Сноски. Комментарии

Сноски

Зал ожидания (фр. ).

Vladimir Nabokov Archives // Collection of the Manuscript Division, The Library of Congress. Washington, D. С.

Vladimir Nabokov Archives // The W. Henry and A. Albert Berg Collection of English and American Literature. The New York Public Library.

Чувствителен (англ. ).

Имеется ввиду Карел Крамарж, чешский государственный деятель и русофил, помогавший Набоковым устроиться в Праге.

Единственное, что имеет значение (англ. ).

Б. Бойд. Владимир Набоков. Русские годы: биография. М.; СПб.: Независимаягазета, Симпозиум, 2001.

В. Набоков. Русский период. СПб.: Симпозиум, 2000. Т. 4.

В. Набоков. Русский период. СПб.: Симпозиум, 2000. Т. 3.

В. Набоков. Американский период. Собр. соч.: В 5 т. СПб.: Симпозиум, 1997. Т. 2.

Комментарии

Тременс < …> лихорадка… — Имя бунтовщика, образованное от лат. tremens («дрожащий»), намекает на delirium tremens (букв.: «дрожательный бред»), медицинское название белой горячки. Г. Барабтарло в этой связи заметил: «Одна из слабостей пьесы та, что она кишит так называемыми говорящими именами, более или менее прозрачными: Морн акустически соотносится с английским утром (но и с горестным плачем), Тременс — со своей хронической лихорадкой, Мидия (ударение на втором слоге) — с английским произношением Медеи, Эдмин (ударение на последнем слоге) — с английским корнем слова " прислуживающий" (" администратор" ), Ганус значит " светлый", и может быть здесь имеется в виду какое-то соотнесение с Янусом и даже Ясоном. Старик Дандилио своим именем (и отчасти видом) напоминает одуванчик (dandelion по-английски), о чем упоминается в прозаическом изложении, где он назван " Дандэлио" » (Г. Барабтарло. Сверкающий обруч. О движущей силе у Набокова. С. 261–262). К этим наблюдениям остается добавить, что Мидия — царство в Иране (VII в. ), в имени Тременса, помимо латинского значения, содержится русская анаграмма «смертен», а имя поэта Клияна, прославляющего в одах Тременса, напоминает о Клио, которую также называли Клия (первоначально — муза, которая прославляет).

«Но все же я тебя боюсь < …> / и все же чувствую, что я боюсь». — Перевод слов Дездемоны, обращенных к Отелло в финальной сцене трагедии Шекспира («Отелло», акт V, сц. 2). Ср. пер. Б. Пастернака: «Но ты меня пугаешь. Ты зловещ, / Когда вращаешь в бешенстве глазами, / И, как я ни чиста перед тобой, / Мне страшно».

Кто этот — / похожий на коня? < …> Поэт Клиян. — В «Изложении» «Трагедии» этот образ еще раздвоен: помимо Клияна в «Изложении» действует и другой поэт, безымянный, «длинноволосый человек с сумасшедшими бычьими глазами». В итоге Клиян вобрал в себя черты этого персонажа, представ, с одной стороны (во сне Эллы), в образе Минотавра, а с другой, — «громоголосым сумасшедшим», как его называет далее Морн. Безымянный поэт «Изложения» возникает вновь, уже как тип дурного поэта, в «Человеке из СССР»: ср. «Какой-нибудь длинногривый кретин читает стихи».

Баута (ит. bautta — домино) — венецианская маска, первоначально — смерти, изображавшаяся на средневековых миниатюрах. Подробное описание бауты приводит П. П. Муратов: «Венецианская " баутта" состояла из белой атласной маски с резким треугольным профилем и глубокими впадинами для глаз и из широкого черного плаща с черной кружевной пелериной. К маске был прикреплен кусок черного шелка, совершенно закрывавший нижнюю часть лица, шею и затылок. На голову надевалась треугольная черная шляпа, отделанная серебряным галуном. При " баутте" носили белые шелковые чулки и черные туфли с пряжками» (П. П. Муратов. Образы Италии. М.: Республика, 1994. С. 24). В commedia dell'arte в бауту облачен Капитан — образ трусливого бахвала.

Войти в тебя < …> кости проломить / < …> сжать между ладоней сущность / твою! — Самое раннее проявление мотива, получившего у Набокова развитие в двух планах, «физическом» и «метафизическом», ср. в «Даре»: «Он старался < …> вообразить внутреннее прозрачное движение другого человека, осторожно садясь в собеседника, как в кресло, так чтобы локти того служили ему подлокотниками и душа бы влегла в чужую душу» (Н4. [8] С. 222); в «Музыке» (1932): «Она была вся бархатистая, ее хотелось сложить < …> а что потом? Как овладеть ею полностью? " Я люблю твою печень, твои почки, твои кровяные шарики" » (НЗ. [9] С. 589). Ср. также в «Лолите»: «Упрекаю природу только в одном — в том, что я не мог, как хотелось бы, вывернуть мою Лолиту наизнанку и приложить жадные губы к молодой маточке, неизвестному сердцу, перламутровой печени, морскому винограду легких, чете миловидных почек! » (Н97. [10] С. 204).

Великолепные блаженны!.. — Смысловая инверсия библейского «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5: 3).

Что счастие? Волненье крыльев звездных. / Что счастие? Снежинка на губе… — Определения Морна, по-видимому, полемически обращены к стихотворению А. Блока «Миры летят. Года летят. Пустая…» с его финальным восклицанием «Как страшно все! Как дико! », ср.: «Что счастие? Вечерние прохлады / В темнеющем саду, в лесной глуши? / Иль мрачные, порочные услады / Вина, страстей, погибели души? / Что счастие? Короткий миг и тесный, / Забвенье, сон, и отдых от забот… / Очнешься — вновь безумный, неизвестный / И за сердце хватающий полет…» (А. Блок. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1960. Т. 3. С. 41).

…Отелло заскучал по Дездемоне. / О, демон в этом имени… — Ср. в «Уроках английского» (сб. «Сестра моя — жизнь», 1922) Б. Пастернака: «Когда случилось петь Дездемоне / И голос завела, крепясь, / Про черный день чернейший демон ей / Псалом плакучих русл припас…» (Б. Пастернак. Собр. соч.: В 5 т. М.: Художественная литература, 1989. Т. 1. С. 133). 20 октября 1922 г. Пастернак читал стихи из «Сестры» на литературном вечере в берлинском кафе «Леон» (см.: Е. Пастернак. Борис Пастернак. Биография. М.: Цитадель, 1997. С. 349–350), где два дня спустя, на вечере содружества «Веретено», со своими произведениями выступил Набоков (Б01. С. 236). Сборник «Сестра моя — жизнь» комплиментарно упомянут в рассказе Набокова «Тяжелый дым» (1935).

…давно ли / покинули Венецию? — В шекспировской трагедии Отелло отправляется на Кипр из Венеции.

«Крюк» — т. е. «хук», короткий боковой удар левой в боксе (от англ. hook — крюк); ср. в заметке Набокова «Брайтенштретер — Паолино» (1925), посвященной боксу: «Но Паолино, вобрав в плечи голову, отвечал короткими крюками снизу вверх…» (Н1. С. 753).

A la courte paille (букв.: по короткой соломинке — фр. ) — дуэль по жребию: вытянувший жребий должен застрелиться. Противоположная форма — дуэль a volonte? — т. е. по желанию, когда противники стреляли по команде или по собственному усмотрению.

…вы мне намедни обещали дать… — Эти слова есть в беловике, однако в машинописном тексте «Трагедии» они пропущены («Да: / конверт и марку»).

Картель (фр. cartel) — письменный вызов.

…вспрыснет зверь. — Так в машинописном тексте и в рукописи. Вероятно, написано и перепечатано ошибочно вместо «вспрыгнет». В журнальной публикации неоправданное «вспорскнет» (Звезда. 1997. № 4. С. 39).

Дрема долит. — Одолевает (арх. ). Выражение «дремота долит» (которое встречается у Набокова впервые в переводной книге «Николка Персик», 1922) почерпнуто, очевидно, из песни второй пушкинской «Полтавы», где описывается Кочубей перед казнью: «Заутра казнь. Но без боязни / Он мыслит об ужасной казни; / О жизни не жалеет он. / Что смерть ему? желанный сон. / Готов он лечь во гроб кровавый. Дрема долит…» (А. С. Пушкин. Поли. собр. соч.: В 10 т. Т. 4. С. 199). То же выражение Набоков использует в «Приглашении на казнь» (гл. XIV), указав тем самым на «Полтаву» как на один из источников романа и сопоставив двух узников, Кочубея и Цинцинната, ожидающих смерти. В журнальной публикации «Трагедии» ошибочно: «давит» (с. 40).

Уйти бы — а? — туда, в картину эту… — Мотив перехода в мир картины как ухода от действительности развивается в рассказе Набокова «Венецианка», написанном вскоре после «Трагедии», и затем в романе «Подвиг» (1932).

Он умер. Кость осталась / холодная. На ней распято что-то — лохмотье, дух… — В беловике можно разобрать предыдущий (вымаранный) вариант фразы: «На ней распято что-то — и смотрит в ночь».

Морн < …> заря взойдет без моего участья. — На выбор «говорящего» имени для героя «Трагедии», возможно, повлияла персонификация утра в «Гамлете» У. Шекспира (акт I, сц. 1), ср.: «But, look, the morn, in russet mantle clad, / Walks o'er the dew of yon high eastern hill…» («Но вот и Утро, в мантии багряной, / Ступает по росе восточных гор»; пер. М. Лозинского). Ср. название «предутренней стражи» на вымышленном Набоковым языке некой северной державы в неоконченном романе «Solus Rex» (1940): «morndammer wagh» (Н5. С. 85). He исключено также, что, создавая образ Морна-короля, Набоков исходил из отождествлений Короля и зари в драме А. Блока «Король на площади» (1918), в третьем действии которой Дочь Зодчего говорит: «Король! Я не хочу убивать тебя. Если ты угаснешь, угаснет и вот та узкая полоса зари» (А. Блок. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1961. Т. 4. С. 57).

…Тристаново страданье колдовское / и самая летучая любовь. — В журнальной публикации ошибочно: «Тристрамово старанье…» (с. 69). Имеется в виду легенда о Тристане, рыцаре «Круглого стола» короля Артура, и дочери короля Ирландского Изольде. Выпив по ошибке любовного зелья, Тристан оказался навек связан с Изольдой страстью. Изольда становится женой короля Марка, но изменяет ему с Тристаном, любить которого ей суждено до самой смерти. Любопытно, что в предыдущем акте Тременс прочитывает имя Морна в письме Мидии, как «Марк». Этому предшествуют слова Мидии «и я несчастна». Таким образом, Морн соотносится не с Тристаном, а с королем Марком, с которым Изольда была несчастна; роль же Тристана в «Трагедии» отводится Эдмину. Образу влюбленного и скитающегося Тристана посвящено стихотворение Набокова «Тристан» (1921); в 1922–1923 гг. Набоков входил в литературный кружок «Братство Круглого Стола».

И — словно в песне — мне остались только / вот эти розы… — Имеется в виду известный романс «Две розы» (сл. Д'Актиля, муз. С. Покрасса), в котором есть следующие слова: «Счастья было столько, сколько влаги в море, / Сколько листьев юных на седой земле. / И остались только, как memento more, / Две увядших розы в синем хрустале…»

…с первых дней / вселенной в ваших лепестках сквозила / кровь Аполлона… — Возможно, имеется в виду миф об Аполлоне и юноше Гиакинфе, которого Аполлон, соревнуясь с ним в метании диска, смертельно ранил. Из крови Гиакинфа (а не Аполлона) выросли цветы, но не розы, а гиацинты, — как бы обагренные кровью (см.: Овидий, «Метаморфозы», X, 162–219).

Прожвакать — согласно Словарю Даля, синоним к «прожамкать», «прочавкать», «прожевать».

…в телеге, / гремящей под гору, к обрыву… — Реминисценция пушкинской «Телеги жизни», ср.: «Но в полдень нет уж той отваги; / Порастрясло нас; нам страшней / И косогоры и овраги…» (А. С. Пушкин. Собр. соч.: В 10 т. 1977. Т. 2. С. 148).

…ход потайной… — Г. Барабтарло обратил внимание на развитие этого мотива бегства короля через потайной ход в «Бледном огне» (1962) Набокова (см.: Г. Барабтарло. Сверкающий обруч. О движущей силе у Набокова. С. 239).

Дам бороду поддельную, очки… — Трусу Клияну наследовал Трощейкин в «Событии», который подумывал бежать от Барбашина в накладной бороде.

Столб соляной… — Имеется в виду ветхозаветное предание о Лоте и его жене. Когда ангелы, посланные истребить погрязших в грехе жителей Содома и Гоморры, выводили семью Лота из обреченного города, жена его, нарушив запрет, оглянулась на испепеляемый город и превратилась в соляной столп (Быт. 20–33). Это же предание об истреблении Содома и Гоморры, вероятно, подразумевается в «Парижской поэме» (1943) Набокова, в зачине которой поэт просит ангелов пощадить всех русских, как в воюющей России, так и тех, кто «у чужого огня», т. е. в эмиграции и оккупации, — спасти «всю ораву», включая и самого патриарха евреев Авраама, чье имя неожиданно возникает в ряду русских имен.

…и в молодости — пляски. — На этих словах в машинописном тексте (с. 15) обрывается сцена I заключительного акта. По сохранившемуся «Изложению» «Трагедии», в финале этой сцены следует расстрел Клияна, Эллы, Тременса и, предположительно, Дандилио. Сколько страниц утеряно в конце этой сцены, установить невозможно. Однако сопоставление «Трагедии» с «Изложением» показывает, что здесь утрачен небольшой фрагмент текста; сцена должна была, по-видимому, завершаться монологом смертельно раненного Тременса «Мечта, ты победила…». Поскольку каждая сцена в машинописном тексте имеет свою пагинацию, легко установить, что восемь страниц текста (не менее 200 строк) в начале сцены II отсутствуют. Следующая страница машинописного текста начинается с обрывка реплики Морна, со слов, относящихся, по-видимому, к Тременсу и его сподвижникам. Действие в сцене II, сохранившейся в отрывках, перенесено из столицы на виллу Морна, где он оправляется после ранения от выстрела Гануса.

Рукопись «Изложения» «Трагедии» носит рабочий характер и отражает этапы становления замысла перед его окончательным стихотворным воплощением. Первоначально Набоков задумал трагедию в четырех действиях из десяти сцен, и составил развернутый план; затем, в настоящем «Изложении», при сохранении деления на четыре акта, расширил ее до двенадцати сцен. Свой окончательный вид «Трагедия» обрела в пяти актах и восьми сценах, существенно отличающихся по разработке сюжета и характеров от «Изложения». Некоторые сцены в «Изложении» не вошли в «Трагедию», другие, напротив, получили развитие. То, что журнальными публикаторами «Изложения» было принято за плод авторской небрежности, в действительности есть не что иное, как результат колебаний Набокова в выборе и написании имен некоторых персонажей, часто в пределах одной сцены (Ганус — Ганос — Ганнос — Ганнес; Дэндилэо — Дандилио — Дандилио; Эдмин — Эдвин); поскольку сам ход работы над «Трагедией» представляет большой интерес, написание имен нами не унифицируется. Помимо «Изложения» «Трагедии», сохранились записи с детальной разработкой психологической динамики отдельных персонажей, а также подробный план более раннего замысла «Трагедии», тяготеющий к лаконичному изложению.

Огневица — «огневой недуг», горячка (Словарь Даля).

Есть в ней что-то от венецианского XVII столетия времен Казановы… — Описка Набокова: венецианский авантюрист Джакомо Казанова жил в XVIII столетии (1725–1798). Венецианская жизнь XVIII в., ярко изображенная Казановой в «Мемуарах», представляется вечным праздником; П. Муратов назвал XVIII век в Венеции «веком романтизма, музыки и маски». «Маска стала почти что государственным учреждением, одним из последних созданий этого утратившего всякий серьезный смысл государства» (П. П. Муратов. Образы Италии. С. 23).

…банальное, отжившее, т. е. в стиле Пильняков, Лидиныхи т. д. — Одно из самых ранних проявлений резко отрицательного отношения Набокова к советской беллетристике. Б. А. Пильняк (Вогау) (1894–1938) был известен к тому времени как автор романа «Голый год» (1922), вышедшего одновременно в Москве и Берлине (в издательстве Гржебина) и получившего известность как авангардистское изображение быта революционной эпохи, повести «Иван-да-Марья» (Берлин, 1922) и рассказов, отличающихся экспрессивной манерой. На излишнюю манерность, нарочитую небрежность, стилизованность языка Пильняка неоднократно указывал М. Горький, оценивший его следующим образом: «Пильняк характерен для современной литературы русской только как явление болезненное, как неудачный подражатель Ремизова и Белого» (М. Горький и И. Ф. Каллиников. Переписка / Публ. Л. А. Спиридоновой // С двух берегов. Русская литература XX века в России и за рубежом. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 710; 731). В 1922 г. Пильняк побывал в Берлине, выступал с чтением своих рассказов, агитировал за возвращение в Россию. Ко времени начала работы Набокова над «Трагедией» в Берлине вышли также «Повести о многих днях» (1923) плодовитого беллетриста В. Г. Лидина (Гомберга) (1894–1979), который, как и Пильняк, приезжал в Берлин в 1922 г. Позднее, в 1926 г., Набоков выступил на собрании Берлинского литературного кружка с докладом «Несколько слов об убожестве советской беллетристики и попытка установить причины оного». В этом докладе, разбирая сочинения Пильняка «Мать сыра-земля», «Английские рассказы» и повесть «Заволочье», Набоков замечает: «Но как не придти в уныние, как даже у писателя, как, например, Пильняк, у которого так хочется найти что-нибудь хорошее, — оттого, что у него есть по крайней мере известный размах — как не придти в уныние, когда у него читаешь такой нелепый, ненужный, лживый рассказище, как, например, его " Мать сыра-земля" » (В. Набоков. Несколько слов об убожестве советской беллетристики и попытка установить причины оного / Публ. А. Долинина // Диаспора: Новые материалы. Вып. 2. СПб.: Феникс, 2001. С. 15–16). Знакомство Набокова с книгами Лидина подтверждается этим же докладом: «Я, например, даже не упомянул о Лидине и об Яковлеве, хотя читал их» (Там же. С. 21). Готовясь к докладу, Набоков читал также Л. Леонова и Л. Сейфуллину; в письме Вере Набоковой он пишет: «До обеда читал " Барсуков" Леонова. Немного лучше, чем вся остальная труха — но все-таки не настоящая литература» (BCNA. Letters to Vera Nabokov. 6 июня 1926 г. ). В заключение доклада Набоков приводит пять причин «временного упадка российской литературы»: вера в исторические катаклизмы, классовое мировосприятие, узость поля зрения, некультурность, цензура (В. Набоков. Несколько слов об убожестве советской беллетристики… С. 20). В памфлете «Торжество добродетели», написанном в 1930 г., Набоков назвал советскую литературу «в лучшем случае второсортной», сравнив ее с «елейной» тюремной библиотекой — «для просвещения и умиротворения заключенных» (Н2. С. 685). В письме 3. Шаховской от 15 октября 1934 г. Набоков признался: «Мне противна вся советская беллетристика (Леонов и лубочный А. Толстой включительно), с ее правительственным фаршем…» (LCNA. Box 22, fol. 1).

Выходит Клиян. — В рукописи сохранился первоначальный вариант этого предложения: «Из-за статуи выходит Клиян, который юркнул за нее еще раньше, когда он, проходя по дорожке, заметил на скамье Эллу, старика и человека, уткнувшегося в поднятый воротник».

Субретка — тип бойкой и хитрой плутовки в комедиях.

…сумасшедший диалог… — вероятно, описка; следует читать: «сумасшедший монолог».

…никаких объяснений… — в рукописи описка: «никогда объяснений».

…долго и молча взглянув сперва… — в рукописи описка: «взглянув» вместо «поглядев».

…в передней < …> стал подниматься по лестнице < …> на улице. — Несообразность возникла из-за сохранения в рукописи двух вариантов описания прихода Морна к Тременсу: в первом Дандилио услышал изобличающее Морна обращение Эдмина на лестнице, ведущей к Тременсу, когда эти двое обогнали его, во втором — в передней Тременса.

Сохранившиеся заметки, в которых Набоков описывает психологическую динамику характеров, относятся к четырехактному варианту «Трагедии», но составлены позднее «Изложения», либо непосредственно перед окончательным (так как были и предыдущие пробы) стихотворным воплощением замысла, либо даже в ходе его. План раннего замысла «Трагедии», напротив, написан прежде «Изложения» и, возможно, является первичным наброском к «Трагедии». Если в «Изложении» Набоков еще колеблется в выборе и написании имен некоторых персонажей, то в заметках все они, за исключением Дандилио, определены окончательно; в плане раннего варианта «Трагедии» персонажи, за исключением Морна, еще безымянны, и их всего шесть. Таким образом, последовательность сопутствующих «Трагедии» материалов следующая: 1) план раннего замысла «Трагедии»; 2) «Изложение»; 3) Линии персонажей и их развитие.

Материалы публикуются впервые.

…глаз мухи видит только то… — После слова «только» следовало «одним фацетом», вычеркнутое Набоковым.

«Он делает чистую грудь всего…» — Подразумевается выражение «to make a clean breast of it» (англ. ), т. е. «чистосердечно раскаяться».

Его пытаются арестовать. — Далее следовало «Он опять бежит…», зачеркнутое Набоковым.

Он понимает… — Первоначально было написано: «Он ждет первого луча рассвета…».

«Ведь это все ложь». — Далее следовали две вычеркнутые фразы: «Просит показать письмо < одно слово — нрзб. > его. В нем — новые угрозы».

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 16 17 18 1920