Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





ФЛАМЕНКО С НАВАХОЙ 5 страница



Известный коллекционер и специалист по навахам, автор нескольких фундаментальных работ по испанским ножам маркиз Пераль Фортон утверждает, что первые упоминания о навахах встречаются в работах XIII–XIV веков. Так, например, среди основных источников он отмечает вышедшую в 1330 году книгу «Libro de buen amor», и изданную в этот же период «Conde Lucanor» Хуана Мануэля. Также он ссылается на цитату из датированной 1537 годом работы «Venesis Tribunal», которая звучит как «жестокой навахой вскрыл нежную грудь», якобы доказывающую бытование навах как боевых ножей[131] Но я считаю, что всё это лишь свидетельствует о существовании термина, но не о бытовании навахи в привычном для нас виде и трактовке. Хотя Фортон и утверждал, что слово «наваха» в значении «нож» использовалось уже в XII–XIII веках, однако я полагаю, что, вероятней всего, речь шла о бритве или скальпеле, так как вплоть до середины XVII столетия термин «наваха» применялся исключительно в этой интерпретации. В пользу моего предположения косвенно свидетельствует и приведённая фраза из «Venesis Tribunal» – возможно речь шла именно о хирургической операции.

Рис. 40. Каррака

 

Конкистадор Берналь Диас дель Кастильо в 1632 году писал, что индейцы в бою использовали двуручные мечи со вставленными остриями, которые он называл «эспадас де навахас» – бритвенные мечи. И в самом деле, самое популярное оружие Месоамерики, легендарная индейская палица – макуауитль, по обеим сторонам была усажена острыми как бритва прямоугольными осколками обсидиана[132]. А вышедшее в 1644 году пособие по псовой охоте и охоте с луком трактовало «навахас» как «кабаньи клыки[133] Но вскоре интерпретация этого термина начала меняться, и через шестнадцать лет испано‑ французский словарь, изданный в 1660 году, уже переводит «наваху» как «бритву»[134]. Хотя этот словарь всё ещё упоминает термин «навахас де хавали» в значении кабаньих клыков, но «навахаду» уже трактует в двух вариантах: и как ранение кабаньими клыками, и как удар бритвой. Впервые появляется слово «навахон», которое в этом словаре толкуется как «острый как бритва кинжал», или «штык»[135]. Как правило, в XVII–XIX вв. под этим термином понимали нескладную наваху. Или, точнее, большой кинжал или нож в форме традиционной для навахи.

Многие уважаемые и авторитетные исследователи, включая Пераль Фортона, ведут родословную народного ножа Испании именно от опасной бритвы. Так, Фортон считает, что трансформация латинского «новакула» («бритва») в «наваху» началась в XIII веке, перейдя в форму «навакула», затем «навалия» и только после этого окончательно приняв свой современный вид[136] Мне эта версия представляется достаточно стройной и неплохо аргументированной. В Средние века подобные бритвы являлись главным инструментом городских цирюльников, в чьи обязанности входили не только стрижка и бритьё клиентов, но и пускание крови, услуги дантиста, а также небольшие хирургические операции. Изображения этих архаичных навах можно встретить во многих европейских манускриптах XIII–XIV столетий. Так, например, лежащая на столе бритва‑ наваха изображена на иллюстрации к датированному 1382 годом труду по хирургии Роландуса Парменсиса. Такой же инструмент используется в качестве скальпеля на гравюрах к вышедшей в 1363 году работе знаменитого Авиньонского хирурга, Ги де Шолиака, «La Grande Chirurgie». Проведение хирургического вмешательства с помощью складной бритвы мы встречам и в более поздних источниках – например, на картине Яна Сандерса ван Хемессена 1555 года. В руках хирурга отчётливо видна предтеча и прототип грозного дуэльного ножа – складная бритва, описанная в медицинских трудах той эпохи, как «navaja de barba», или в просторечье «бритва цирюльника».

Рукоять бритвы на картине Хемессена идентична тем, что ставились на навахи в последующие три столетия – изогнутая, утончающаяся к хвостовику. И клинок, и рукоять типичны для опасных бритв и хирургических инструментов позднего Средневековья, которые можно увидеть в музеях Европы и справочниках‑ определителях – формой они напоминают нож с клинком «овечье копытце», известный ныне как нож моряка. Подобные складные бритвы‑ скальпели, датированные началом XIV столетия, также можно увидеть и в монографии Саймона Мура об истории производства складных ножей[137]. Складные бритвы, идентичные хирургическому инструменту изображённому на картине Хемессена, были подняты археологами и с затонувших в 1622 году испанских галеонов «Nuestra Señ ora de Atocha» и «Santa Margarita». Возможно, они использовались судовыми цирюльниками в качестве врачебных инструментов для оказания помощи морякам во время тяжёлых многомесячных переходов[138].

На иллюстрации к вышедшей в Париже в 1542 году работе известного итальянского юриста XVI столетия Джованни Андреа Алчиато «Emblematum И‑ bellus» – «Книга эмблем» аллегорическая фигура девушки, символизирующая «In Occasionem» – «Возможность», держит в руке наваху, именуемую в подписи к гравюре «novacula» – бритва. Художник изобразил инструмент цирюльника в знакомой нам канонической ипостаси – с так называемым «скимитарным» клинком, или выемкой на обухе в виде «щучки»[139]. Многие авторы, пишущие о навахах, крайне любят ссылаться на эту иллюстрацию в качестве иконографического источника, якобы свидетельствующего о бытовании подобных ножей в XVI веке. Такая же скимитарная наваха появляется и в издании 1634 года. Но, например, на иллюстрации к этому же изданию, вышедшему несколько ранее, в 1531 году, бритва в руке девушки имеет клинок трапециевидной формы[140]. В изданиях 1548 и 1614 годов «In Occasionem» уже сжимает в руке нечто напоминающее складной серповидный нож, известный как «садовый», а на изображении из «Emblematum libellus» 1618 года, мы снова видим бритву трапециевидной формы. Поэтому могу предположить, что форма ножа на иллюстрациях совершенно не связана с какими‑ либо реальными образцами и менялась произвольно, в зависимости от фантазии иллюстратора. Полагаю, что знакомый нам хрестоматийный облик традиционной навахи начал формироваться лишь в конце XVII столетия. Складные ножи той эпохи уже несли на себе большую часть элементов декора, который мы видим на испанских навахах и по сей день. Эти ранние навахи не редкость в коллекциях и часто появляются на торгах известных оружейных аукционов, таких, например, как Hermann Historica.

Рис. 41. Бритва цирюльника. Голландия, XV в.

Рис. 42. Наваха поднятая с испанского галеона Nuestra Senora de Atochа, затонувшего в 1622 г.

Рис. 43. Emblematum libellus (Книга эмблем), 1542 г.

Рис. 44. Emblematum libellus (Книга эмблем), 1618 г.

 

Говоря о родословной навахи, я не могу согласиться с версией Пераль Форто‑ на о её эндемичном испанском происхождении. Думаю, в большей степени миф об испанской исключительности этого типа ножей обязан своим появлением испанским морякам эпохи Siglo de Ого – Золотого века Испании, устраивавших поножовщины во всех портовых тавернах Старого и Нового Света, а также стараниям художников и писателей костумбристов XIX столетия. Существенный вклад в формирование образа навахи как традиционно испанского ножа внесли и такие романисты, как Сальгари со своим «Чёрным корсаром» и Проспер Мериме, а затем и Бизе с бессмертными героями «Кармен». Хотя на самом деле складные ножи подобной формы и конструкции встречались уже и в имперском Риме I–II веков нашей эры и на драккарах викингов в VIII–IX веках. Как мы видим из манускриптов XIII–XV веков, не редкостью были эти «навахи» также и в Германии, Голландии, Италии и других странах Западной Европы.

Надо заметить, что считающийся каноническим клинок с выемкой на обухе, встречался на «боевых» дуэльных навахах значительно реже, чем это принято считать. Я думаю, что фиксация этого типа клинка в массовом сознании скорее обусловлена его популярностью не у дуэлянтов, а у иллюстраторов, театральных реквизиторов, а в последние десятилетия и у кинорежиссёров. Могу предположить, что далеко не последнюю роль в этом сыграли его хищный профиль и зловещий антураж. Подобные метаморфозы в своё время произошли и с легендарным ножом боуи, когда производители решили, что в маркетинговых целях следует изменить форму клинка незамысловатого прототипа, выглядевшего как заурядный кухонный нож, и придать ему более «опасный» вид.

Но порой, мирные «скимитарные» навахи резали не только хлеб или табак для самокруток. Некоторые из этих ножей выглядывали из‑ за пояса известных испанских бандитов, и благодаря своим прославленным владельцам даже вошли в историю. Так, например, в альбасетском «Museo de Lietor» хранится образец классической альбасетской навахи со «щучкой», принадлежавшей известному бандиту Рамону Гарсиа Монтесу, более известному как Рамон Рош, промышлявшему в этих местах в конце XIX столетия. Рош, родившийся в Монтеалегре‑ дель‑ Кастильо в 1833 году, славился среди местных жителей как романтический и щедрый герой. Как и большинство персонажей народного эпоса, он пользовался всеобщей любовью и уважением. Погиб Монтес в 1891 году от пуль гражданской гвардии и был похоронен в Лиеторе[141].

Когда в результате принятия в Испании безжалостных антиоружейных законов, пальму первенства перехватили фабрики Тьера и Шательро, то перед выходом на испанский рынок французские негоцианты, похоже, прекрасно знакомые с испанскими менталитетом и вкусом, сделали акцент на производство навах с клинком более зловещей и хищной «скимитарной» формы. Стараниями тьерских дизайнеров, почти половина клинка превратилась в жуткий шип с углом на обухе, выполнявшим функцию ограничителя. В результате этих метаморфоз, конструкция клинка стала напоминать «чуру» – нож афганцев из племён Хайберского перевала. Французская наваха марки «Валеро Хун» с подобным плотоядным профилем была верной спутницей ещё одного, не менее прославленного бандолеро Франсиско Лопеса Хименеса, известного как Кантильянский лодочник, он же, Андрес‑ лодочник или просто, Курро Хименес. Он родился в Кантильяне в 1819 году и слыл таким же романтическим героем и народным любимцем, как и Рош. В 1849 году Курро разделил судьбу своего соратника по нелёгкому ремеслу и был застрелен солдатами гражданской гвардии[142]. Почти через 150 лет после смерти он стал героем невероятно популярного телевизионного сериала, который шёл в Испании в 1976–1979 годах. Все испанские мальчишки играли в благородного и весёлого Курро, а магазины детских игрушек были забиты пластмассовыми копиями неразлучной навахи Андреса‑ лодочника. И испанское поколение 60‑ 70‑ х, вспоминая детство, в первую очередь ностальгирует о пластмассовых навахах Курро.

Но предприимчивые и дальновидные оружейники из Тьера и Шательро решили не ограничиваться хищным профилем клинка и продолжили драматизацию антуража своих изделий, экспортировавшихся на рынок Испании и Латинской Америки. Следующим маркетинговым ходом стало придание навахе сходства со змеёй. Для этого достаточно было обыграть популярный девиз, традиционно гравировавшийся испанцами на клинках своих ножей, который гласил: «От укуса этой змеи нет противоядия». И сама вытянутая, изогнутая и сужающаяся к «хвосту» форма навахи просто взывала к подобной трактовке. Некоторые авторы считают, что для придания навахе большего сходства со змеёй её рукоятку французы стилизовали под форму, характерную для одной из самых опасных представительниц вида – гремучей. Так, верхняя часть больстера якобы изображала плоскую голову «гремучки», а хвостовик рукоятки, украшенный шариками, должен был символизировать печально известную трещотку на конце хвоста.

Кроме этого, для довершения образа на храповый замок навах стали добавлять зубья, что не имело рационального объяснения и не несло никакой практической нагрузки. Но зато благодаря этому новшеству теперь при отрывании наваха издавала грозный звук, сходный с тем, что издаёт с помощью трещотки на хвосте рассерженная змея. Этот тип рукояток навах так и называется во французской оружейной традиции – «queue de crotale» – «хвост гремучей змеи». Как писал в 1902 году аделаидский «Advertiser»: «Если наваха снабжена трещоткой, то при открывании она издаёт звук, напоминающий предостережение гремучей змеи. Это добавляет драматизма и демонстрирует любовь к хвастовству и позёрству, что так типично для испанцев»[143].

Рис. 46. Мавританская лампа. The Industrial Arts in Spain, Хуан Рианьо, 1879 г.

 

Иногда даже встречаются французские навахи, полностью стилизованные под гремучую змею. Хотя, согласно версии автора «Индустриального искусства Испании» Хуана Рианьо, ряд шариков на конце рукоятки навахи мог быть скопирован с традиционных мавританских масляных ламп, распространённых на Иберийском полуострове в период арабского владычества[144]. И действительно, судя по изображениям этих бронзовых ламп, не исключено, что именно они и послужили прототипом при декорировании навах, а французы просто воспользовались этим сходством, разыграв беспроигрышную карту столь любимого испанцами «смертоносного» антуража.

Но всё это не более чем предположения и, возможно, на самом деле этот элемент декора рукоятки имел совершенно другое происхождение. В пользу этих сомнений свидетельствуют и находки складных ножей раннего Средневековья в других странах Европы. Так, например, складной железный нож с бронзовой рукояткой, хвостовик которой стилизован в виде шарика, был найден в Оксфордшире (Англия). Возможно, что такая форма хвостовика была обусловлена простым копированием металлического наконечника ножен.

Формированию наводящего ужас смертоносного образа навахи способствовали и торговцы из бесчисленных оружейных лавок Испании. Так, подобную жутковатую презентацию товара описал в своих воспоминаниях российский офицер Николай Не‑ ведомский: «Альбацете, городок в Мурсии, славится по всей Испании ножами лучшего закала. Притом Альбасет с такими закоулками, что испанцу, купившему нож, не надо далеко идти, чтоб без опасения испытать на прохожем доброту своей покупки. Зайдите к продавцу ножей. Он разложит их перед вами целыми грудами различной длины и ширины и, если хотите, скажет вам, как употреблять нож сообразно его величине. Когда кабальеро дорого ценит свою кровь и не хочет больше видеть глаз своего неприятеля – какого‑ нибудь еретика, «нового христианина», то лучше не надо этого маленького ножа. Правда, он немножко больше перочинного ножика, но стоит только крепче схватить рукоятку и наровить концом в спину между плеч, он не повернёт головы, чтобы показать свои глаза тому, кто не хочет видеть его глаз. Этот маленький нож точно такой длины, какая нужна для того, чтобы при ударе в спину между плеч конец дошёл до сердца. О, я вижу, что кабальеро – старый христианин, не любит смотреть в спину своему неприятелю. Вот нож для удара спереди: только стоит его концом коснуться груди, повести руку вниз, и желудок у ног кабальеро! Притом эту наваху можно спрятать за пазуху, как сигару, но когда у кабальеро есть красавица со слабыми нервами, которой не нравится пазуха с ножом, тогда кабальеро может опустить его в сапог правой ноги, разумеется, рукояткой вверх, чтобы в случае надобности стоило только протянуть руку по шву и немножко наклониться… Может быть, кабальеро хочет прославиться в глазах католического короля и всех мадридских красавиц: вот наваха, которую можно смело скрестить с рогами андалузского быка… Может быть, кабальеро не любит, чтобы к нему на улице, на дороге, подходили слишком близко добрые и недобрые люди: вот наваха такой величины, что и старый христианин, увидя её рукоятку, торчащую из‑ за пазухи кабальеро, скорее возьмёт в сторону, нежели решится посмотреть, каков клинок у такой рукоятки»[145].

Очевидно, схожая практика продаж была достаточно широко распространена в Испании, так как и Ричард Форд писал в 1855 году, что, согласно местной поговорке, основное предназначение испанского ножа – это «резать хлебушек и людей». Когда испанские ножовщики расхваливали свой товар, то говорили: «Es bueno para matar» («Хорош для убийства»)[146].

Путешествовавший по Испании Эдмондо Де Амичис описал встреченных им как‑ то раз на вокзале продавцов ножей и кинжалов, которые предлагали туристам свой товар, так же как в Италии мальчишки предлагали газеты и прохладительные напитки. И сам Амичис и другие путешественники не удержались и приобрели себе ножи, и жандармы даже похвалили одного из них за хороший выбор при покупке. Он вспоминал, как мальчики толклись перед продавцами ножей и кричали: «Купи и мне такой! », а мамы им отвечали: «Я куплю тебе самый большой, но потом». «О, счастливая Испания! » – воскликнул я и с сожалением подумал о наших варварских законах, запрещающих невинное развлечение с небольшим холодным оружием», – с горечью писал Амичис[147].

Нередко наваха ассоциировалась у испанцев с пистолетом, и её не открывали, а «взводили». Так, по замечанию Форда, щелчок, производимый механизмом фиксатора при открывании ножа, был также приятен уху испанца, как для англичанина звук взводимого пистолетного курка[148]

Рис. 47. Продавцы ножей. Луис Эскобар, Альбасете, 1927 г.

 

Учитывая, что в первую очередь наваха была обычным бытовым ножом, использовавшимся для всевозможных хозяйственных нужд, соответственно и размеры её сильно варьировались. Так, например, Василий Петрович Боткин описал типичную наваху как складной нож с лезвием в форме рыбки и клинком длиной четыре вершка, то есть около 18 сантиметров[149]. Давилье писал, что длинное, остроконечное, как игла, лезвие навахи расширяется в средней части, напоминая по форме рыбу[150]. Также и согласно Пераль Фортону клинки большинства навах колебались в пределах тех же 18–24 сантиметров[151]. Что являлось стандартным размером для «navaja de defense», или «navaja de combat» – навах предназначенных для использования в дуэлях. Хотя, дуэльные образцы, которые мне довелось видеть у известного коллекционера холодного оружия месье Жан‑ Франсуа Лальяра, в закрытом виде достигали и 40–50 сантиметров в длину. Навахи же с клинками, превышавшими в длину 60 см, так называемые «navaja de muestra», или выставочные, несмотря на свой грозный вид практического значения не имели и украшали витрины оружейных лавок[152]. Для удобства манипуляции такими ножами их вес обычно снижался за счёт сужения клинков и утяжеления рукояток. Таким образом, выставочная наваха скорее выглядела как длинный стилет или как складная шпага. Большие «боевые» навахи получили остроумное прозвище «сантолио», или, вернее, «Санто Олео»[153]. Антонио Флорес писал в 1848 году, что существует некий вид навах, которые андалусцы называют del Santo Oleo, так как удар её клинка несёт мгновенную смерть и избавляет священника от необходимости совершать соборование умирающего[154].

Кстати, немало копий было сломано в ожесточённых дебатах по поводу реалистичности длины навах на изображениях из различных иконографических источников. Так, наибольший резонанс в своё время вызвало обсуждение известной гравюры Гюстава Доре, на которой изображён приготовившийся к поединку баратеро. Доре обвиняли в драматизации сценки с помощью навахи гипертрофированных размеров. Праведный гнев критиков был вызван якобы непомерной длиной ножа, который держал в руке навахеро[155]. Однако, если учесть, что средний рост андалузских мужчин середины XIX века был около 160 сантиметров[156], и соотнести его с размером ножа на гравюре, то выходит что длина клинка навахи у Доре составляла около 50 см. Хотя это несколько превышало типичные для боевых навах габариты, но и не являлось чрезмерной гиперболизацией.

Рис. 48. Дуэль на навахах «del santolio» (santo oleo). Гюстав Доре, 1865 г.

 

В 1853 году Теофиль Готье в своих путевых заметках об Испании писал, что длина навах колебалась от десяти сантиметров до метра и что некоторые махо таскали ножи, в открытом виде не уступающие по размерам сабле[157]. И Давилье, описывая размеры этих ножей, заметил, что некоторые навахи достигали более ярда в длину[158]. И речь шла явно не о выставочных декоративных образцах. Джозеф Таунсенд, посетивший Испанию в 1786–1787 годах, вспоминал, как его проводник приобрёл в одной из оружейных лавок Гуадикса наваху с сорокасантиметровым клинком, удерживаемым мощной пружиной. «И хотя я первый раз держал в руках подобное оружие, моё воображение тотчас же подсказало мне, в каких целях оно использовалось», – писал Таунсенд[159].

При обсуждении этой гравюры звучали и обвинения Доре в плагиате. В качестве доказательства приводилась картина испанского художника‑ костумбриста Антонио Медина Серрано, на которой изображена андалузская бытовая сценка, одним из персонажей которой является тот же самый баратеро, что и на гравюре Доре, но с одной разницей – его наваха значительно меньше. Обвинители художника утверждали, что именно у Серрано Доре и украл этот сюжет, для драматичности увеличив наваху. И действительно, оба баратеро похожи до мельчайших деталей, как однояйцевые близнецы. Но у этой теории есть одно серьёзное «но»: испанский художник Антонио Медина Серрано, известный под псевдонимом Антонио Медина, родился… в 1944 году, через 71 год после смерти Гюстава Доре.

Рис. 49. Бретёр с навахой. Гюстав Доре, 1865 г.

Рис. 50. Жители Кордовы. Гюстав Доре, 1865 г.

 

Если бы обвинители Доре удосужились взглянуть на биографию автора «первоисточника», то выяснили бы, что наш современник Серрано учился в Школе керамики, а затем в Школе изящных искусств Сан‑ Фернандо. Увлекался реставрацией живописи костумбристов XIX века, что нашло отражение в его собственных работах. В том числе в качестве образцов для подражания он использовал полюбившиеся хрестоматийные образы, как это и произошло с баратеро Доре. В 1983 году он открыл свою первую индивидуальную выставку, – серию полотен с жанровыми сценками из жизни Мадрида. Серрано работал преимущественно в фольклорном жанре, любовь к которому приобрёл в период реставрации картин Фортуна, Мадрасо, Хименеса Аранда и других мастеров XIX века. Таким образом, приходится констатировать, что не Доре увеличил, а Серрано уменьшил оружие баратеро. Тем не менее, это заблуждение продолжает жить и кочевать по различным изданиям. Так, например, мы можем найти эти два изображения вместе даже в работе Пераля Фортона «La navaja españ ola antigua»[160].

Зная склонность испанцев к драматическим эффектам и их патетичность, можно было бы предположить, что одним приданием навахе сходства со змеёй всё не ограничится. Следующим на очереди элементом декора, предназначенным для привлечения экзальтированных покупателей, стали продольные бороздки на клинках, заполняемые красной краской, призванной имитировать стекающие по лезвию ручьи крови[161] Не один путешественник, побывавший в Испании, приобрёл наваху с клинком, украшенным «кровавой» гравировкой, подразумевающей запёкшуюся кровь, и с угрожающим мотто[162].

Мотто. Конечно же, этим ножам не хватало завершающего аккорда, вишенки на торте. Ими стали выгравированные и вытравленные на клинках высокопарные девизы, доставшиеся навахам в наследство от их грозных предшественниц – боевых шпаг. Некоторые авторы считают подобные гравировки исключительной привилегией «благородного» оружия нобилей, но это не более чем расхожее заблуждение. Даже столь популярный на клинках старинных толедских шпаг высокопарный девиз «No me saques sin razó n ni me envaines sin honor», что значит «Не доставай меня без причины, не прячь без чести», перекочевал на навахи. Кстати, саблей с толедским клинком, украшенным подобной гравировкой, был вооружён печально известный генерал Кастер, погибший в сражении с объединёнными силами индейцев в битве при Литл‑ Бигхорн в июне 1876 года[163]. Вот лишь небольшая часть подобных девизов на навахах, которые приводит Пераль Фортон:

«Viva mi dueno! » – «Да здравствует мой господин! » («Слава моему господину! »);

«Viva el honor de mi dueno! » – «Да здравствует (славься) честь моего господина! »;

«Viva el valor de mi dueno i senor! » – «Славься доблесть моего господина и хозяина! »;

«Vivan mis duenos valerosos, que quien solo a mirarlos se atreviere sen, mis colmillos venenosos! » – «Да здравствуют мои отважные хозяева! Кто осмелится взглянуть на них, почувствует мои ядовитые клыки! »;

«Viva la libertad! » – «Да здравствует свобода! »;

«Viva Figueras! » – «Да здравствует Фигерас (город в Каталонии)! »;

«Viva el amor! » – «Славься, любовь! »;

«Soy de ипо solo» – «Я принадлежу лишь одному»;

«Soy de mi dueno у senor» – «Я принадлежу моему владельцу и господину»;

«Defensa de mi dueno» – «Защищаю своего господина»;

«Soy defensa de mi dueno» – «Я защищаю своего господина»;

«Soy defensa del honor de mi dueno» – «Я защищаю честь своего господина»;

«Soy defensa de mi dueno i senor» – «Я защищаю своего владельца и господина»;

«Soy de mi dueno, a quien sirvo» – «Я принадлежу моему владельцу и служу ему»;

«Soy defensora de mi dueno solo у viva» – «Я защитница своего хозяина»;

«De mi dueno sola» – «Принадлежу только владельцу»;

«Si esta vibora te pica no vayas por unguento» – «Если эта змея ужалит, припарки не помогут»;

«Si esta vibora te pica no acudas a la botica» – «Если эта змея ужалит, аптека уже не понадобится»;

«Si esta vibora te pica no vayas por unguento a la botica» – «Если эта змея ужалит, аптечные припарки не помогут»;

«Al que esta sierpe, рог azar, le pica, que no busque remedio en la botica» – «Если вдруг эта змея ужалит, не найдёшь противоядие в аптеке»;

«Sinо а ипа dama» – «Я служу даме»;

«Prendida еп la liga defiendo a mi senora» – «Затаилась за подвязкой и защищаю свою госпожу»;

«No те abras sin razon ni mi cierres sin honor» – «Не раскрывай меня без повода, не складывай без чести»;

«El que desnuda у еп accion те viere, prevenga testamento у sepultura, que mi hoja siempre mala cuando hiere» – «Когда меня достанут и пустят в ход, готовь завещание и могилу – мой клинок не знает пощады»;

«El hombre propone у Dios dispone» – «Человек предполагает, а Бог располагает»;

«Soy sola para cortar» – «Я только для пореза» [164].

Ричард Форд пишет, что, когда в 1820 году распалась испанская империя, роялисты гравировали на своих ножах девизы: «Peleo a gusto matando negros», а на обороте – «Миего рог mi Rey» («Убийство мерзавцев – это удовольствие! », «Я умру за моего короля! »). Выражения «negros» и «carboneros» использовались в Испании для обозначения бесчестных политиков[165].

Но навахи славились не только экзотическим видом и патетическими гравировками – нельзя не упомянуть и высокое качество испанских клинков. Пераль Фортон отмечал, что важнее всего был материал, используемый для изготовления клинка, его обработка, качество – например, великолепная сталь из Мондрагона[166]. Проверка качества клинка навахи, как правило, была очень тщательной, но, конечно же, это зависело от способностей кузнеца. Например, высококвалифицированные кузнецы с хорошей репутацией из Альбасете, чтобы продать нож, должны были пробить монету, не повредив остриё ножа[167]. Также и Петерсон в своих «Кинжалах и боевых ножах Западного мира» писал, что, несмотря на низкое происхождение и предназначение этих ножей, сталь их была прекрасной и отличалась хорошей закалкой[168]. Качество стали навах отмечали многие авторы, побывавшие на Пиренеях в XIX веке. Посетивший Испанию русский офицер писал: «Вообще эти ножи худой работы, но драгоценны по своему закалу – трудно притупить конец такого ножа, который прорезывает с одного раза немелкую серебряную монету»[169].

Несмотря на прекрасную закалку своих ножей, испанцы обращались с ними бережно, старались лишний раз не использовать «всуе» и предпочитали не давать в чужие руки. Воевавший несколько лет против Наполеона бок о бок с испанцами корнет второго волонтёрского казачьего полка барона Боде Николай Неведомский вспоминал: «Испанец не отрежет своим ножом куска мяса, ломтя хлеба – он бережёт свой нож против человека. И в голоде, бывало, испанец сперва несколько раз подумает, а потом уже решится своим ножом отрезать себе хлеба или мяса. Угрюмое non, caballero! Или ругательное carajo! были ответом русскому, попросившему ножа со всей бивачной учтивостью»[170].

Как я уже упоминал, Пераль Фортон утверждает, что наваха – специфическое и характерное только для Испании оружие, имеющее эндемичное испанское происхождение, и что навахообразные ножи начало шествие по миру именно из Испании. Насчёт эндемичности и уникальности не соглашусь, однако приходится констатировать, что и действительно, до XIX века это оружие не было особо распространено в других уголках Европы или в Азии. Хотя уже в XVIII веке типично испанские навахи производились в Англии, Германии, Франции, Португалии, Италии, Югославии и Греции. Правда, в Северной Африке её не знали. В Латинской Америке, и особенно в Мексике, наваха была широко известна, так как многие испанские оружейники, особенно выходцы из Толедо, когда в Испании кузнечное искусство пришло в упадок, решили попытать счастья в Новом Свете. Производились навахи и на Апеннинах. Хотя навахи выпускались и в некоторых других регионах, но особой славой пользовались ножи, изготовленные в испанских провинциях Альбасете, Альмерия, Куэнка, Мурсиа, Толедо, Барселона и Сарагоса. В Новом Свете наваха появилась в конце XVI века. В Пуэбло‑ де‑ Лос‑ Ангелос в Мексике в этот период процветало производство холодного оружия, основанное оружейниками с Пиренейского полуострова, работавшими согласно традициям и обычаям толедских мастеров прошлого[171]. Куда только не закидывало испанские навахи, и какие только причудливые формы они не принимали вдали от родины! Так, Камил Паж в своей работе описывает навахи боснийского и турецкого производства[172]. В Узбекистане местные версии каталонской навахи известны под именем чол гюзар. И большинство дуэльных ножей соседней Италии несёт на себе явные следы испанского влияния.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.