3 картина

(Берег моря, тихий закат, волны мерно шумят. Двое босяков сидят у самой воды, за спиной у них бескрайняя степь. Пока они разговаривают, закат гаснет, а на бархатном южном небе одна за другой вспыхивают яркие звёздочки)

Емельян – (без особой злости) Проклятая Одесса! Пусть её черти проглотят! Останется тут, где она и есть! Портовый город! А как заработать? Ни-ни! Не ровен час, и с голоду подохнешь! Чтоб те провалиться сквозь землю!

Максим - Ладно, вставай и пойдем. Руганью не поможешь (поднимается).

Емельян – (не трогаясь с места) Ничего больше не остается делать, как идти на соль! Солона эта проклятущая работа, а все ж таки надо взяться, потому что этак-то (вынимает из кармана кисет и, убедившись, что он пуст, вздыхает, сплёвывает, и, повернувшись на спину, посвистывая, смотрит на небо).

Максим - Ну что ж, идем на соль!

Емельян – Так... иди!.. А ты сладишь?

Максим - Там увидим.

Емельян – Куда пойдем? Это на соль-то?.. Так. Только вот видишь ли, братику, на соли этой тоже толку не будет, хоть мы и пойдем.

Максим - Да ведь ты же говорил, что нужно туда идти.

Емельян – Это верно, я говорил. Что я говорил, так говорил; уж я от своих слов не откажусь. А только не будет толку, это тоже верно.

Максим - Да почему?

Емельян – А ты думаешь, что там нас дожидаются, дескать, пожалуйста, господа Емельян да Максим, сделайте милость, ломайте ваши кости, получайте наши гроши!.. Ну нет, так не бывает!

Максим – Ну, вот что, ты вставай и пойдем. До вечера придем к рыбацким заводам, поможем выбрать невод — накормят ужином, может быть.

Емельян – Ужином? Это справедливо. Они накормят; рыбачки народ хороший. Пойдем, пойдем... Но уж толку, братец ты мой, мы с тобой не отыщем, потому — незадача нам с тобой всю неделю, да и все тут (встал, потянулся, засунул руки в карманы, пошарил там и юмористически оглядел пустые руки, вынув их и поднеся к лицу). Ничего!.. Четвертый день ищу, и все — ничего! Дела, братец ты мой!

(Медленно бредут вдоль берега, лениво переговариваясь)

Максим - Ну-ка, Емеля, расскажи что-нибудь!

Емельян – Рассказал бы я тебе, брат, да говорилка слаба стала, потому — брюхо пустует. Брюхо в человеке — главное дело, и какого хочешь урода найди — а без брюха не найдешь, дудки! А как брюхо покойно, значит и душа жива; всякое деяние человеческое от брюха происходит... (немного помолчав) Эх, брат, коли бы теперь тысячу рублей море мне швырнуло — бац! Сейчас открыл бы кабак; тебя в приказчики, сам устроил бы под стойкой постель и прямо из бочонка в рот себе трубку провел. Чуть захотелось испить от источника веселия и радости, сейчас я тебе команду: «Максим, отверни кран! » — и буль-буль-буль — прямо в горло. Глотай, Емеля! Хо-орошее дело, бес меня удави! А мужика бы этого, черноземного барина — ух ты! — грабь — дери шкуру!.. выворачивай наизнанку. Придет опохмеляться: «Емельян Павлыч! дай в долг стаканчик! » — «А?.. Что?.. В долг?! Не дам в долг! » — «Емельян Павлыч, будь милосерд! » — «Изволь, буду: вези телегу, шкалик дам». Ха-ха-ха! Я бы его, черта тугопузого, пронзил!

Максим - Ну, что уж ты так жестоко! Смотри-ка — вон он голодает, мужик-то.

Емельян – Как-с? Голодает?.. А я не голодаю? Я, братец ты мой, со дня моего рождения голодаю, а этого в законе не писано. Н-да-с! Он голодает — почему? Неурожай? У него сначала в башке неурожай, а потом уже на поле, вот что! (после небольшой паузы) Нет, это что! Это всё шутки. А вот кабы действительно тысячу рублей и кабак, это бы дело серьезное... (замолчал, снова полез за кисетом, вынул, вывернул наизнанку, посмотрел и, зло плюнув, бросил в море, волна выбросила кисет снова на берег)

Емельян – Не берешь? Врешь, возьмешь! (суёт в кисет камень и, размахнувшись, бросает далеко в море)

(Максим смеётся)

Емельян – (зло) Ну, что ты скалишь зубы-то?.. Люди тоже! Читает книжки, с собой их носит даже, а понимать человека не умеет! Кикимора четырехглазая! (садится на песок)

Максим – (осёкшись) Прости, Емеля. Чего ты злишься?

Емельян – А вот что я тебя спрошу: ежели бы нам навстречу теперь попался человек с деньгами, и большими деньгами, так ты как бы, ради приобретения шкуре твоей всякого атрибуту, — укокошил бы его?

Максим - Нет, конечно. Никто не имеет права покупать свое счастье ценою жизни другого человека. (усаживается рядом)

Емельян – Угу! Да... Это в книжках сказано дельно, но только для ради совести, а на самом-то деле тот самый барин, что первый такие слова придумал, кабы ему туго пришлось, — наверняка бы при удобном случае, для сохранности своей, кого-нибудь обездушил. Права! Вот они, права! (суёт под нос Максима жилистый кулак) И всяк человек — только разным способом — всегда этим правом руководствуется. Права тоже! (долгая пауза, потом вздохнув) Покурить бы теперь... (оглядывается) Никак люди?

(Медленно тяжёлым развалистым шагом входят Чабаны с длинными палками, усаживаются поодаль)

Емельян – Здорово, панове! А нет ли у вас табаку?

1 чабан – (поворачивает голову ко 2 чабану, лениво) Табаку просят, э, Михал?

2 чабан – (после паузы) Здравствуйте! Где ж вы идете?

Максим - К Очакову на соль.

1 чабан – (хитро улыбается в ус) Так вам табаку надо?

Максим - Давно не курили.

(Емельян скрипит зубами от злости)

1 чабан – Что ж так? А вы бы покурили.

Емельян – (вскакивает, орёт в ярости) Гей ты, чертов хохол! Цыц! Давай, коли хочешь дать, а не смейся! Выродок! Аль потерял душу-то, шляясь по степи? Двину вот по башке, и не пикнешь!

(Чабаны тоже вскочили, схватились за свои длинные палки, стали плотно друг к другу, собираясь дать отпор)

2 чабан – Эге, братики, вот как вы просите!..

(Емельян сжимает кулаки, готовый броситься в драку)

Максим – (встаёт между ними, примирительно) Стойте, братцы! Стойте! Товарищ погорячился! Не беда ведь! А вы вот что — дайте, коли не жаль, табаку.

(Чабаны переглянулись и оба усмехнулись)

2 чабан – Так бы сразу и сказать вам! (полез в карман, выволок оттуда объемистый кисет и протянул Максиму) А ну, забери табаку!

(1 чабан сунул руку в мешок, достал большой кусок хлеба с салом и протянул Максиму, тот взял, 2 чабан усмехнулся и подсыпал ещё табаку)

1 чабан – (буркнул) Прощайте!

Максим – Благодарим, братцы.

(Чабаны уходят, опираясь на палки, несколько раз оборачиваются. Емельян опускается на землю)

Емельян – (довольно громко) Чертовы свиньи!

(Снова садятся и с жадностью едят хлеб с салом. При этом Емельян громко чавкает, сопит, и избегает взглядов Максима)

Емельян – Теперь покурим! Черт вас, хохлов, растаскай! (пауза, наконец свободно вздыхает) Мы дальше пойдем или тут заночуем?

Максим - Заночуем!

Емельян – Ну и заночуем (растянулся на земле, курит, поплёвывая и разглядывает небо) А клюнуть денежного человека по башке — что ни говори — приятно; особенно ежели умеючи дело обставить.

Максим - Будет тебе болтать.

Емельян – Болтать?! Чего тут болтать! Эх ты, голубь! Ты, может, думаешь, что человек в себе волен? Дудки, браток! Расскажи-ка мне, что ты завтра сделаешь? Ерунда! Никак ты не можешь сказать, направо или налево пойдешь завтра…

А знаешь, однажды я чуть-чуть было не того... да не удалось малость... будь я, анафема, проклят, дурак был, жалел. Сорок семь лет мне, и лет двадцать я над этой операцией голову ломаю. Какая моя жизнь? Собачья жизнь. Нет ни конуры, ни куска, — хуже собачьей! Человек я разве? Нет, брат, не человек, а хуже червя и зверя! Кто может меня понимать? Никто не может!

Конец

⇐ Предыдущая 1 23