывая свои малые копеечки, чтоб их полно бы, свежие малые флиртушки, грязные малые гёрлофиолеряженые, хвать их взахвост, малые селёдочные галопировательницы, и, преподобный, говорит он, более положителично, дюжпоможет мне Дий, говорит он, пустим амбру быть шпротяжением плотваннства, лямку – изгибами их протягучести, а пескаря – сердной шёлкостью их нагрудности, те маленькие солёные размножалмерки, говорит он, наиболее аподиктически, скорее, чем мои лососящиеся яйца зададут тир ташки между нусами, все те малые бедоходные психцессы они были все амурные либидозницы прямопропащения и налёт на живогольца игристых простохлопов как свидетельства их вольностипрежнего бисектуализма. Так вот, он говорит, как преподобный Копеечник, он визуализирует узколобые высокоправила гурукрестнозаданий. Утрокайтесь деликратко каждым мутным в вашей пятнасаленной мраковине. Использование холодной воды, свидуфиксирует д-р Рутти, может раздавально рекомендоваться для узпокорения гениталического любвеобидоза. Школы, мотайте анчоус!

– Тартарряды и Барбадиз с вами и вашим елецарийским сокопровеяньем! Пелагиавтор! Ремонстрант Монтгомериит! Краткие жизни вашим родственникам! Вы пересексолили, так и есть, с мокредьгласием и мерклостифеличностью.

– Подождите-ка, прыглососи! Я чую яйцересиархаизм. Я подвергну вас проверке. Я не могу уследить за вами до конца в вашем во всём прочем аккуратном отчёте. Это была быстрая щука или дикая сёмга? Вы обираете нас в гонимое будущее, или же нет, с этим руттимодным рыболовством?

– Лалия Лелия Лилия Лулия и малая милая Лола Монтес.

– Невернаторр! Это, они говорят, фений, посвящённый в тайну. По имени Парасоль Окрыль. Готовый наметать яйца и мальков как маммодержальный монах на кругопосещении его семи приходских церквей. И населяя грубые баронства данами, элями и водканалами!

– Давайте выше, Гостевой! Горб ваша марка! Для гониметкого приземления! Хромоглазка вершегляд, Великий Карпий, резвей этик наш зоопакт?

– Жил-был старый один псалмохнычущий сом-говорливец у той ротзабитой Судачицы из Стангребущих.

Что пошёл галантировать с полной шаландой его спермаценного груза.

Маслянистовый прыгать за всяк длиннодоном и всяк мокролизкой от нашего Взгорья и до Горбыль-устья.

Наш Господин Змеиных Вод!

– Хеп! Я вижу его в вешанных путах! Вверх вашей рыболовкой! Держите этого парня! Вывыживайте его, Силкаурка! Роголовач!

– И вы тяните, сэр! Перо оливы подойдёт! Злееобразник Манилы, он вскричит перед своим свежеванием. И его надрыв создаст новые островланды. Поднялся? Стой, рвулёгочник! Великий финвал-кучушка! Лесхозяйств трёхлиственны древстояния! Ноеносец!

– Он не попал в её устье, а встал в реку Дыр, Ромункул Рем, совращая с торной, так что теперь любой бучпринц обязан взобраться вверх по ней, если он будет водить её за ножку, и заночевать у неё на задах. Нет, он скатился как скат, и расположился на её руковалах, и никогда со страхом, зато они ещё вытащат его на сушу, на чешуескользкое ливбережье, в продолжение времени, времён и полвремени, с подушкой песка, чтобы умягчить ему.

– Вы говорите, они так сделают?

– Я вас уверяю, сделают.

– Среди дрожащих дербенников, да? Ползучее покачивание.

– Или клумбы тюльпанов Раша ниже.

– Куда вы приносите выши кувшины промыть, когда стемнеет?

– Там порядок, дурь примяла, Том приятель.

– Возле вновельющий вод в, вплавновьющий вод в?

– Почти.

{Три солдата и две девушки}

– Гренадёры. А расскажите мне теперь. Эти ангелицы или аргусловы сосуществовали и сонаходились с или без их нечтотретьего?

– Три в одном, один и три. Шем и Шон с несовершенством от несовершённого. Сын мудрости, брат глупости.

– Бог да благословит вашу остроту, шаляй-вихляй! Это три знака и ни одной сгорелки. Вы пропустили вполержинку для миловзорников. Что, Джон Скороходов Первоподобный? Сыграйте нам как пятьмастак! Ай, бокадержись!

– Круча Наива! Всё тужим и тужим, как говорит Чесовоин Кудымкин. Дамы пустятся во все тяжкие дебелые дамбы. А милушка кулис поможет счастию найтись. Конечно, я думал, оно суеютилось среди древлысины пахмарных долов с двумя раздебелыми голработницами, Щелкой Подлеска и Молью МакГарри, то есть он, рука на клинке в то время, и их мать, подстожарая дымочадка, как мне дали понять, с изливочной подрослью, бегума. Была ещё одна, которой он вскружил младоголову, её первый хвойниковый король и самый широкозаклятый человек в Карраке-на-Шэрон, графство Розасарон. Несомненно, она почти утонула в блатокреме талолетних вод восхищения самособой, не лучше моего тарпейского кузена, Веста Туллия, строя рожи на своё рекоходное изображение в потоке после охлаждения себя в стихии, она приласкала её, она прославляла её, иволистьями и вдольними травмиртами, все раскинуты, как она была, эта белактриче, что нежнее Нежской Губы!

– О, добавьте позаручёную манежинку! Всё, что ни есть, её! Нарцисходимки они как дольщицы витражений. Иксилы за взыгральными уроками становятся домоводками, когда стонут старше.

– И такжется с Исзалами? Ой ли? Нампространите! Скопейка справду сбережёт?

– Послушайте-с, маймая малмайшая! Они были плужасны, эти травмуары! Приляг на грудь сию! Так жаль, вы потеряли его, бедный агнец! Конечно, я знаю, что вы бойче байсовестная девочка, чтобы пойти в то невзвиданное место, причём в то стремя сна, что было очень неправильно даже под тёмным расцветом тьмы, своестрасти дерзив подавно! Он пропал за простячным шоурядом. Поводя гусями и красами и разголяясь вверх по лестнице. И там же ребята на углу вели беседы. И ваши больскорые страдательства впервые нашли на вас. Всё ещё придётся простить, божественно, моя слизливая речежинка, и каждый знает, что вы прекрасно выглядите в своих непобедимках. «Евангель», идеальное сопритирание с талолетней водой «Сироканон» от Яицкого. Я всегда использую при наплывах, когда обжигаюсь сочным желтком, чтобы извлечь максимальную пользу, с уместным знамением. Ну вы даёте! Просто восхитительно! Если бы я только мог пропустить мои руки неж, мои руки меж, твоих волос! Какие бойчебойче бобо брошечные! О молчиночки, скажи добродня, Чудачка! Рукоприятельно. Как они изгибаются там под нюдавними чаровательными наручами! Я блаженнее таким образом, когда у меня всего по паре, включая парненепроницаемые низбрючки. Выигрышно по-своему, вот только мои ручки белее, дорогуша. Холёные рученьки, самообивание. Светлая головушка, о болезная. Послушайте, мая маймиленькая! О, будьте осчастлеплены! Зеркало с правдивостью, лучистая светом, сердце беззаветной лавры, колец навес золота! Моя вуаль сохранит это во всех красках от его небесстащимого пламени! Им вот мы в мой ём, моймоё любоваяние. Конечно, это было совершенно стыдовидно с его стороны, необходно встречая меня в маскировке, Бартоло мио, подрядочно павлетательно, даст бог, с моими коломбиночками-неразлучницами. Их греховдумчивости сжались. Даже Нетта и Линда, наши дивительные титиньки, и те слыли греховидными, благодар вам! Майские розоперси любведыханны, да наречья яхонько горят. Моя просто объедает друг друга (моя избелабелая! мая верховодная! ), в его грозовом воротнике, как я уняла завчера от его мускустых лозкасаний, даже мой маленький шпиц пришёл в восторг, когда я повернула его голову на его собственном мужеском бюсте и целовала его ещё. Только он мог говорить с человеком, властитель будто верченый, принимая мои выложения злом намеренно! Позвольте, я представлю! Вот, как со мной случится, с лобзаниями и лицом страстолюбия. Я всё ещё с вами, бедный вы хладолеток! Давайте помиримся с матерью Консепсьон, и славословие лежит между нами, безмятежность, не будучи новенной в любых монастырях лоретинок, не моя самая маленькая из всех, ради всего святого, если угодно знать, что промелькнуло на наших устах или. Да, сэр, будем бдеть и мы! Мойрозный ветер! Фуйзнайчай! Угнездите нас получкой! Прочь, баншивый страх! Под наблюдением благини. С ним нежно понижнее! Сделайте для меня что-нибудь лунопомрачительное. Всё произрастёт под флёрдаранжировку у Св. Аудиента в кремско-утолической капельне, с моим брильянтовым светозарником после, маяк приличий вгорницы, чтобы весь кошкин дом остолбеленился, а Фатер Благочинник Миндальсоль будет трепетать моей руки. Куролитания! Кристаллосование! Куролитания! Поём расхристанию! Святотанцы, святотанцы, святотанцы! Обним! Маймая ближайшая, истречка угнетательства, будьте со мной свободны! (Я почти потух! ) И послушайте, вы, вы, красавица, эсстричка, я покажу прость с тем, знаетесь с кем, молю Магду, Марту с Луцией и Жанной, пока я лежу с раздовольным лепетом на Толке. (Я дух! )

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒