Баба Маня

Утром позвонила соседка, посопела в трубку, сообщила дрогнувшим голосом:

– Баба Маня умерла. Бабу Маню помнишь?

– Бабу Маню? – переспрашиваю неуверенно.

И вдруг явственно вижу вечерние синие снега, зимнее небо с первой звездой, вереницу мальчишек, плывущих через сугробы. Это мы идём покойников дозорять. Сыпучий сухой снег доходит нам до пояса, и мы плывём, разметая его полами своих пальто, пробираемся за ручей к одиноко стоящей на пригорке часовне. Там, в этой деревянной избушке, лежат на полках голые мертвецы. Мы останавливаемся невдалеке, и только Колька и Славка, как самые отчаянные, подступают к мертвецкой, заглядывают в окошко. В окошке – непроглядный мрак. Колька и Славка прижимают носы к морозному стеклу, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть, и вдруг, не сговариваясь, срываются и несутся обратно, дико вопя:

– Вста-ё-ёт!

И мы врассыпную, сломя голову, несёмся по сугробам, оставляя за собой проторён-ные борозды. Ужас объемлет наши детские души от одной только мысли, что где-то там,

во мраке мертвецкой, встаёт с полки синий покойник!

– Да, помню, – говорю я в трубку, – как же.

Городок наш небольшой, и было время – бабу Маню знал всякий. Много лет баба Маня работала санитаркой в городском морге, обмывала и одевала покойников. Совре-менных холодильников тогда не было, трупы хранились на полках в мертвецкой – небольшой деревянной часовенке за хирургическим отделением. Я в эту мертвецкую заглядывал уже будучи взрослым. Ничего особенно: тесная комнатка с печуркой, деревянными стеллажами вдоль стен, крохотным оконцем, выходящим в зеленоватые сумерки зарослей крапивы. Зимой это оконце наглухо заметает снегом. Посередине комнаты стоит длинный деревянный стол, обитый оцинкованным железом, весь в несмываемых бурых потёках. Над столом на длинном шнуре висит голая колба стапятидесятиваттной лампы. В углу – рукомойник и полотенце.

Баба Маня приносила ведро тёплой воды из хирургического отделения и, закатав рукава засаленного халата, обмывала очередного покойника детской губкой. Медицинских перчаток не признавала. Сама стаскивала труп с полки и сама переворачивала, обмывая и одевая тяжёлое задубевшее тело. Делая своё дело, общалась с покойником, как с живым, – то жалела, то выговаривала:

– Смотри-ка, какой молодой! Пошто ты такой ко мне пришёл? Что тебе не жилось такому-то? Небось, жену оставил молодую, красивую. Об ней-то подумал? Детишки, чай, есть? Детишек осиротил.

Было бы неудивительно, если бы после таких увещеваний покойник встал, вытер кулаком подступившие слёзы раскаяния и пошёл домой, к жене, к детишкам.

Некоторых, особо понравившихся покойников баба Маня прихорашивала. Приходила в хирургическое отделение просить у лежавших там девчонок губной помады:

– Дайте помадки, девчонки. Такой у меня красивый мальчонка лежит, просто – хе-рувимчик. Я б ему губки подрисовала.

Девчонки отламывали от своих алых и розовых палочек кусочки и совали бабе Мане в ладонь.

– Да, – говорю я в трубку, – конечно, бабу Маню я помню, как же. Только я, честно говоря, думал, что она уж давно умерла. Неужели всё жила до сих пор? Сколько же ей лет? Сто? Или больше?

– Да не так чтобы уж и сильно много, – соседка принимается подсчитывать. – Вот считай: я с пятидесятого, а она меня лет на восемь-десять старше. Думаю, лет семьдесят

пять. Так что-нибудь...

– Я думал – намного больше...

– Жизнь такая. А, потом, дурочки-то они рано старятся.

– А она – дурочка?

– Из детдомовских, сирота, с отклонениями. Школу не кончила.

– Вот оно, значит, как... А я и не знал...

– Красивая, молодая-то была, не гляди, что дурочка, влюбила в себя Ромку Кошкина, Надежды Кошкиной сынка. Он в ней души не чаял, женится хотел. А она-то его как любила, насмотреться не могла, всё «Ромочка, Ромочка».

– И что же?

– Надежда – ни в какую! Говорит: «На порог не пущу. Ты, – говорит, – умный, а она – дурочка, разве тебе такую надо?! Она тебя только позорит».

Ромка-то и правда, хорошо учился, на инженера закончил. Так и развела их. Нашла ему другую, умную. А он женился, а жить не стал с умной-то, бросил да и сам спился, со-

всем с катушек слетел. И помер чуть ли не от белой горячки.

– А баба Маня?

– А баба Маня так замуж и не вышла, так всю жизнь одна и прожила. То нянькой работала, то посудомойкой. Потом вот, в морг пристроилась. «Я, – говорит, – покойников не боюсь, чего их бояться? Они смирные».

Школьником я жил с родителями на соседней улице и много раз видел бабу Маню возле часовни. Она уже и тогда казалось мне старухой – худая, сгорбленная, одетая во всё

«поданное», как у нас говорили. После праведных трудов выходила посидеть на скамеечке, почадить «Беломориной», окуривая комаров, столбами встающих над ней. Тыкала в комариные полчища дымящимся окурком, приговаривая:

– Нате-ка-сь, покурите, душевные!

Часто громко хрипловатым своим голосом заговаривала с воронами, жившими на старых больничных тополях, которые, завидя бабу Маню, спускались пониже в ожидании подкормки.

– Что пялишься? – говорила баба Маня ближайшей вороне. – Жрать хочешь? Так у меня нет ничего, сама на казённых харчах. На помойку лети к хирургическому, там Еланский аппендицитов навырезал, нажрёшся. А от меня чего? Шиш на лопате!

И, затянувшись, билась в припадке хронического кашля. Дым при этом валил у неё изо рта и из носа. Даже пегие врастрёп волосы, казалось, тоже дымились.

В мертвецкой баба Маня не курила и заглядывающему порой с сигаретой Еланскому, бывшему одно время заведующим хирургическим отделением, выговаривала:

– Ты вот надымишь, а он, может, не курящий, мертвец-то.

Бабу Маню знали все. На всех поминках она перебывала. Сидела всегда на почётном месте. Хватив пару рюмок и поплыв в простодушной улыбке, ласково говорила

собравшимся родственникам покойника:

– Милае, а и все-то вы мои будете... Ни один мимо не пройдёт.

Понравившихся покойников ездила провожать на кладбище. Бывало, и поплачет. Никто не осмеливался ей перечить. Как-то новый водитель труповозки попытался выса-дить её из кабины:

– Куда тебя понесло, царство небесное? Я только родственников беру. Слезай давай!

– А ты на меня, паренёк, больно-то не ори, – осадила его баба Маня. – А то, гляди, умрёшь, я тебе яйца-то отрежу, без яиц поедешь на новое жительство.

– Тьфу, дура! – сплюнул водитель, но отступился.

Однажды, ещё будучи школьником, под самый Новый год угодил я в хирургическое, как раз с аппендицитом. Операция несложная, прошла успешно, и я уже готовился к выписке. Привезли покойника. Больные, кто мог ходить, вышли посмотреть. Замёрз пьяненький мужичок: немного до дома не дотянул, ткнулся в снег и застыл.

– А ведь я тебя знаю, – говорит баба Маня покойнику,

всматриваясь в заострившийся нос и рыжеватую бородку. – Ты – Пасхин Николай с Клубной улицы. Одно время на говночистке работал. Ты ведь, молодой, и как же это так оплошал?

Покойника осмотрели, дали заключение и отправили в морг. Там баба Маня его раздела и пошла ужинать в столовую хирургического отделения. Сидит вместе с нами, ужинает. И в этот самый миг раздаётся крик. Такого нечеловеческого вопля мне ни до, ни после слышать не приходилось. Ринулись мы к заиндевевшим окнам. За окнами – глубокие сумерки, но в свете фонаря видим: бежит молоденькая медичка Настя, а за ней, вихляясь, как пьяный, плетётся покойник. Без единой кровинки в лице, с закатившимися глазами залетает Настя в хирургическое отделение и валится на руки хирурга Васильева, вышедшего покурить перед операцией. А Васильев понять ничего не может:

– Что? Что такое?

Прибежала дежурная медсестра с нашатырём. Оторвали Настю от Васильева, усадили на кушетку, успокаивают, суют ватку под нос. А она опять как заверещит. Ну, тут

и безногие все прискакали посмотреть, что случилось. И что же вы думаете? Стоит на пороге голый покойник, синий, вертит глазами. Все врассыпную. А Васильев побледнел, но не растерялся.

– Баба Ма-а-ня! – заревел во всё горло. – Бабу Маню! Её клиент...

– А ну-ка не балуй! – прикрикнула баба Маня на покойника, как на лошадь. – Ты по што встал? Чего тебе не лежалось?

Покойник поймал бабу Маню в фокус разбегающимися глазами, узнал и, радостно расплываясь в улыбке, пропел:

– Ба-а-ба Ма-а-ня!

– Ну что – баба Маня? Пожрать не дадут. Давай-ка, пойдём на место, – стала урезонивать она покойника, подходя к нему и беря за руку.

Но покойник никуда идти не собирался. Пришёл Еланский, осмотрел умершего, нашёл, что тот вполне жив, налил стакан разведённого спирта, распорядился выдать халат и тапочки. Но в палату больные его не пустили: никто не хотел лежать вместе с покойником. Поставили койку в коридоре.

А года через полтора попал в мертвецкую и сам заведующий хирургическим отделением. Поехал как-то по осени на мотоцикле с люлькой в лес за грибами. На поворо-

те у Ставотина задел его бортом грузовик. Несильно задел, водитель грузовика даже не заметил. Однако голову в шлеме оторвал напрочь. Укатилась голова, а мотоцикл дальше поехал по осенней грязце. Бабе Мане пришлось поколдовать, присаживая голову хирурга на место. Никак не хотела держаться пришитая голова, съезжала на сторону. Но тут баба Маня проявила изобретательность: вбила в шею кол, заострённый с двух сторон, и на него насадила голову. Так и похоронили, никто ничего не заметил.

– Значит, умерла баба Маня? – говорю я в трубку.

– Умерла, – вздыхает соседка. – Жизнь прожила трудную, никому не пожелаешь.

– Отправилась к своим клиентам. Там ведь, почитай,

полкладбища – всё её клиенты.

– Так и есть. Земля ей пухом и Царствие Небесное!

Попали

На автовокзале Горно-Алтайска у касс – столпотворение. Очереди, гам, чуть не драки. Зал переполнен. Свободных мест в зале ожидания нет. Люди сидят на подоконниках, на полу, спят прямо под ногами на газетах. Посередине зала стоит большая восьмиместная палатка, из которой торчат детские ноги в кедах и сандалиях. И общий гул стоит, как на стадионе во время матча. В сторону Верхнего Уймона, Усть-Коксы, Мульты билеты проданы на три дня вперёд.

Поставив перед собой рюкзаки, Василий и Влад долго изучали расписание на табло под потолком, потом понуро поплелись к выходу. Сели на бордюр под ёлками, обступившими привокзальную площадь. Поодаль виднелись горы, местность круто забирала вверх.

-Стоило в такую даль переться, чтобы вот так глупо попасть, - констатировал Влад.

-Да-а, - осмотрев из-под руки окрестности, согласился Василий, - Но давай не будем поднимать панику, ещё не вечер.

-Да нет, как раз вечер. Через полчаса уйдёт последний автобус на Бийск и всё. А у нас даже палатки нет. Под открытым небом ночевать будем?

Василий посмотрел на небо:

-Дождя не предвидится. Отойдём подальше от дороги, за город куда-нибудь и переночуем. В спальниках не замёрзнем. А там видно будет. Давай только осмотримся сначала.

- Хорошо бы магазин какой-нибудь продовольственный найти, а то у нас даже хлеба нет. Рюкзаки бы куда деть, да походить тут по округе. Камеры хранения здесь есть, интересно?

-Должны быть, сходи, посмотри.

Василий прилёг, положив голову на рюкзак. Он ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки, и скрестил пальцы на затылке, расставив в стороны локти. В светлых стёклах его очков отражались облака.

Влад вернулся на вокзал. Свободных мест в камерах хранения, конечно, не оказалось. У одной из касс назревал скандал. Обойдя очередь, к окошечку протиснулся невысокий лысоватый мужчина в светлом костюме и с портфелем.

-Тут, между прочим, очередь! – наставительно заметила полная дама. Мужчина обернулся и что-то стал объяснять тихим говорком.

-Вообще то мы все стоим на этот рейс, - настаивала дама.

-Мужчина, встаньте в очередь! – громко крикнул мужской бас из хвоста очереди.

-А что ему очередь, он из блатных, - громко и насмешливо сообщил парень в футболке и трениках.

-Не пускай его, девочка! – встряла сухая высокая старуха с двумя хозяйственными сумками, обращаясь к девушке, которая первой стояла в очереди, - Обнаглели! Ни с чем не считаются!

Но девушка опасливо посторонилась, и мужчина с портфелем сунул лысеющую голову в окошечко кассы. Он что-то принялся объяснять кассирше, но та, не дослушав, захлопнула дверцу. Мужчина с усилием выдрался из очереди. Полное лицо его пошло пятнами.

-Нет, ну вы подумайте только! Одни хамы кругом! Шоже такое происходит, я не понимаю?!

Заметив сочувствие во взгляде Влада, он приостановился.

-Я ей объясняю, а она даже не глянула, хлопнула дверцей у меня перед носом и всё тут. Ну, как это называется?

-Вам уехать надо? – сочувственно поинтересовался Влад.

-Так ну шоже, куда же прикажете деваться? В гостинице мест нет. На улице ночевать? Враз обчистят, да и холодно. На вокзале, на грязном полу?

-Вы по делам приехали или как?

-На конференцию в Новосибирск. Приехал на сутки раньше, койку в гостинице занял и решил погулять, места посмотреть, что за Алтай такой. Спросил коллег, они посоветовали съездить в Горно-Алтайск. Я и поехал. Думал – переночую в гостинице, с утра осмотрюсь, а вечерком поеду обратно. Кто ж знал, шо тут такой бардак.

-А сами откуда?

-Со Ставрополья.

Что-то в этом мужчине показалось Владу знакомым, он присмотрелся. Круглый лоб с большой залысиной, короткий острый нос, мягкие губы, женственный овал лица.

-Горбачёв, - представился незнакомец, очевидно смакуя произведённый эффект, - Сергей Михайлович.

-Это что, шутка такая? – после некоторого замешательства спросил Влад.

-Не, так и есть. Однофамилец. И даже где то немного посродни Михаилу Сергеевичу.

Помолчали.

-А вы как, по делам или путешествуете? – спросил Горбачёв.

-Мы с другом на этюды приехали, горы пописать, да вот как то тоже неудачно.

-Да-а, попали мы с вами в ситуацию, прямо скажем, затруднительную. Сейчас пойдёт последний автобус, другого сегодня не будет. Надо постараться уехать.

- Как же при такой очереди? Без билетов?

-Так ну как, водитель же тоже человек, должен войти в положение.

-Думаете?

-Ну а то шо же?! Тут думай-не думай. Давайте двигаться на место посадки, а там как получится.

И они двинулись наружу.

Василий сидел на краю бордюра, привалившись спиной к рюкзаку.

-Ну, что там?

-Безнадёжно! – отмахнулся Влад, - Сейчас последний автобус пойдёт, давай попробуем уехать.

-Подожди. Только приехали и сразу уезжать? Побудем день-два, осмотримся.

Влад понимал, что Василий опытнее, но что-то подсказывало ему, что никакого толка не будет от того, что они проторчат день-два на вокзале.

-Ты как хочешь, а я попробую уехать. Тут сидеть – только время терять. Приедем в другой раз, соберёмся получше, маршрут продумаем.

-Когда в другой раз? Не ближний ведь свет. Может другого раза никогда не будет.

-Хочешь – оставайся, а я попробую.

Василий промолчал, но нахмурился.

Подошёл автобус, но не «Икарус», а Львовского завода, с округлым верхом. Пожилой спокойный водитель сам надрывал билеты, пропуская пассажиров в салон. После того, как салон заполнился, а снаружи ещё оставались люди, он объявил:

-Возьму ещё четверых.

Влад взвалил рюкзак, подхватил этюдник, и оказался третьим. Василий отстал. Он неохотно подобрал свои вещи, но топтался поодаль. Влад энергично махал ему свободной рукой, но тот не спешил. Два пассажира прошли в салон, Влад уже поставил ногу на нижнюю ступеньку, но водитель его остановил.

-Молодой человек, уступи ка место женщине с ребёнком.

Влада сзади сгребли за рюкзак и стащили на асфальт. Он оглянулся, но не понял, кто из оставшихся это сделал. Мимо Влада моментально протиснулась полная дама с мальчиком лет шести. Водитель закрыл дверь и автобус тронулся.

-Сволочь! – сказал Влад, имея в виду того, кто стащил его с подножки.

-Ну, а шож Вы хотите? - свои какие-нибудь, местные, - отозвался стоявший тут же мужчина с портфелем, разумея женщину с ребёнком.

-И что теперь? – помолчав, спросил Влад, обращаясь к Василию.

-Я так понимаю, - ответил за него Горбачёв, - как то надо на ночь определяться. На улице оставаться не советую, я тут пока сидел – наслушался. Лучше внутри расположиться. Вы не против, чтобы держаться вместе?

-Давайте, - Влад был рад неожиданному предложению нового знакомого. Ночь всё-таки, место чужое, народ разный.

-А вас как зовут, молодой человек, позвольте узнать? – обратился лысый к Василию.

-Василий.

-Горбачёв, - представился Горбачёв, - Сергей Михайлович.

Василий снял очки, протёр их подолом футболки и надел опять.

-Однофамилец, - поспешил пояснить Влад.

На вокзале нашли свободное место у окна под лестницей, ведущей куда-то на второй этаж, куда, однако никто не ходил. Свалили рюкзаки, пристроили рядом этюдники. Договорились выходить по очереди, чтобы вещи были всегда под присмотром. Василий с Горбачёвым пошли осматривать местность и поискать продуктовый магазин, а Влад уселся на свой рюкзак. Вокзал гомонил. Входили и выходили люди с рюкзаками и сумками, тёрлись у касс, пристраивались вдоль стен на ночь. Влад некоторое время наблюдал, как не молодой грузный мужчина кавказской национальности, сидя на корточках у окна, морщась, всухую сбривает с неприятным треском недельную щетину. Потом его внимание переключилось на высокого коротко стриженого человека лет тридцати, неторопливо изучающего расписание на табло под потолком. Засунув руки в карманы чуть не по локти, он рассматривал строчки на табло, как рассматривают картины в Эрмитаже, пристально и пританцовывая, то отходя, то приближаясь. Потом, так же неторопливо, прогулялся по периметру вокзала, присматриваясь к публике. Вещей у него не было, и вёл он себя отстранённо и независимо. Присел было на освободившееся кресло.

–Занято! - тут же заревел на него огромный детина, чуть не подавившийся от крика, так как жевал в это время бутерброд.

Высокий усмехнулся ему в лицо, помедлил немного, но встал и отошёл.

-Передохните, - сказал Влад, когда он проходил мимо, и похлопал по рюкзаку Василия.

Высокий подумал и сел. Лицо овальное, несколько скуластое. Короткая стрижечка, сиреневая щетина на скулах, большой с горбинкой нос и маленькие юркие глазки. В поношенном но чистеньком пиджаке, надетом на футболку, в заношенных джинсы и узких дырчатых туфлях на босую ногу.

-Художники? – спросил, усмехаясь.

-Ага, - простодушно кивнул Влад, - вот приехали с другом на этюды, но как то неудачно. Застряли, ни туда, ни сюда.

-Поосмотреться надо, выберемся, - уверенно сказал высокий, - напарник то где?

-Магазин ищет. Надо бы перекусить, а мы как то не запаслись, не успели.

-Откуда сами?

-С Ярославля.

-Далеко.

-А ты? Вы?

-Давай на «ты». Барнаульский, тут рядом.

-По делам или так?

-По делам, - усмехнулся высокий, - освободился, вот еду.

Помолчали, потом Влад спросил осторожно:

-Долго отбывал?

-Три года, от звонка до звонка.

-А дома есть кто?

-Были, а теперь и не знаю. Может, и нет никого.

Влад не нашёлся, что сказать и разговор прервался. Возле них остановился мальчик лет семи, белобрысый с большими серыми глазами. Он бродил по вокзалу пока мамка, сидя на сумках, громко и эмоционально разговаривала с другой женщиной, и его внимание привлекли этюдники.

-А вы что ли художники? – спросил он Влада.

Влад кивнул.

-А у вас там масленые краски, да?

-Краски, кисти, много всего. Это этюдники, мы с ними на этюды ходим, природу рисуем.

-Пишем надо говорить, - поправил мальчик, - вы же красками рисуете, значит – пишите.

-Да ты посвящённый! – удивился Влад, - Рисуешь?

-Рисую, – тряхнул белобрысой чёлкой знаток – только я другими красками рисую – акварельными.

-Молодец.

-А можно мне посмотреть, что там?

-В этюднике? Да за ради Бога.

Влад раскрыл этюдник и стал демонстрировать своё хозяйство. Мальчик склонился, с интересом рассматривая его содержимое. В это время какой-то ротозей, проходивший мимо, толкнул его. Мальчик повалился на этюдник, но Влад успел поддержать его.

-Слышь ты, фраер, смотри куда прёшь! – негромко, но внятно окрикнул высокий ротозея.

Тот обернулся, но ничего не ответил, продолжая на ходу что-то доказывать своему товарищу. Это маленькое происшествие как то неожиданно сблизило Влада с высоким.

Вскоре пришли Василий и Горбачёв. Магазина они не нашли и окрестности им не понравились.

-Всё позакрывали в пять часов, - возмущался Горбачёв, - Столовая закрыта, парикмахерская закрыта. Люди со смены идут, а они закрываются. Казалось бы – только и торговать, ан - нет. Бардак!

-Ну, посидите, - Влад уступил своё место на рюкзаке, а мы прошвырнёмся. Так хоть, проветримся. Пойдёшь? – обратился он к высокому.

-Можно.

Они вышли на привокзальную площадь и свернули направо. Вдоль широкой автострады стояли жилые дома, ходили люди, дети гомонили на детской площадке.

-Роман, - сообщил высокий и подал руку.

-Влад.

Магазин они нашли быстро. Роман остался докуривать сигаретку, а Влад пошёл внутрь.

-Закрыто, закрыто! – закричала от кассы продавщица.

-А что так? – наивно спросил Влад.

-Всё, время вышло. До ночи, что ли, работать? Выходите, давайте!

-Мне бы хлебца, с голода помираем, - решил разжалобить продавщицу Влад.

-Всё-ё! – пропела женщина, - выходим!

Она закрыла кассу и вытеснила Влада на улицу:

-Завтра приходите.

Влад растерянно подошёл к напарнику:

-Закрыто, блин!

-Погодь, братан - сказал Роман, и решительно постучал в дверь магазина.

Влад отошёл, устроился на качели на детской площадке и стал ждать. Романа не было минут двадцать. Влад забеспокоился, не знал, что и думать. Наконец, напарник появился и не с пустыми руками. Он отдал Владу два тяжеленных пакета, а сам закурил. Влад потащил пакеты, а парень шёл сзади, сунув руку в карман и покуривая.

-Как тебе удалось? – не выдержал Влад.

-Как два пальца обоссать – сообщил высокий, - блатных бабы любят.

Когда подходили к своим, Роман спросил негромко:

-Это что за фраерок в пиджачке?

-Горбачёв.

-Не гони.

-Да, так его фамилия, если не врёт.

-Похож, вообще-то.

-Говорит, что дальний родственник. Он тут тоже застрял, командировочный.

Заново все познакомились, устроили перекус. Расставили этюдник, как столик. Влад с Василием присели на второй этюдниках, Горбачёв с Романом - на рюкзаках. Роман разлил по стаканчикам водку.

-Не, ребята, я не пью, - стал отказываться Горбачёв, - врачи настрого запретили.

-Да кто тебя пить заставляет, - оборвал его Роман, - пригубь за знакомство.

-Ну, разве что так, - согласился лысый.

-Давайте, братаны, будем здоровы!

Потёрлись стаканчиками, выпили, закусили. Горбачёв пригубил водку, поморщился и выплеснул содержимое на пол. Он достал из пакета коробку молока, разорвал её и налил себе полный стакан. Роман молча проследил его действия и налил по второй, чёкнулся с Владом и Василием и выпил. Художники переглянулись и последовали его примеру. Бутылочку уговорили в раз. Поели. Стало веселее. Василий куда-то отошёл, а когда вернулся, то вид у него был деловой, сосредоточенный.

-Влад, вещи собирай.

-Что такое?

-Есть возможность уехать в Кош-Агач.

-Как то скоропостижно. Что за возможность, на чём?

Они быстро собрали вещи и, не прощаясь, вышли.

По дороге Василий объяснял:

-Там два «Камаза» стоят, идут в Кош-Агач ночным рейсом, везут уголь, могут подвезти.

Влад едва поспевал за ним.

-Подожди, Кош-Агач это же бог знает где?! Как мы оттуда выберемся?

-Через неделю они ещё раз поедут, с ними и вернёмся.

-А жрать чего будем?

-Что там магазина что ли нет?! Люди живут.

-Ну, не знаю.

«Камазы» стояли на обочине автострады.

-Ну, чё, пацаны, едем? – бодро спросил водила, здоровенный широкоплечий дядька в мятом пиджаке, надетом на голое тело, и спортивках, отходя от только что омытого им колеса.

-Мы готовы, - сказал Василий.

-Через час где-то. Загрузимся и подойдём, заберём вас. Лады?

-Лады, - согласился Василий.

-Всё, по рукам!

От водилы сильно разило водочным перегаром. Он хлопнул Василия по плечу и полез в кабину.

-Как он машину то поведёт в таком виде? – спросил Влад с беспокойством, когда возвращались на автовокзал.

-Так и поведёт. Для них это нормальное состояние.

-Он же в дым?!

-Да нет, так, поддатый малость.

Через час Василий и Влад стояли в условленном месте на обочине дороги. Заметно стемнело. Над автострадой включились фонари. «Камазы» с зажжёнными фарами пронеслись мимо.

-Ну и лучше, - успокаивал Влад друга на обратном пути к автовокзалу, - представляешь – пьяный в дым водила на перегруженном «Камазе» по горной дороге?!

Василий молчал.

За огромными окнами автовокзала сгустилась темень, и в ней отразилась, продолжилась в оконном сумеречном пространстве многолюдная жизнь вокзала. В свете тусклого освещения поговорили и стали укладываться. Влад и Василий забрались в свои спальники, Роман с Горбачёвым легли на одеяло. Приглушённый гомон в зале долго не затихал.

Влад проснулся ночью. В зале было сумеречно и тихо. Откуда-то доносился бодрый храп. Влад выбрался из спальника, осторожно пробираясь меж спящими, вышел на улицу. На привокзальной площади, ярко освещённой фонарями, тут и там ходили люди, собирались кучками, негромко переговаривались, курили. Влад зашёл за здание вокзала, куда не доставало освещение, и где росли мелколистые кустики, справил малую нужду. Долго стоял и рассматривал ночное небо, очень тёмное, необычайно густо усаженное звёздами, ставшими даже как будто и ближе, подышал свежим воздухом, но, в конце концов, продрог и решил вернуться через боковой вход. Он уже стоял на ступеньках, когда его окликнули.

-Эй, ты!

Влад остановился. Обращались явно к нему.

-Иди сюда!

Тон был нагловатый, и Влад немного струхнул, но быстро оправился и даже рассердился, не столько на окрикнувшего, сколько на себя, на свой страх.

-Ну? – сказал спокойно, и повернулся к окрикнувшему.

Тот не спеша подошёл почти вплотную. Это был мужик лет сорока, не высокий, но крепкого сложения.

-Куда едем?

В голосе слышалось безразличие, его явно не интересовало то, о чём он спрашивал.

-А никуда не едем, - нарочито громко ответил Влад, - транспорта нет.

-Бабки есть? – вдруг без дальнейших предисловий спросил мужик.

-Есть, - сообщил Влад весело, угадав его намерения, - да не про твою честь.

Мужик, потеснив Влада, оттёр его от входа в здание. Тут же сзади послышалось шуршание и ещё две фигуры вышли из-за кустов.

-Ты чё, борзой?! – осведомилась одна из них сипловато.

В это время произошло какое то движение и от стены здания отделился ещё кто-то. Этот кто-то негромко, но очень внятно поинтересовался:

- Я не понял, что за кипиш среди ночи?

Влад узнал голос Романа. Нападавшие замерли.

-А ты кто такой? – просипел голос из темноты.

-Здесь я банкую, - отчётливо произнёс Роман, - ты что за сявка?

Двое в темноте о чём-то пошептались меж собой и, сипеляво свистнув своему третьему подельнику, пошли прочь. Подельник не заставил себя ждать, он отступил, скользнув мимо Влада, и быстро скрылся в темноте.

-Откуда ты взялся? – спросил Влад.

-Вышел покурить.

-Вовремя. Я уж думал – без мордобоя не обойтись.

-Сявки, - пренебрежительно сообщил Роман и отшвырнул окурок.

Вернулись на вокзал.

-Лезь в мешок, - предложил Влад, - а я на одеяло. Поспишь.

-Да ладно, - отмахнулся Роман, - я всё равно курить выхожу. Спи. Эй, боров, - толкнул он Горбачёва, - двинь борты, всё одеяло занял.

Горбачёв что-то хрюкнул в ответ и почмокал, но подвинулся.

Дальнейшая ночь прошла без происшествий. С рассветом вокзал загомонил. Один за другим стали бегать в туалет дети. Кто-то зажужжал электро-бритвой. Когда Влад и Василий проснулись, Роман сидел на подоконнике, Горбачёва не было.

-А где генсек? – поинтересовался Василий.

-У касс отирается, - нехотя ответил Роман, - может ксивы подрезает, может так.

Василий засмеялся. Скатали спальники, сложили одеяло, сходили умыться. В половине шестого объявили о дополнительном рейсе на Барнаул. Немедленно к кассе выстроилась очередь. Влад и Василий пристроились где то в хвосте. Горбачёв находился рядом с кассой, но его оттеснили в сторону.

-Это безнадёжно, Вась! – сокрушённо сказал Влад, - нам не достанется.

Очередь кипела. Внезапно около Горбачёва открылось окошко, и кассирша объявила о продаже билетов. Толпа заревела. Люди со всех сторон ринулись к кассе. Но Горбачёв оказался первым. Он ловко просунулся в окошечко.

-До Барнаула, будьте добры! – вежливо обратился он к кассирше.

-Четыре билета, - внятно подсказал невесть откуда взявшийся Роман.

Горбачёв поморщился, но тут же, как бы спохватившись, подтвердил:

-Да-да, четыре до Барнаула.

Выдравшись из толпы, он огляделся, поправил очки, подойдя к Владу и Василию, безнадёжно стоявшим в хвосте очереди, оторвал от сплошной билетной ленты по билету. Влад заметно ожил, повеселел, а Василий нахмурился. Роман, зайдя со спины, выхватил у Горбачёва оставшиеся билеты, и оторвал свой. Затем помахал перед носом генсека его бумажкой и ловко наклеил на потный горбачёвский лоб.

-Ну, шо такое? К чему это? – возмутился Сергей Михайлович, отдирая билет от лысины.

Роман подмигнул ребятам.

-Всё путём, Михалыч. Оказался в нужное время в нужном месте. Полезный ты человек, хоть и с гнильцой.

В страшной давке и сутолоке, все четверо, но по отдельности втиснулись в автобус. И вот «Икарус» уже катит вниз. Весело поёт мотор. Слева и справа из кремового тумана встают горные пики. Горбачёв спит, откинувшись на кресле, полуоткрыв рот. Роман забился в самый зад и, зажатый с двух сторон пассажирами, покачивается на заднем сиденье. Влад и Василий неотрывно смотрят в окно. Придётся ли ещё когда увидеть Алтай? Кто знает. Высокое утреннее небо, тёмное, почти космическое отражается в очках Василия.

-Влад, - мечтательно говорит он, - а не поехать ли нам из Новосибирска на Байкал? А? Ну, что мы, зря тащились что ли в такую даль?! Байкал посмотрим, этюды попишем. А? - И он тихонько запел себе под нос, - суровое море – священный Байкал…

⇐ Предыдущая 12