Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл после прочтения. Спасибо! 8 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 15Следующая ⇒

Джуд ничего не сказала, теребя тонкое золотое ожерелье, лежащее на ее ключицах.

Потом она прошептала:

— Что ты хочешь сделать со мной?

«Не можешь остановить это, да? Я тоже не могу».

Я ухмыльнулся.

— Ты не очень хорошо следуешь указаниям, да? Я отказываюсь попадать в неприятности даже ради хорошего секса.

— Неприятности с твоей компанией или с твоей спутницей?

— Мое свидание фальшивое, но моя приверженность моей компании реальна.

Джуд задумалась, прикусив губу.

— Тогда это не доставит тебе неприятностей.

— В суде это не пройдет. Скажи прямо. Используй свои слова... Я. Хочу. Этого.

— Я не знаю, что означает «это».

Я покачал головой, делая шаг в сторону от нее.

Джудит взвешивала ситуацию, все еще играя с ожерельем. Мельком увидел, как Кейт разговаривает с Лили, и понял, что она никогда и за миллион лет не заговорит с Лили по собственной воле. Она делала это для меня.

Сорока шестилетняя лесбиянка, которая считала белых мужчин из высшего общества Сатаной, была моим ведомым. Думаю, что хотел бы, чтобы это было высечено на моем гребаном надгробии.

Джуд сглотнула.

— Я хочу, чтобы ты сделал это со мной… чтобы «это» ни значило. Итак, что ты хочешь со мной сделать?

— Ну, Хамфри, я очень хочу впиваться пальцами в твою задницу, — сказал я непринужденно, улыбаясь коллеге, когда он отсалютовал мне, и вежливо кивая ему, разглаживая свою выглаженную рубашку, — поедая твою киску, пока каждая капля твоей влаги не окажется на моем языке.

Боковым зрением я видел, как Джудит сглотнула, и, черт возьми, от этого мой член дернулся. Мне нужно было убраться отсюда, пока не стало совершенно очевидно, что я грязно разговариваю со своим сотрудником, щеголяя стояком, который вполне мог разорвать мои трусы и смокинг, и при этом, возможно, даже согнуть сталь.

— У тебя есть невеста, — пробормотала она.

— Фальшивая невеста. Не притворяйся, что ты этого не знаешь. Наши отношения — фикция, и мы лишь наполовину пытаемся это скрыть.

Мы с Джуд все еще делали вид, что непринужденно разговариваем о работе, когда я коснулся ее руки на столе, к которому она прислонилась. Кончик моего мизинца коснулся ее. Я уже и забыл, как хорошо она чувствовалась, и это меня бесило, потому что в последнее время мало что радовало.

— Я этого не знаю, — ответила она.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Поцеловать тебя на глазах у всех этих людей? Я готов. Конечно, мы оба попадем в беду, но я это сделаю.

— Ты бы не стал…

Я развернулся к ней и прижал руку к ее пояснице, притягивая ближе. Девушка чуть не выпрыгнула из собственной кожи.

— Не надо, — выпалила она высоким голосом.

Я сунул руку в карман и достал одну из двух карточек, которые всегда носил с собой, когда бывал в отеле «Лоран Тауэрс».

— Пятнадцатый этаж, — сказал я. — Проведи по экрану лифта, иначе дверь не откроется. Десять минут. Нам не обязательно быть здесь, когда отец будет говорить о неуставных отношениях на рабочем месте.

Я скользнул в толпу и исчез прежде, чем Лили успела меня найти.

И до того, как потерял рассудок.

Н есмотря на всё презрение, которое я пыталась развить к Селиану, не смогла удержаться и направилась на пятнадцатый этаж.

Отчаянная, безрассудная и серьезно нуждающаяся во вмешательстве психиатра. Вот кем я была.

Хотя он сказал «десять минут», я бросилась прямо к лифту, даже не задумываясь. Феникс, который подвез меня на гала-концерт, но прервал свое пребывание, потому что был выздоравливающим алкоголиком и не любил находиться рядом с выпивкой, был милым, но не заставлял мое сердце сжиматься и подпрыгивать, как у преданной собачонки. Он был забавным и обаятельным, но все между нами казалось случайным и слишком фамильярным. Его голос был словно перышко на моей коже. Когда же говорил Селиан, мне казалось, что он сжимает мою шею сзади, как хищник. И как бы я ни ненавидела Селиана за то, что он заявил свои права на меня, Матиас действительно был жутким типом, которому самое место за решеткой, а не за столом президента LBC.

Он прокомментировал, как красиво я выгляжу сегодня вечером, и это было нормально, но затем продолжил рассказывать о люксе с шампанским в отеле, что было не очень хорошо. Конечно, я воздержалась от того, чтобы дать ему понять, что его сын уже показал мне его, умудрившись осквернить меня в шести разных местах внутри упомянутого люкса.

Пятнадцатый этаж был частным. В указателе лифта он был записан как художественная комната. Добравшись до этажа, я провела карточкой по цифровому экрану и увидела, как мигнул зеленый огонёк. Дверь скользнула в сторону. Шагнув на мраморный пол комнаты, у меня перехватило дыхание.

Огромный открытый зал был заполнен точными копиями известных скульптур в натуральную величину — «Мыслитель» Огюста Родена, «Метатель дисков» Мирона из Елевфери, «Венера Милосская» Александра Антиоха, а также мраморными шедеврами Элгина. В центре стоял «Давид» Микеланджело, глядя на меня величественно и почти покровительственно, возвышаясь более чем на шесть футов чистой мужественности — намного меньше оригинала, но такой же поразительный.

Мои ноги дрожали от завораживающей красоты и жестокости, сочащейся из скульптур. У них у всех было одно общее — они все были абсолютно обнажены, беззастенчиво эротичны. В комнате не было стульев. Никаких диванов. Некуда деваться, кроме как стоять и любоваться красотой перед собой. Я на мгновение задумалась, чья была идея создания этой комнаты, но мне не нужно было думать об этом. На самом деле, нет. Я уже знала.

Человеку, прекрасному, как картина, безжалостному, как искусство, твердому, как мрамор.

Неторопливо пройдясь по комнате, пробежалась пальцами по вырезанным фигурам, раскрывая рот от удовольствия. В комнате пахло чистотой, холодом и выщербленным камнем. Она была тускло освещена, и в основном в ней царил полумрак.

Я думала о папе, об экспериментальном лечении, которое наша новая страховая компания предложила ему на этой неделе, о надежде в его глазах, когда он сообщил мне эту новость, и о вере в моём сердце, семя которой расцвело во что-то, что, как я боялась, будет расти вне моего контроля. Все двигалось слишком стремительно и все же недостаточно быстро с тех пор, как я присоединилась к LBC.

— Мне страшно.

Я присела на корточки и уставилась на мраморную женщину, которая сидела в ванне и ласкала себя пальцами. Она никому не выдаст мою тайну. И будет слушать. Может быть, даже поймет. Ее лицо было вызывающим. Бесстрашным. Она не стыдилась того, что делала.

— Моя жизнь в руинах, и мой отец умирает. Все, чего я хочу, кажется недостижимым и таким далеким. Твое сердце тоже одиноко? — прошептала я, лаская ее щеку.

«Я не могу влюбиться. Это похоть и смятение. Вот что происходит, когда ты вот-вот потеряешь родителя и собираешься обрести сомнительного любовника».

Я пришла в эту комнату, чтобы быть с Селианом, но он не был моим. Если бы сказала Джуд трехмесячной давности, что собираюсь сделать, она бы надрала мне задницу, потому что помолвка есть помолвка. Определение этого слова означало, что он связан с кем-то другим.

Потом я вспомнила, как Селиан смотрел на Лили на празднике, словно она убила его мечты.

И то, как она цеплялась за него, как будто знала это, и ей было все равно.

— Да, — прошептал хриплый мужской голос позади меня, и я повернулась.

Селиан стоял у двери лифта, прислонившись плечом к косяку, и играл с электронной картой между пальцами.

— Вот почему мы делаем то, что делаем. Почему не можем остановить это.

Мужчина уверенной поступью вошел в комнату, каждый его шаг заставлял мое сердце биться немного сильнее, пока в моей груди не возникло чудовище, жаждущее его прикосновений. Одно только выражение его лица наполняло мой клитор. Я сжала бедра вместе, мое нижнее белье уже было влажным.

— Чья идея была с этой комнатой?

— Моя.

— Почему?

— Потому что я люблю красивые, безжизненные вещи. — Его палец завис у моего лица, слегка коснувшись пряди волос и убрав ее за ухо. — Они не могут ответить. Не могут обмануть. Не могут угробить твое будущее.

— Это здесь ты устраиваешь все свои свидания на одну ночь?

От его легкой ухмылки у меня заболело в груди.

— Если бы ты была любовницей на одну ночь, то не стояла бы здесь. И нет, у меня нет привычки трахать женщин напротив этих копий. Они стоят больше трехсот тысяч за штуку, и их трудно достать. Выбери себе любимую, — приказал Селиан, а не просил, обводя рукой огромную комнату.

Я продолжила прогуливаться среди мраморных статуй, чувствуя, как взгляд Селиана прожигает дыру в моей спине, видя сквозь платье, кожу и кости, пожирая меня изнутри. Я внимательно изучила каждую скульптуру, как будто был неправильный и правильный ответ, прежде чем, наконец, указала на Давида.

Я повернулась лицом к Селиану.

Он цокнул языком, проводя мозолистыми пальцами по подбородку.

— Ты можешь лучше.

— Что может быть прекраснее «Давида» Микеланджело? — бросила я вызов.

— Не так много вещей. Что делает выбор очень банальным. Первая обнаженная статуя, сделанная в эпоху Возрождения, и единственная скульптура, которую знает каждый идиот. The Beatles ведь не твоя любимая группа, правда, Джуд?

— Нет, — усмехнулась я. — Слишком традиционно. На самом деле… — Облизнула губы, фыркнув от смеха. Это было нелепо, но я не возражала показать Селиану свою странность. Несмотря на все свои плохие поступки, он никогда не осуждал меня. — Мне всегда казалось, что пенис Давида непропорционально мал. И, хм... вяловат.

«Черт. Это просто вырвалось у меня изо рта».

— Оригинал прикреплен к семнадцатифутовой скульптуре. Уверен, тебе все равно не уместить его в свой умный рот. Подумай хорошенько, Хамфри.

Я возобновила свою прогулку по комнате. Он прав. Мне нужно было напрячься сильнее, уделить внимание, а не просто плыть по течению. Разве не так поступают хорошие репортеры? Я остановилась у статуи человека, сидящего на троне, сделанном из зверя, стоящего на четвереньках. Он был обнажен, закутан в тогу, закрывавшую его интимные места, и смотрел в небо. Он был похож на гладиатора, раненого, подтянутого и мускулистого. Я не знала этого произведения, но оно говорило со мной.

Мужчина явно страдал от боли, но лицо его выражало яростный вызов.

Скульптура мне совершенно неизвестна, но его битва была так знакома.

— «Воин», — прошептал Селиан мне на ухо, и я задрожала от удовольствия. Я чувствовала его тело рядом со своим, а он даже не прикасался ко мне. — Неизвестный художник. Специальная посылка из Италии. Спонтанная покупка, но мне понравилась боль в его глазах. Так интимно, правда?

Да. Счастье — это то, чем ты жаждешь поделиться. А это была боль, которую вы хотели сохранить в тайне.

— Зачем мне нужно было выбирать? — спросила я, все еще глядя на статую.

— В правом углу комнаты, прямо за моей спиной, стоит камера. Я мог бы отвести тебя в президентский люкс и трахнуть до забвения и обратно, но я бы предпочел сделать это там, где смогу отправить послание Матиасу.

— Послание? — Я повернулась к нему лицом.

— Что ты моя.

— Я не твоя. — Это была ложь, в которую хотела бы верить, о мужчине, которого хотела бы забыть. Мое тело реагировало на него так, как никогда раньше.

Я принадлежала ему, а он — кому-то другому. Кем это делало меня?

Обстоятельства были чистой семантикой. Грехи, завернутые в сахар, чтобы было легче их проглотить.

Селиан погладил меня по щеке.

— Да, — прошептал он. — Моя. Ты так далеко зашла, что даже не можешь видеть, как я делю выпивку со своей кузиной, не слетев при этом с катушек.

— Ты принадлежишь другой, — сказала я.

Селиан покачал головой.

— Никому.

— А Лили?

— Я не прикасался к ней больше года.

Его слова перерезали веревку тревоги, обвившую мое горло, и я почувствовала, что снова могу дышать.

— И не собираюсь. Не собираюсь трахать никого, кроме тебя, но я бы держался подальше от Лили, даже если бы она была последней гордой обладательницей киски на планете Земля. Я не связываюсь с изменщицами, а она одна из них.

— О?

— С моим отцом. — Он сделал паузу, изучая мою реакцию, и я изо всех сил старалась не блевать. — Вскоре после того… — Его челюсть захлопнулась, как будто Селиан сам проглотил тошноту. — Не бери в голову. Дело в том, что тебе не о чем беспокоиться. Она тоже это знает, — объяснил он, возвращая себе спокойствие и самообладание.

Я облизнула губы, глядя на мужчину передо мной. Несколько месяцев назад девушка, которая была с Милтоном, сказала бы ему, что хочет большего. Что она это заслужила, и к черту империю, которую он пытался построить на лжи и мести. Но прямо сейчас, стоя перед Селианом, пытаясь выжить в этом жестоком, реальном мире, имея долги и заботясь о своем отце, хоть что-то было лучше, чем ничего — особенно то, что исходило от него.

Мы оба тонули, и когда были вместе, мне казалось, что я выныриваю на воздух.

— И она знает, что ты ей не верен? — подчеркнула я.

— Нечему быть верным. Это не отношения. Мы живем отдельно. Спим порознь. Живем каждый своей жизнью — тоже порознь.

— Я не эксгибиционистка. — Мой взгляд переместился на камеру с красным огоньком над нашими головами.

Селиан подошел ко мне, обхватил щеку и эротично коснулся губами моих. Мой желудок скрутился и упал, как будто я падала.

— Я тоже. — Он прикусил мою нижнюю губу зубами, сильно потянул, прежде чем медленно отпустить ее, продлевая сладкую, восхитительную боль. — Но я готов сделать исключение, чтобы убедиться, что сообщение попало в цель. Обхвати руками шею «Воина».

Растерянно моргнув, я сделала, как мне было сказано, сначала опустившись на колени «Воина». Я почувствовала каменную грудь статуи позади себя, когда осторожно обхватила руками его шею. С этой позиции казалось, что он смотрит на мою грудь.

Селиан опустился на колени и жадно выпил мой стон возбуждения еще одним поцелуем, на этот раз облизывая языком мой рот, пробиваясь сквозь стены и требуя каждое рычание и стон, которые дремали там, ожидая, когда он выпустит их на волю.

— Я хочу тебя, — прошипел Селиан, просовывая ладонь в мой милый вырез и обхватывая одну из моих сисек.

Он освободил сосок и яростно пососал его, прежде чем отодвинуться и подуть на него холодным воздухом. Я выгнулась к «Воину», чувствуя, как его холодная мраморная тога впивается мне в зад. Это было горячее, чем грех, но, Иисус, это было фантастически.

«Иисус…»

Селиан рукой нащупал молнию у меня за спиной и начал расстегивать ее, не сводя с меня пристального взгляда. Я всхлипнула от того, как властно он выглядел, делая это. Поскольку мое платье было без бретелек, в ту минуту, когда я выгнула спину, оно соскользнуло вниз и растеклось у моих ног, как бледное зимнее озеро, почти без усилий с его стороны.

Я была совершенно голая, если не считать промокших белых хлопчатобумажных трусиков и конверсов. Мужчина прильнул к моим соскам и начал целовать, и покусывать их, держа меня зажатой между ним и статуей, и жадно впитывающей его внимание. Каждый раз, когда я пыталась дотронуться до него, Селиан прижимал мои руки к статуе. Меня поставили на пьедестал, чтобы его отец видел и восхищался мной.

Пожираемую Селианом.

Только им.

Лишь им.

Я попыталась потереться о него, но это привело к тому, что мужчина отстранился. Селиан продолжал ласкать меня языком до самого живота, ввинчивая свой язык в мой пупок и постанывая, его нос прокладывал путь вниз к моим трусикам. Мужчина зубами спустил мое нижнее белье до колен и несколько секунд смотрел на меня, уткнувшись носом в мою щель и вдыхая полной грудью.

Я чуть не выпрыгнула из своей кожи, каждый нерв в моем теле танцевал в ритме его сердцебиения.

— Эта киска моя не меньше, чем твоя. — Он поцеловал щель, проводя по ней языком и дразня мой клитор. — Раздвинь их пошире, Конверс.

Конверс.

Меня не нужно было просить дважды. Я закинула ноги на бедра статуи, разведя ноги так широко, что было даже больно. Селиан лизнул мою щель, прежде чем погрузиться глубже. Время от времени он проводил большим или указательным пальцем по моему влажному центру и прижимал его между ягодицами, смачивая эту область. Я никогда не делала этого ни с кем другим, но в Селиане было что-то, что заставляло меня хотеть быть покорной. В редакции мы вели войну, но наедине наша главная битва заключалась в том, чтобы не снимать одежду.

Мужчина дразнил мой анус пальцами, играя, тыча, флиртуя, одновременно пожирая меня, и я взорвалась изнутри, как фейерверк, стонала его имя так громко, что у меня звенело в ушах. Я отпустила шею воина, соскользнув на пол, мои бедра все еще дрожали от оргазма, разрывающего меня. Селиан расположил меня у ног скульптуры, все еще полностью одетый, и расстегнул молнию на брюках.

— Я спрошу еще раз, — прорычал он. — Ты принимаешь таблетки?

— Да, — всхлипнула я, цепляясь за его костюм в качестве предлога, чтобы прикоснуться к нему, и раздвигая ноги так широко, как только могла, когда Селиан прижимал меня к полу.

— Хорошо, потому что я хочу трахнуть твою киску, а потом кончить тебе в рот. И на этот раз ты не будешь заглатывать. Ты будешь смаковать и наслаждаться каждой секундой, пока мне не надоест. Поняла?

Я кивнула. Его первый толчок без презерватива заставил мои глаза закатиться. Его член был таким твердым, таким бархатистым и горячим, что я думала, будто умру от сильного наслаждения. Я текла на его член и на гранитный пол, и чем больше стонала, тем интенсивнее становились его движения. Грубее. Глубже. Быстрее. Как будто он наказывал меня за то, как сильно я наслаждалась трахом.

Думаю, мы оба были встревожены силой нашего влечения друг к другу. Я хотела сохранить свою работу любой ценой, а он не хотел, чтобы кто-то узнал об этом, не говоря уже о том, чтобы связать себя романом, пока он помолвлен.

Это то, что было между нами сейчас? Роман? Я знала, что если начну давать этому определение, то упаду с оргазмического облака, на котором летела.

Селиан пульсировал внутри меня, ударяя по моей точке G снова и снова, его рука скользнула к моей заднице и теперь играла с ней по полной. Внутрь, наружу. Внутрь, наружу.

— В следующий раз я взломаю тебя там. — Он поцеловал меня в щеку, почти романтически, и я чуть не рассмеялась.

— Откуда ты знаешь, что я не делала этого раньше?

Селиан каким-то образом умудрился бросить на меня покровительственный взгляд, даже в середине секса, вонзаясь в меня так наказывающе, что я вонзила в его зад ногти, и слезы удовольствия скопились в уголках моих глаз.

Еще несколько рывков, и оргазм поднялся от пальцев ног к остальным частям тела, как землетрясение. Я закричала, на этот раз наслаждаясь медленным, чувственным ощущением теплого меда, покрывающего все мое тело, когда меня омыла кульминация.

— Близко, — выдохнул он, набирая скорость.

Через минуту мужчина вышел из меня и засунул член мне в рот, заставляя попробовать себя так, как я никогда раньше не пробовала. Я была сладкой и мускусной — неплохо... но слишком знакомо. Его теплая, густая сперма брызнула мне в рот, и мои глаза снова закрылись от удовольствия.

— На этот раз попробуй меня, — приказал он.

Что я и сделала. Позволила его сперме осесть на мой язык, ощущая ее землистый, соленый привкус. Я улыбнулась с полным ртом. Он улыбнулся в ответ, и был так душераздирающе красив, что на короткое мгновение мне пришло в голову, что я никогда не смогу оправиться от этого парня, что бы ни говорила мама.

— А теперь глотай.

Я выполнила приказ.

— Открой рот, — приказал он.

И снова выполнила, чувствуя себя странно комфортно, когда мной командуют.

— Умница.

Мы молча оделись. Часть меня все еще бредила тем, что мы сделали вместе, а другая часть хотела задушить себя за то, что позволила ему сделать это со мной, когда у него была невеста наверху. И.. запись. Боже. Неужели я действительно позволила ему все записать? Насколько же я глупа?

Очень глупа, когда дело касается его пениса.

— Селиан? — позвала я, завязывая свои конверсы. На этот раз белые.

Он обернулся и пригвоздил меня взглядом.

— Никто не должен знать об этом. — Я указала на камеру.

Мужчина кивнул.

— Мы спустимся на второй этаж и уничтожим запись, чтобы ты могла спать спокойно.

Смущение, должно быть, окрасило мое лицо, потому что он прижал костяшки пальцев к губам, подавляя одну из ослепительных улыбок, которыми отказывался делиться с миром.

— Обычно ты не столь любезен, — заметила я, когда мы шли к лифту, наши шаги и голоса эхом отдавались в почти пустой комнате.

— И ты тоже. Вот почему я хотел посмотреть, как далеко ты готова зайти. Оказывается… — Селиан схватил меня за талию и положил мою руку на сгиб своей руки. — Ты готова зайти довольно далеко, чтобы я тебя трахал. Я скажу отцу, что, если он еще раз с тобой заговорит, его ждет ад на земле. Но я никогда никому не позволю увидеть твои сиськи и киску.

— Это плохо кончится, — пробормотала я, даже не уверенная, слышит ли он меня.

Мы скользнули в лифт, и Селиан, ухмыляясь, нажал кнопку второго этажа.

— Но нам предстоит адская поездка.

Я никогда не верил в чудеса.

Мой жизненный опыт подсказывал, что жизнь прагматична, неконтролируема и непредсказуема. Меня по полной познакомили с этим, когда я застал отца со ртом нашей служанки, обернутым вокруг его члена, когда мне было всего пять лет.

Тогда он сказал мне, что они так играют, и я ему поверил. Более того, это выглядело довольно забавной игрой — мне нравилось трогать свой пенис, нравилось, когда меня щекотали, и сочетание того и другого казалось мне хорошей идеей, достойной Нобелевской премии, — поэтому, конечно, я поделился этим с мамой. Излишне говорить, что мама не была впечатлена тем, что мой отец проводил свои спонтанные игры с помощью прислуги.

Горничную уволили, мои родители сильно поссорились, и с тех пор я не помню времени, когда бы мы были счастливой семьей.

Или просто счастливы.

Или просто семьей.

Несмотря на все дерьмо, через которое они оба прошли вместе, несмотря на все романы и измены, и ругань через адвокатов, и то, что они опустились так низко, что заставили меня задуматься, насколько плохими могут быть люди, они не разводились до прошлого года.

Мой отец, однако, никогда не любил меня. Его презрение в основном присутствовало в том, как он смотрел на меня, как насмехался и как намеренно избегал всего, что мне нравилось или что имело для меня значение. Он думал каким-то хреновым образом, что я ответственен за медленное и неудержимое разрушение его брака. Что только доказывало, как мало ответственности отец брал на себя, когда дело касалось его проблем.

Вот почему я очень мало верил в то, что называется жизнью. Если что-то и пошло правильно, то, вероятно, потому что оно просто свернуло на своем пути к серьезной ошибке. Дайте время и это произойдет. Жизнь заключалась в тушении пожаров или, если вы работали в редакции новостей, в их разжигании.

Что хорошо работало для меня. Мой личный опыт общения с людьми был скудным. Так что я не возражал, если они делали что-то плохое, заслуживающее публичного обсуждения.

В любом случае, как я уже сказал, никогда не верил в чудеса, и именно поэтому знал, что была причина, по которой Лили ушла с праздника до того, как мы с Джудит вернулись на террасу. К несчастью для всех вовлеченных сторон, у меня не хватило ума проверить. Конечно, Лили была частью моего плана, но мои намерения уже был в движении. Я разберусь с ее маленькой истерикой позже, напомню о зá мке моих родителей в Ницце — том самом, который она так хотела отремонтировать и жить в нем летом. Я куплю ей еще один билет на Мальдивы, чтобы провести отпуск с друзьями, успокою ее так, как она привыкла, чтобы ее успокаивали — красивыми блестящими вещами и вниманием.

— О боже! Селиан!

В конце концов, не так давно я застал свою невесту на четвереньках, когда она брала в рот член отца в его кабинете, а он ласкал ее голую, искусственно загорелую задницу — совсем как горничная много лет назад.

Это не было случайным совпадением, и я знал это. Мой отец был больным придурком, и решил напомнить тот день, когда он похоронил свою семью на шесть футов под землей — не только обманув мою мать, но и решив, что это я виноват в том, что он сделал. Отец заставил меня почувствовать, что я в корне неполноценен. Так я стал тем, кем он меня считал: придурком мирового класса.

— А почему бы мне не быть здесь? Я здесь работаю. — Я прищелкнул языком, игнорируя всю сцену, разыгравшуюся передо мной с чистой беспечностью, как будто мой отец сидел за своим столом, а Лили печатала на своем рабочем столе в рамках той дерьмовой стажировки, которую она хотела пройти, чтобы произвести на меня впечатление и доказать, что она достойна унаследовать «Newsflash Corporation».

Я вошел в его кабинет не случайно — отец пригласил меня туда, так что знал, что его поймают, — и, конечно, не мог доставить ему удовольствие видеть, как мне больно, поэтому налил себе стакан виски. Уселся на коричневый кожаный диван в другом конце комнаты и тихонько потягивал спиртное, любуясь видом из окна.

Лили наконец набралась смелости заправить рубашку в юбку, натянуть трусики по голым бедрам и вытереть губы, бегая по комнате, как безголовый цыпленок. Она протянула руку, собираясь броситься ко мне.

— Только подойди ко мне, и твоя жизнь, репутация и круг общения, как ты их знаешь, перестанут существовать. — Я спокойно потягивал свой напиток, скрестив ноги.

Она замерла на месте, рухнув на покрытый ковром пол. Мой отец усмехнулся, не торопясь застегивать молнию. Я помню, как думал, что ни один сын не должен видеть пенис своего отца в таком возрасте, если только это не было вызвано необходимостью принять ванну, потому что он был слишком болен, чтобы сделать это самостоятельно.

— Сынок, — наконец поздоровался он.

Я улыбнулся, думая: «больше нет. А может, и никогда».

— Cela aurait dû ê tre toi sous ce bus et non ta soeur, — сказал он. «Это ты должен был попасть под автобус, а не твоя сестра».

Но его тон был добрым, извиняющимся — как будто он защищал Лили. Ублюдок.

Я ответил ему по-французски:

— Знаешь, отец, я тоже хочу этого каждый божий день. И знаю, почему ты это делаешь. Потому что, как только у меня появится шанс, я тебя уничтожу. Полностью.

После того, как мы с Джуд поднялись на второй этаж и уничтожили видео, мы вернулись на террасу, чтобы выпить еще по стаканчику с нашими коллегами, блаженно игнорируя друг друга — еще одна вещь в ней, которая сделала мой член счастливым. Она не была ни навязчивой, ни нуждающейся, ни даже особенно заинтересованной в том, чтобы претендовать на меня или мое внимание. Она занималась своими делами. Как и у меня, у Джуд просто были потребности, которые нужно было удовлетворить. Назовите меня святым, но я был счастлив взять на себя одну (или шесть) из них.

Когда пришло время возвращаться домой, большинство людей воспользовались Uber, другие предпочли идти пешком, а многие поехали на такси и сохраняли квитанции для расходов. Я не хотел, чтобы Джуд ехала домой на метро так поздно, но и предлагать подвезти ее тоже не хотел. Это не стоило последствий бесконечных сплетен и возможных ложных предположений с ее стороны. Я едва взглянул в лицо своим сотрудникам, не говоря уже о том, чтобы предложить их подвезти. Это заставило меня прибегнуть к довольно жалкой просьбе Кейт, которая, по неизвестной причине, решила приехать сюда на машине.

— Во-первых, спасибо за дыхание киски. — Она сделала глоток пива и отошла от меня.

— Так и думал, что ты это оценишь, — невозмутимо ответил я, не моргнув глазом. — Ты должна подвезти Джудит.

— Мы живем в Сохо. Она — в Бруклине, — сказала Кейт как ни в чем не бывало, будто логика имела какое-то значение в моем решении.

Мне было все равно, даже если бы она жила на луне, и то, как я отцепил ее пальцы от стакана, выпил содержимое и выбросил в мусорное ведро, прекрасно говорило ей об этом. Кейт покачала головой, ткнув меня в грудь.

— Прекрасно. Но ты действительно должен бросить свой леденец в парике.

— Леденец в парике имеет родословную и десятипроцентную долю в моей компании.

Кроме того, Лили едва ли была фактором. Даже если бы я был официально холост, я все равно не стал бы открыто ухаживать за служащим. Не то чтобы хотел ухаживать за Джудит.

— Забавно, но я не считала тебя человеком, который позволил бы кому-то взять себя за яйца.

— Я бы не позволил Лили сосать их, не говоря уже о том, чтобы держать, — съязвил я. — Моя толерантность к ней — сугубо деловая.

— Тогда ты очень плохой бизнесмен, потому что у нее есть рычаги влияния на тебя.

Отогнав Кейт взмахом руки, я снова принялся развлекать своих инвесторов и коллег, но не раньше, чем приказал ей никогда не упоминать Джуд об ее услуге для меня. Дерзкая маленькая фурия не проявляла слабости или уязвимости, поэтому сломить ее в постели было намного веселее.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒