(Бирюк) Дмитрий Петров 3 страница

- Вот я напилась так напилась, - хохотала она. - Совершенно пьяна. Ка-а-кой обе-ед нам пода-авали, - запела она. - Уж я пила-а, пила-а... Пи-ила-а... Пойду, господа, спать, голова кружится... Витенька, - подойдя к Виктору, шепнула она, - вы просто прелесть... Плохо только то, что вы за дамами не умеете ухаживать, - ударив его по руке, засмеялась она. - Но я вас научу.

Виктор снова покраснел и посмотрел на Марину. Девушка сидела, опустив голову, вся пунцовая от смущения. Ей было стыдно за сестру.

- Ну, хорошо, - сказала Вера, - я пошла. Марина, укладывай гостей. Виктору постели здесь, на диване, а Прохор пусть ложится в той комнате. Адье! - помахала она рукой и исчезла за дверью.

После ее ухода Прохор сидел недолго.

- Пойду и я спать, - сказал он, вставая. - Голова тоже кружится. Да и устал я в дороге.

Марина вышла ему постелить. Скоро она вернулась.

- Вы тоже, наверное, хотите спать? - спросила она у Виктора. - Я вам сейчас постелю.

- Нет, мне еще не хочется спать, - проговорил он. - Посидите со мной немного, Марина.

Вошла кухарка Марфа, пожилая женщина, стала убирать со стола посуду.

Виктор и Марина долго сидели молча, наблюдая за проворными движениями Марфы. Когда она закончила уборку и ушла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь, Марина прошептала:

- Пожалуйста, не обижайтесь на Веру... Она всегда какая-то странная... А так она вообще хорошая, добрая...

- За что же я на нее буду обижаться?

- Да вот за ее поведение, - тихо сказала Марина. - Часто мне за нее бывает стыдно... Мне кажется, - запнулась девушка, - она недостаточно любит Костю... Может быть, потому, что он намного старше ее... И еще потому, что у них нет детей...

- Сколько же лет Вере Сергеевне?

- Двадцать четыре, а Константину Васильевичу - тридцать шесть.

- Разница невелика, - сказал Виктор. - Муж всегда должен быть старше жены лет на восемь-десять.

- Разве это правило?

- Нет. Это мое мнение.

Они помолчали.

- А мне кажется, когда муж и жена ровесники, то это лучше, произнесла она. - Это как-то их уравнивает.

- Могут быть, конечно, и ровесники, - улыбнулся Виктор. - Все зависит от любви супругов.

Было уже поздно, но улица жила бурной жизнью. Слышался людской говор, взрывы молодого смеха. Громко процокали подковы промчавшейся по мостовой лошади. Взвизгнула гармоника. Пьяный голос разухабисто запел:

Получил получку я,

Веселись, душа моя!

Веселись, душа и тело,

Вся получка пролетела,

Денег нету ни гроша,

А кухарка - хороша!..

- Вы опять пойдете на фронт? - спросила Марина.

- А как же? Конечно.

- Это страшно! Очень страшно... Сколько крови льется... Говорят вот, что революция совершилась без крови. Но разве она уже совершилась?.. Мне думается, что она только началась. У Константина Васильевича часто собираются офицеры, послушали б, какие они дикие вещи говорят. Ужас!.. Слишком уж много в людях противоречий. И разве легко эти противоречия примирить? Ой, как трудно! Возьмите нашу гимназию. Казалось бы, какие могут быть противоречия в этом маленьком мирке? Казалось бы, что понимают девчонки? Какие могут быть у них раздоры?.. Но Посмотрите, что делается: все они разбились по группкам. У дочек фабрикантов и купцов - свои интересы, своя обособленная каста, доступ в которую другим запрещен. У дочек офицеров и дворян - своя группа, у богатых крестьянок - своя. Ну и понятно, у девушек, отцы которых простые люди - рабочие и ремесленники, своя... И посмотрели б, как они друг друга ненавидят. Я уже не говорю о преподавателях...

Марина помолчала, потом снова стала говорить:

- До революции я никогда не слышала ни о каких партиях... Понятия не имела, что люди разделяются на политические группы. А теперь вот узнала. Оказывается, есть какие-то кадеты, эсеры, меньшевики, трудовики, октябристы, большевики и многие другие. Все добиваются своих целей, все кричат, что их программа самая лучшая... Как тошно на все это смотреть!.. Почему люди делятся на партии, почему они враждуют между собой? Разве нельзя всем мирно и покойно жить?.. Простите, пожалуйста, я еще глупая девчонка и говорю вам глупости. Только прошу вас, ради бога, - взглянула она на него своими чудесными глазами, - не смейтесь надо мной... Я никому не высказывала своих мыслей, только вам почему-то...

- Зачем же, Марина, я над вами буду смеяться? - проговорил мягко Виктор. - Я ведь и сам еще плохо разбираюсь во всех этих событиях, а тем более в партиях... Все, что сейчас делается, мне смутно представляется. Раньше мне казалось: партия - это вся наша русская нация, вся страна, которую я очень люблю... Я стремился самоотверженно защищать свою родину. Это, конечно, я готов и сейчас снова сделать... И вот, когда я побыл около двух лет на позициях да послушал, что говорят солдаты - русские труженики, рабочие и крестьяне, то многое узнал и понял... Все несчастье нашего народа, Марина, было в проклятом царизме. И когда царя сбросили с престола, то я видел радость народную, я видел, как ликовал народ. И я вместе со всеми испытал эту радость...

И, вспомнив о чем-то, он засмеялся:

- По поводу моей радости меня даже чуть казаки не избили.

- Как же это случилось? - улыбнулась Марина. - Расскажите.

Он, смягчая обстоятельства, с юмором рассказал ей о том, что с ним произошло в станице в день его приезда из Петрограда.

В глазах Марины отразилось беспокойство:

- Но ведь они могли бы вас и убить?

- Нет, - возразил он, - фронтовики б не допустили.

Помолчав, она сказала:

- Выходит, что вы - революционер. Человек, пострадавший за революцию.

Они разговаривали еще часа два. Потом она встала.

- Уже поздно. Я вам сейчас постелю.

Постелив ему и пожелав спокойной ночи, она ушла.

Виктор долго не мог заснуть. Улыбаясь, он думал о Марине. Девушка очень понравилась. В темноте ему мерещились ее милые грустные большие глаза. В ушах до сих пор звучал ее грудной тихий голосок.

- Какая милая девушка! - прошептал он, засыпая.

На берегу Дона в древнем, прославленном историческом городке Азове каменные, добротно поставленные рыбные заводы и склады принадлежали предприимчивому коммерсанту, прасолу Бакшину Сергею Никодимовичу.

Низенький, лет шестидесяти, упитанный, с внушительным брюшком, подвижный и верткий, Сергей Никодимович по натуре своей был очень энергичным человеком. Вести свое дело он умел. Особенно хорошо процветало оно во время войны с Германией. Он заключил выгодную сделку с военным интендантством на поставку просоленной рыбы для армии, сражавшейся с турками.

Жил Сергей Никодимович, на бога не роптал. Дом у него был полная чаша - всего вдосталь. Семья небольшая: жена, Варвара Ефимовна, под стать мужу, маленькая, суетливая, хлопотливая женщина, да две дочери - старшая Вера и младшая Марина. Отец и мать души в них не чаяли.

Жизнь Бакшиных текла размеренно, тихо и покойно.

С рассветом Сергей Никодимович уже был на ногах. Наскоро позавтракав, он торопливо отправлялся на предприятия, где ничто без его хозяйского глаза не могло обойтись. В шуме, гвалте, вечной суматохе он пропадал там допоздна...

Иногда Варвара Ефимовна посылала за ним детей. Когда беленькие, чистенькие, хорошенькие девочки появлялись на промыслах, их оглушал трудовой шум...

При виде нарядных хозяйских девочек все здесь, на промыслах, смолкало. Затихала грубая рыбацкая брань.

Сергей Никодимович, преисполняясь гордостью за своих детей, польщенно умилялся, становился добрей к рабочим.

Вера была старше Марины на семь лет и уже училась в местной женской гимназии, когда Марина только поступила в первый класс.

Окончив гимназию, Вера почувствовала себя совсем взрослой. Ей стало тягостно жить в родительском доме, захотелось быть независимой, свободной. Она задумала вырваться из дома отца и поехать в какой-нибудь большой город, взглянуть на не виданный ею еще мир, посмотреть людей.

Она была красивая девушка. Как только Вера окончила гимназию, ей посыпалось много предложений от женихов почтенных и богатых, но она отказывала всем. Ее не прельщала жизнь в маленьком провинциальном городке с мужем, вечно возящимся с рыбой, пропахшим рыбьим жиром.

Нет! Она мечтала о другом. Ей грезилась шумная, широкая жизнь в роскоши, славе. Начитавшись бульварных романов о такой привлекательной, веселой жизни, она думала, что с ее красивой внешностью этого достичь не так трудно. Стоит ей только показаться в большом городе, как сейчас же появятся богатые поклонники. А тогда только выбирай какого-нибудь осла с обширными карманами...

Но мечты - это одно, другое дело - действительность. Для того, чтобы получить от родителей разрешение на выезд из дому, нужен предлог... А какой?! Разве ж его найдешь так сразу. Мучительно ломала она голову над тем, чтобы придумать что-нибудь.

Так, мечтая и томясь, Вера прожила дома еще три года... Убедившись, что мечтами да думами она делу не поможет, а между тем годы бегут (ей пошло уже за двадцать), она, наконец, решила действовать.

Прослышав, что в Ростове существуют курсы стенографии, Вера надумала поступить на эти курсы.

Сколько ни отговаривали ее родители от этой затеи, ничего не могли поделать. Она настояла на своем. Поехал Сергей Никодимович в Ростов и нанял дочери комнату.

Занятия по стенографии Веру не увлекли. Все это ей быстро надоело. Зато жизнь в большом городе ее захватила. Столько здесь было шикарных женщин, красивых, элегантных мужчин!..

Вера обратила на себя внимание. У нее появилось много знакомых, главным образом из среды молодого офицерства. Посещение ресторанов, кафешантанов и других увеселительных заведений стало для нее необходимостью.

Однажды во время очередной пирушки в ресторане " Ампир" в компании офицеров и курсисток ее познакомили с Константином. Вначале этот смуглолицый, уже сравнительно пожилой офицер Вере не понравился, она даже не обратила на него внимания. Но зато Константин сразу же оценил эту красивую девушку и начал за ней ухаживать... После нескольких встреч Константин сделал Вере предложение. Она согласилась...

Живя в Ростове с молодой женой, Константин целыми днями пропадал в сотне. Вера была предоставлена сама себе. Что она днями делала дома, Константину было неизвестно. Прислугу же и денщика он считал ниже своего достоинства расспрашивать о жене. По натуре своей Константин хотя и не был особенно ревнив, но все же стал подозревать ее в том, что она в его отсутствие не совсем-то уже томится от скуки.

Под предлогом, чтобы его Вера не скучала, Константин упросил тестя перевести из Азовской гимназии в Ростовскую Марину. Марина к тому времени уже заканчивала гимназию, и ей было безразлично, где она ее закончит - в Азове или Ростове. Она согласилась поехать жить к Вере.

У сестры и произошла ее встреча с Виктором...

Прохор слез на маленькой полуразрушенной станции вблизи фронта. Здесь где-то, недалеко от этой затерянной в лесах станции, стоял Атаманский полк.

Лил мелкий едкий дождь. Кругом хмуро, неприветливо. На улицах станционного поселка стояли непролазные лужи. Угрюмые сосны глухо шумели.

Прохор пошел искать военного коменданта, чтобы точнее справиться у него о местоположении полка.

- Ермаков! - услышал он удивленный голос. - Никак, ты, а?

Оглянувшись, Прохор увидел шедшего по платформе чубатого казака в брезентовом плаще. Прохор обрадовался. Это был вахмистр его сотни.

- Здравствуй, Востропятов! Вот хорошо, что ты мне повстречался. А я было шел к коменданту узнать про полк.

- Полк наш недалеко, - сказал вахмистр. - Сейчас поедем, подвезу тебя... С прибытьем! - подал руку вахмистр.

- Спасибо! Что у вас тут нового? - спросил Прохор.

- Да так особенного будто ничего нет, - ответил вахмистр. - Крюкина Ивана в разведке убили, а Чекунова Игната тяжело ранили. В госпиталь отправили.

- Жалко Крюкина. Казак хороший был.

- Да, казак неплохой был, - согласился вахмистр. - Чуть не забыл. Есть для тебя новость. Ты теперь наше начальство. Выбрали тебя членом полкового комитета.

- Вот как! - удивился Прохор. - Как же это, заглазно-то?

- А что ж тут такого. Все ведь тебя знают. Говорят, казак неплохой.

- Как смотрят казаки на отречение царя? - спросил Прохор. - Как относятся к Временному правительству?

- О царе не плачут, - усмехнулся Востропятов. - А что касаемо Временного правительства, то не особо ему радуются. Вроде опять те же капиталисты да буржуи к власти пришли. Нашему брату от этого не легче... А как у нас на Дону? Как приняли весть о царе? Небось, старики жалкуют? Слезы проливают?

- Это ты правду сказал, - мрачно усмехнулся Прохор. - Жалкуют старики о царе. Чуть моего двоюродного брата не убили, когда он против царя стал говорить. А отец меня из дому выгнал за то, что за брата заступился да наганом старикам пригрозил...

- Вот старые дураки, - покачал головой Востропятов. - С ума посошли. Когда война закончится да мы с фронта домой придем, они нам житья не дадут... Истинный господь, не дадут! Потому как придем мы совсем с другими мыслями и настроениями, чем у них. Ну ты, Ермаков, пойди-ка пока от дождя в вокзал, подожди меня... Я тут овес для сотни получаю. Как управлюсь, так поедем. Я тебе скажу...

- Подожди! - остановил его Прохор. - Как мой конь? Жив-здоров?

- А что ему подеется? Стоит, ждет хозяина. Гладкий, черт, стал. Раскормили его. Я иной раз его проезжаю.

- Спасибо!

В небольшой комнате для пассажиров, куда вошел Прохор от дождя, было полно солдат с вещевыми мешками за спинами, с подвешенными к поясам котелками и кружками. Кто сидел на скамьях или прямо на грязном полу, кто спал на полу, положив под голову вещевой мешок. Но большинство, разбившись на группы, вели оживленные беседы. Как и всюду, где только пришлось проезжать Прохору по необъятной своей стране, здесь также он увидел красные бантики на грязных солдатских шинелях.

Несмотря на предостерегающие таблички, развешенные на стенах, " Курить строго воспрещается", - от облаков зеленого махорочного дыма трудно было рассмотреть потолок.

Положив мешок в угол, Прохор прислонился к стене, стал прислушиваться, о чем толкуют солдаты. И везде разговор шел об одном и том же: о революции, о Временном правительстве, о войне, мире, земле. Кое-кто вслух читал газеты.

- А что нам правительство? - возбужденно жестикулировал взъерошенный, обросший рыжей щетиной солдат. - Да пущай в этом правительстве сидят хочь Мишка ер да Гришка вор, - все едино, абы мне, мужику-хлеборобу, землицы б вдоволь дали да войны б проклятой не было...

- Ох, как же тебе мало надо, земляк! - насмешливо проговорил молодой, худощавый, с глубоко впавшими глазами ефрейтор, с рукой на перевязи.

- Чего-о? - настороженно взглянул на него взъерошенный солдат.

- Не жадный, говорю, ты, - усмехнулся ефрейтор. - Земли б тебе вдоволь да войны б никогда не было. Вот и все. А кто управлять нами и государством будет, а?.. Что молчишь? Это тебе безразлично? Говоришь, пусть в правительстве сидят Мишка ер да Гришка вор? Эх ты, сиволапый! - с пренебрежением сказал ефрейтор. - Темнота беспросветная.

- Ну-ну, полегче! - взъерепенился солдат.

- А что - полегче? - вскипятился ефрейтор. - Если мы так будем рассуждать, как ты, так нас всех в бараний рог зажмут и пикнуть не дадут... " Мишка ер да Гришка вор"... - укоризненно покачал головой ефрейтор. - Ишь ты!.. Вот они сейчас засели в правительстве-то, такие буржуи да капиталисты, как Родзянко да Милюков с Гучковым, так они тебе вот такую дадут землицу, - поднес он к носу взъерошенного солдата кукиш. На-ка вот выкуси! Вкусный, на постном масле.

Окружавшие их солдаты захохотали. Взъерошенный солдат, заморгав, попятился от кукиша.

- Это, братишка, тебе землица, - сказал ефрейтор.

Взъерошенный солдат сконфуженно, под общий смех отошел в сторону.

Вошел вахмистр Востропятов.

- Ну, поехали, Ермаков. Все оформил. Казаки тут получат овес и привезут. - Он оглянул Прохора. - У тебя плаща-то нету? Намокнешь, брат, в шинелишке. Придется тебе в брезент укутывать. Есть у нас там, на тачанке...

У подъезда вокзала стояла тачанка, запряженная парой понурых вымокших лошадей. В передке, укрывшись плащом, сидел казак-возница. При приближении Прохора он крикнул ему:

- Здравья желаю, господин урядник! С приездом вас с родного тихого Дона!

Прохор узнал казака. Он служил в обозе ездовым.

- Здравствуй, Шурыгин!

- Ну, как у нас там, на Дону? - поинтересовался Шурыгин. - Небось, скоро готовятся сеять?

- Там рано весна началась. Думаю, что кое-где повыехали в поле.

- Эх, паханул бы теперь, - со вздохом сказал Шурыгин.

Прохор с вахмистром устроились на сене в задке тачанки. Востропятов заботливо укрыл Прохора брезентом.

- Так-то лучше будет, - сказал он. - Ну, трогай, Шурыгин!

Шурыгин стегнул кнутом лошадей. Они легко рванули тачанку, затрусили мелкой рысцой по залитому жидкой грязью шоссе, обгоняя намокшие возы, накрытые брезентом, санитарные фургоны, зеленые двуколки, направлявшиеся к позициям.

Навстречу бежали черные борозды вспаханной земли, изрытой воронками. По обочинам шоссе бесконечными лентами плыли кюветы, наполненные талым снегом и водой. Иногда на глаза попадались полуобглоданные бродячими собаками смердящие конские трупы, поломанные телеги.

Изредка по направлению к позиции шли небольшие группы пехотинцев с подоткнутыми за пояса полами захлюстанных шинелей.

- Посторонись! - кричал Шурыгин.

Солдаты хмуро оборачивались, сходили с шоссе, пропуская тачанку.

- Зазябли, земляки? - скаля зубы в усмешке, спрашивал у них Шурыгин.

Солдаты отмалчивались, продолжая шагать вслед за тачанкой.

- Подвез бы хоть, - крикнул кто-то из них.

- Да разве вас всех увезешь? - прокричал в ответ Шурыгин.

Вправо от дороги из груды обожженного кирпича и гловешек сиротливо торчали закопченные печные трубы. По пепелищу бродили одичавшие собаки.

" Наверно, тут стояла веселая деревушка, - с грустью думал Прохор. - А вот война разрушила ее, жителей разогнала бродить по свету".

Гнали группу пленных австрийцев в серо-голубых шинелях. Австрийцы, зябко съежившись, втянув шеи в поднятые воротники, шли медленно, не поднимая глаз. Впереди шагал длинный офицер в кепи с землистым печальным лицом.

- Эй, австрияки! - не утерпев, крикнул им неугомонный Шурыгин. Отвоевались, а?.. Войне капут?

- Война капут! - отозвалось два-три голоса из рядов пленных. - Плэн карош!..

- Ишь, черти, - обернувшись, засмеялся Шурыгин. - Теперь им и плен хорош стал. А вот четвертый год воюют, проклятые, а не думали об этом.

- Я тебе, Ермаков, завидую, что побывал дома, - вздохнул Востропятов. - Я так и полетел бы туда. Заскучал по детишкам. У меня ведь их трое... Второй год уже не был дома.

- Что ж не попросишься в отпуск?

- Просился у командира сотни, - уныло сказал вахмистр. - Он и отказывать не отказывает - и пускать не пускает... Говорит, подожди немножко... А чего ждать, черти его знают. - Помолчав, он попросил Прохора: - Ты, Ермаков, вроде теперь наше избранное начальство. Может, намекнул бы командиру сотни насчет меня, а?..

- Ладно, - пообещал тот.

- Знаешь, как меня выручил бы, - обрадованный этой возможностью проговорил вахмистр. - Магарыч бы хороший поставил.

- Без магарыча поговорю.

Впереди, во мглистой дали, заглушенно загромыхали орудия.

- Слышишь, урядник? - обернувшись, подмигнул Шурыгин Прохору. Небось, от этой музыки уже отвык?

- Отвык, - вздохнул Прохор. - Не слыхать бы ее вовек.

И чем ближе подъезжали к фронту, тем явственнее и отчетливее становился гром пушек.

У Прохора тоскливо защемило сердце: опять война... смерть... кровь... Опять то же, что он испытывал уже в течение трех лет. Как будто никогда и не было этого короткого отпуска, когда он полной грудью вдохнул в себя такой желанный запах мирной жизни. Да и в самом деле, был ли он в отпуске дома? Может быть, это был только сон?..

* * *

Прохор представился командиру сотни, есаулу Коневу. Наступила будничная тоскливая фронтовая жизнь.

Потекли дни и ночи, заполненные военными заботами и треволнениями. Ездили в разведку, дежурили у штабов высшего командования, выполняли обязанности связных между воинскими соединениями. Иногда происходили схватки с противником. Длинными вечерами до одури бились в карты в блиндажах, до тошноты курили и врали до виртуозности, хвастаясь мнимыми фантастическими подвигами, в которые никто не верил. Изредка, раздобыв спирту, напивались до бесчувствия.

В грязи и сырости, неделями не раздеваясь и не скидая сапог, жили казаки беспокойной жизнью, проклиная войну. Жили только мечтами и надеждой: а вдруг все-таки наступит такой благодатный день, когда весь этот кошмар развеется, как дым...

Но пока еще никаких признаков конца войны не было видно. По-прежнему лилась солдатская кровь.

Наоборот, среди казаков и солдат ходили упорные слухи о том, что высшее командование, по примеру прошлогоднего Брусиловского прорыва, готовило новый план стремительного наступления на австрийцев с намерением во что бы то ни стало сломить сопротивление упорного противника, преодолеть скалистые хребты Карпат и, ворвавшись в Венгрию, зайти в тыл германской армии.

И, видимо, слухи эти имели основания. На фронт приходило все новое и новое пополнение. Подвозились из глубин России снаряжение, орудия, снаряды.

Но солдаты и казаки плохо верили в успех наступления. Настроение в армии было далеко не воинственное. Войска устали. Война осточертела. Солдатская душа истосковалась по мирной жизни, по семьям, по труду...

Однажды в предвечерний час Прохор пошел на заседание полкового комитета в штаб, разместившийся в покинутом помещичьем имении.

Стояла сырая тишина, промозглая, туманная. Остро пахло прелью прошлогодних трав. На позициях было затишье. Лишь изредка слышались одиночные винтовочные выстрелы.

Прохор вышел на шоссе. На телеграфных проводах сидели нахохлившиеся галки и равнодушно смотрели на редких прохожих.

Раздумывая, где лучше пройти к штабу, Прохор на мгновение остановился. Можно было идти по залитому жидкой грязью шоссе, а можно и короче, если сейчас же свернуть вправо, через лесок и мелкий овражек. " Пойду через лесок", - решил он и, перепрыгнув через канаву, полную воды, пошел в лес.

В лесу туман был гуще. Как клочья грязной ваты, он висел на оголенных рогатинах ветвей.

Утопая по щиколотку в вязкой грязи, едва вытаскивая ноги, он медленно шел, поругивая себя мысленно, что решился здесь идти.

Вдруг до него донеслись голоса. Он остановился и прислушался. Впереди, за кустарниками, кто-то громко и горячо говорил:

- Нет, товарищи, в нас вся сила. Именно в нас!.. Мы - армия! Наш голос - это оружье. Товарищ Ленин в своих Апрельских тезисах прямо говорит, что при правительстве Львова и всей его компании Россия продолжает вести грабительскую империалистическую войну в силу капиталистического характера этого правительства...

- Ну, это-то понятно, - перебил голос, показавшийся Прохору знакомым. - Вы нам скажите прямо, товарищ, как Ленин и большевики относятся к войне?

- Товарищ Ленин и все мы, большевики, против продолжения войны, за немедленный мир.

- Вот это дело! - удовлетворенно воскликнул знакомый голос, и теперь Прохор понял, что этот голос принадлежал вахмистру Востропятову. Товарищ, - попросил вахмистр, - расскажите нам поподробнее о товарище Ленине. Нам бы желательно послушать.

Прохор уже несколько раз до этого слышал в разговорах упоминание о Ленине, но кто он, этот Ленин, он не знал. Он подвинулся ближе, чтобы послушать, что будут говорить о Ленине. Под ногой хрустнула ветка.

- Кто там? - окликнул строгий голос.

- Это я, урядник Ермаков, - выходя из-за кустарников, смущенно проговорил Прохор.

На небольшой лужайке, на копне полусгнившего старого влажного сена, покуривая, сидело десятка два солдат и казаков. При появлении Прохора все молча, настороженно посмотрели на него.

Прохору было неудобно. Могли еще подумать, что он следил за ними и подслушивал.

- Шел на заседание полкового комитета, - сконфуженно улыбаясь, проговорил он, - да вот на вас наткнулся...

- Вроде как бы дорога-то в штаб полка не тут, - иронически сказал кто-то из казаков.

Кто-то хихикнул:

- А может ему, как члену полкового комитета, обход леса надобно сделать?

Послышался смешок. Прохор густо побагровел.

- Да вы что, ай очумели? - гневно выкрикнул он. - Неужто думаете, что я вас подслеживал?.. Да на кой мне это дело сдалось? Что я, ай жандарм?

- Бросьте, товарищи! - сказал вахмистр Востропятов. - Ермаков парень наш. А ты, Ермаков, не горячись, - затаптывая окурок, миролюбиво проговорил он. - Никто тебя ни в чем не подозревает. Секретов у нас никаких нету. Бояться нам тебя нечего... Собрались мы тут, казаки и солдаты, сочувствующие большевистской партии. А вот товарищ Востриков, кивнул он на стоявшего в кругу солдат и казаков молодого унтер-офицера, нам тут разъясняет кое-что... Ежели есть желание, то садись, послушай.

- С большой бы охотой, - сказал Прохор. - Да надо идти, а то могу запоздать на заседание полкового комитета. Ежели б другой раз, то с удовольствием. Мне дюже желательно послушать о Ленине.

- Ну, что же, приходите в другой раз, - произнес Востриков. - Вам тогда товарищи скажут.

- Ладно, приду, - согласился Прохор. - А покуда до свидания.

- Погоди, Ермаков, - привставая с сена, проговорил высокий, скуластый, широкогрудый казак с бородкой и огромным всклокоченным чубом, торчавшим из-под сбитой набекрень серой папахи. - Пойдем вместе, мне тоже надобно беспременно зайти в ваш штаб полка.

- Слушай, Подтелков, - обратился к нему Востропятов, - ты, может, зайдешь завтра ко мне? Есть тут дело с тобой потолковать.

- Приду! Прощевайте, товарищи! - махнул он шапкой.

Прохор был с Подтелковым мало знаком, встречался редко. Но знал, что он служил в шестой лейб-гвардейской казачьей батарее, которая находилась на позиции недалеко от Атаманского полка. Подтелков был статный, красивый казак лет тридцати шести, уроженец с верховья Дона, как слышал Прохор, с хутора Крутовского, Усть-Хоперской станицы.

Подтелков с первых дней войны был на фронте, несколько раз ранен. Среди казаков пользовался большим авторитетом. Ходили слухи, что в 1915 году он, будучи на излечении в Новочеркасском госпитале, устроил какой-то скандал, возмущенный произволом офицерства, за что и был отдан под надзор полиции...

Наступали сумерки, туман стал гуще, и Прохор с Подтелковым шли, как в дыму.

- Как бы нам не заплутать? - промолвил Подтелков.

- Мудреного ничего нет, - отозвался Прохор. - Нам бы лишь перебраться через буерачек, а там уже не собьемся.

С австрийских позиций стала бить артиллерия. Снаряды с воем проносились высоко над головой и где-то в глухом грохоте взрывались далеко в тылу.

- Из дальнобойных бьют, - проронил Подтелков.

- Федор Григорьевич, вот все говорят - Ленин, Ленин, а я, ей-богу, даже и не знаю, кто он такой, - признался Прохор. - Расскажи, что это за человек.

- О-о! - протянул Подтелков. - Это, брат, человек большой, ученый. Всю свою жизнь за справедливость стоит. В царских тюрьмах да ссылках немало был... Закаленный. За границей много годов проживал. Его солдаты уважают, потому как он за народ борьбу ведет... Он создал большевистскую партию. А большевистская, как из всего видно, справедливая партия. - Он помолчал и добавил: - Я это тоже все недавно узнал. Темные еще мы, казаки. Много нам надобно знать... Так вот к нам тут приходят солдаты из ученых да беседы с нами ведут. Одним словом, - засмеялся он, - мозги нам просвещают...

Стало так темно, как будто все вокруг залилось ваксой. Шли на ощупь. С трудом перебрались через овраг.

- Ну, теперь мы не заблудимся, - весело сказал Прохор. - Сейчас и штаб... Скажи, Федор Григорьевич, вот ты говоришь, что партия большевиков справедливая, а ты в нее вступил?

- Пока нет.

- Почему же?

- Это дело серьезное. Пообожду. Да что из того, что я вступлю в нее или нет. Все равно ведь все фронтовики будут большевиками...

Военно-медицинская комиссия признала Виктора ограниченно годным к строевой службе и препроводила в распоряжение ростовского городского воинского начальника для направления в часть на нестроевую должность. Константин Ермаков помог ему устроиться писарем в канцелярию одной из маршевых рот, расположенных в Ростове-на-Дону.

Жил Виктор в казарме за городом. Весь день - с утра до вечера записывал прибывающих из госпиталей и выписывал убывающих на фронт солдат. Работа была скучная, нудная. Только по воскресеньям, когда бывал свободен, принаряжался, прихорашивался и шел к Ермаковым.

Константина Виктор редко заставал дома. Тот бывал или в сотне у казаков, или отправлялся с офицерами в Новочеркасск. Туда он теперь ездил часто по каким-то непонятным делам.

Весь воскресный день. Виктор проводил в обществе Марины и Веры, обедал с ними. Иногда они втроем ходили гулять в городской сад.

Виктору доставляло огромное удовольствие быть вместе с Мариной, которая все больше и больше ему нравилась. Но смущала Вера. Она, совершенно не стесняясь Виктора, позволяла себе делать при нем такие вещи, от которых он густо краснел. Раза два, когда Марина зачем-либо выходила из комнаты, Вера, как бы шутя, садилась к нему на колени и целовала.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒