Глава XII 4 страница

— Понял, Свирид Сидорович. Когда надо уходить?

— Сейчас же. Бери инструменты и отправляйся. Дай-ка руку на прощанье, дорогой. Кто знает…

— Да что вы, Свирид Сидорович! Что вы! Пустое… Вот только обидно: немецкий плохо знаю…

Взяв у Штифта сопроводительную бумажку и захватив свой маленький саквояжик, Бутенко отправился в жандармское управление. Начальник комендатуры фельдфебель Уль подписал ему пропуск, указал номер комнаты машинного бюро, и Бутенко оказался в длинном полутемном коридоре. Ему было не по себе: Петр Евлампиевич потом признался, что у него мурашки по спине забегали — ему казалось, что он не выйдет отсюда. Когда он шел по коридору, встречные немцы удивленно оглядывались на него, но никто его не остановил.

В машинном бюро машинистки показали ему несколько неисправных машинок и попытались было заговорить с ним по-немецки. Бутенко, сконфуженно улыбаясь, ответил, что, к сожалению, не знает немецкого языка. Это было сказано с такой подкупающей улыбкой, что машинистки поверили и, не стесняясь, громко говорили при нем о странном русском мастере, который, судя по длинным волосам, вероятно, был когда-то художником или музыкантом…

Бутенко осмотрел машинки и заявил:

— Вот эту я починю сегодня. Этой займусь завтра. А над третьей, что стоит в шкафу, придется повозиться: надо сменить кое-какие детали. Поэтому я просил бы выдать мне пропуск на неделю, чтобы не беспокоить каждый раз господина фельдфебеля из комендатуры.

И это было сказано с такой непосредственностью, что никто [418] не стал возражать. Солдат из охраны принес Бутенко временный пропуск на десять дней.

Механик приступил к ремонту машинок. Он работал не спеша, размеренно и четко. Первая машинка, которую он сдал, оказалась в полном порядке, и немецкий ефрейтор, принимавший работу, покровительственно похлопал его по плечу.

Склонившись над второй машинкой, Бутенко старался внимательно прислушиваться ко всему, что делалось и говорилось вокруг. Но за весь день он ничего интересного не услышал: немецкие машинистки работали молча, изредка перекидываясь незначительными фразами.

Бутенко пробовал издали заглядывать в бумажки, но ничего из этого не получилось: он был близорук. К концу дня Петру Евлампиевичу стало ясно: в том машинном бюро, где он работал, секретная корреспонденция не печаталась. Для этой цели, очевидно, в управлении было особое машинное бюро. Бутенко убедился в этом под вечер, когда ему принесли новую машинку и приказали немедленно же починить ее. Из разговоров машинисток он понял, что эта машинка из секретного бюро ефрейтора Фогеля.

Бутенко приуныл — в секретное бюро ему, конечно, не пробраться. Ничего другого не оставалось, как начать добросовестно трудиться.

Поздно вечером машинистки разошлись, осталась только дежурная. Работы у нее было мало, и белобрысая немка с увлечением читала какую-то толстую книгу, повернувшись спиной к Бутенко.

Около двух часов ночи в коридоре раздался шум. Казалось, кого-то волоком тащили по полу. Петр Евлампиевич услышал стоны, глухой удар, крик…

Бутенко давно уже закончил работу, но уходить из жандармского управления было поздно: ночного пропуска у него не было. И Бутенко дремал, сидя на стуле…

На рассвете снова протопали тяжелые шаги в коридоре. Снова послышались стоны. Молодой женский голос выкрикнул:

— Мама… Мамочка…

Бутенко резко повернулся к двери. Скрипнул стул. Машинистка посмотрела на него, усмехнулась и со скучающим видом снова уткнулась в книжку…

Петра Евлампиевича отпустили только рано утром. Ему дали шесть часов на отдых. В полдень Бутенко уже снова сидел в машинном бюро. [419]

Он знал, что удача не приходит сразу, и по-прежнему терпеливо поджидал удобный случай, чтобы заглянуть в бумажки.

Около часу ночи к Бутенко подошел какой-то немец в штатском, приказал собрать инструменты и немедленно явиться в комнату № 5: в конце коридора, последняя дверь направо.

У Бутенко невольно дрогнуло сердце: кто знает, что за комната и что его ждет там?..

Выйдя в коридор, Бутенко столкнулся лицом к лицу… с Батуриным. Бутенко готов был броситься к товарищу, обнять его, но вовремя сдержался: Батурина вели два немецких солдата.

В комнате № 5 Бутенко увидел толстого усатого немца с ефрейторскими нашивками. Кроме него в комнате сидели две машинистки. И не прошло и десяти минут, как Бутенко понял: его привели в секретное бюро ефрейтора Фогеля.

Вначале Фогель недоверчиво приглядывался к русскому. Но Бутенко, стараясь не обращать на это внимания, сразу же углубился в работу. Раза два ефрейтор громким голосом бросал машинисткам насмешливые замечания насчет длинноволосого русского. Но Бутенко продолжал невозмутимо работать, делая вид, что он ничего не понимает. Случалось, что на несколько минут Бутенко оставляли совершенно одного в бюро. Но Бутенко сразу разгадал ловушку и по-прежнему сосредоточенно возился около машинки, хотя его так и подмывало взглянуть на бумаги, лежавшие на соседнем столе.

Прошла еще одна ночь в жандармском управлении. Она ничего не принесла Бутенко. Но он чувствовал, что именно в этой комнате, за дверью с железной решеткой, скрыта тайна, которая интересует Свирида Сидоровича…

Вторую ночь Бутенко работал в секретном бюро. Отношение к нему переменилось: ефрейтор, казалось, полностью уверился в отсутствии у русского праздного любопытства и перестал наблюдать за ним. Машинистки вообще не замечали его. И только тогда Бутенко решился начать знакомиться с корреспонденцией, лежавшей на столах. Он делал это с величайшей осторожностью, и первые же прочитанные им бумаги подтвердили, что он напал на верный след: это были протоколы следствий, доклады шпионов, копии доносов и ордеров на арест.

Поздно ночью ефрейтор Фогель ушел из бюро. Осталась одна машинистка. У нее слипались глаза, и она терла их кулаком, лениво перелистывая какую-то объемистую рукопись.

Бутенко знал, что ему не удастся затянуть ремонт еще на [420] одни сутки. Надо было спешить. И, уловив момент, когда немка задремала, он разворошил аккуратную стопку бумажек, лежавших на соседнем столике.

Внимательно следя за немкой, он в то же время быстро проглядывал одну бумажку за другой. Но в них попадались чужие, незнакомые ему фамилии. Отчаявшись, он уже собирался было снова сложить бумажки в стопку, как вдруг ему бросилась в глаза хорошо знакомая по комбинату подпись немецкого инженера.

Это было так неожиданно, что Бутенко, забыв об осторожности, вытащил бумажку, положил ее сверху и начал разбирать написанное. Он очень волновался: буквы прыгали в глазах и он разобрал только несколько слов: «Батурин… саботаж… Главмаргарин…»

Теперь наконец он нашел то, что так безуспешно искал три ночи: о батуринцах донес немецкий инженер. Но Бутенко интересовали все подробности этого дела, и он наклонился над бумажкой, стараясь прочесть все от слова до слова.

Внезапно скрипнула дверь, и в комнату вошел ефрейтор Фогель.

Бутенко растерялся. Он отпрянул от стола, на котором лежали бумаги. Отвертка упала на пол. Бутенко наклонился и долго шарил руками под столом, собрав всю силу воли и стараясь взять себя в руки и успокоиться. Когда Бутенко поднялся, держа отвертку в руках, он увидел: ефрейтор молча стоял перед ним и испытующе смотрел то на него, то на разворошенную стопку бумажек. Но Бутенко уже поборол растерянность. Он поправил растрепавшиеся волосы и смущенно начал извиняться: он очень устал — работа длится уже третью ночь, — у него из рук нечаянно выпала отвертка и он просит извинить, что причинил этим беспокойство господину ефрейтору и уважаемой фрау… Фогель досадливо отвернулся от него, приказал машинистке убрать корреспонденцию в несгораемый шкаф и, взяв папку, быстро вышел из комнаты…

В тот момент Бутенко боялся не за себя. Он думал только об одном: как бы успеть сообщить Лысенко об инженере. Прошло немного времени — снова скрипнула дверь. Вошел Фогель. Он остановился перед Бутенко и сказал по-русски (он неплохо знал русский язык):

— Идите отдыхать, господин Бутенко, вы устали. Завтра в двенадцать явитесь сюда, но не ко мне, а в машинное бюро, где работали первый день.

В комендатуре Бутенко задержали, втолкнули в пустую [421] комнату и приказали раздеться догола. С необычайным вниманием обыскивали немцы его одежду. Вывернули все карманы, распороли подкладку пиджака, разрезали старый чемоданчик. Но, конечно, ничего не нашли и отпустили.

Бутенко понимал, что сразу идти на комбинат к Лысенко рискованно. Он пошел домой и все шесть часов, отпущенные ему на отдых, провалялся на диване с открытыми глазами: думал, как передать Лысенко то, что удалось узнать. Но ничего не придумал: жена, как назло, заболела, дочка была мала, а старушка-мать никак не подходила на роль посыльной. Никому другому он не решался доверить своей тайны.

Придя в жандармское управление, он старался как можно скорей закончить работу, но сделать это ему удалось только к утру. И снова, чтобы замести следы, он отправился не на комбинат, а домой. Лишь к вечеру Бутенко появился в мастерских. Но с Лысенко ему удалось поговорить только на следующий день.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒