Михаил Сидоров. Записки на кардиограммах. Михаил Сидоров. Записки на кардиограммах. НА КАРДИОГРАММАХ. ПОВЕСТЬ. Предупреждение!. Это не памфлет.. Это не пасквиль.. Не фельетон, не сатира, не прокламация.. Здесь нет жалоб, самолюбований и желания возвышатьс

Стр 1 из 4Следующая ⇒

Михаил Сидоров

Записки на кардиограммах

Михаил Сидоров

Записки на кардиограммах

НА КАРДИОГРАММАХ

ПОВЕСТЬ

Предупреждение!

Это не памфлет.

Это не пасквиль.

Не фельетон, не сатира, не прокламация.

Здесь нет жалоб, самолюбований и желания возвышаться.

Это – констатация фактов.

Голых, имевших место.

Так было.

Фактически – зеркало, чуть замутнённое спокойным презрением к мудакам.

Поэтому нефиг!

«Вы знали, куда вы шли! » и «Не нравиться – увольняйтесь! » не катят.

Вняли?

Спасибо.

Рассаживайтесь поудобней…

Эмоции, наблюдения, случайные мысли… Кардиограммы, в силу привычки, кладёшь в нагрудный карман, отчего они всегда под рукой, и после вызова – не всегда, ясное дело, а так, время от времени, – царапнешь на обороте карандашом. Утром перепишешь, сотрёшь каракули с ЭКГ и сдашь, пришпилив её к карте вызова.

Так год. Два. Десять. Двенадцать.

А потом, оказывается, у тебя этого добра – завались!

Начало

«Но ведь это правда, рейсфюрер…»

Шелленберг – Гиммлеру, 1‑ ая серия

Замглав по скорой.

Путает ИВЛ с ВВЛом.

Не видит разницы между клинической и биологической смертями.

Лазит в укладки, считает ампулы, сверяет со списком. Найдя заначки, рисует выговоры.

Заслуженный врач РФ.

На скорой не работал ни дня.

Ей‑ богу, не вру!

Менты пьют. Зверски. А прокуроры ещё круче. Те, кто выживут, станут к старости каяться, раздирая перед людьми рубища…

Впрочем я, скорее всего, наивен.

При просьбе лечь на спину, девять из десяти пациентов поворачиваются спиной вверх.

Вечерний звон. Завал. Прорвало. Весь стол в адресах.

И всем – срочно. Немедленно. Иначе Матвиенко, Райздрав и горячая линия.

Час.

Второй.

Третий.

Диспетчер вдруг стекленеет, блуждая зрачками с телефона на телефон. Те надрываются.

Минуту.

Две.

Две с половиной.

Диспетчер начинает смеяться.

Ему откликаются.

Во время осмотра могут:

– зевать

– рыгать

– пердеть

– ковырять: а) в носу б) в зубах в) в гениталиях

– говорить по телефону (жестом: подождите! )

– смотреть телевизор

– курить

Они дома, хули.

А когда в поликлинике – ну совершенно другие люди!

Отказ от госпитализации.

О возможных последствиях предупреждён. Подпись.

Думаете, всё?

Полагается ездить, проверять состояние.

Себестоимость вызова – две тысячи.

Ну?

Четыре куска.

Шесть.

Восемь.

О‑ па! Созрел и хочет в больницу. Больницу при этом хочет получше.

Рассказывал коллегам в Европе – о…уевали.

Дословно:

Коммуникабельный журналист: В двух словах – как вам нацпроектовские «Газели»?

Врач с большим стажем: У…бища.

Часто, посреди ночи, прикоснувшись, участливо спросят: «Много вызовов сегодня? »

Хочется взять сочувствующего за лицо и отпихнуть как Высоцкий Садальского.

Любимая фраза высшего руководства: на ваше место – в шляпах!

Одного как‑ то поправили: на ваше!

Что было…

Многие, в натуре, не знают:

– названий своих лекарств

– собственного диагноза

– профиля отделения, на котором лежали

– номера больницы

При этом говорят «не помню», «не разбираюсь» и «нам сказали».

Полковники невыносимы.

Снисходительное «ты» свысока.

Даже если одёргивать.

Даже когда чехлятся[1].

Холуи трёхзвёздочные.

Пришедший к доктору робок и подобострастен.

Вызвавший – развязен и хамоват.

Это в крови.

Поэтому, лучше сразу, с порога, на них наорать.

Во избежание.

Старательнее всех болеют цыгане. Самозабвенно и артистически.

Разогнали студентов – статистику, стервецы, портят.

Сертификатов‑ то нет, откуда?

Студенты выходили с семнадцати до восьми.

Воздушного моста так не ждали, с Большой Земли.

В окружении.

Стало привычным:

Комната, пациент, юноша у компьютера.

«В контакте», обычно.

Внимает рассеянно, просьбы выполняет предварительно дочитав.

Увозим – спросит: «с тобой поехать? »

Понять можно.

Три сотни друзей.

Всем же написать надо.

Про болезнь близких.

У них здесь корректировщик. С биноклем. На дереве. Настроился на частоты и слушает. Даёт отзвониться, даёт вернуться. Открыл дверь – даёт отмашку: звони!

Вызов.

Туда же, в соседний дом.

И умело так, гад, маскируется…

Сорок пять лет, юрист, два высших образования. В двадцатисекундной речи двенадцать раз использовала конструкцию «как бы».

Норма десятилетий – бригада на десять тысяч. Районы растут, вызова лежат на задержке.

Выход?

Изящный. Блистательный.

Одна на четырнадцать.

Четверо вместо восьми, и лавина звонков: утром сел – утром приехал.

А Райздрав нынче праздновал что‑ то, так допоздна у кабака бригаду держали, на всякий случай.

А остальные три въ…бывали.

Не курить невозможно.

К нулю раскуриваются даже самые стойкие.

Потому что адреналин.

Нервы.

Оттого и язва у всех.

Голодные же всё время.

Коллега. Спокоен и флегматичен. Тридцать лет стажа, видел всё. Непрошибаем.

Ан нет!

Оскорбили на вызове. Ничего особенного – пьяные люмпены, всё как обычно… Но молча вышел, надел перчатки, отыскал, благо недолго, кус мороженного говна и запустил в форточку.

Потом всю ночь пил коньяк.

Один.

Весь пузырь выдул.

Кулибиных меньше, чем долбо…бов.

Последний шедевр – кардиограф. Отечественный.

Перед тем, как печатать, думает пол‑ минуты.

Вообразите:

Реанимация.

Цейтнот.

Ампулы россыпью.

Кардиограмма ежеминутно.

И всякий раз: «ПОДОЖДИТЕ 40 CЕКУНД».

О…уеть, …лядь!

Отослали обратно – ломается, сука, часто…

Во ВСЕХ больницах Санкт‑ Петербурга на входе в приёмный – порожек. Поднимаешь передние колёса – ы‑ ы‑ ых! – коллега приподнимает задние – ту‑ дух, ту‑ дух! – закатили. Порожка нет только в морге Судмедэкспертизы где, по большому счёту, глубоко по херу…

Подъём ночью на «упал с кровати, приезжайте поднять» вызывает смутную симпатию к Менгеле…

Прервусь ненадолго, пока гневным пальцем в грудь не упёрлись.

Вот, удосужьтесь‑ ка:

«Скорая медицинская помощь – вид помощи, оказываемой гражданам при состояниях, требующих срочного медицинского вмешательства (несчастные случаи, травмы, отравления и заболевания, приводящие к резкому ухудшению здоровья, угрожающие жизни и требующие проведения экстренных лечебных мероприятий)…»

О как, оказывается, изначально‑ то!

А вы говорите…

Так о чём это я?

А‑ а!

– Я лекарства не признаю – вы только ЭКГ сделайте, а уж я дальше сам…

Или:

– Мне любимый человек изменил – дайте успокоительное, а то я в окно выброшусь!

Глубокий обморок, нету пульса… м‑ да!

– Это мне папа вызвал.

А вот и он:

– Алё! Вы уже там? Посидите с ней, пока не подъеду. Я в Нарве, границу прохожу – часа через два буду…

И до кучи:

Ни «доброй ночи», ни «проходите», ни табуретки присесть.

Об кровать хлоп и жёлтой ногой в лицо:

– Вот. Ступать больно.

Мозоль. Ороговелая, давнишняя.

– Ну, и?

– Что «ну» – срезайте! Давайте‑ давайте, я ветеран…

Так, спокойно!

Не надо набирать воздух.

Ветераны от «лиц приравненых» – ох, отличаются!

Манерой общения.

Ночь. Вызов. Через минуту повтор: скорей! Подрываешься и летишь. Диспетчер по рации: Быстрей – скандалят!

Вываливаешься из кабины, дверь вбок, одной рукой чемодан, другой кислород, на плече кардиограф, дефибриллятор, на другом сумка с реанимацией, папка в зубах, домофон чуть ли не носом: пи‑ и‑ и‑ и…

КТО ТАМ?

Всё. Можно отнести кислород, дефибриллятор, сумку с реанимацией. Расставить неторопливо, подключить шланги. Позвонить снова и зевая войти.

Ничего там нет.

Проверено.

Годами.

Нельзя брать деньги, если их дают с помпой. А настаивают – тем более!

Номера купюр переписаны.

Список, как правило, под телефоном.

Тоже проверено.

Неоднократно.

По коридору надо идти тихо и на пороге чуть задержаться.

Так, чтоб не видели.

И не слышали.

Бесхитростное большинство начинает стенать только при твоём появлении.

И не вставать перед дверью.

Могут пинком открыть.

И уж, конечно, никаких «входите – открыто»

Войдёшь, а там волкодав.

– Ой, простите, я про него забыла…

…банутые!

Умное лицо, в глазах разум. Кардиограмма, терапия, слово за слово…

– А вы можете, как в фильме «Жмурки», пулю из живота вытащить?

Озадачил.

– Знаете, если б всё было так просто, как у режиссёра Балабанова, мы бы не потеряли двадцать миллионов в последнюю войну.

– Нет, ну а всё‑ таки?

Везли с пожара.

Ожоги.

Большой процент.

Юный возраст.

Тормознули на перекрёстке – проезд кортежа.

Снеслись с ответственным, тот подтвердил: ждите!

Семнадцать минут стояли.

– Это какой корпус?

– Не знаю.

– Но вы ж из него только что вышли!

Куда б ни приехали.

Номеров нет. Ни на домах, ни на квартирах.

Не пишут.

Но полагают, что мы – назубок.

И разбухают во гневе.

Порвал с корешем.

Тяжёлые сутки, переработка часа на три, ехал домой – мужик в трамвае засудорожил, в лифте сосед к жене попросил… Стянул кроссовки, упал поперёк кровати, без душа и завтрака – звонок:

– Слу‑ у‑ ушай, ты мне нужен как доктор…

– Пошёл на …уй!

Обиделся насмерть. Поймёт едва ли.

Левел ап – когда начинаешь просыпаться за минуту до вызова.

Сам.

Ночью.

Мистика!

Очевидное – невероятное.

Диспетчера опытны.

– Нет такого дома по этой улице.

Взрыв.

– Да вы… Да я…

– Паспорт откройте.

Пауза.

– Ой, да…

Не часто, честно скажу. Но извиниться – ещё реже.

Начал обычно: чем болеете… последнее обострение… что принимаете? А в спину сказали:

– Чё …уйню спрашиваешь – лечи давай!

Когда изобретут таблетку от «плохо», во врачах нужда отпадёт.

Совсем плохо – переломил об колено.

Чуть‑ чуть – поскрёб ложечкой.

И в рот…

– Дорогая моя, вам же шестьдесят лет. Вы прожили такую долгую жизнь – неужели не найти слов, чтоб описать собственное состояние?

Не‑ а. Не найти.

– Тупой какой‑ то… Ну, плохо – что непонятного?

Принадлежность к прокуратуре объявляют ещё в прихожей.

И недоумевают, не встретив подобострастия…

Что странно – многим сочувствуешь.

Против воли порой…

Многие негодуют – каллиграфий, похоже, ждали, на бумаге на ароматной. Иные пеняют на негатив. Толкуют «жесть! » и жаждут приколов – неистово, ненасытно. А по‑ мне, так забавно: отрешился, бесстрастный, и смотришь, как утверждаются – кто во что…

12 3 4 Следующая ⇒