Глава lll

Медленно дымя сигаретой, и, наблюдая за тем, как по земле медленно ползет огромный и уродливый жук, еле перебирающий своими измученными противными лапками по стертой земле, Егерь ждал отряд, который должен был прийти с минуты на минуту. Зевс молча сидел и смотрел куда-то вдаль, лишь иногда отвлекаясь, чтобы почесаться. Через пару мгновений, из-за серых зданий пункта показались старые знакомые, неспешно идущие к воротам.
Через пару минут, кавказец уже ясно видел, что к нему навстречу идут вчерашние дети, не нюхавшие смерти юнцы. Все они были в тряпичных масках, в простой и немного протертой военной форме, то ли усиленной стальными пластинами, то ли с полноценным бронежилетом. За их спинами висели рюкзаки, объемом литров на сорок, в связке с пожилыми, но стойкими к любым условиям 47 Калашами. Впереди, отделившись от остальных, спокойно и уверенно шагал Хриплый, с которым Егерь давеча перескся. Снаряжен он был почти как Егерь, разве что вместо маленького и юркого 74 Аксу, он перебирал старушку мосину, с таким же стареньким прицелом ПУ, еще советского происхождения. На ее счету был уже не один десяток пробитых голов.

Через минуту, группа предстала перед кавказцем. Молодняк выделялся — они боялись и дрожали от страха, но старались не подавать виду.
«Да что уж… Все такими были» — протянул про себя Егерь.
Хриплый бодро протянул руку и, шагнув вперед, раздавил ползущего жука. Зевс насторожился и подбежал к хозяину.

Кавказец тепло поприветствовал друга. Оглянувшись на свой отряд, Хриплый улыбнулся и громко, но неестественно гаркнул:

— Ну, что, ребята, готовы пройти боевое крещение?

Отряд молчал, словно им языки отрезали.

— Черт бы их побрал, — обратился Хриплый к Егерю — ну-с, выходим? — вопрос был скорее риторическим, а потому отряд молча двинулся в путь. Им предстояло пройти пару-тройку километров по тропинке, через горелый лес и, выйти к давно покинутой деревне, где как предполагалось и обитали эти дикие звери, что таскали сторожевых чуть ли не по три раза на неделе.

—Может они где-то здесь притаились, — говорил Хриплый, — черт их знает, может поближе подобрались.

— Может и так, всем быть начеку. — обратился к группе Егерь.

— Да и не дюзните, а то они от вони убегут! — залился смехом выпивший куратор.

Шутки никто не поддержал.

— Тяпнул что ли? — спросил горец, обернувшись к старому другу.

У Хриплого чуть глаза не вывалились:

— Я? Рюмка крепкого не помешает перед ходкой.
Округу постепенно все больше и больше стягивал черный лес.

— Так, — кавказец перевел взгляд на молодняк, медленно плетущийся позади — вы прям воды в рот набрали, идем уже минут десять, а вы не назвались. Ребята опешили и начали наперебой галдеть. Сейчас «отряд» напоминал скорее неуклюжую серую массу, боевое мясо и в общем походил непонятно на что. Егерь смиренно вздохнул, понимая, что над всем этим нужно будет работать.

— Так, — начал Егерь, — слушать меня. Группа остановилась.

— Ты, — он ткнул пальцем в самого низкого — первый, а оставшиеся, по порядку номеров, ясно?

— Так точно! — на удивление синхронно ответил отряд.

— Ну хоть чему-то ты их научил, — удовлетворенно сказал кавказец, обращаясь к товарищу.

— Это точно. Я их в ежовых рукавицах держу!

— М-да… Построение по двое! Мы Артемом — первая пара, остальные — согласно порядку номеров, всем ясно?

— Так точно! — вновь скупо ответил отряд.

Егерь осмотрелся — лес сгущался все больше и, меж деревьями было все сложней хоть что-то разглядеть.

— Отряд! — громко начал горец, резко остановившись у старого, обгорелого пня — Наше боевое задание: вычислить и уничтожить стаю волков. Предваряя ваши вопросы: от зверья осталось только название. Это бешеные, обезумевшие животные, готовые порвать вас на куски. Они не будут кружить и выжидать нас, эти выродки бегут прямо в лоб. Стрелять четко в харю, или, на крайняк, по хребту. По информации, особей приблизительно двенадцать, так что готовьтесь. Держаться вместе, подчиняться нашим командам. Деревня будет совсем скоро, но волки могут быть и здесь. Усекли?

В ответ прозвучало знакомое: «Так точно! »

— И еще, — добавил кавказец, — волчиц и щенков отстреливать первоочередно.

Бойцы молча кивнули.

На сей раз уже Хриплый стоял в стороне. Все это время смотрел на солдат и нервно курил, пытаясь сбить стресс: что-то внутри дрожало — его спокойное лицо, постепенно приняло более серьезный вид, а вечно болтающиеся руки он сложил на груди.

До деревни дошли без происшествий, хотя за деревьями часто мерещились неясные тени и образы. Но пока Зевс шел спокойно, беспокоиться не стоило: нюх на этих тварей у него был прекрасный. Вскоре, сквозь темную завесу из деревьев, стали проглядываться и проясняться силуэты деревни: размытые дома обретали все более детальные черты и вскоре, перед героями она предстала в полной красе — мертвая и зловещая.

Солнце снова скрылось за темными тучами, грозящими вот-вот разразиться ливнем.

— Разбиться тройкой! — пробурчал Хриплый.

Новички пару секунд простояли в стазисе, но когда куратор буквально прорычал свою команду, то все сразу встали по местам: одна пара примкнула к Егерю, другая к Хриплому.

— Не тупить солдаты. — укоризненно прошипел Артемий Васильич — Оружие наизготовку!

Щелкнули предохранители.

Пока куратор строил своих бойцов, Егерь вдумчиво смотрел в глубину деревни: за пятнадцать лет растения пустили корни куда только можно: трухлявые, почти обвалившиеся дома обвивали корни и переплетения вьюнов, а дорога давно треснула. Удивительно, что страшный пожар, колыхнувший округу пару лет назад, что охватил сотни гектаров леса, не посмел прикоснуться к деревне: она, подобно оазису цвела среди пепелища.

Трактор, стоящий у маленького домика поблизости, изъеденный ржавчиной и убитый, видимо еще до войны, безразлично смотрел в чащу черного леса. Вдали, почти у самого конца поселка, там, за домами, стояла, взирая в небо старая, почти древняя водонапорная башня, времён Советского Союза, больше похожая на маяк.

— Обследуем каждый дом. Действуем по моей команде. — Егерь выдохнул. — Вперед.

Отряд неохотно двинулся, попутно озираясь каждый в свою сторону. Командиры шли более спокойно и уверенно, в их глазах не было того животного ужаса, что заставлял дрожать новичков, — наоборот, блестел и горел азарт, охотничья жажда прикончить зверей. Инстинкты.
Шелестя, недавно опавшими листьями группа почти подошла к первому заброшенному дому: забор почти упал, а косая кровля едва держалась. Растительность жадно обвила домишко: почти везде торчали кривые корни неизвестного теперь растения, которое в народе обозвали сорняком, а из-под чердака, пробиваясь на поверхность, росло небольшое деревцо.

Егерь махнул рукой в сторону дома. Через минуту отряд уже разглядывал интерьер развалины: несколько комнат, засоренных всякого рода мусором: бутылки, одежда, железки и прочий хлам. Полы ужасно скрипели и практически проваливались, создавая нежелательный шум. Зевс не зашел и остался снаружи, вместе с половиной отряда: пока одни осматривались, другие защищали выход. Егерь, вместе с «1» номером оглядели комнаты и, кроме пустых пачек сигарет, разбитых бутылок вместе со склянками с непонятной жижей ничего не нашли.

Группа двинулась дальше и, обследуя все новые и новые дома, не находила даже следов присутствия обезумевших тварей: только мусор и грязь. Хриплый понемногу разочаровывался: мосину с каждым шагом он держал все развязней, шел все легкомысленней и наступал на весь пападающийся под ногой мусор.
Егерь смутился — обычно Хриплый был собран и сконцентрирован, но здесь, что-то развязало ему руки.

— Хм… — куратор остановился. — По-моему этих выродков здесь нет.

Новички выдохнули.

— Обошли уже пол деревни, а их ни слуху, ни духу. — он осмотрелся. — Тру́ сы.

— Не спеши с выводами, — парировал кавказец, — но Зевс и правда ведет себя слишком спокойно.

Все уставились пса, который, как обычно, задумчиво вглядывался вдаль своими слепыми глазами. Почувствовав на себе пытливые взгляды он, недоумевая оглянулся.

— Может быть они куда-то ушли? — заикнулся один из группы, нервно оглядываясь по сторонам. Он был, как и остальные: в рваном тряпье, очень неуклюже заштопанном распущенными заплатками, в руках едва заметно подрагивал АК. Но было в нем что-то необычное, в глазах, помимо страха, словно разгорался огонек, тот самый огонь, благодаря которому в этом суровом мире и удается выжить. В голосе, несмотря на дрожь, ощущалось предвкушение боя. Егерь подметил это, но ничего не сказав, одобрительно кивнул. И действительно — волки, будь они здесь, не раздумывая кинулись бы на отряд… Но вокруг стояла гробовая тишина, нарушаемая только редкими завываниями ветра.
Почесав затылок, Егерь смекнул, что идти дальше и обследовать каждый дом бессмысленно — тварей нет.
— Так, солдаты, слушать команду: идем вон к той башне — горец ткнул пальцем в мрачно стоящий, одинокий водонапорный «маяк» — там обоснуемся. Вперед.

Группа, уже практически бегом двинулась дальше, завернув за старые, обвитые плющом дома, оказалась у старой башни, гордо стоящей в одиночестве.
Вокруг было пусто — только бесчисленные заросли травы.

Дверь в башню была вырвана, куски были раскиданы по округе: на каждом из них красовалось множество глубоких шрамов, оставленных обитателями деревни. Сама башня обросла мхом, обзавелась множеством трещин и сколов, а в некоторых местах и вовсе была почти разбита временем. Снизу даже казалось, что она вот-вот с оглушительным треском рухнет на землю.

Внутри героев встретила кривая спиральная лестница, отвалившиеся остатки которой валялись на грязном и мокром полу. Хриплый цокнул.

План кавказца треснул и, обосноваться внутри башни не вышло, но вот отправить кого-нибудь наверх, чтобы понаблюдать за окружающей обстановкой, было неплохой идеей.

Глаза сразу вцепились в Хриплого, с его мосиной.
Ржавая лестница, готовая в любой момент развалиться, томно застонала — впервые за столько лет к ней кто-то прикоснулся.

— Заткнись уже! Только попробуй сломаться… — ругался Артемий Васильич, взбираясь по хлипкой конструкции.
Пока куратор ругался с лестницей, оперевшись на сухой ствол дерева Егерь думал, как лучше встретить тварей. Перебрав несколько бесполезных вариантов, он окинул своим суровым взглядом новичков: те молча и робко сидели, втянув шею и, боясь заговорить друг с другом.

«И правильно, не хрен на задании болтать попусту. » — подумал кавказец.

В кармане жилета затрещала рация, откуда шипел куратор. Его орлиный глаз, прочесав каждый сантиметр, не нашел и намека, на присутствие ереси в округе. Оставалось ждать.

Пролетело несколько часов, в течение которых Егерь воспротивился своим заветам и понемногу завязал разговор с отрядом: теперь он хотя бы знал, как и кого звать.

Самого низкого, звали Ваней и ему всего-навсего было девятнадцать лет, но, по иронии, он был самым старшим из своих соплеменников, отличали его несколько шрамов, разбросанных по смуглому, черствому лицу. Второго, что был чуть побольше, кличили Дубом, за его очень большое и широкое телосложение. Третьего, как раз того, которого Егерь недавно подметил, звали Данилом. Он был размером со спичку, а калаш в его тонких руках выглядел нелепо и смешно. Лицом, он был вылитым Егерем в молодости, разве что нос был острым, как у Буратино, да маленькие, карие глаза, отличали его от кавказца. В нем, кавказец узнал себя в отрочестве: такой же забитый суровой жизнью, не оперившийся птенец, с буквально пожирающим и любопытным взглядом.

Четвертый назвался Чесноком и больше ничего не говорил. Взгляд его был хмур, разговаривать он не хотел и поэтому кавказец почти сразу прекратил попытки расспроса.
Опять зашумел ветер, колыхая сухие ветки на деревьях.
Наконец, кавказец составил тактику боя — простую, но надежную.
При первых признаках опасности, весь отряд сосредоточится вокруг башни, ибо волки несомненно побегут напролом и поэтому, чтобы не быть одной кучей, все разойдутся по своим точкам, и тогда тварям будет сложней сожрать их. Единственным изъяном плана было только то, что кавказец точно не знал, откуда придут звери. Хотя и тут он указал точки, где нужно находиться, если вдруг твари будут по другую сторону баррикад.

Зевс же, молча взирал на скрывающееся за черными деревьями солнце, которое тщетно старалось пробить своими светлыми лучами черную завесу из обожженных пламенем деревьев. Небесный свод понемногу стали стягивать тучи, образуя свинцовый купол, в котором набирался сил предстоящий ливень. Напряжение росло, отряд совсем разнервничался кто-то ходил кругами, кто-то судорожно мял пальцы, а Егерь, подобно своему псу взирал на остатки цивилизации. Хриплый же и вовсе буквально оцепенел, смотря с высоты на мрачные деревья, и все больше погружался в сладкое забытье. Его роль в плане была ключевой: он первый, после Зевса, должен указать направление стаи и, не дать им подобраться слишком близко к группе.

Снова завыл ветер, но теперь в нем четко слышался вой — протяжный и злой. Зевс оскалился, обратившись к восточной стороне деревни. Егерь понял — вот оно. Через пару секунд Хриплый уже прочесывал местность прицелом, а группа рассредоточилась по указанным местам. Ожидание. Кавказец смотрел больше на питомца, исполняющего роль живого компаса: неустанно рыча, он впивался в мертвые восточные дома, откуда вот-вот вынырнет стая зверей. Новички дрожали, но прицел держали, каждый готов был грызться за свою жизнь. Чеснок и Ваня стояли поближе к Егерю, а Данила и Дуб отошли чуть дальше, дабы первый удар пришелся на более стойких.

Прогремел выстрел, разорвав могильную тишину погибшей деревеньки, а за ним последовало скуление умирающей твари. Взвыли волки.

Они показались из-под окутанных мраком домов: изувеченные, обезумевшие твари, с таким же неестественным и вгоняющим в ступор оскалом, жадно смотрели на будущий корм. Были они немного больше Зевса, что было странно, а тела их были усеяны шрамами, да сгнившими ранами, а где-то на неестественно густой, темно-коричневой шерсти виднелись побои от зверя покрупнее. Чем-то эти выродки напоминали гиен: челюсть их почти скребла землю и создавала иллюзию перекошенной улыбки, смешанной с неисчерпаемой жаждой крови.
В этот момент время словно бы перестало существовать: твари впивались взглядом в людей, а те, своими прицелами вглядывались в монстров. Эта дуэль длилась ровно до того момента, пока Хриплый не пригвоздил еще одну, из двенадцати, шавок к земле. Та издала истошный рев, больше похожий на плач и, в судорогах обняла землю, залив ее грязной кровью. Остальные же ринулись в атаку: они вздирали старую землю своими огромными когтями, оставляя за собой глубокие рытвины. Неслись они быстро и уверенно, надеясь поскорей вцепиться в горло и вдоволь упиться человеческой кровью.
В ответ, оркестр из калашей вспорол воздух и сбил несколько тварей с ног: почти все попали волкам в горб и те, падали в смертельном танце. Но расстояние неминуемо уменьшалось и чем ближе твари были, тем становилось страшней — калаши молодняка залупили без остановки, почти не целясь, отчего почти все патроны уходили в молоко. Щелкнул боек и, не найдя патрона в стволе, оповестил о том, что нужно бы сменить рожок. Тут, спасая положение, в порыве праведного гнева, с яростным кличем Егерь бросил гранату, и вслед за роем из пуль она вспучилась, породив мощный взрыв, встряхнувший округу. В облаке пыли и копоти, были слышны завывания умирающих зверей. Вдруг, из завесы дыма выпрыгнули остатки тварей, которые сверкая налитыми ненавистью глазами, изрыгая отвратительный рев, напоминающим смесь детского плача и громогласного рыка, бросились на Егеря. Отпрыгнув с небольшой возвышенности они могли бы запросто задавить кавказца своей тушей, но тот, движением руки пропустил мимо себя самого наглого и тут же оборачиваясь по инерции, осыпал его градом из свинца. На лицо брызнула еще кипящая кровь. Отвратительный и мерзкий смрад гнилья ударил в нос. Горец на секунду зажмурился. Оглянувшись, кавказец заметил как Зевс, словно удав, обвивается вокруг своего дальнего родственника и с упоением рвет его глотку, а волк, беспомощно катаясь по земле, задыхаясь в собственной крови, стонет от боли. Чеснок же, стоящий справа, сбрасывал с себя еще дергающийся волчий труп, с ножом, что впился твари точно в сердце.

Вновь завыл ветер...

Еще раз тщательно оглядев местность и проверяя, не затаился ли кто среди кустов, Егерь выдохнул. Пейзаж украсили ошметки тел и лужи багровой субстанции, а аромат смерти буквально наполнил округу.
Каждый в душе ликовал, а особенно Егерь: он не любил работать с людьми и хорошо выполненная командная работа отдалась теплым ветерком в его душе. Новички тоже радовались, ведь на сей раз пришили не человека, а тупую скотину, отравляющую им жизнь, причем сделали это красиво и эффектно.

— Отряд — отдыхать. — скомандовал кавказец, осматривая хладный труп волка, — но не расслабляться. Животное все еще дергалось в конвульсиях и плевалось кровью, но безумная гримаса на лице только больше растянулась, приняв еще более отвратительный и устрашающий вид. Тут кавказец посмотрел на башню, вспомнив про старого друга.

— Етить твою мать! Не дай боже… — из башни вновь послышались стоны лестницы, приглушаемых руганью Хриплого. Тут конструкция не выдержала оскорблений и с громким металлическим лязгом рухнула на земь. Немолодой куратор, оказавшись на мокром и склизком полу, вновь отпустил пару острых комментариев.

Через несколько секунд в проеме показался и сам Хриплый: лицо еще горело от злости на обрушившуюся лестницу, а руками обхватил поясницу, на которую и пришелся удар.

— Отличная работа, солдаты! — повеселел куратор, — мы таких сук еще перебьем ого-го! — Глаза его заблестели, когда он увидел кучу волчьих трупов.

Кавказец же не был столь оптимистичен и все больше разглядывал звериную тушу, словно играя с ней в гляделки: его многолетний опыт подсказывал — здесь что-то не так. Он глянул на Зевса: тот присел рядом с хозяином и буравил кавказца щенячьим, слепым взглядом, держа в зубах оторванный от волка кусок мяса, с которого медленно стекала багровая кровь.

— Такие подарки мне не нужны… — вздохнул Егерь, — брось!
Зевс таки послушался и с досадой выплюнул кусок волчатины, отвернувшись от своего сурового хозяина.

— Ну вроде это все… Возвращаемся? — Хриплый глянул на горца.

Кавказец витал в раздумьях: «Идти обратно или еще по шерстить округу? »

С одной стороны можно было идти — все твари убиты, с другой — то были щенки… Объяснив все своему товарищу Егерь затянул сигарету.

— Черт бы их побрал… — просипел Артемий Васильевич — Ну давайте парни, еще пошарим тут, меня тоже не отпускает чувство, что не всех мы гореть в аду отправили… — он поглядел на свинцовое небо.

Юноши явно были не в восторге от принятого решения, но делать нечего.

Они окинули взглядом округу, вновь обыскивая территорию на предмет волков, но, как и раньше их встречали только осунувшиеся, безглазые дома.

Уже темнело и возвращаться было бы глупостью. Командиры решили, что лучше будет остаться переночевать здесь, в деревне, а заодно и прочесать оставшиеся домики — на всякий случай.

Так, команда снова тихо плелась по старой деревне, осматривая каждый дом и теперь, еще тщательнее смотря в спину. Дабы ускорить процесс они вновь разбились тройкой и каждая из групп шла по разным полосам деревни, что, безусловно было опасней, но в то же время гораздо эффективней. По треснувшему шиферу крыш забарабанил дождь, стрелы молний вонзались в землю, под шумные раскаты грома. Погода портилась.

Нырнув в очередной разбитый временем дом, Хриплый и Данил, оставив Чеснока патрулировать выход, у разваленной двери, помимо мусора и стекла обнаружили висельника, тихо болтающегося на кухне: повесился прямо на люстре, которая только чудом держала своего почившего жильца. Рядом валялся изъеденный червями древесного цвета стул, с обломившийся ножкой. Сколько труп тут висел неясно, но точно не больше двух-трех лет — кожа сгнила, но не полностью и сейчас представляла собой тонкую, изорванную и гнилую пленку, покрывающую трухлявый скелет. На столе стояла нетронутой пустая бутылка водки, пистолет и записная книжка.

Гнилой пол томно заскрипел, когда Хриплый сделал пару шагов к столу, а за ним Данил.

Куратор, приблизившись к самоубийце стал внимательно разглядывать его безобразное лицо, которое и при жизни было не в лучшем состоянии, чего уж тут говорить. Гулкий ветер играл со ставнями окон, а дождь, под аккомпанементы грома перерастал в ливень: крупные капли неустанно бил по крыше и сползали вниз, через многочисленные щели и трещины, громко разбиваясь о пол.

— Дядь, ты что на него так уставился? — удивился Даня, — труп да труп. – робея заключил Даня, хотя сам не спускал с висельника взгляд.

Хриплый озадаченно посмотрел на парня и ответил, что в этой деревне он знал много народу, но вот этого старичка признать не может. Пока дядька занимался осмотром тела, Данила, совсем не брезгуя прошел через висельника, все еще оглядываясь на него и заглянул в записную книжку, с пожелтевшими, рваными страницами. Где-то текст был размыт, где-то были порваны листы, но в целом большая его часть сохранилась неплохо и поддавалась прочтению.

На обугленных временем листах, корявым, горбатым и еле разборчивым почерком было написано следующее:

«Они не пустили меня. Бросили гнить здесь, в этой богом забытой деревушке. Сказали я больной. Надо же, больной… Все мы теперь больные… в этом дерьме. Подумать только, а ведь я надеялся, что хоть здесь меня приютят… Столько пройти по выжженной огнем пустоши, перебить столько ереси, и все только ради призрачного шанса найти здесь приют… А ведь Яков говорил, что они врут, но я не поверил… И где я теперь? Господи, чем мы тебя разгневали?.. У меня ведь даже нет патронов, чтобы пустить пулю себе в лоб... Та веревка так смотрит на меня… Грех конечно, но болезнь и правда жрет меня, я уже не могу… Лучше удавлюсь, чем превращусь в безумца. Господи помилуй…» — дальше листок обрывался. Данил жаждал продолжения и с остервенением перевернул лист, но тут же разочаровался: на обратной стороне был только криво вычерченный крест.

Содержание озадачило парня, ведь Хриплый всегда говорил, что в пункте рады всем и, что никого не откинут, в чем Даня и не раз убеждался сам — Рубахин лично принимал беженцев всех сортов.

Только было юноша хотел рассказать о находке Хриплому, как вдруг снаружи послышалось бурчание Чеснока: пора выходить.

Даня еще раз окинул записную книжку буравящим взглядом и, не устояв, забрал ее с собой, спрятав во внутренний карман жилета. Уж больно интересно ему стало, от всего прочитанного. Проходя мимо повешенного старика, Данил еще раз поглядел на него: теперь ему казалось, что покойник знал о чем-то, что ни Хриплый и никто другой из пункта не рассказывал, но точно знал и сознательно скрывал. Эта мысль еще долго будет тревожить разум мальчишки. Оставив труп в покое, герои двинулись дальше, обследуя однотипные застройки, постепенно нагоняя группу Егеря. Даня тщетно надеялся найти ещё что-нибудь интересное и поэтому каждый уголок засматривал до мельчайших подробностей, но, увы, там его встречал только уродливо выросший зеленый сорняк, который пробился даже сквозь кирпичные стены, да куча хозяйского мусора, не представляющего особого интереса.

Дождь все больше расходился, а молнии все чаще освещали округу, но останавливаться бы было самоубийством, учитывая аппетиты и безумство местных обитателей. До конторы оставалось недолго. Когда несколько последних сутулых домиков были прочесаны, отряд приблизился к старому конторскому зданию, время которого было на исходе: оно сгорбилось, синяя краска обветшала, а гнилые доски были усеяны следами волчьих когтей.

Зажглись налобные фонарики и, выхватывая из липкого мрака силуэты мебели, группа, заскрипев шатким полом, вошла, через разбитую дверь. Внутри было темней, чем в любом из домов: большая часть окон была заколочена, уже успевшими состариться досками, а те немногие, что пропускали толики уходящего солнечного света, были завешаны старым тряпьем. Сорняк пустил корни и здесь, но не так сильно, как в других домах: его как будто намеренно рвали, не давая подняться из-под земли.

В воздухе парил непонятный смрад, одурманивающий и бьющий в голову всем, кто только переступал через порог. То был коктейль из запахов крови, сорняков и гноя, заполонившим конторские комнатки. Первым на себе его ощутил Хриплый и хотя его многолетняя закалка не позволила ему забыться, от запаха все же закружилась голова. Остальные, закашлялись, а у некоторых даже потекли слезы. Только командиры и держали себя в руках. Внутри было чисто: отряд прочесал все комнаты и везде их ожидала лишь разваленная и гнилая мебель, залитые, давно запекшейся кровью серые стены, да свора, словно намеренно раскиданных бумаг — отчетов, записей и прочего офисного дерьма, которое теперь даже не годилось на костер, ведь пропиталось мерзкой мокротой от плюща и сплетений грибов, что облюбовали сырые углы.
Зевс не вошел — только учуяв отвратительный смрад, он буквально прилип к земле и отказывался входить внутрь.

Сорвали тряпки с окон. Блеклые лучики уходящего солнца, которые тщетно пробивались через плотный свинцовый небесный купол из туч, заползли внутрь. Немного ясней проявились мрачные, сокрытые тьмой остатки цивилизации. Егерь оглянул отряд: новички даже немного заулыбались, поняв, что больше тварей нет.
— Возвращаться не будем. — окончательно решил горец. — Ночуем здесь.
Юноши снова были обескуражены: Чеснок даже тихо, но очень зло пнул, рядом стоящий стул. Артемий Васильич наоборот согласился с решением товарища:
— Да не боитесь! Будем по очереди сторожить если что, зато так и тварей всех прибьем и по темноте шастать не придется. — он похлопал по плечу Чеснока и тот, вновь, тихо, но язвительно что-то пробубнил.

— Бьем стекла! — приказал Егерь. — А то я щас задохнусь.
Раздался треск стекла, постепенно переросший в неприятную, но короткую мелодию. Кусочки стекла посыпались на мокрую землю. Из оконных рам потянуло свежим воздухом. Сразу же забежал Зевс и тут же чихнул. Потом еще раз. И еще. Видимо, запах выветрился не до конца и на пару минут он потерялся и, взвывая, искал Егеря. Тот подошел к своему псу и мило успокоил. Наконец, пес прижался к хозяину, боясь снова его потерять.

— Слава богу, — Хриплый прислонился к стеклу, вдыхая свежий воздух. — Разбиваться то будем? — он повернулся к Егерю.
— Будем. — ответил тот, оглядываясь на собаку.

Остальные молча перебирали калаши в руках. Даня нервно оглядывался назад, ожидая, что из дверного проема кто-то выскочит.

— Да никого там нет, — успокоил его куратор и затянулся сигаретой, — давайте, шустрей располагайтесь!

Вдруг Ваня резко обернулся, услышав тяжелый топот, и едва не выронил калаш. В проеме показался волк, еще более озверевший и страшный — казалось, что он был неровно сшит, ведь все тело усеяли мерзкие шрамы и волдыри, от куда еще вытекал бело-зеленый гной. Острые, как бритва длинные клыки блестели во мраке, освещаемом фонарями, из пасти вывалился длинный, уродливый язык.
Не прошло и секунды, как тихая конторка преисполнилась адскими звуками. Автоматы вновь заиграли свою мелодию, однако несколько инструментов моментально прервали: волк был не один, из окон повыскакивали твари, одна из которых впилась бедолаге Хриплому прямо в шею. Он в агонии попытался схватиться за свою винтовку, но не смог — тварь утащила его. В полутьме все смешалось: было трудно разобрать что происходит, лишь дрожащие фонарики на головах товарищей помогали сориентироваться. Дуб окинул зверей очередью свинца, но промазал и те, жадно вцепились ему в шею. Даня же, стоявший почти у порога тоже не справился с натиском и смог подбить лишь одну тварь. Та не завизжала от боли, а лишь беззвучно прожевала свинец, залив конторские полы багровой кровью. Оставалось уповать на Чеснока и Егеря: они, находясь в самом отдалении здания, поливали нечисть металлом. Неясно было сколько еще выродков таилось в липкой темноте, а поэтому кавказец старался экономить патроны, снося зверям головы, но Чеснок не имел такой сноровки, а посему жадно рассеял автоматный рожок, надеясь попасть. Через пару секунд беспрестанной пальбы, автомат выплюнул рожок. Времени не было — на солдата, сломя голову бежал обезумевший мутант. Парень бросил оружие и в страхе зажмурился, прикрыв лицо руками. Пришел в себя он уже на полу, а невдалеке с волком отчаянно сражался Зевс, пришедший в себя. Егерь вовремя подстрелил еще одного ублюдка. Волк упал, дергаясь в предсмертных конвульсиях. Крики, выстрелы и адский вой смешались, не давая мыслить здраво. Кавказец окинул взглядом темные комнаты и не обнаружил Хриплого. За конторой послышался чей-то крик. На ходу меняя обойму, кавказец вынырнул из мрачного здания. Моросил и капал дождь. На улице он увидел, как на грязной земле, в паре метров от входа, корчась от боли ревет Даня. Рядом с ним лежал Ваня, со вспоротым животом и глоткой, откуда фонтаном брызгала кровь. Неподалеку нашелся и изрезанный ножом волк — тот самый вожак, устроивший этот ад. Егерь кинулся за контору нужно найти Артема.
Снова раздался тошнотворный крик. На этот раз кричал кавказец. В его крике угадывалась ярость и скорбь, но он быстро его подавил. В горле встал ком. За угловатой конторкой, как раз в том месте где курил Хриплый все было залито кипящей кровью. Хриплый лежал на недавно выбитом стекле. Рядом, на него таращился волк — он дрожал и еле стоял на месте. Заметив кавказца тот хотел было кинуться на него, но адская боль сковала все движения твари и та, заскулив, обрушилась на землю. Зарокотал автомат. Сдерживая поток гнева, Егерь вернулся в контору, дабы убедиться, всех ли выродков они перебили. Внутри все было усеяно ошметками мяса и лужами крови. В темноте кавказец увидел истерзанного зверями Дуба, кому досталось больше всего — с лица сняли скальп, а тело успели хорошенько потаскать и оторвать руки. Парень дергался в конвульсиях, словно пытаясь подняться. Из множественных рваных ран сочилась темная кровь.

— Не жилец… — смекнул Егерь. Он яростно ударил стену, оставив вмятину на старом дереве. — Твою мать! Сука! Сука! — каждое слово отпечатывалось на старой деревянной стене, еле сдерживающей удары кавказца. Он прошел дальше. Фонарик выловил силуэт обезумевшего от страха Чеснока, который находился будто бы в трансе и, не смотря на дикую боль, все сильней бился головой об стену.

— За мной! — рявкнул командир. — За мной, идиот!
Солдат, дернулся и чуть не упал, но все же послушался.

В это время, на улице, лежа рядом с еще недавно живым другом, плакал Даня. Он лежал на холодной земле и ревел. Прямо ему в глаза смотрел, уже мертвый Ваня, что наводило на парня дикий страх. А еще чуть дальше лежал и его убийца.
Когда началась заварушка, Даня, чудом отбился от напавшего на него волка и побежал наружу. Не потому что испугался, а потому что волки вытащили Ваню наружу. Когда Даня оказался на улице, то увидел как тот самый вожак буквально играется с его, еще живым товарищем. Тогда внутри вскипела ярость, животная ненависть. Откинув все страхи, еще зеленый и неопытный паренек побежал на испытанного природой вожака стаи. Но даже вожак не выдержал града свинца. На ослабевшего противника солдат накинулся с ножом. Волк несколько раз вцепился в Даню, сначала вцепившись в руку и, буквально оторвав от нее кусок плоти, а потом, уже слабея, задел солдату глаз. Но того было не остановить: эту животную ярость ничего не могло сдержать и волк захлебнулся в собственной крови, под бешеные удары ножа. Прокручивая этот момент раз за разом, Даня не сдерживал эмоций: плач перерастал в дикий смех, а смех перетекал в крик. Он еще не знал, что потерял. Свернувшись в клубок, он, дрожащими руками обхватил лицо, взвывая от боли и ненависти. Егерь отправил Чеснока помочь товарищу, а сам стремглав помчался к Хриплому. Тот лежал и молча глядел в смеркающееся, темное небо. Он не надеялся, не страдал от боли, а смиренно лежал, вглядываясь в небесную длань, ожидая смерть. Хриплый жадно глотал воздух. Оставалось недолго. Егерь посмотрел в его угасающие глаза и понял все без слов. Тот уже не мог говорить — просто сипел, обхватив руками шею, из которой обильно сочилась кровь. Хриплый пытался что-то сказать. Но кавказец понял. Он долго знал Хриплого, а потому не мог отказать. Раздался гром. Завыл ветер.

Глава IV

Трещал костер, освещая ночной мрак. Луна скрылась за бесчисленным множеством туч, оставив за собой лишь мутный блик. Все еще падали редкие капли дождя. Все сидели молча, каждый переваривал произошедшее. Больше всего, себя винил Егерь. Он, закаленный опытом ветеран, дал осечку. Не спас друга, потерял бойцов. Кавказец не испытывал того ужаса, что постиг остальных, но его душу разъедала жгучая обида и ненависть. Пусть на лице его не дрогнул ни единый мускул, но душу разрывало от ненависти и обиды. Курил он уже третью сигарету подряд, пачка почти истощилась. Щелкнула ветка в костре.
Даня сидел, вжавшись в себя и, обняв колени руками. Ему не было стыдно, что ведет себя не по-мужски, что размяк, было слишком больно. Он просто вглядывался в яркий оранжевый костер, языки пламени которого почти касались порезанного лица, стараясь ни о чем не думать. Но мысли было не остановить и они, находя брешь в защите все же проникали в подкорки разума, отдаваясь ритмичными ударами сердца. Среди прочих, казалось, лишь Чеснок был невозмутим. Случившееся явно плохо повлияло на его здравомыслие. Он не чувствовал ничего, кроме желания посмеяться. Солдат не знал почему его так тянет к смеху, но, вероятно, только так его психика могла защититься. Он закрыл окровавленное лицо руками, чтобы не сойти за безумца. Но безумие уже захлестнуло всех.

За несколько минут отряд потерял ровно половину — Дуб, Ваня, Хриплый. Первых Егерь не знал, но видел, как дороги были эти люди Дане. Но теперь, они смиренно лежат под землей. Больше они не услышат воя.

Солдатам было противно обдирать товарищей, выхватывая у мертвецов последнее. Кавказец разрешил оставить только одежду. Так и ушли под землю. Хорошо в старом, почти рухнувшем сарае неподалеку, нашлась пара лопат.

Стараясь немного отвлечься, Чеснок решил прогуляться. Поднявшись, он пошел к туше волка, растекшейся возле лестницы у конторы.

— И что теперь? — испуганно, с младенческой наивностью спросил Данил.

Он смотрел на кавказца, как на последнюю свечу, в липком мраке. Сигаретный бычок, еще струившимся дымом, устремился в костер. Егерь посмотрел в лицо юнца: большую его половину забинтовали, но они помогли не сразу. Левый глаз его нервно дергался и будто немного покосился, по крайней мере, Егерю так показалось. После он перевел взгляд на правую руку — из под плотно перевязанной руки, еще медленно проступала кровь, несмотря на обработку несколькими аптечками.

«Обезболивающих надолго не хватит…» — подумал кавказец.

Он знал, что нужно срочно возвращаться, доставить Даню в медпункт. Но не мог. В глубине черной чащи, еще могли таиться звери.

— Терпи. — обратился он к юнцу. — Будет больно.

Оставив парня в глубоком раздумье, кавказец обернулся. К его спине пригрелся Зевс, потрепав которого, Егерь поднялся.

После дождя, старая земля задышала. Приятная смесь прохлады и свежести била в нос. Было даже удивительно ощущать такие приятные запахи в такие ужасные времена. Неужели ужасы кончились? Егерь направился за контору. Нужно выдохнуть. Вспыхнул огонек, задымила сигарета. Кавказец смотрел в ночную даль, в поисках чего-то потерянного. Душа его не находила покоя, там, внутри, бушевал смерч. Егерь боялся смотреть туда, где земля еще не впитала кровь друга. Еще сигарета. В бледных, постаревших от ужасов бледно-голубых глазах, томилась все та же боль, что вонзала в сердце иглы. Опять тучи затянули небесный свод, скрыв луну и, погрузив округу в склизкую тьму. Время словно остановилось — мысли тянули кавказца в прошлое, обнажая старые гнойники.

— Нет… — процедил сквозь зубы Егерь. — надо идти отсюда…

Вернувшись в лагерь, кавказец осмотрелся: Даня все также сидел, вглядываясь в огонь, а Чеснок… Его не было.
«В контору уперся…» — понял Егерь

— Эй! Чеснок! — крик разбил умиротворенную тишину убитой деревни.

Завыл ветер. Заскрипели доски. Фонарик вновь пытливо искал потерю, среди мусора, сливающегося с темнотой. Ступая по подсохшим лужам крови и обходя недавно почивших тварей, кавказец искал Чеснока. Белый лучик света неряшливо метался по окровавленным стенам.

— Чеснок! - раздался озлобленный голос кавказца. — Я ж тебя…

Наконец лучик отыскал пропажу: пропавший солдат сидел там же, где пару часов назад потерял рассудок, орудуя ножом, словно искусный художник, он резал тушу волка, превращая морду и так уродливой твари, в отвратительное нечто. На лице побледневшего солдата зияла безумная улыбка. Заприметив своего командира, Чеснок не спеша поднялся.

— Товарищ командир! Клянусь, это животное было живым! Я… — солдат залился безумным хохотом и схватился за голову. — Просто его… нужно было поправить! Я не… — речь безумца прервала свинцовая очередь. Брызнула кровь, освежив багровые узоры на стене. Солдат рухнул на пол.

— Чертовщина… — заключил Егерь. — Надо валить.

Дилемма — идти под покровом горбатой луны, которая с трудом пробивалась сквозь черный купол неба, было опасно, но в то же время и оставаться в этом проклятом месте было не лучшей идеей. Прокрутив все это в голове и взвесив все «за» и «против», кавказец решился. «Лучше уж от тварей подохнуть, чем…» — кто-то зашуршал у входа.

Собирая с почившего безумца ценные вещи — патроны и тому подобное, горец старался не смотреть в лицо. Но как назло, мертвец, словно был еще жив, пытался заглянуть Егерю в глаза. Ужасное, окровавленное, обезумевшее от улыбки лицо рядового солдата впивалось кавказцу в душу, вселяя страх неизвестного. Но в том и состоит отличие новичка от мастера — уметь побороть страх и остаться в трезвом уме, не впав в истерику.

Забрав с трупа последние гроши Егерь поторопился вернуться, оставив Чеснока в покое. Безумец. Заскрипел трухлявый пол.

У выхода кавказца встретил Даня — видимо испугался выстрела. Его карие глаза налились слезами, готовые в любую секунду вырваться мощной струей. Укушенная рука билась в предсмертной агонии, да и сам парень с трудом стоял на ногах.

— Твою мать… — прошипел Егерь.

— Что случи… — кавказец схватил паренька и насильно потащил за собой.

Снова собирался дождь, снова загремели молнии. Они не отступят сегодня — призраки ушедших. Мертвые дома, словно таящие в себе очередной кошмар, были готовы разразиться им на последних выживших.

Сердце бешено билось, буквально выскакивая из грудной клетки.

— Эй, успокойся…

— Хо… — парень набрался воздуха, — Хорошо…

— Не бойся — дойдем… — успокоил кавказец напарника. — Дойдем… Зевс!

Пес, скрутившийся в клубок подле гаснущего костра, кинулся вслед за уходящим хозяином. Мрак, изредка освещаемый канонадами молний, скрыл уходящих путников…

Темная ночь.

⇐ Предыдущая 1 23