Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Лев Николаевич Толстой 5 страница



   Я говорил о том, что для всякого неверующего, обращающегося к вере (а подлежит этому обращению все наше молодое поколение), этот вопрос представляется первым: почему истина не в лютеранстве, не в католицизме, а в православии? Его учат в гимназии, и ему нельзя не знать, как этого не знает мужик, что протестант, католик так же точно утверждают единую истинность своей веры. Исторические доказательства, подгибаемые каждым исповеданием в свой сторону, недостаточны. Нельзя ли, -- говорил я, -- выше понимать учение, так, чтобы с высоты учения исчезали бы различия, как они исчезают для истинно верующего? Нельзя ли идти дальше по тому пути, по которому мы идем с старообрядцами? Они утверждали, что крест, аллилуйя и хождение вокруг алтаря у нас другие. Мы сказали: вы верите в Никейский символ, в семь таинств, и мы верим. Давайте же держаться этого, а в остальном делайте, как хотите. Мы соединились с ними тем, что поставили существенное в вере выше несущественного. Теперь с католиками Нельзя ли сказать: вы верите в то-то и то-то, в главное, а по отношению к filioque (и Сына) и папе делайте, как хотите. Нельзя ли того же сказать и протестантам, соединившись с ними на главном? Собеседник мой согласился с моей мыслью, но сказал мне, что такие уступки произведут нарекания на духовную власть в том, что она отступает от веры предков, и произведут раскол, а призвание духовной власти -- блюсти во всей чистоте грекороссийскую православную веру, переданную ей от предков.

   И я все понял. Я ищу веры, силы жизни, а они ищут наилучшего средства исполнения перед людьми известных человеческих обязанностей. И, исполняя эти человеческие дела, они и исполняют их по-человечески. Сколько бы ни говорили они о своем сожалении о заблудших братьях, о молитвах о них, возносимых у престола всевышнего, -- для исполнения человеческих дел нужно насилие, и оно всегда прилагалось, прилагается и будет прилагаться. Если два исповедания считают себя в истине, а друг друга во лжи, то, желая привлечь братьев к истине, они будут проповедывать свое учение. А если ложное учение проповедуется неопытным сынам церкви, находящейся в истине, то церковь эта не может не сжечь книги, не удалить человека, соблазняющего сынов ее. Что же делать с тем, горящим огнем ложной, по мнению православия, веры сектантом, который в самом важном деле жизни, в вере, соблазняет сынов церкви? Что же с ним делать, как не отрубить ему голову или не запереть его? При Алексее Михайловиче сжигали на костре, т. е. по времени прилагали высшую меру наказания; в наше время прилагают тоже высшую меру -- запирают в одиночное заключение. И я обратил внимание на то, что делается во имя вероисповедания, и ужаснулся, и уже почти совсем отрекся от православия. Второе отношение церкви к жизненным вопросам было отношение ее к войне и казням.

   В это время случилась война в России. И русские стали во имя христианской любви убивать своих братьев. Не думать об этом нельзя было. Не видеть, что убийство есть зло, противное самым первым основам всякой веры, нельзя было. А вместе с тем в церквах молились об успехе нашего оружия, и учители веры признавали это убийство делом, вытекающим из веры. И не только эти убийства на войне, но во время тех смут, которые последовали за войной, я видел членов церкви, учителей ее, монахов, схимников, которые одобряли убийство заблудших беспомощных юношей. И я обратил внимание на все то, что делается людьми, исповедующими христианство, и ужаснулся.

 

  XVI

   И я перестал сомневаться, а убедился вполне, что в том знании веры, к которому я присоединился, не все истина. Прежде я бы сказал, что все вероучение ложно; но теперь нельзя было этого сказать. Весь народ имел знание истины, это было несомненно, потому что иначе он бы не жил. Кроме того, это знание истины уже мне было доступно, я уже жил им и чувствовал всю его правду; но в этом же знании была и ложь. И в этом я не мог сомневаться.

  И все то, что прежде отталкивало меня, теперь живо предстало передо мною.

  Хотя я и видел то, что во всем народе меньше было той примеси оттолкнувшей меня лжи, чем в представителях церкви, -- я все-таки видел, что и в верованиях народа ложь примешана была к истине. Но откуда взялась ложь и откуда взялась истина? И ложь, и истина переданы тем, что называют церковью. И ложь, и истина заключаются в предании, в так называемом священном предании и писании.

   И волей-неволей я приведен к изучению, исследованию этого писания и предания, -- исследованию, которого я так боялся до сих пор.

   И я обратился к изучению того самого богословия, которое я когда-то с таким презрением откинул как ненужное. Тогда оно казалось мне рядом ненужных бессмыслиц, тогда со всех сторон окружали меня явления жизни, казавшиеся мне ясными и исполненными смысла; теперь же я бы и рад откинуть то, что не лезет в здоровую голову, но деваться некуда. На этом вероучении зиждется, или по крайней мере неразрывно связано с ним, то единое знание смысла жизни, которое открылось мне. Как ни кажется оно мне дико на мой старый твердый ум, это -- одна надежда спасения. Надо осторожно, внимательно рассмотреть его, для того, чтобы понять его, даже и не то, что понять, как я понимаю положение науки. Я этого не ищу и не могу искать, зная особенность знания веры. Я не буду искать объяснения всего. Я знаю, что объяснение всего должно скрываться, как начало всего, в бесконечности. Но я хочу понять так, чтобы быть приведенным к неизбежно-необъяснимому; я хочу, чтобы все то, что необъяснимо, было таково не потому, что требования моего ума неправильны (они правильны, и вне их я ничего понять не могу), но потому, что я вижу пределы своего ума. Я хочу понять так, чтобы всякое необъяснимое положений представлялось мне как необходимость разума же, а не как обязательство поверить.

   Что в учении есть истина, это мне несомненно; но несомненно и то, что в нем есть ложь, и я должен найти истину и ложь и отделить одно от другого. И вот я приступил к этому. Что я нашел в этом учении ложного, что я нашел истинного и к каким выводам я пришел, составляет следующие части сочинения, которое, если оно того стоит и нужно кому-нибудь, вероятно будет когда-нибудь и где-нибудь напечатано.

   Это было написано мною три года тому назад. Теперь, пересматривая эту печатаемую часть и возвращаясь к тому ходу мысли и к тем чувствам, которые были во мне, когда я переживал ее, я на днях увидал сон. Сон этот выразил для меня в сжатом образе все то, что я пережил и описал, и потому думаю, что и для тех, которые поняли меня, описание этого сна освежит, уяснит и соберет в одно все то, что так длинно рассказано на этих страницах. Вот этот сон: Вижу я, что лежу на постели. И мне ни хорошо, ни дурно, я лежу на спине. Но я начинаю думать о том, хорошо ли мне лежать; и что-то, мне кажется, неловко ногам: коротко ли, неровно ли, но неловко что-то; я пошевеливаю ногами и вместе с тем начинаю обдумывать, как и на чем я лежу, чего мне до тех пор не приходило в голову. И наблюдая свою постель, я вижу, что лежу на плетеных веревочных помочах, прикрепленных к бочинам кровати. Ступни мои лежат на одной такой помочи, голени -- на другой, ногам неловко. Я почему-то знаю, что помочи эти можно передвигать. И движением ног отталкиваю крайнюю помочу под ногами. Мне кажется, что так будет покойнее. Но я оттолкнул ее слишком далеко, хочу захватить ее ногами, но с этим движеньем выскальзывает из-под голеней и другая помоча, и ноги мои свешиваются. Я делаю движение всем телом, чтобы справиться, вполне уверенный, что я сейчас устроюсь; но с этим движением выскальзывают и перемещаются подо мной еще и другие помочи, и я вижу, что дело совсем портится: весь низ моего тела спускается и висит, ноги не достают до земли. Я держусь только верхом спины, и мне становится не только неловко, но отчего-то жутко. -- Тут только я спрашиваю себя то, чего прежде мне и не приходило в голову. Я спрашиваю себя: где я и на чем я лежу?

  И начинаю оглядываться и прежде всего гляжу вниз, туда, куда свисло мое тело, и куда, я чувствую, что должен упасть сейчас. Я гляжу вниз и не верю своим глазам. Не то что я на высоте, подобной высоте высочайшей башни или горы, а я на такой высоте, какую я не мог никогда вообразить себе.

   Я не могу даже разобрать -- вижу ли я что-нибудь там, внизу, в той бездонной пропасти, над которой я вишу и куда меня тянет. Сердце сжимается, и я испытываю ужас. Смотреть туда ужасно. Если я буду смотреть туда, я чувствую, что я сейчас соскользну с последних помочей и погибну. Я не смотрю, но не смотреть еще хуже, потому что я думаю о том, что будет со мной сейчас, когда я сорвусь с последних помочей. И я чувствую, что от ужаса я теряю последнюю державу и медленно скольжу по спине ниже и ниже. Еще мгновенье, и я оторвусь. И тогда приходит мне мысль: не может это быть правда. Это сон. Проснись. Я пытаюсь проснуться и не могу. Что же делать, что же делать? -- спрашиваю я себя и взглядываю вверх. Вверху тоже бездна. Я смотрю в эту бездну неба и стараюсь забыть о бездне внизу, и, действительно, я забываю. Бесконечность внизу отталкивает и ужасает меня; бесконечность вверху притягивает и утверждает меня. Я так же вишу на последних, не выскочивших еще из-под меня помочах над пропастью; я знаю, что я вишу, но я смотрю только вверх, и страх мой проходит. Как это бывает во сне, какой-то голос говорит: " Заметь это, это оно! " и я гляжу все дальше и дальше в бесконечность вверху и чувствую, что я успокаиваюсь, помню все, что было, и вспоминаю, как это все случилось: как я шевелил ногами, как я повис, как я ужаснулся и как спасся от ужаса тем, что стал глядеть вверх. И я спрашиваю себя: ну, а теперь что же, я вишу все так же? И я не столько оглядываюсь, сколько всем телом своим испытываю ту точку опоры, на которой я держусь. И вижу, что я уж не вишу и не падаю, а держусь крепко. Я спрашиваю себя, как я держусь, ощупываюсь, оглядываюсь и вижу, что подо мной, под серединой моего тела, одна помоча, и что, глядя вверх, я лежу на ней в самом устойчивом равновесии, что она одна и держала прежде. И тут, как это бывает во сне, мне представляется тот механизм, посредством которого я держусь, очень естественным, понятным и несомненным, несмотря на то, что наяву этот механизм не имеет никакого смысла. Я во сне даже удивляюсь, как я не понимал этого раньше. Оказывается, что в головах у меня стоит столб, и твердость этого столба не подлежит никакому сомнению, несмотря на то, что стоять этому тонкому столбу не на чем. Потом от столба проведена петля как-то очень хитро и вместе просто, и если лежишь на этой петле серединой тела и смотришь вверх, то даже и вопроса не может быть о падении. Все это мне было ясно, и я был рад и спокоен. И как будто кто-то мне говорит: смотри же, запомни. И я проснулся.

 

  Г. Галаган. Комментарии к " Исповеди" Л. Н. Толстого

  ---------------------------------------------------------------------------- Date: 15-18 февраля 1998 Изд: Л. Н. Толстой. Исповедь. В чём моя вера?

  Л., " Художественная литература", Ленинградское отделение, 1991 Набор: Адаменко Виталий ----------------------------------------------------------------------------

 

   КОММЕНТАРИИ

   Условные сокращения

   ПСС - Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: в 90 т. М., 1928-1958.

   РМ - " Русская мысль", научный, политический и литературный журнал, изд. в Москве ежемесячно с 1880 по 1918 г.

   Исповедь. Была написана Толстым в основном в конце 1879 г., переработана - к началу июля 1881 г., завершающий её раздел относится к 1882 г.

   Первая публикация " Исповеди" состоялась в журнале " Русская мысль" (1882, No 5) под заглавием " Вступление к ненапечатанному сочинению", с эпиграфом: " Немощного к вере принимайте без споров о мнениях (Ап< остол> Пав< ел> ).

  Посл< ание> к Рим< лянам>, 14: 1" и предисловием редактора журнала С. А. Юрьева.

  Но журнал вышел в свет без трактата Толстого: духовная цензура запретила издание " Исповеди"; текст трактата был вырезан почти изо всего тиража журнала и отправлен в главное управление по делам печати; читающая Россия познакомилась с " Исповедью" по копиям с её корректурных оттисков.

   Под названием " Исповедь (Вступление к ненапечатанному сочинению)" трактат появился в первом отдельном издании: Женева, 1884. С мая 1885 г. это название употребляется и самим Толстым (см.: ПСС. Т. 63. С. 242). В России первое полное издание трактата " Исповедь" состоялось в 1906 г. (" Всемирный вестник" (No 1)).

   В тексте трактата сохраняется толстовская система отсылок к Евангелию; толстовский перевод с греческого части извлечений из Евангелия специально не оговаривается.

   Заглавие " Исповедь" автобиографический трактат Толстого получил не сразу.

  Выделившийся из одной главы обширного изложения религиозно-философских воззрений, к которому Толстой приступил в октябре 1879 г., трактат был назван " Вступление к ненапечатанному сочинению". Это " Вступление... " должно было предварить знакомство читателя с работами " Исследование догматического богословия" и " Соединение и перевод четырёх Евангелий".

   " Исповедь" Толстого не укладывается в рамки устоявшихся канонов жанра.

  Как, впрочем, не укладывалась (в своё время и по-своему) в эти рамки и " Исповедь" Августина Блаженного (*). И так же, как эта последняя, отличается ярчайшим проявлением личности автора.

   (* См.: Питирим, архиепископ Волоколамский. О Блаженном Августине // Богословские труды. 1976. Сб. 15. С. 3-24. *)

   Вопрос о смысле жизни, не уничтожаемом неизбежностью смерти, становится для Толстого важнейшим задолго до создания трактата. Русло поисков ответа на этот вопрос естественно обусловливалось идеей единения людей (стержневой в наследии писателя) и опорой Толстого на вечные начала нравственности: на первый план выдвигается проблема расхождения между идеалом нравственности и практической этикой людей.

   Историческая ретроспектива этой проблемы уходила в далёкие века. Её решение - и философской, и художественной мыслью разных времён и народов - связывалось всегда с исследованием существующих представлений о добродетели, поскольку именно ими определялись не только пути к общему благу, но и само его осмысление.

   Понимание добродетели исторически менялось. Четырём основным добродетелям древнегреческих этических концепций - мудрости, мужеству, справедливости и умеренности - христианская этика противопоставила веру, надежду, любовь, обусловливающие сущность всех остальных устремлений к добру. Тем не менее с понятием добродетель и в древнем, и в новом мире неизменно связывались положительные нравственные качества личности. Столь же неизменной оставалась и проблема извращённых представлений о добродетели, внешне противостоящих пороку, но внутренне тождественных ему. Длительная традиция исключительно пристального внимания к этой проблеме была Толстому, разумеется, хорошо известна (Сократ, Монтень, Руссо, Гоголь и т. д. ).

   Извращение представлений о добродетели связывалось Толстым с той социальной общностью людей, которая именовалась им сословием образованным; бытиё истинной добродетели - с миром крестьянским, с русским трудовым народом.

   Эта социально-нравственная антитеза, оформившаяся в начале творческого пути Толстого, и предопределила собою последующее уяснение писателем источников духовного самосозидания и осмысления им " истинного" христианства как гуманистического учения, общечеловеческого по своей нравственной первооснове.

   Устранение расхождений между существующим и должным Толстой ставил (с начал творческого пути) в прямую зависимость от внутреннего усилия личности и тем самым утверждал нравственное совершенствование в качестве главного начала в движении от зла к добру. В 1891 г., возвращаясь к этой проблеме, Толстой писал: " Свободы не может быть в конечном, свобода только в бесконечном. Есть в человеке бесконечное - он свободен, нет - он вещь. В процессе движения духа совершенствование есть бесконечно малое движение - оно-то и свободно, - и оно-то бесконечно велико по своим последствиям, потому что не умирает" (ПСС. Т. 52. С. 12).

   Идея " подвижности личности" по отношению к истине обусловливала веру писателя в возможность преодоления извращённых представлений о добродетели.

  А самый процесс этого преодоления (не только в его этапных стадиях, но и движении внутристадиальном) рассматривался им как изменение жизнепонимания человека (*), его отношения к миру.

   (* О толстовской концепции жизнепониманий см.: Галаган Г. Я. Л. Н. Толстой.

  Художественно-этические искания. Л., 1981. С. 126-164. *)

   Путь к новому жизнепониманию показан в " Исповеди" как ряд сменяющих друг друга состояний, завершающихся обретением веры (1*). Вера определяется Толстым как сила жизни, как знание её смысла. Период, который предшествует её обретению, в духовном отношении неоднозначен. Исходное состояние этого периода покоится на признании всего существующего разумным, управляется соблазнами (то есть подобием добра) (2*), мотивируется желанием извращённо понимаемого общего блага и оправдывается общепринятым мнением. Начиная с 1860-х гг., это мнение Толстой последовательно называет " царствующим", " так называемым", " извращённым" и " лжехристианским" (ПСС. Т. 13. С. 205; Т. 17.

  С. 360; Т. 28. С. 202; ). В тексте " Исповеди" с этим начальным периодом связаны " выходы" эпикурейства и неведения. В трактате " О жизни" он определяется как период " непробудившегося сознания" (ПСС. Т. 26. С. 344).

   (1* О понятии " вера" в творческом сознании Толстого см.: Купреянова Е. Н.

  Эстетика Л. Н. Толстого. М.; Л., 1966. С. 242-272. *) (2* В трактате " Христианское учение" (1894-1896) Толстой писал: " Соблазн... означает западню, ловушку. И действительно, соблазн есть ловушка, в которую заманивается человек подобием добра и, попав в неё, погибает в ней. Поэтому и сказано в Евангелии, что соблазны должны войти в мир, но горе миру от соблазнов и горе тому, чрез кого они входят" (ПСС.

  Т. 39. С. 143). *)

   Состояние, к описанию которого писатель переходит далее, начинается с возмущений не разума, а сердца, ощущения духовной болезни и рождения внутренних противоречий. Отсюда - резкое ослабление власти соблазнов.

  Движение на этом отрезке пути сопровождается " остановками" жизни, чередованием " оживлений" и " умираний", раздвоенностью. Кризисная остановка, связанная с отрицанием жизни, объясняется в " Исповеди" признанием неразумности всего существующего, утверждением в тщете соблазнов и осмыслением жизни как обмана, зла и бессмыслицы. Именно на этой стадии и происходит осмысление уже отвергнутого жизнепонимания (или " подобия жизни" ) и символическое уподобление его соблазну " сладости". В тексте " Исповеди" с этим периодом движения личности от одного жизнепонимания к другому (в варианте трагического исхода этого движения) связан выход силы и энергии.

   Сознание трудностей не только перехода от одного жизнепонимания к другому, но и поступательного движения внутри каждого из них и обусловило сосредоточенность Толстого (и художника, и публициста) в 60-70-е годы на исследовании той стадии духовной эволюции человека, которая предшествует обретению веры.

   Жанр исповеди не явился в творческом движении Толстого чем-то неожиданным.

  Неодолимую потребность в самоанализе и исповеди он испытывал всегда. И то и другое - в его дневнике, который вёлся (с незначительными перерывами) на протяжении шестидесяти лет, в письмах, в незавершённых философских набросках 1860-1870-х гг. Наконец - во всём его художественном творчестве.

   " Исповедь" Толстого стоит в одном духовно-психологическом ряду с " Исповедями" Августина Блаженного и Руссо.

   ... к ненапечатанному сочинению... - Имеются в виду религиознофилософский трактат " Исследование догматического богословия" (1879-1880, 1884) и работа " Соединение и перевод четырёх Евангелий" (1880-1881). В первой редакции " Заключения" к " Исповеди" (1882) Толстой писал: " Это было написано мною три года тому назад. После этого я написал исследование догматического христианского богословия и изложение христианского учения, как я его понимаю. Эти части ненапечатанного сочинения, если они кому-нибудь нужны, будут напечатаны когда-нибудь, когда это будет возможно" (Государственный музей Л. Н. Толстого. А II. Оп. 10. С. 1). " Исследование догматического богословия" было впервые опубликовано под заглавием " Критика догматического богословия" М. К. Элпидиным в Женеве: первая часть в 1891 г., вторая - в 1896 г. В России этот трактат вышел лишь в 1908 г. Книга " Соединение и перевод четырёх Евангелий" была издана впервые также Элпидиным в Женеве: первый том - в 1892 г., второй - в 1893 г., третий - в 1894 г. (издание вышло со множеством опечаток). В России эта книга (без последней, заключительной главы) была опубликована лишь в 1906 г. в приложении к журналу " Всемирный вестник". В том же году книга была полностью издана Е. В. Герциком.

   ... 18-ти лет... университета. - В 1844 г. Толстой поступил на Восточный факультет Казанского университета. Через год - перешёл на юридический факультет. Из университета вышел в 1847 г.

   Володенька М. - Речь идёт о Владимире Алексеевиче Милютине (1826- 1855), впоследствии - профессоре государственного, а затем - полицейского права в Петербургском университете, брате военного министра Д. А. Милютина. Дружеские отношения между братьями Толстыми и Милютиными установились во время пребывания семьи Толстых в Москве, в 1837-1841 гг., когда у детей был общий учитель французского языка и латыни - Сен-Тома (см.: Русская литература.

  1969. No 1. С. 117-118). Исследовательскую деятельность В. А. Милютин начал, ещё будучи студентом, и сразу заявил о себе как о талантливом литераторе и учёном. Печатался, в частности, в " Отечественных записках", " Современнике".

  На двадцать девятом году жизни В. А. Милютин (вследствие личных причин) покончил с собой.

   ... это было в 1838 г.... - Описанный Толстым случай произошёл в 1839 г.

   ... старшие братья... - У Толстого было три старших брата - Николай (1823-1860), Сергей (1826-1904) и Дмитрий (1827-1856).

   ... прозвали почему-то Ноем. - Ной - в преданиях иудаизма и христианства герой повествования о всемирном потопе, спасённый праведник и строитель ковчега; спаситель мира зверей и птиц, через своих сыновей родоначальник всего послепотопного человечества (см.: Бытие, 5: 29, 6: 9-19).

   Мусин-Пушкин. - Речь идёт о Михаиле Николаевиче Мусине-Пушкине (1795-1862), попечителе Казанского учебного округа в 1829-1845 гг., впоследствии, с 1845 г. - попечителе С. -Петербургского учебного округа, с 1849 г. - сенаторе.

   ... Давид плясал перед ковчегом. - Давид - царь Израильско-Иудейского государства (X в. до н. э. ); ветхозаветное повествование о котором (Первая книга Царств, 16; Третья книга Царств, 2, 11; Первая книга Паралипоменон, 10-29) придало ему черты эпического героя, царя-воителя. Согласно ветхозаветному преданию, Давид в юности был пастухом, искусным поэтом и музыкантом; по одной из версий, он успокаивал царя Саула игрой на гуслях.

  Ковчег Завета, о котором идёт речь, - ковчег откровения; в нём хранились скрижали или десятословие, данное Богом и служившее выражением его воли, Заветом между Богом и народом израильским. Став царём и завоевав Иерусалим, Давид перенёс туда свою резиденцию и Ковчег Завета. О плясках Давида перед Ковчегом во время перевозки последнего в Иерусалим см.: Вторая книга Царств, 6: 16, 21.

   ... читал Вольтера... веселили меня. - Вольтер (наст. имя - Франсуа Мари Аруэ; 1694-1778) - французский писатель, философ, историк. Против официальной церкви направлены очень многие его сочинения (" Эдип", " Фанатизм, или Магомет-пророк", " Заира", " Генриада", " Век Людовика XIV", " Опыт о нравах и духе народов" и др. ). Одну из едких насмешек Вольтера над церковными догматами Толстой вспоминает в работе " Что такое религия и в чём сущность её? " (1901-1902). В своём осмыслении " ополчения" философии XVIII века на церковь и духовенство Толстой был близок к точке зрения известного французского историка А. Токвиля. В работе " Старый порядок и революция", прочтённой Толстым в 1856 г., Токвиль, в частности, писал: " Философия XVIII века <... > была проникнута безверием. Но в ней необходимо тщательно различать две совершенно разнородные и независимые части <... > Философы XVIII века принялись с какою-то яростью на церковь <... > Христианство зажгло эту страстную ненависть к себе не столько в качестве религиозной доктрины, сколько в качестве политического учреждения" (Старый порядок и революция.

  СПб., 1860. С. 14-15).

   ... учат катехизису... - Катехизис (греч.; буквально - устное наставление, оглашение) - книга, содержащая краткое изложение христианского вероучения, обычно в форме ответов и вопросов, предназначенная для начального религиозного обучения верующих.

   ... в бытии у причастия. - Причащение - главнейшее из христианских таинств.

  К причастию в православной церкви допускаются все её члены, после должного приготовления исповедью и покаянием.

   ... рассказывал С.... - брат Толстого Сергей Николаевич. " Старший брат", упоминаемый далее, - Н. Н. Толстой. Точные слова, сказанные старшим братом, были: " А ты ещё всё делаешь этот намаз? " (ПСС. Т. 23. С. 489).

   ... вера моя... я считал совершенствованием. - Значимость проблемы нравственного самосовершенствования для молодого Толстого засвидетельствована его дневником, начатым в 1847 г. (и с 1850 г. ведшимся систематически до конца жизни), философскими набросками, " Журналом ежедневных занятий" и многочисленными " Правилами": для развития воли (телесной и чувственной), для подчинения воле чувств самолюбия и корыстолюбия, для развития деятельности (умственной и чувственной), для развития способности " приводить выводы в порядок" и т. д., и т. д. (см.: ПСС.

  Т. 1. С. 245-249; Т. 46). В центре внимания молодого Толстого - проблема всестороннего развития человека, который бы способствовал всестороннему развитию человечества (см.: Бурсов Б. И. Лев Толстой: Идейные искания и творческий метод. 1847-1862. М., 1960).

   Добрая тётушка моя... - Имеется в виду Татьяна Александровна Ергольская (1792-1874). Отмечая её благотворное влияние, Толстой писал в посвящённой Т. А. Ергольской главе " Воспоминаний": " Она научила меня духовному наслаждению любви" (ПСС. Т. 34. С. 366).

   Я убивал людей на войне... - Толстой участвовал в военных действиях на Кавказе в 1851-1853 гг., в 1854 г. служил в Дунайской армии, с ноября 1854 г. по август 1855 г. защищал осаждённый Севастополь.

   ... вызывал на дуэли... - Известны два таких случая. Первый - вызов на дуэль 19 марта 1856 г. М. Н. Лонгинова, в то время сотрудника " Современника", позднее - начальника Главного управления по делам печати. Толстой был оскорблён содержанием письма Лонгинова к Н. А. Некрасову, в котором выражалось сомнение в свободомыслии Толстого. Некрасов показал ему письмо, не прочтя его. Инцидент был улажен Некрасовым (см.: ПСС. Т. 60. С. 75-76). Второй раз на дуэль был вызван И. С. Тургенев после ссоры Толстого с ним в имении А. А. Фета (27 мая 1861 г. ): на критическое замечание Толстого, связанное с воспитанием дочери Тургенева, реакция последнего была неадекватно несдержанной. Дуэль не состоялась (см.: Там же. С. 391-395).

   ... проигрывал в карты... которого бы я не совершал... - Здесь и ниже - пристрастно-самокритичные оценки Толстым малейших отступлений от нравственного идеала. Аналогичное отношение к собственным слабостям на пути совершенствования зафиксировано в раннем дневнике писателя, где с целенаправленным вниманием к собственным отступлениям от идеала связывается результативность движения на пути самосовершенствования. Такое восприятие негативных сторон поступков совершенствующей себя личностью находилось в русле общемировой духовной традиции, Толстому известной (Руссо, Жан де Лабрюйер, В. Франклин, К. Цшокке и т. д. ).

   В это время... смысл моей жизни. - Это суждение во многом предваряет тот своеобразный обвинительный приговор нерезультативности (в максимальном смысле) воздействия культуры на нравственный мир человека, который был вынесен Толстым в трактате " Что такое искусство? " (1898). Размышляя о задачах искусства ещё до завершения повести " Детство", Толстой отмечал в одном из философских набросков 1851 г.: " Для чего пишут люди? Для того чтобы приобресть кто денег, а кто славы, а кто и то и другое; некоторые же говорят, что для того, чтобы учить добродетели людей <... > Единственный способ, чтобы быть счастливым, есть добродетель, следовательно благоразумно только читать <... > те книги, которые учат добродетели" (ПСС. Т. 1. С. 246).

  Первое опубликованное произведение Толстого - повесть " Детство"; она появилась в No 9 " Современника" за 1852 г.

   Двадцати шести лет я приехал после войны в Петербург... - Толстой приехал в Петербург 19 ноября 1855 г., после Крымской войны, в возрасте двадцати семи лет.

   ... я стал замечать... друг против друга. - Имеются в виду, в частности, разногласия между революционно-демократическим крылом журнала " Современник»



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.