Герой нашего времени

Печатается по изданию: «Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова. Ч. I и II. Издание второе. СПб. 1841» с исправлением ошибок и погрешностей по журнальным текстам, по первому изданию (1840 г. ) и по автографам.

Три повести – «Бэла», «Фаталист» и «Тамань» – были напечатаны отдельно в «Отечественных записках»: «Бэла» – в 1839 г., № 3, стр. 167‑ 212 (под заглавием «Из записок офицера о Кавказе»); «Фаталист» – в 1839 г., т. VI, № 11, стр. 146‑ 158; «Тамань» – в 1840 г., т. VIII, № 2, стр. 144‑ 154. К «Фаталисту» было сделано примечание от редакции: «С особенным удовольствием пользуемся случаем известить, что М. Ю. Лермонтов в непродолжительном времени издает собрание своих повестей и напечатанных и ненапечатанных. Это будет новый, прекрасный подарок русской литературе». После заглавия следовало особое предисловие автора: «Предлагаемый здесь рассказ находится в записках Печорина, переданных мне Максимом Максимовичем. Не смею надеяться, чтоб все читатели „От. записок“ помнили оба эти незабвенные для меня имени, и потому считаю нужным напомнить, что Максим Максимыч есть тот добрый штабс‑ капитан, который рассказывал мне историю Бэлы, напечатанную в 3‑ й книжке «От. записок», а Печорин – тот самый молодой человек, который похитил Бэлу. – Передаю этот отрывок из записок Печорина в том виде, в каком он мне достался». «Тамань» была напечатана со следующим примечанием: «Еще отрывок из записок Печорина, главного лица в повести „Бэла“, напечатанной в 3 книжке „От. записок“ 1839 года».

Первое издание «Героя нашего времени» появилось в мае 1840 г. (объявление в «Северной пчеле» 1840 г., № 98, от 3 мая), когда Лермонтов уже отправлялся в ссылку на Кавказ. Цензурная дата этого издания – 19 февраля 1840 г. Итак, книга печаталась в то время, когда Лермонтов находился под арестом и следствием по делу о дуэли с де‑ Барантом, состоявшейся 18 февраля 1840 г. Несомненно, значит, что корректур своей книги Лермонтов не видал, – они правились, очевидно, посторонними лицами. Корректур второго издания «Героя нашего времени» Лермонтов тоже не мог видеть, потому что оно печаталось уже после его обратного отъезда на Кавказ в апреле 1841 г. Сохранилась собственноручная расписка Лермонтова в получении от А. Д. Киреева 1500 р. за право второго издания «Героя нашего времени», датированная 6 марта 1841 г. (архив ИЛИ). Второе издание отличается от первого только тем, что в нем впервые появилось предисловие автора ко всему роману. Это предисловие было написано, по‑ видимому, весной 1841 г., во время пребывания Лермонтова в Петербурге. Оно напечатано не в начале книги, а перед второй частью (перед «Княжной Мери»). Надо полагать, что это произошло по техническим причинам: на это указывают разные цензурные даты частей, особая пагинация предисловия, отсутствие его в оглавлении.

При такой истории печатания «Героя нашего времени» сохранившиеся рукописи романа приобретают особое значение не только для установления вариантов, но и для проверки основного текста – для очищения его от всякого рода погрешностей и искажений. В Гос. публичной библиотеке (Ленинград) сохранилась тетрадь, на обложке которой рукой Лермонтова написано: «Один из героев начала века ». 1 В этой тетради имеются беловые автографы: «Максим Максимыч» (лл. 1‑ 7), «Фаталист» (лл. 8‑ 14) и «Княжна Мери» (лл. 15‑ 57). Кроме того в тетрадь вклеен (в начале) беловой автограф предисловия к «Журналу Печорина». В той же библиотеке хранится копия «Тамани», написанная рукой А. П. Шан‑ Гирея, но с поправками Лермонтова. При сверке этих рукописей с печатным текстом оказывается, что была еще промежуточная стадия (очевидно – наборная копия, сделанная с этих рукописей), где были сделаны некоторые изменения. В этой последней копии были, повидимому, ошибки переписчика, не замеченные Лермонтовым и перешедшие в печать. Так, например, в печатном тексте повести «Максим Максимыч» читаем (стр. 222): «босые мальчики осетины, неся за плечами котомки с сотовым медом, вертелись вокруг меня; я их проклинал: мне было не до них, я начинал разделять беспокойство доброго штабс‑ капитана». Слово «проклинал» производит в этом контексте странное впечатление. В автографе – описка: «протнал». Всякого рода описок в этом автографе очень много: «Печоринин» вместо «Печорин», «дорого» вместо «доброго», «слами» вместо «слезами», «замит» вместо «заменит» и т. д. Слово «протнал» было, очевидно, прочитано переписчиком как «проклинал», между тем как его, по всей вероятности, надо читать «прогнал». Другой пример – в «Тамани». В печатном тексте читаем (стр. 234): «Прислушиваюсь – напев стройный, то протяжный и печальный, то быстрый и живой». В авторизованной копии иначе: «напев странный ». Надо полагать, что «стройный» – не поправка, а ошибка переписчика или наборщика. В этих и подобных случаях мы следуем рукописи.

Кроме указанной тетради «Один из героев начала века», содержащей в себе автографы трех повестей («Максим Максимыч», «Фаталист» и «Княжна Мери»), и авторизованной копии «Тамани», в рукописном отделении Гос. публичной библиотеки имеется еще черновой автограф (карандашом) предисловия к роману (альбом Лермонтова № 3523). В архиве ИЛИ (Лермонтовское собрание) имеется копия этого предисловия, написанная рукой А. П. Шан‑ Гирея, но с поправками Лермонтова. Рукопись повести «Бэла» не найдена.

Лермонтов начал работу над «Героем нашего времени» в 1838 г., а закончил в 1839 г. «Бэла», «Фаталист» и «Тамань» были предварительно напечатаны в «Отечественных записках» в виде отдельных повестей. Редакция «Отечественных записок», печатая «Фаталиста», извещала читателей: «С особенным удовольствием пользуемся случаем известить, что М. Ю. Лермонтов в непродолжительном времени издает собрание своих повестей и напечатанных и ненапечатанных. Это будет новый, прекрасный подарок русской литературе». Итак, читатели ожидали выхода в свет не романа, а сборника повестей. Однако собранные вместе и известным образом расположенные повести Лермонтова вышли в свет под особым заглавием – не как сборник, а как единое, цельное «сочинение» (так стояло на обложке), разделенное на две части: «Бэла», «Максим Максимыч» и «Тамань» образовали первую часть, а «Княжна Мери» и «Фаталист» – вторую. Только первые две вещи рассказаны от лица автора; остальные три представляют собой «отрывки из журнала», который вел Печорин. Тем самым «собрание повестей» превратилось в роман, описывающий судьбу Печорина.

Для читателей «Героя нашего времени» Печорин был новой фигурой, впервые перед ними появляющейся; но для самого Лермонтова он был уже подготовлен начатым в 1836 г. романом «Княгиня Лиговская», а отчасти и драмой «Два брата», написанной в том же году. В «Княгине Лиговской» уже имеется Григорий Александрович Печорин – молодой гвардейский офицер, живущий в Петербурге. Печорин «Героя нашего времени» – тот же самый персонаж, но перенесенный в другое место и в другое время.

Повести, из которых составлен «Герой нашего времени», расположены в особой последовательности, связанной не с героем, а с автором: от его встречи с Максимом Максимычем – к рассказу о Печорине, от рассказа – к случайной встрече с ним, от встречи – к его «журналу», отрывки из которого публикует автор. Движение романа идет не по основной последовательности фактов (жизнь героя), а по второстепенной (история знакомства автора с героем). Это построение – результат обычных для русской литературы 30‑ х годов сюжетных принципов, среди которых важную роль играли отношения между автором и героем (см. у Марлинского, Одоевского и др. ). На этих отношениях и на постоянном вмешательстве автора в повествование построен и «Евгений Онегин» Пушкина. В «Герое нашего времени», несомненно, учтен этот опыт, но не только учтен, а и продолжен: вместо эпизодического вмешательства автора в виде лирических или философских отступлений – перед нами стройная и мотивированная система. Автор, выступающий сначала как герой (первые страницы «Бэлы»), постепенно уступает свое место действительному своему герою. Герой появляется как бы в глубине сцены, а затем приближается к читателю. Получается нечто аналогичное тому, что бывает на экране: движение от общего плана к крупному. В «Бэле» читатель, вместе с автором, узнает о Печорине со слов Максима Максимыча – человека постороннего и плохо разбирающегося в психологии своего бывшего приятеля. В повести «Максим Максимыч» автор сам встречается с Печориным и сообщает читателю свои наблюдения: тем самым герой становится ближе и понятнее. Наконец, читателю предлагается «Журнал Печорина», благодаря которому между читателем и героем устанавливаются уже непосредственные отношения. Повести, образующие этот «журнал», расположены тоже не случайно, а по принципу постепенного углубления: «Тамань» – новелла, показывающая поведение героя, но не дающая представления об его внутренней душевной жизни; «Княжна Мери» – дневник, раскрывающий эту душевную жизнь и впервые сообщающий некоторые факты и переживания из прошлого; «Фаталист» – своеобразный финал, подготовляющий гибель героя на примере чужой гибели. Вулич – своего рода двойник Печорина. Размышления Печорина о своей жизни («В первой молодости моей я был мечтателем» и т. д. ) звучат как предсмертная исповедь разочаровавшегося и готового к самоубийству человека («В этой напрасной борьбе я истощил и жар души и постоянство воли» и т. д. ).

При таком построении хронологическая последовательность жизни героя как бы игнорируется автором. О смерти героя читатель узнает уже из предисловия к «Журналу» – еще до ближайшего ознакомления с ним. Если заняться установлением этой хронологической последовательности, то она получится при условии полной перестановки повестей: 1) по пути из Петербурга на Кавказ Печорин останавливается в Тамани («Тамань»); 2) после участия в военной экспедиции Печорин едет на воды и живет в Пятигорске и Кисловодске, где убивает на дуэли Грушницкого («Княжна Мери»); 3) за это Печорина высылают в глухую крепость, под начальство Максима Максимыча («Бэла»); 4) из крепости Печорин на две недели отлучается в казачью станицу, где встречается с Вуличем («Фаталист»); 5) через пять лет после этого Печорин, опять поживший в Петербурге и вышедший в отставку, появляется, проездом в Персию, во Владикавказе, где встречается с автором и с Максимом Максимычем («Максим Максимыч»); 6) на возвратном пути из Персии Печорин умирает («Предисловие» к «Журналу Печорина»). (См. в книге С. Дурылина «Как работал Лермонтов», М. 1934. ) Однако такая расстановка повестей, дающая последовательность жизни Печорина на Кавказе, должна считаться предположительной: в тексте романа нет прямых указаний на связь этих отдельных моментов между собой именно в такой последовательности.

Образ Печорина (как и самая его фамилия) создан Лермонтовым отчасти как дополнение к пушкинскому Онегину, а отчасти и как отступление от него. Пушкин рекомендует читателям Онегина как своего приятеля, жизнь которого он знает во всех подробностях; Лермонтов поступает иначе: он, как рассказчик, едва знаком со своим героем. Описав свое мимолетное знакомство с Печориным (перед его отъездом в Персию), Лермонтов отходит в сторону и предоставляет слово самому Печорину. Результатом этого получается то, что внутреннюю, душевную жизнь Печорина мы знаем полнее и глубже, чем душевную жизнь Онегина, но общая биография лермонтовского героя остается для нас несколько таинственной. В одном месте (в «Княжне Мери») Лермонтов хотел было приоткрыть завесу над прошлым Печорина и объяснить, почему он попал на Кавказ: «Но я теперь уверен, что при первом случае она спросит, кто я; и почему я здесь на Кавказе. Ей, вероятно, расскажут страшную историю дуэли, и особенно ее причину, которая здесь некоторым известна, и тогда… вот у меня будет удивительное средство бесить Грушницкого! » Но всё это вычеркнуто – и читатель оставлен в неведении относительно прошлой жизни Печорина. Так же неизвестно, что делал Печорин в Петербурге в продолжение пяти лет, прошедших между его отъездом с Кавказа и новым появлением. Лермонтов намеренно рисует в деталях характер героя, передает его размышления, впечатления, чувства, но обходит его биографию, сообщая (и то вскользь) только самое необходимое. Таков был, очевидно, замысел Лермонтова, – и именно поэтому он сделал автора лицом посторонним, а почти весь роман составил из записок героя, в которых никаких биографических фактов, относящихся к прошлому (за исключением романа с Верой), нет, а пятилетний период жизни в Петербурге перед выездом в Персию остается вовсе неосвещенным.

Итак, биография Печорина дана фрагментарно – и притом только в той ее части, которая связана с Кавказом, куда, по всем признакам, Печорин поехал не по своей охоте, а был выслан. Тем самым читателю предоставляется гадать о жизни Печорина до высылки на Кавказ и затем в течение пяти лет до выезда в Персию. По различным признаниям и размышлениям Печорина о своей судьбе, а также и по отдельным намекам можно догадываться, что жизнь эта не была пустой и праздной. При всей своей разочарованности Печорин – натура очень активная, всюду вносящая беспокойство и брожение. Недаром Максим Максимыч говорит о нем: «Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи! » Для понимания Печорина очень важен один его монолог, помещенный в конце «Фаталиста» («А мы, их жалкие потомки» и т. д. ). Этот монолог является почти полным повторением «Думы» («Печально я гляжу на наше поколенье») и, тем самым, повторяет мысли Чаадаева (см. комментарий к стихотворению «Дума» в т. II, стр. 196). Печорин, несомненно, принадлежит к тому самому кругу оппозиционно настроенной гвардейской молодежи, к которому принадлежал сам Лермонтов. Недаром некоторые факты биографии Печорина совпадают с биографией самого Лермонтова и ближайших его приятелей по «кружку шестнадцати» (см. комментарий в т. II). Фрагментарность и некоторая загадочность биографии Печорина именно в той ее части, которая связана с Петербургом, объясняются, очевидно, тем, что Лермонтов не мог рассказать ее подробнее и полнее по политическим причинам. Кроме того исключительно психологический жанр романа давал возможность и право обойти подробное изложение биографических фактов.

Что касается литературных источников «Героя нашего времени», то, кроме русской прозы 30‑ х годов, роман этот связан с некоторыми произведениями французской прозы, оказавшими вообще большое влияние на организацию русского романа этой эпохи. Е. Дюшен (E. Ducheshe, «M. I. Lermontov. Sa vie et sesuvres», Paris, 1910) и С. И. Родзевич («Лермонтов как романист», 1914) указывают на произведения А. де‑ Виньи («Servitude et grandeur militaires») и А. де‑ Мюссе («Confession d’un enfant du siecle»). Кроме того Родзевич делает подробное сопоставление «Героя нашего времени» с «Адольфом» Б. Констана, о влиянии которого на Лермонтова говорили и прежние исследователи (Болдаков, Дашкевич, Сиповский). Роман Б. Констана, появившийся в 1816 г. и переведенный в 1831 г. П. А. Вяземским, был первым опытом и образцом психологического жанра.

Из критической литературы о «Герое нашего времени», появившейся при жизни Лермонтова, особенно важны статьи В. Г. Белинского («Отеч. записки» 1840, №№ 6 и 7).

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒