Глава девятнадцатая

Вторые сутки полк, усиленный артиллерией и танками, был в движении. Колонны машин мчались по степи, преследуя изрядно потрепанные во встречном «бою» подразделения «противника». Встревоженная гусеницами и колесами пыль поднималась до самого неба. Сквозь ее густую коричневую завесу диск солнца казался бледно-желтым, а зеленые травы близ дорог превращались в сизые.

На коротких остановках шоферы и механики-водители еле успевали осматривать машины и докладывать о их исправности командирам. Солдаты, обняв карабины и автоматы, дремали прямо на бронетранспортерах, склонив головы на плечи друг другу.

Комбаты управляли войсками на ходу. По радио принимали донесения из рот, получали от разведки новые сведения о «противнике». По радио отдавали свои приказы. И послушные их голосу колонны поворачивали, перестраивали боевые порядки и снова устремлялись вперед, преодолевая холмы, балки, речки. По степи разносился железный лязг тяжелых гусениц, гул моторов, и всюду вихрились новые тучи коричневой пыли.

От посредников поступали «вводные» о налетах авиации. Боевые колонны немедленно рассредоточивались и увеличивали скорость. Солдаты, не выпуская из рук оружия, надевали противогазы, кутались в накидки.

Если же вдруг «противник» на фланге переходил в контратаку, танки и бронетранспортеры быстро меняли направление, развертывались и вступали во встречный бой. На помощь передовым подразделениям мощные тягачи срочно подтягивали артиллерию.

На исходе вторых суток Мельников получил приказ остановить батальон и закрепиться на берегу небольшой речки между казахским аулом и Соленым озером, издали похожим на серебряную подкову. Впереди, километрах в трех, виднелась высота. Зеленая с боков и с желтой песчаной лысиной на макушке, она походила на старую боярскую шапку. На ее обратных скатах, как доносила авиаразведка, «противник» готовил силы для контратаки. Вечерело. Солнце одним краем уже плавило дальние холмы и перелески.

Остановив машину в лощине под кустами жесткого карагача, комбат вместе со Степшиным поднялся на бугор, чтобы лучше осмотреть местность. От усталости покачивался из стороны в сторону. В голове от долгой дорожной тряски и частых разговоров по радио стоял шум. Но все это было привычным. Мельников старался бодриться, не показывать своей утомленности подчиненным.

На бугре он развернул карту, посмотрел на нее, потом окинул взглядом местность, повернулся к Степшину.

— Знаете, майор, не нравится мне эта задержка.

— Мне тоже, — сказал Степшин, недовольно вытягивая свои тонкие губы. — «Противник» передышку получает.

— В том-то и дело.

— А чем, интересно, вызван приказ на остановку, товарищ подполковник?

Мельников задумался:

— Кто знает? Может, отставанием левого соседа. Ведь Жогин раза три приказывал из-за этого замедлять наступление.

— Возможно, — согласился Степшин.

Тем, временем солнце опустилось за горизонт. Разлившийся на полстепи закат бросил на холмы красноватые отблески. Озерная вода покрылась легкой позолотой. Освежающим ветерком потянуло в лицо Мельникову. Он свернул и убрал в планшет карту, живо поднял на Степшина беспокойные глаза, торопливо сказал ему:

— Вот что, майор. Поезжайте к Буянову и посмотрите, как он обеспечивает оборону фланга. Боюсь я, что Соболь не приведет свой батальон к полуночи.

— Слушаюсь, — ответил Степшин и, немного подумав, спросил: — Может, следует задержаться там?

— Да, да, — сказал комбат, — будьте пока в роте. Обратите внимание на расстановку противотанковых средств. Держите со мной связь.

Из-за холма вынырнул «газик» Жогина. Поправив пояс и кивнув заместителю, чтобы ехал, Мельников пошел навстречу машине. Полковник вылез из кабины красный, с гибким красноталовым хлыстиком в руке. Не дослушав рапорта комбата, он грозно ударил хлыстиком по серому от пыли сапогу.

— Вы почему не выполняете моего приказа? Вам ясно было сказано: замедлить движение.

— Да, ясно, — смело ответил Мельников. — Мы шли на замедленных скоростях, товарищ полковник. Последние тридцать километров…

— Что тридцать! На каких замедленных! — бледнея от злобы, кричал Жогин. — Вы мне учения хотите сорвать? Я заставлю вас подчиняться приказам!

Но чем больше он злился, тем сильнее давала о себе знать усталость. Одышка предательски разрывала голос, хватала слова, задерживала их в горле. Впервые Мельников видел Жогина таким. Неожиданно у него появилось к нему чувство жалости. Он решил хоть немного успокоить его, объяснить, что слишком большое замедление в движении войск было невозможным.

— Разрешите доложить, товарищ полковник?

— Что доложить? — спросил Жогин, немного остыв.

— Я хочу сказать, — начал Мельников, — что последние тридцать километров наши машины шли только на низких скоростях. Это подтвердит каждый водитель. Мы даже начали отставать от «противника». А ведь если бы «противнику» удалось оторваться от наших частей на большое расстояние, он получил бы возможность применить ядерное оружие.

— Правильно, получил бы, — махнул хлыстиком Жогин. — Но вы же без соседа увязнете здесь. Понимаете это или нет?

— Понимаю, — ответил Мельников и больше ничего не успел сказать. Подъехал командир дивизии. Он спокойно вышел из машины. Выслушав рапорт Жогина, спросил:

— Что, полковник, потеряли батальон? В самый ответственный момент кулак разжали. Как же теперь драться-то будем?

— Подтянем, товарищ генерал.

— Когда?

— Надеюсь, через час.

— Не знаю, как это вам удастся. — Павлов снял фуражку и вытер ладонью пот со лба. — Подполковник Соболь еще за тридевять земель. Ожидать его с открытым флангом — дело невеселое. Ну, а что касается вашего батальона, — он повернулся к Мельникову, — я доволен. В современных условиях так и надо наступать: мобильно, стремительно. Главное, не давать передышки «противнику».

Мельников повеселел, но в разговор не вступил. Неудобно было говорить о собственных делах, да еще после упреков полковника. А Павлов продолжал хвалить:

— Что хорошо, то хорошо. Один водитель устал — другой в запасе, другой устал — третий имеется. Правильно. А вот у Соболя не то. — Комдив поморщился и покачал головой. — Там старинка-матушка верховодит.

«Это факт, — подумал Мельников, жадно ловя каждое слово генерала. — Я-то знаю, где корни этой старинки».

Павлов пристально посмотрел на комбата и вдруг спросил:

— А теперь что думаете? «Противник»-то силы накапливает. К утру может ударить. Ждать будем?

— Ждать нельзя, товарищ генерал. — Мельников повернулся к высоте, вершина которой еще плавилась в огне заката. — Брать надо ночью. Если не возьмем, засесть можем.

— Верное решение, — сказал Павлов. — А я думал, вы отдыха запросите.

Григоренко ехал в одной машине с Соболем. Усталый, серый от пыли, он смотрел на багряную полоску неба и досадовал, что день уже угасает, а приказ командира полка «догнать первый батальон» не выполнен.

Более трех часов прошло с того момента, как замполит встретил отставшие колонны. За это время он сделал все возможное: разъяснил людям опасность создавшегося положения, добился, чтобы во всех ротах агитаторы провели беседы об ответственности за выполнение задачи, выпустили боевые листки, перед каждым водителем бронетранспортера написали:

«Напрягай силы, не снижай скорость».

Теперь, покачиваясь в машине, он думал, нельзя ли перед наступлением ночи еще чем-нибудь ободрить водителей? Ведь впереди еще столько трудностей.

Мысли его прервал настойчивый писк рации. Соболь натянул на голову шлемофон, послушал и вдруг заволновался:

— Ну вот, новость. Командир полка грозит отстранить меня от должности. А за что?

Он отбросил сгоряча карту и минуты две сидел в глубокой задумчивости. Потом повернул к Григоренко свое длинное красное лицо, сказал со злостью:

— Видите, что получается. Мельников сломал боевой порядок, а другие за него отвечать должны.

— Но ведь отстали-то вы, а не Мельников, — заметил Григоренко.

— Чепуха, — махнул рукой Соболь. — Мы движемся, как позволяет местность.

— А Мельников, по-вашему, на крыльях летит?

И тут, как нарочно, впереди, в низине, завязли сразу два бронетранспортера. Заметив их, Соболь на ходу приоткрыл дверцу и резко вытянул руку.

— Вон, полюбуйтесь, товарищ подполковник. На таких дорогах поневоле отстанешь.

Подъехав ближе, он выскочил из кабины, крикнул что-то сидевшим на бронетранспортерах людям и прямо в обмундировании метнулся в воду. Увлеченные примером комбата, солдаты мгновенно спрыгнули со своих мест и уперлись руками в борта.

Бронетранспортер, стоявший на самой середине лимана, подался вперед и, словно низкий тупоносый катер, поплыл к берегу.

Зато другую машину сдвинуть с места не удавалось. Долго ходил вокруг нее разгоряченный Соболь. Он ругал водителя и солдат, сам упирался плечом в забрызганную желтой водой броню.

Тем временем Григоренко связался по радио с начальником штаба и сообщил ему, что нужна помощь. Вскоре к лиману подошел артиллерийский тягач.

Соболь вышел на берег мокрый, с грязным лицом, но все еще охваченный какой-то буйной решимостью. Казалось, будь он сейчас в настоящем бою, бросился бы не только в воду, а под любой огонь противника.

Григоренко глядел на Соболя с удивлением. Не замечал он раньше таких порывов в его характере.

— Но лезть в воду все же не стоило, — сказал он после небольшого раздумья и многозначительно покрутил кончик уса. Комбат вскинул голову.

— Почему не стоило?

— Один тягач все бы сделал.

— Тягач?.. — Соболь осекся и, чтобы скрыть неловкость, крикнул водителю: — Поехали!

Часом позже, когда темнота уже затопила все холмы и балки, стерла дороги, из головы колонны сообщили: водитель бронетранспортера ефрейтор Шульгин помог товарищу провести машину по очень опасному месту. Соболь записал фамилию ефрейтора в блокнот.

— А может, следует отметить приказом? — подсказал Григоренко.

— Зачем? — удивился комбат. — Был бы факт веский…

Григоренко задумался. Поступок ефрейтора, конечно, не героический. В другой обстановке, пожалуй, и командир роты не сообщил бы о нем комбату. Все это верно. Однако сейчас, когда усталые водители напрягали последние силы, инициатива ефрейтора Шульгина приобретала иной характер.

«А главное, — подумал Григоренко, — приказ наверняка подбодрил бы всех водителей, заставил их держать равнение на Шульгина». И он снова заговорил о ефрейторе с комбатом.

— Не могу, — замотал тот головой. — Сами посудите. Командир полка пригрозил отстранить меня от должности, а я начну благодарственные приказы объявлять.

— Но вы еще не отстранены.

— Да… и все же… — Соболь хлопнул рукой по колену и скривил губы, словно поперхнулся словом.

Григоренко помолчал, достал из планшетки тетрадь и, присвечивая карманным фонариком, вывел карандашом: «Приказ».

Ефрейтора Шульгина он знал хорошо. Это был старательный, умный солдат. В прошлом году на одном из комсомольских собраний он призвал товарищей в свободное время изучить все ротное оружие. Его призыв облетел многие воинские части. Вспомнил замполит и то, что два месяца назад при проверке техники бронетранспортер Шульгина оказался в самом лучшем состоянии.

Написав последнюю строчку, Григоренко: вырвал листок из тетради и протянул Соболю.

— Вот, посмотрите. Если не подпишете, я попрошу это сделать командира полка.

Соболь долго разглядывал написанное, не зная, как ему быть, затем резко повернулся к радисту, сказал в сердцах:

— Передайте во все подразделения!

Рота старшего лейтенанта Крайнова окопалась неподалеку от Соленого озера и ждала сигнала. Подступала ночь, тихая, душная. В воздухе все еще пахло пылью, и звезды над степью горели тусклым желтоватым светом.

Капитан Нечаев, с трудом передвигая усталые ноги, медленно шел вдоль чуть приметных в темноте огневых позиций. Старый татарник цеплялся за полы гимнастерки, больно впивался в тело. Осторожно раздвигая сухие игольчатые ветви, замполит прислушивался к глуховатому говору солдат. Его волновал предстоящий «бой», в котором по замыслу комбата второй роте отводилось особое место. Потому-то и он, Нечаев, был сейчас именно здесь, а не в другом подразделении.

Миновав небольшую ложбину, капитан поднялся на бугор к позициям пулеметчиков. До него донесся чей-то громкий басок. Послушав, он узнал голос Груздева. Подошел ближе. Ефрейтор сидел в окопе в окружении товарищей и, прикрывая плащ-накидкой карманный фонарик, выразительно читал:

— «Первым делом, шлем вам самый что ни на есть душевный привет из нашего целинного совхоза. Вот уже год, как мы несем здесь гражданскую вахту. Иногда бывает чертовски трудно, но мы не показываем виду, держимся, как подобает бывшим армейцам. Каждый новый рубеж закрепляем так же быстро и прочно, как закрепляли на учениях».

— Правильно!.. — послышались восторженные голоса. — Знай наших!

У Нечаева часто забилось сердце. Взглянув на светящийся циферблат часов, он подумал, что сейчас уже во всех окопах агитаторы приступили к чтению этого размноженного на пишущей машинке письма. Как все-таки хорошо, что пришла ему в голову мысль читать не перед выездом на учения, когда письмо было получено, а непосредственно на учениях, в самый решающий момент.

А Груздев продолжал:

— «Еще сообщаем вам, дорогие однополчане, что весенний сев закончили успешно, в пять дней. Виды на урожай вроде неплохие. Жалко, нет дождей. Когда же наконец наведем порядок в небесной канцелярии? Некоторые у нас утверждают, что раз с атомом справились, значит, и дождевой вопрос решить можно. Главное, поднажали бы на это дело наши ученые…»

— Это точно! — воскликнул кто-то из солдат. Другие, сразу же одернули его:

— Обожди, не мешай!

Груздев сделал небольшую паузу и стал читать дальше:

— «Сейчас мы готовимся к уборке. Машины в полном боевом порядке. Обещаем не подкачать. А как дела у вас? Наверное, марши, атаки, штурмы. Все понятно. Хотим только знать, на каком счету у командования родной наш батальон? Будем рады, если марку держите высоко. Ведь сейчас такая международная обстановка, что слабинку допускать никак невозможно. С горячим приветом рядовые запаса: Николай Самохин, Федор Синельников, Салават Хафизов, Савва Рябчиков».

Едва Груздев кончил читать, как послышались оживленные голоса:

— Пиши ответ!

— Правильно… Пусть знают, что мы тоже не лыком шиты!..

— А я думаю, с ответом надо подождать, — серьезно сказал ефрейтор и выпрямился так, что голова его показалась над бруствером. — Напишем, товарищи, после учений.

— Почему после?

— Тогда виднее будет, кто чего стоит.

— Значит, не веришь, да?

— Не в этом дело.

— Ну и пиши. А за нас не волнуйся. Каждый себя знает.

Нечаев сделал несколько шагов и спрыгнул в окоп. Солдаты встрепенулись.

— Что, — спросил он, — не заметили, как свалился на головы? Где же ваша бдительность?

— Увлеклись малость, — виновато проговорил Груздев.

— Плохо, — заметил Нечаев. — Этак «противник» может вас, как сонных перепелов… Даже выстрела не сделаете… Ну, а с предложением ефрейтора я согласен. Лучше подождать с ответом. Сейчас мы начнем наступать. Рота должна совершить обходный маневр. Задача нелегкая. Сил потребуется много. Пусть каждый покажет, на что способен. Отличимся, — значит, будет что написать целинникам. Согласны?

— Согласны! — словно одним голосом ответили пулеметчики.

— Вот хорошо, действуйте, — одобрил Нечаев и, выбравшись из окопа, зашагал дальше, к соседним позициям.

Темнота дрогнула, наполнилась вздохами моторов и лязгом тяжелого металла. Черно-синюю высоту вспороли мигающие звездочки ракет. Началось наступление.

Сидя в машине, Мельников водил красным карандашом по карте, вызывал:

— «Пальма»! «Пальма»! — Ему хотелось, чтобы подразделения двигались строго по намеченному плану и не отставали друг от друга. А из наушников доносилось: «Пальму» контратаковали танки. «Ветла» попала на минное поле. Движение задержано».

Отдавая распоряжения, комбат покусывал губы: «Почему молчит вторая? Неужели маневр не удастся? » На лице выступили капли пота. Подполковник смахнул их ладонью, подумал: «Главное, не потерять время, не дать «противнику» разгадать наш замысел». И снова полетело по радио:

— «Береза»! «Береза»!

В наушниках пробился слабый голос Крайнова. Старший лейтенант доложил, что находится в полукилометре от пункта «Б», что продвигаться вперед мешает артиллерийская батарея и что потеряно уже два танка, бронетранспортер и две пушки.

Подполковник взглянул на карту. Положение роты было нелегким. Батарея «противника» стояла на самом узком участке между озерами и прямой наводкой вела огонь по наступающим. Озера сковывали действия роты, мешали ей маневрировать. Но вместе с тем они и благоприятствовали роте: предохраняли ее от фланговых ударов. Это подбадривало Мельникова. У него была сейчас одна мысль: быстрее подавить батарею и вывести роту к намеченному пункту. Как хорошо, что он своевременно распорядился подтянуть туда еще три танка. Теперь можно попытаться захватить батарею танковым десантом. Комбат поднес к губам микрофон:

— «Металл»! «Металл»! «Кремень» слушает. Перехожу на прием.

И постепенно перед ним возникла картина «боя». Вот вышли танки на исходную позицию. В темноте на ощупь солдаты взбираются на броню, прижимаются к покрытому пылью разогретому металлу. Вот уже подана команда «вперед», и танки, развивая скорость, устремляются в темноту навстречу ярким огненным вспышкам. Пусть это не настоящие выстрелы, а только взрывы учебных пакетов, но действовать все должны, как в бою. И он, Мельников, обязан видеть настоящий бой. Сейчас десантники на ходу спрыгивают с машин и, развернувшись, бегут в атаку. Сумеют ли они быстро выполнить свою задачу? Не приготовил ли «противник» им какого-нибудь «сюрприза»?

Беспокойные мысли лезут и лезут в голову. Но их перебивает бодрый голос Крайнова: «Пункт «Б» достигнут».

Взгляд Мельникова снова побежал по карте. Вот он, пункт «Б» — перекресток дорог за высотой. «Молодец Крайнов, постарался. А теперь, — подумал комбат, — надо повернуть роту назад и ударить с тыла. Удобный момент: «противник» втянулся в «бой» на обоих флангах батальона».

Бегут минуты: десять, двадцать, тридцать. Опять умолкла вторая. Пора бы отозваться, сообщить, как развертывается наступление. Мельников приоткрыл дверцу машины, посмотрел в темноту, туда, где должна быть высота. И вдруг над ее гребнем повисли три ярких красных шнурка — ракеты Крайнова. Значит, задача решена. Точно многопудовый груз упал с плеч комбата. И только теперь он почувствовал, как болит у него спина, гудят натруженные ноги.

Отдав ротам приказ продолжать наступление, Мельников кивнул Джабаеву:

— Вперед!

Шофер выключил в кабине лампочку, поднял шторы и, потирая кулаком глаза, долго всматривался в темноту. После света ночь казалась совершенно непроницаемой, Джабаев нервничал:

— Машина слепая, шофер слепой. Как ехать, товарищ подполковник?

— Подождите, приглядитесь немного, — сказал Мельников и на минуту закрыл глаза. Из желтого тумана выплыло лицо Наташи, строгое, без улыбки. Точно такое, каким оно было после нелепой истории с пропуском Ольги Борисовны. «Интересно, как у Нечаева с Ольгой? Хорошая пара. Кстати, где сейчас Нечаев? Почему молчит? Перед наступлением на высоту он был у Крайнова». И опять все вытеснило лицо Наташи с родинкой над верхней губой.

Машину резко подбросило. Мельников открыл глаза. Джабаев, тяжело сопя, выруливал на еле приметную полосу дороги.

Впереди на фоне звездного неба ракеты казались далекими метеорами. Там роты перестраивали свои боевые порядки. И колонны бронированных машин, послушные голосу комбата, снова брали курс на преследование «противника».

* * *

Штаб полка остановился в небольшой рощице. Не успел Жогин вытереть платком запыленное лицо, подбежал Шатров и доложил, что Мельников просит разрешения занять высоту на участке левого соседа.

— Что-о-о? — крикнул полковник, и серое припухшее лицо его сделалось багровым. — Еще недоставало этому Мельникову забраться в чужой огород, распылить свои силы, сковать действия Соболя. Очень красиво получается!

Майор попытался объяснить:

— Обстановка серьезная, товарищ полковник. К высоте «противник» подтягивает танки. Он может…

— Знаю, какая обстановка!

— Но ведь Соболь опаздывает, — продолжал Шатров. — А всякое промедление…

— Знаю, — сурово повторил Жогин. — Я сам поговорю с Мельниковым.

Он засунул грязный платок в карман, подошел к машине и, втиснувшись всем грузным корпусом в кабину, приказал радисту:

— Вызывайте «Реку»!

Солдат с детским лицом беспокойно заморгал черными глазами. Пальцы его с привычной быстротой забегали по панели радиостанции: — «Река»!.. «Река»!.. — звал он громко и настойчиво.

Жогин терпеливо ждал, хотя все в нем кипело. Не мог он спокойно относиться к вольностям Мельникова. «Вчера одно, сегодня другое, — возмущался полковник. — Это черт знает что такое».

— «Река»!.. «Река»!.. — продолжал звать радист.

— Ну что? — спросил Жогин.

— Не отвечает, товарищ полковник. Помехи сильные. Забивают.

— Вы бросьте на помехи ссылаться.

Лицо радиста вспотело. На висках вздулись синие жилы.

— Не отвечает, — повторил он и вытер лицо рукавом. — Ладно, вызывайте «Волну».

Через минуту радист протянул Жогину микрофон:

— Пожалуйста, товарищ полковник. Сам комбат слушает.

Жогин поднес к губам микрофон и заговорил таким резким голосом, что солдат испуганно втянул голову в плечи.

Полковник требовал от Соболя немедленного выхода к высоте. В противном случае обещал принять самые категорические меры.

Когда полковник выбрался из машины, пот с него тек ручьями. На лбу и щеках обозначились грязные полосы. Тяжело отдуваясь, он сказал Шатрову:

— Не отвечает Мельников. Надо разобраться. Поняли?

— Понял, товарищ полковник.

Солнце поднималось все выше. Воздух быстро нагревался. Наступала духота. «Хорошо бы немного освежиться», — подумал Жогин и вспомнил, что в машине лежит фляга с водой. Он сбросил гимнастерку и попросил шофера полить из фляги прямо на спину. Поеживаясь, полковник густо намылил руки, лицо; шею. В этот момент к нему вторично подошел начальник штаба, сообщил:

— Высота занята.

— Кем занята? — спросил Жогин, не разгибая спины.

— Мельников доложил, товарищ полковник.

— Это черт знает что! — крикнул Жогин и тряхнул головой. Мыльные брызги полетели во все стороны. — А почему радиостанция не отвечала, разобрались?

— Была неисправна, товарищ полковник.

— Неправда! Обман! Очковтирательство! За это он мне ответит. — Жогин выхватил у шофера полотенце, вытер лицо и, надев гимнастерку, скомандовал: — Поехали!

В километре от высоты Жогин встретил Павлова. Генерал стоял возле своей машины и о чем-то говорил с Григоренко. Оба сладко щурились под солнцем. Замполит даже подкручивал кончик уса от удовольствия.

«Интересно, чему это они радуются? » — подумал Жогин, поправляя на ходу наплечные ремни и фуражку. Павлов протянул ему руку, сказал торжественно:

— Поздравляю, полковник, с успехом. Признаться, не ожидал. Думал: заклиню я ваше наступление. А Мельников перехитрил. И главное, без долгих раздумий, с ходу. Разумно, ничего не скажешь.

— А я хочу сказать, товарищ генерал…

И Жогин доложил о том, как в самый ответственный момент Мельников более чем на полчаса выключил свою радиостанцию.

— Неужели? — удивился Павлов.

— Точно, товарищ генерал, я сам вызывал его.

— Странно. Может, неисправность какая?

— Нет, нет, — замотал головой Жогин. — Тут явный обман.

Григоренко с тревогой слушал командира полка. Потом увидел неподалеку Шатрова с биноклем в руках, заспешил к нему.

— Скажите, Валентин Федорович, что у Мельникова с радиостанцией?

Шатров опустил бинокль. Расширившиеся глаза его налились яростью.

— Знаете, Петр Сергеевич, — сказал он сдержанно, но решительным голосом, — не в радиостанции тут дело. Все гораздо сложнее.

Глава девятнадцатая

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 17 181920 21 22 Следующая ⇒