Франц Финжгар 16 страница

‑ Только ты, господин, иди один, о нем, ‑ он указал на Нумиду, ‑ не написано.

‑ Хорошо, пойду только я, ‑ ответил Эпафродит и взял факел у Нумиды, многозначительно посмотрев на него.

Душа грека замерла от волнения. Тонкий нос его даже не ощутил жуткого смрада, хлынувшего из темницы. Один шаг до победы, одна минута, быстрая и решающая. Эпафродит вдруг почувствовал силу в своей старой и дряблой руке, он готов был схватить нож и вонзить его в грудь любому, кто встанет на его пути.

Увидев Истока, грек побледнел. Губы его задрожали, глаза защипало от слез. Грохнула цепь, ‑ это исток шевельнулся, чтоб посмотреть на вошедшего. Тьма была в его глазах, жалкое безумие отражалось в них.

Эпафродит встал посреди темницы, факел трепетал в его руке, он не мог выдавить из себя ни единого слова.

В этот момент за дверью раздался шум, на пол рухнуло что‑ то тяжелое. В темницу вбежал Нумида, его туника была в пятнах крови.

Исток встрепенулся, он узнал Нумиду, узнал Эпафродита. Сложив на груди окованные руки, он поднялся и глухо, как из могилы, произнес:

‑ О боги! Спасите меня! Помогите, молю богом вашим Христом!

Когда Нумида увидел своего любимого господина, прикованного к кормушке, разглядел его изможденное и потемневшее лицо, он зарыдал во весь голос, повалился к его ногам и стал целовать окровавленные лодыжки, рассеченные железной скобой.

‑ Быстрей, Нумида! ‑ командовал Эпафродит.

Привыкший к шелку и бархату, к мягким перинам и благовонным покоям, грек опустился на колени в нечистоты возле Истока. Нумида извлек из‑ за пазухи и проворно размотал сверток со стальным инструментом.

Заскрипели, заскрежетали пилы. У изнеженного торговца по умащенному лицу заструился пот. Но он не прекращал работы. Гремело и скрежетало железо на обручах вокруг запястий, на лодыжках. Медленно вгрызались в металл пилы, нехотя поддавались оковы, с дикой силой разрывал их Нумида; вот уже освобождена одна нога, правая, потом левая, за ней руки. Исток поднял и вытянул их. Захрустели застывшие и онемевшие суставы. Принялись за обруч на шее. Он был слишком толст. Время летело.

‑ Оставьте обруч! ‑ сказал Исток.

В нем пробудились силы, которые порождает борьба не на жизнь, а на смерть. Он взялся за ослабевшую теперь цепь, которой был прикован к кормушке, онемевшие было мускулы на ногах ожили и напряглись, он согнулся, жилы на шее вздулись.

‑ Не выйдет, перепиливай цепь! ‑ крикнул Эпафродит.

И тогда раздался треск, слабое звено уступило, и Исток вырвался на середину каземата, держа в дрожащей руке обрывок цепи, идущей к обручу на шее. Колени его подогнулись, и он рухнул на сырой пол.

Снова полез Нумида за пазуху, теперь за флаконом с арабской водкой. С трудом Исток поднес ее к губам и выпил. Силы вернулись к нему, и он быстро встал без чьей‑ либо помощи.

‑ Бежим! ‑ воскликнул Эпафродит, хватая факел, укрепленный на грязном полу.

Он поспешил по каменной лестнице, Исток за ним, придерживая рукой цепь, чтоб она не громыхала. У дверей все осторожно обошли лужу крови. Лишь Эпафродит бросил беглый взгляд на труп тюремщика, лежавшего на спине с выпученными глазами. В груди его торчал нож Нумиды. Ужас охватил грека, и он побежал так быстро, что чуть не погасил факел.

Когда они добрались до того места, где в страхе жался к стене Спиридион, Эпафродит крикнул:

‑ Запирай!

‑ Не успею! Бежим!

Как испуганное животное, чуть ли не на четвереньках мчался Спиридион по кривым переходам и лестницам. Эпафродиту показалось, что обратная дорога длиннее, коридоры ‑ уже, а ступеньки ‑ более скользкие. Он испуганно взглянул на евнуха.

‑ Ты ошибся, Спиридион! Это не тот путь.

‑ Не бойся, он укромнее и безопаснее.

Тут только грек заметил тяжелый мешок на спине евнуха. Он собирался было спросить, что в мешке, но не успел.

Совершенно неожиданно они очутились за стеной, в густой заросли миртовых кустов.

Спиридион взял факел, рукой погасил пламя и швырнул его в кусты.

‑ Где мы? ‑ спросил Эпафродит.

Спиридион приложил палец к губам, потом поднял его и прошептал:

‑ Феодора!

Потайными путями он вывел их под самое окно императрицы, выходившее в сад.

Несколько бесшумных шагов, и они снова на знакомой тропинке у двери, через которую вошли. Солдат, стоявший как изваяние, заметив их, тихо повернулся и последовал за ними. Они подошли ко второму часовому, тот тоже присоединился к ним. И трижды еще, пока они пробирались к берегу, от темных кустов отделялись тени и послушно, словно их направляла колдовская сила, следовали за беглецами.

В темноте засветились белые колонки на лестнице, ведущей к воде, Эпафродит вполголоса произнес:

‑ Слава тебе, Христос‑ спаситель!

Но в это мгновение раздались громкие шаги, в темноте сверкнул меч, и по саду разнесся голос начальника стражи:

‑ Стой! Кто идет!

Они наткнулись на офицера, который в неурочный час вышел в сад проверять караулы.

Эпафродит отскочил в сторону, меч просвистел в воздухе, никого не задев. Молнией взвилась ослепительная стальная лента, чтоб поразить Истока, который в одной тунике шел за Эпафродитом. Но из кустов мгновенно выросли темные фигуры рабов Эпафродита, которые, приплыв в большой ладье, на всякий случай ожидали в засаде. Они напали на офицера и сбили его с ног.

‑ Скорей! ‑ крикнул Эпафродит и потянул за собой по ступенькам Истока. Вместе с ними в лодку вскочили Нумида и Спиридион.

‑ Навались!

Лодка заплясала на волнах.

Начальник стражи звал на помощь. Беглецы слышали топот солдат, спешивших к нему с разных концов обширного сада. Зазвенела сталь, хрустнули шлемы, раздались вопли, треск, послышались звуки падающих тел, всплеск воды. Пятеро воинов‑ славинов, которые впустили Эпафродита, а потом последовали за ним, чтоб бежать вместе с Истоком, пришли на помощь храбрым рабам.

Исток дрожал от желания самому вмешаться в схватку. Пальцы его правой руки судорожно сжимались, будто искали рукоятку меча, но натыкались лишь на обрывок цепи, свисавшей с шеи.

Все молчали в тревоге. Эпафродит прислушивался, пытаясь по звукам определить исход боя. Удары доносились реже, крик утих, до его ушей долетели лишь громкие стоны.

‑ Победа! ‑ первым произнес Нумида.

‑ Греби! ‑ резко приказал Эпафродит.

Нумида схватил весло и стал помогать могучему гребцу.

Лодка помчалась, как речная форель.

Когда все затихло, Исток склонился к руке Эпафродита и поднес ее у губам. Горькие слезы выкатились из глаз воина.

‑ Господин, долг мой велик!

‑ Я просто заплатил тебе свой!

Исток еще раз поцеловал ему руку, помолчал и дрожащим голосом спросил:

‑ А где Ирина?

Вся душа его, вся жизнь стояли за этими словами.

‑ Она спасена, Исток! Ее нет в Константинополе!

Колени Истока коснулись дна лодки, и он положил голову на мягкую одежду Эпафродита.

‑ Христос пусть заплатит тебе, я принесу за тебя жертвы богам ‑ сам я не в силах тебя отблагодарить!

Грек растрогался. Обеими руками он приподнял голову юноши.

‑ Исток, как родную дочь я люблю Ирину, как жемчуг буду беречь ее для тебя. Не спрашивай, где она. Ибо сердце твое позабудет обо всем и ты последуешь за ней ‑ на погибель. Клянусь Христом, ты скоро обнимешь ее. Верь Эпафродиту. Она достойна божьей любви, и ее хранит господь!

‑ Ее хранит господь... ‑ задумчиво, и веря и сомневаясь, повторил Исток его последние слова.

Они умолкли. На лицах их было выражение таинственности и надежды.

Лишь один Нумида радостно улыбался и внимательно следил за большим челном.

Наконец они подошли к пристани Эпафродита. Нумида смотрел назад, пронзая взглядом ночную тьму.

‑ Подходят, ‑ громко произнес он, пока остальные высаживались на берег.

Только тогда зашевелился на дне лодки скорчившийся там Спиридион. Зубы его стучали от пережитого испуга, он судорожно прижимал к себе мешок с деньгами.

‑ Плати, господин! ‑ были первые его слова.

‑ Как ты теперь вернешься? Зачем ты сел в лодку?

‑ Плати, господин, плати, и я убегу!

‑ Убежишь? ‑ изумился Эпафродит.

‑ Не могу я возвратиться назад, не смею. Пока ты освобождал Истока от цепей, я увидел смерть. И побежал за деньгами, которые накопил с таким трудом. ‑ Он теснее прижал к себе мешок. ‑ Да, я убегу! Заплати мне, господин! Тысячу, как ты сказал, тысячу золотых!

‑ Ты получишь их, получишь даже больше. Хочешь ехать со мной?

‑ Окажи мне милость, с охотой!

‑ Нумида, посади Спиридиона на парусник! Там ты получишь деньги.

Подоспел большой челн, который гребцы гнали с бешеной скоростью. Несколько рабов погибло. Из воинов‑ славинов никто не был даже ранен.

‑ Быстрее на коней!

Все поспешили к конюшням. Там их уже поджидали пятнадцать отборных палатинцев‑ славинов в великолепном убранстве. Двадцать два оседланных и взнузданных коня храпели и рыли копытами землю.

Среди всадников был и Радован. На голове его сверкал позолоченный шлем, на груди сиял серебряный доспех.

Эпафродит весело улыбался старику, увидев его в боевом снаряжении.

Заметив Истока, бледного, в истлевшей тунике, с цепью на шее, Радован кинулся к нему и слабыми руками прижал его к сердцу; задыхаясь от слез, он шептал:

‑ Исток, Исток, сын мой! Как трудно было мне спасти тебя...

Не прошло и несколько минут, как на Истоке уже были доспехи магистра педитум, золотой орел горел на его груди, а на поясе рядом с мечом висел маленький мешочек с камешками из шлема Хильбудия. Хоть и торопился Исток, но не позабыл про него.

По граниту Средней улицы зацокали подковы, а у Адрианопольских ворот Исток, магистр педитум, прокричал пароль, который сообщили ему бежавшие с ним палатинцы.

Часовые распахнули створки ворот, отдали честь, и всадники бешеным галопом вырвались из Константинополя на свободу.

В тот же час поднялись паруса, ветер расправил, наполнил их, и торжествующий Эпафродит вышел в открытое море.

Уже на заре следующего дня всколыхнулся весь Константинополь. Словно пожар в степи, раздуваемый вихрем, полыхала весть о таинственных событиях минувшей ночи. Она обожгла клиентов у дверей почтенных консуларов и преторов, богатых сенаторов и лукавых купцов. Точно ревущий дракон, достигла она форумов, докатилась до лачуг сброда на Золотом роге, овладела толпами народа на широкой Месе. " Исток, Эпафродит! " ‑ в ужасе шептали увядшие губы именитых горожан, едва они пробуждались от сна. " Исток, Эпафродит! " ‑ вопила толпа, влюбленная в эти имена. Исток ‑ прославленный воин, блестящий центурион; Эпафродит ‑ самый щедрый благодетель на ипподроме! Толпа понимала, что навсегда лишилась славина Истока и неизменно щедрая длань Эпафродита. Ослепленная корыстной любовью к своим кумирам, толпа позабыла о Византии, позабыла о костлявой руке всемогущего деспота, который страшно мстит за любое бранное слово, направленное против него либо против сверкающего нимба священной августы. Толпа неистовствовала. Оборванная, полуголая, она кишела на грязной улице, соединяющей Рабский рынок с форумом Константина, она валила по Царской дороге под аркады Тетрапилона на форуме Феодосия. Зеленые подослали к ней хорошо оплаченных подстрекателей; те возмущали народ против императрицы, угрожали дворцу кулаками, вопя при этом: " Убийца! "

Шум нарастал; толпа, будто полая вода, затопила мраморную площадь Константина, подступив к громаде императорского дворца. Людской вал вздымался все выше, крикуны вырастали будто из‑ под земли. Многим из них не было никакого дела до Истока и Эпафродита, просто подвернулся случай дать выход накопившейся злобе, и они открыто проклинали императрицу и деспота, зло издевались над ними.

Только что проснувшийся дворец пришел в волнение. Асбад на рассвете узнал о том, что произошло ночью. Он примчался во дворец, наорал на офицеров, избил солдат и, наконец, выделил отряд герулов и германцев, чтобы схватить и бросить в казематы всех ночных часовых. Асбад боялся императора и Феодору и во что бы то ни стало хотел спрятать концы в воду. Однако услыхав, что ночью скрылось двадцать лучших воинов‑ славинов, что конница промчалась через Адрианопольские ворота, одурачив караул, он растерялся; вопя, он отдавал приказ за приказом, и сбитые с толку офицеры не знали, какой из них прежде выполнять. И вдруг еще этот бунт на улицах! Придворные дамы дрожали в испуге, евнухи скользили как тени, скрюченные, трясущиеся. Все зажимали уши и жались по коридорам. А снаружи набегали волны, крики воодушевляли толпу, бешеные удары сотрясали ворота Большого дворца.

Феодора проснулась и позвала Спиридиона. Ударила молоточком из слоновой кости по диску один раз, второй, третий, ‑ молоточек сломался. Евнуха не было. Вбежали перепуганные рабыни, с воплями повалились на колени.

‑ Восстание! Бунт! Ужас! Чернь разгромит дворец!

Феодора побледнела, закусила губу, черные стрелы бархатных бровей переломились.

‑ Асбада ко мне!

Рабыни разбежались, Феодора осталась одна. Она стояла посреди комнаты, распущенные волосы темными волнами сбегали по спине и по взволнованно вздымающейся груди. Мелкая дрожь сотрясала тело, но взгляд сверкал мужеством и самообладанием.

В мгновение ока Асбад оказался у ее ног, ища губами белую туфельку. Но императрица одернула ногу, пренебрегая дворцовым этикетом, топнула по мягкому ковру и приказала:

‑ Бей их! Чего ждешь?

‑ Светлейшая августа, море людей, караул невелик! ‑ бормотал он прерывающимся голосом, не осмеливаясь взглянуть на женщину с поднятым кулаком, возвышавшуюся над ним, словно амазонка.

‑ Бей, сказала я! Руби, пробейся сквозь этот сброд, ищи помощи в казармах! Ступай!

Асбад тут же распорядился освободить связанных палатинцев и всеми силами ударил на бунтовщиков. Его красивый жеребец, когда он направил его на толпу, заржал и поднялся на дыбы. Могучие геруклы выставили копья, их острия открыли родники крови; толпа расступилась, дикий вой разнесся над просторной площадью. Асбад размахивал своим сверкающим мечом, лезвие которого едва не задевало головы людей. Толпа узнала Асбада, град камней и кирпичей, заготовленных для сооружения храма святой Софии, посыпались на него. Клин герулов и германцев врезался в толпу. Но сзади напирали новые и новые тысячи бунтовщиков, податься в сторону было невозможно, и толпа вплотную подкатила к палатинцам. Остервеневшие люди выхватывали копья у солдат и ломали их, обрывали поводья лошадей, резали ремни. Асбад рубил уже сплеча, кровь брызгала фонтаном вокруг. Жеребец испугался и обезумел. Самые дерзкие оборванцы, ухватившись за стремена, тащили Асбада за ноги с криком:

‑ Долой прелюбодея! Он ‑ любовник Феодоры! Он бросил Истока в подземелье! Он погубил Эпафродита! Смерть ему!

Руки Асбада дрогнули, левая пыталась ухватиться за гриву разнузданного коня. Асбад был превосходным наездником, но сейчас с трудом держался в седле; правда, он еще выкрикивал слова команды, но солдаты не могли прорваться к нему. Люди пустили в ход зубы, ломали копья, в тесноте многим не удавалось даже выхватить меч из ножен. Асбаду стало страшно при мысли о смерти. А что, если его стянут с лошади, растопчут и задушат? Изо всех сил вонзил он шпоры в бока своего коня. Благородное животное заржало от боли, рванулось и поскакало по телам и головам людей, словно его несли морские валы.

И тут внезапно загремели трубы тяжелой конницы. Народ замер. На Царской дороге сверкали доспехи.

‑ Велисарий, Велисарий! ‑ завопила толпа и бросилась врассыпную.

Бешенство сменилось страхом; ближайшие улицы, Долина слез, Рабский рынок мигом вобрали в себя спасавшихся людей, и Велисарию даже не пришлось обнажить меч. Через несколько мгновений площадь опустела; толпа исчезла столь же неожиданно, как и появилась.

В полдень Управда созвал на совет самых высокопоставленных сенаторов, пригласил и Велисария с Асбадом. Присутствовала и Феодора.

‑ Сегодня утром вы видели, как дерзкая толпа бунтовщиков бросилась на дворец святого самодержца. Я кормил народ, как господь кормит птиц небесных; и птицы благодарят Создателя, народ же восстал и возводит хулу на властелина земли и моря. Говорите, где таится источник зла, кто главарь, возмутивший толпу? Клянусь святой троицей, он умрет!

В глубоком смирении сенаторы долго хранили молчание. Этим своим молчанием они дали понять, сколь святы для них слова, вышедшие из уст деспота. После паузы поднялся седовласый сенатор; поклонившись до земли, он произнес:

‑ О святой самодержец, покоритель Африки! Бунт поднял Эпафродит!

Сенаторы затаили дыхание, глядя на Юстиниана, как на бога.

‑ Эпафродит? Обвиняемый? Тот, что под custodia libera? Асбад, магистр эквитум, позаботься о том, чтобы смутьян сегодня же был в тюрьме!

Сенатор, склонившись перед троном, глазами молил разрешения продолжать.

‑ Говори, почтенный старец!

‑ Пусть великий деспот милостиво позволит рабу своему передать ему эти бумаги, которые сегодня утром принес мне раб Эпафродита!

Он полез за пазуху и вынул связку пергамена.

‑ Прими и прочти, силенциарий!

Секретарь распечатал письмо, адресованное Управде.

‑ " Всемогущий деспот... "

Он умолк, руки его задрожали. Юстиниан не сводил с него пронзительных глаз, сухие пальцы его крепко сжимали подлокотники кресла.

‑ Читай же, силенциарий! Я знаю, что из письма услышу собачий лай. Это не беспокоит меня! Читай дальше!

‑ " Всемогущий деспот, ненасытная пасть, кровопийца! "

Сенаторы прижимали руки к груди, затыкали уши и размашисто осеняли себя крестным знамением. Лицо Феодоры побледнело, диадема ее покачнулась на голове, пурпур затрепетал на взволнованной груди.

‑ Прекрати! ‑ крикнула она силенциарию.

‑ Читай! ‑ твердо повторил Юстиниан. ‑ Пусть убедится всемогущая августа в том, что ее осенила божья мудрость. Если бы я внял ее советам и схватил Эпафродита, этот смрад не исходил бы из его уст. Прости, августа!

Силенциарий стал читать.

‑ " В канун своей смерти я пришел к тебе, изверг рода человеческого, чтоб проститься. В беззаветной преданности, глупец, я бросал миллионы для деспота. В награду ты преследуешь меня. Почему? Потому что тебя оплела своими интригами блудница из блудниц, дочь сторожа медведей. Ей я тоже преподносил дары, дабы она вкушала из чаши величия ‑ за мой счет. Когда я вступил с нею в бой, когда я спас непорочную, как Сусанна, Ирину, когда Христос Пантократор осенил варвара Истока и он оттолкнул от себя грязную Феодору, она дала обет погубить меня. Тогда я и принял это решение. Но прежде вырвал из подземелья Истока и дал ему возможность вернуться к своему народу. А сегодня толпа показала тебе, чего стоит Эпафродит и кого она больше любит: тебя или меня. У тебя ‑ меч, у меня ‑ любовь. Исполненный этого чудесного сознания, я заканчиваю свой путь. Душа моя, рожденная на греческой земле, земле прекрасного искусства, не в силах переносить неслыханное надругательство. Когда ты будешь читать это письмо, знай, что я потонул в греческих водах на лучшем своем паруснике со всеми богатствами. Если богатства мои влекут тебя, приходи за ними. А имущество мое год тому назад в соответствии со священным правом продано купцу Абиатару. Я поступил так из жалости к тебе, дабы ты не осквернил своих алчных рук. Юридические документы прилагаю. Эпафродит".

Сенаторы корчились в ужасе. Асбад краснел и бледнел. Лицо Юстиниана пожелтело, как воск, Феодора покачнулась на троне и упала без чувств. Деспот подхватил ее на руки, обнял, потом обвел взглядом сенаторов и замогильным, дрожащим голосом, произнес:

‑ Сатана дал челюсти собаке, чтобы она смертельно укусила невинную святую августу!

Рабы подняли трон и вынесли Феодору. Юстиниан сам сопровождал ее.

Когда потерявшую сознание императрицу положили на шелковую перину в ее спальне, Юстиниан опустился возле нее на колени и коснулся рукой ее лба. Шепотом призывал он святую троицу, заклинал апостолов спасти Феодору.

Императрица медленно раскрыла глаза.

‑ Deo gratias! [слава богу! (лат. )] ‑ воскликнула Юстиниан.

‑ Не тревожься, силы возвращаются ко мне. Клеветник, слава господу, исчез!

‑ Mea culpa [моя вина (лат. )], ясная августа! Послушай я тебя...

Феодора утомленно подняла руку и обняла его.

‑ Ты апостол, великодушный мой! Веришь ли ты клевете?

‑ Верю лишь в господа и в тебя, ибо он с тобой.

‑ Я арестовала Истока, чтобы уберечь тебя. Он возмущал народ против деспота, а теперь скрылся, ушел с помощью этой лисы, о, graeca fides!

‑ Божья мудрость спасет тебя и с тобою меня. Пусть справедливость божья воздаст самоубийце на дне ада!

‑ Не верь, деспот! Graeca fides...

Феодора опустила веки.

‑ Не верю, августа, если ты велишь. Мы разыщем лису!

В эту минуту вошел придворный врач. Феодора жестом дала понять, что он не нужен.

‑ Я буду спать.

‑ Усни, светлейшая, и позабудь обо всем!

Едва Юстиниан вернулся на синклит, Феодора вскочила на ноги.

‑ Дьявол победил, дьявол в его образе! Будь проклят грек!

Она взволнованно расхаживала по дорогим коврам. Губы ее дрожали. Голова упала на грудь, в ушах звучали страшные слова Эпафродита. Слова эти, исполненные правды, она ощущала как пощечины, нанесенные ей грязной рукой. Она попыталась спокойно разобраться в том, что услышала. Блудница, прелюбодейка, варвар! Эти бесстыдные слова бросил в лицо ей, самодержице, хитрый Эпафродит. И это слышали уши сенаторов. Корчились седые мужи и затыкали пальцами уши. Лицемеры! В душе‑ то небось ликовали, когда грязь брызнула на святой венец. Как стереть эти пятна? Будут ли молчать сенаторы? Ведь совет‑ то тайный. Ага, тайный! Это значит, что каждый, придя домой, по секрету расскажет о нем на ухо своей жене и еще прежде ‑ своей любовнице. Те пойдут в термы Зевксиппа и в сумерках столь же доверительно разболтают это своим приятельницам, а на другое утро весь Константинополь будет шушукаться на площадях о письме грека.

Феодора напрягла все силы, но так и не смогла придумать, каким образом закрыть щель, сквозь которую просочится клевета Эпафродита.

‑ А, пусть болтают, ‑ решила она. ‑ Управда не верит, это для меня главное, на остальное наплевать.

Циничная ухмылка блудницы, прошедшей через море грязи, исказила ее черты. Губы больше не дрожали, чуть приоткрывшись, они теперь улыбались.

" Когда я спас непорочную, как Сусанна, Ирину", ‑ так написал Эпафродит... Спас? Как спас? Разве ее больше нет во дворце? Может быть, монашек убежал с варваром? "

Эта мысль потрясла ее больше, чем все эпитеты Эпафродита. Яд ревности отравил душу. Страх перед деспотом, позор перед Константинополем ‑ все растаяло, как комок снега под южным солнцем. Она опустилась на перину и с присущей ей изощренностью снова принялась строить планы мести Ирине и Истоку.

Тем временем Управда на тайном совете спокойно продолжал обсуждать важные государственные вопросы. Он говорил о монополии на шелк, о водопроводах и, главное, о храме святой Софии. Не нашлось ни одного советника, который осмелился бы возразить ему хоть словом.

В конце совета он встал и торжественно провозгласил:

‑ Всему миру известно, что преследуемая королева готов Амаласунта искала у меня убежища и утешения. Властелин земли принял ее, выслушал ее жалобу на несправедливость, чинимую ей, и обещал помощь. Но несправедливость на службе у злого духа одолела правду и наточила ножи подлых убийц. Королева скончалась ‑ ее убили собственные подданные. Поэтому долг деспота, который избрал своим девизом слова: " Несправедливости ‑ бой, правому делу ‑ защита! " ‑ отомстить за ее кровь. Торжественно вручаю командование войском в опытные руки Велисария, пусть он отомстит за смерть Амаласунты и освободит Италию от ярма убийц!

Сенаторы склонились в поклоне. Велисарий встал, опустился на колени перед императором и принял из его рук золотую цепь ‑ символ высшего командования; Юстиниан простер над ним руки, умоляя святую Софию вдохновить его и осенить духом побед.

В это торжественное мгновение в комнату вошел силенциарий и сообщил, что из Адрианополя прибыл спешный гонец, который желает передать письмо священному деспоту. Он послан магистром педитум Орионом.

Услышав эти слова, Асбад побагровел. Сенаторы подняли головы и удивленно посмотрели на императора.

‑ Магистр педиум Орион? ‑ Юстиниан взглянул на Асбада. ‑ Ответь, несравненный, что это за магистр педиум Орион? Я не помню такого!

Волосы на голове Асбада встали дыбом. Они с Феодорой сами назначили Истоком командиром ‑ императорский указ был подделан, чтобы потом было легче избавиться от варвара. Если Управда узнает об этом, битым окажется только он, Асбад. Феодора вывернется.

‑ Что ты медлишь, магистр эквитум?

‑ Я готов стать последним рабом на ипподроме, если мне известно что‑ либо об этом имени. Гонец ошибся!

‑ Принесите письмо!

Силенциарий вышел из зала. Управда сел на трон и, подперев голову сухими пальцами, уставился на занавес, за которым исчез силенциарий. Все молчали. Сенаторы прикрыли рты драгоценными туниками, чтоб не было слышно даже дыхания. Весь город знал, что император поставил Истока командиром палатинской пехоты. Солдаты в тот же день повсюду разнесли эту новость. И вот теперь Управда спрашивает об этом. Искоса они наблюдали за Асбадом: румянец исчезал с его лица, уступая место бледности. Отчаянный страх овладел им. Все почувствовали здесь руку Феодоры.

Силенциарий принес письмо. Управда подал знак левой рукой. Секретарь распечатал и протянул пергамен. Снова махнул рукой деспот:

‑ О чем он пишет? Читай!

‑ " Светлейший повелитель! Я не успел проститься с тобой, поэтому прощаюсь сейчас. Я глубоко обязан тебе и благодарен, ибо в рядах войска твоего получил опыт. В знак благодарности прими приложенный к письму рог. В нем камни со шлема Хильбудия. Знай, что его поразила стрела из моего лука. Сейчас я возвращаюсь через Гем к отцу ‑ под солнце свободы, которое навеки хотела погасить для меня презренная Феодора. В награду за эту ее любезность я приду к вам сам и приведу войско славинов. Благодари за этот приход императрицу! Исток".

Юстиниан не шевелился. Его костлявая рука подпирала голову, на лице не дрогнул ни один мускул. Он смотрел мимо сенаторов, на стену, где висела картина, изображавшая трех святых королей перед Иродом.

Наконец медленно, не поднимая головы и не сводя со стены глаз, он произнес:

‑ Ад разверзся сегодня и извергнул шайку дьяволов. Но деспот им не одолеть. Христос Пантократор уничтожит их. Велисарий, пусть славины, которые служат у нас, идут с войсками в Италию! Асбаду назначить герулов для преследования бежавших славинов и этого магистра педиум, ‑ Управда усмехнулся, ‑ за Гемом. Если догонят беглецов ‑ рубить на месте. Если же они ускользнут, пусть герулы разыщут вождя гуннов Тунюша и велят ему немедля прибыть сюда.

Пока сенаторы покидали залу, евнух шепнул Асбаду, чтобы тот скорей шел к Феодоре.

Он послушался, дрожа от ужаса. Час от часу не легче! Едва удалось избежать гнева Управды, который не стал расспрашивать об Орионе, посчитав все выдумкой, как вдруг Феодора требует его к себе! Велик счет за бежавшего Истока!

Униженно поднял Асбад глаза на августу, стоя перед ней на коленях и целуя ее ногу. Но тут же опустил глаза. Потому что не прочел снисхождения в ее взгляде.

‑ Где Ирина?

‑ Скрылась.

‑ С Истоком?

‑ Нет, святая августа. Неделей раньше.

‑ Почему ты не разыскал ее?

‑ Она исчезла бесследно, словно в море канула.

‑ Ищи ее, разузнай о ней, найми соглядатаев, иначе не показывайся мне на глаза! Хорошо же ты сторожил Истока!

‑ Во дворце измена! Спиридион исчез вместе с греком. Он был подкуплен торговцем.

‑ Разыщи его, разыщи Эпафродита, он, конечно, не утонул, не верю я этой лисице!

‑ В погоню за Эпафродитом великий деспот послал корабль.

‑ Об этом тебя не спрашивают! Ступай!

По полу отползал Асбад от трона, из покоев он вышел побитым и униженным, как жалкий раб, которого хозяин отстегал хлыстом. Когда он покидал дворец, на небе горели звезды. Бешено погнал Асбад жеребца через площади к казарме, чтобы на невинных палатинцам сорвать злобу и выместить обиду.

А в жалких кабаках, мимо которых он проносился, пировали рабы Эпафродита, свободные и ликующие, ибо они выполнили утором последнюю волю своего господина и вызвали в народе грозное возмущение против императора и его супруги.

Вдали занималось утро. Меньше становилось звезд на небе, сильный восточный ветер дул над Пропонтидой. Эпафродит неподвижно стоял на палубе, опершись на борт. Давно уже не приходилось торговцу испытывать такую душевную и физическую усталость. И тем не менее ко сну его не тянуло. Сознание, что он покинул Константинополь победителем, поддерживало его силы. Небо миллиардами светильников освещало его триумф, Пропонтида шумом волн своих желала ему многие лета!

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒