Франц Финжгар 3 страница

Исток со своими стрелками бросился дальше по склону. Коннице удалось выбраться из побоища, и она пустилась в бегство. Воины Истока поражали коней, и те падали под всадниками. Отроки с ножами кидались на них, юные головы одна за другой слетали под ударами мечей отборных конников, По телам мертвых бежали другие, стаскивали византийцев на землю и душили их, наваливаясь всем телом.

Ночь опустилась на землю. По траве текли потоки крови, стоны поднимались к небу, славины пели грозные давории так, что гул стоял под ясным свободным небом.

Победители разложили костры и толпами собирались вокруг них. Потом с головнями в руках разбрелись по долине в поисках погибших родичей.

Морана царила всюду. Ручей в нескольких местах был запружен телами убитых. Казалось, мертвые все еще душили друг друга, стискивали в руках ножи, в зубах у них были клочья человеческого мяса, которые они вырвали, впившись в неприятеля. Крока нашли в овраге, вокруг него валялось десять убитых пращников. Один лежал на нем, и в его сердце торчал нож Крока. Великая печаль охватила Сваруна, когда к костру принесли смертельно раненного Радогоста. В груди его зияла глубокая рана, он дважды вздохнул и умер. Это был самый уважаемый старейшина антов.

Славины и анты победили, но заплатили за победу морем крови, ибо воины Хильбудия сражались храбро, они были хорошо вооружены и прикрыты. Если бы не перевес в численности вражеских войск, византийцы проложили бы себе путь и ушли.

" Все византийцы погибли! " ‑ решили вожди и старейшины. Сварун в это не верил. В трех местах его панцирь из конской кости был рассечен, он сам был измучен, но об отдыхе и не помышлял. Он обошел убитых, пересчитал византийцев и покачал головой.

‑ Их должно быть больше, у Хильбудия было войско сильнее! Или он оставил отряды в лагере, или часть их ушла.

Поэтому Сварун не мог дать людям отдых.

В граде уже знали о победе и выслали навстречу много коней, чтобы погрузить на них раненых и доставить домой.

Сварун выбрал двадцать хорошо вооруженных воинов, посадил их на коней и велел ночью добраться по равнине к мосту. Там они должны хорошенько укрыться и тщательно охранять мост. Если по пути им встретится беглец, пусть убьют его; к мосту никого не пускать, расправляться на месте. В лагере не должны знать о поражении Хильбудия, иначе византийцы разведут мост, и славины не смогут перейти Дунай.

Раненых собрали и отправили в град. Среди них оказалось человек пятьдесят византийских воинов. Их ожидало рабство. Когда все улеглись отдыхать, Сварун в одиночестве остался возле огня и погрузился в раздумье. Он понимал, что необходимо занять вражеский лагерь. Но ведь это лагерь Хильбудия! Его укрепления можно взять лишь ценою жизни половины воинов славинов. Он думал, лоб его бороздили морщины, а пальцы перебирали белую бороду, окропленную кровью. От соседних костров доносился смех отроков, там запели победную песнь. Лицо Сваруна все больше мрачнело. Как же овладеть вражеским лагерем без потерь?

‑ Святовит, одари меня лукавой мудростью! Еще раз пошли озарение моей седой голове, ведь потом я навеки лягу отдыхать. Один только раз...

Голова его опустилась так низко, что лбом он коснулся рукоятки меча, вонзенного в землю. Усталые веки закрылись, тело жаждало сна, но душа была в тревоге, полна забот. Постепенно гасли костры, а небо на востоке пламенело тонкой красною лентой.

И словно искра этого небесного сияния сверкнула в голове Сваруна. Он проворно поднялся с радостным возгласом.

Запели трубы, воины проснулись и выстроились тесными рядами. Старейшины окружили Сваруна.

‑ Братья, старейшины славинов, предводители антов, храбрые воины, сказал он. ‑ Боги не оставили нас, Перун поделом поразил дерзкого Хильбудия, татя нашей свободы, поразил его войско. Бесславно смердят трупы врагов, теперь они ‑ пища для коршунов и лисиц. Но погибла лишь половина его рати. Нам нужно ударить по их гнезду за Дунаем, мы должны разгромить их лагерь, ибо придет другой Хильбудий и вновь станет убивать нас и грабить. Византиец, как змея, засел в своем лагере. Вам ведомо, какие там валы, кипящая смола, какие крепкие копья и быстрые, как молнии, мечи. Больше половины из нас сложат головы на валах, а вражеский лагерь мы не возьмем.

‑ Давайте разрушим мост и вернемся к своим стадам, ‑ предложил старик ант.

‑ Нет, брат! Мост наш. Нельзя ломать ветвь, на которой сидишь. По мосту пойдут наши воины, чтобы вернуть награбленное. Потому мы и должны взять лагерь!

‑ Ударим по них! Возьмем измором! Сожжем их в собственном гнезде!

Возбуждение охватило собравшихся. Воины поднимали вверх копья и мечи, размахивали над головой тяжелыми секирами.

‑ Да, мы ударим на лагерь, но сохраним свои головы. Пусть Морана отойдет в сторону и издали любуется на нашу победу!

Все широко раскрыли глаза, с жадным любопытством глядя на Сваруна. Воины еще теснее сомкнулись вокруг.

‑ Братья, благодарите Святовита! Он одарил мою седую голову воинской хитростью!

Радостный клич пронесся над толпой.

‑ Быстро переоденьтесь в платье византийцев, надвиньте их шлемы, возьмите в руки щиты ‑ и вперед!

Все остолбенели. Никто не смел произнести ни слова. В таком неудобном снаряжении?! Да Сварун просто обезумел! Смилуйся над ним, Святовит!

Никто не трогался с места. Но Сварун решительно повторил:

‑ Шлемы на голову! Надеть доспехи!

Воины разбрелись по долине и склонились над трупами византийских солдат. Они снимали с них шлемы, отстегивали доспехи, стаскивали красивые окованные портупеи. Исток разыскал Хильбудия. Убитый полководец навзничь лежал в траве. В руке у него была стрела, которую он успел вытащить из раны перед смертью. Хильбудий был герой, и Истоку захотелось иметь такое же вооружение, чтобы можно было не подстерегать неприятеля в засаде, а биться с ним в открытом бою. О, совсем по‑ другому радовался бы Исток, если бы он в таком вот вооружении встретился с Хильбудием в чистом поле. Они бы пустили коней навстречу друг другу, копье бы стукнуло о копье и переломилось, тогда они выхватили бы мечи и стали бы рубиться так, что искры засверкали. По лицам струился бы пот, соперники обливались бы кровью, наконец Исток разрубил бы вражеский шлем, и Хильбудий упал бы на землю. Да, то была бы победа!

С чувством грусти он снял с трупа доспех и надел на себя. Какой силы человек был этот Хильбудий! Грудь шире, чем у него, Истока! Отстегивая доспех, юноша заглянул под холщевую рубаху Хильбудия. Сколько шрамов, вся грудь исполосована. Да, то был герой!

Исток затянул на себе доспех, испытывая неподдельное уважение к убитому врагу. Потом он оттащил труп в кусты, укрыв его как следует землею и ветками. Нельзя, чтобы тело такого героя терзали дикие звери и хищные птицы.

Вслед за воинами преобразились и кони ‑ их покрыли византийской сбруей. Исток вскочил в седло, воины веселыми криками приветствовали его, добродушно посмеиваясь над нарядом Хильбудия.

Всем доспехов не хватило, и остальные воины по приказу сваруна поместились в середину отряда.

Сварун распорядился немедля трогаться в путь, но взять вправо, чтобы холм у реки прикрывал их движение. У его подножия славины отдохнут, а ночью двинутся по мосту в лагерь.

В град он послал быстрых гонцов с приказом гнать вслед за войском баранов и крупный рогатый скот, а также везти мехи с медом и пшеницей, чтобы достойно отпраздновать победу.

Войско с криками, смехом и шутками двинулось по ущелью. Неловко чувствовали себя славины в тяжелом воинском снаряжении. Шлемы висели у них за спиной, и среди них не было ни одного целого. На всех вмятины, ремни оборваны, застежки расколоты. На доспехах виднелись следы ударов, дыры от копий, кровь, перемешанная с землею, запеклась на них. Тяжело шли славины по равнине. Застигни их сейчас убитый Хильбудий, он вырубил бы неповоротливых воинов всех до последнего с помощью одной лишь манипулы.

Истоку казалось, что он в оковах. Он был превосходным наездником, однако тяжелый щит доставлял ему столько неудобств, что при первой же схватке он швырнул бы его на землю, а сам выскочил бы из непривычного седла.

Не успело войско Сваруна перейти равнину, как многими овладело малодушие. Люди снимали шлемы, некоторые украдкой бросали их, другие отстегивали доспехи, которые в кровь ободрали кожу на голом теле. Закричи на них в этот миг даже самый чтимый старейшина, вспыхнул бы бунт, они остановились бы, побросали оружие и отказались выполнить приказ Сваруна. Люди оборачивались, с завистью глядя на воинов без тяжелых доспехов, а те безудержно смеялись над своими товарищами.

Однако огненного взгляда Сваруна все‑ таки побаивались. Он гордо ехал в снаряжении конника, рядом с ним отрок нес штандарт Хильбудия изображение дикого вепря на позолоченном древке. Воины подавили необузданную страсть к свободе даже в движениях, смолкли и шагали по высокой траве, стремясь как можно скорее достигнуть цели и освободиться от непривычного бремени. Все были убеждены, что Сварун просто обезумел от радости и потому возложил на них такую тяжесть. Длинная тень уже протянулась от холма по равнине, когда войско приблизилось к подножию. Беспорядочно бросились воины в кусты и повалились на желтые листья и сухую траву. Они стаскивали шлемы, с грохотом сбрасывали на землю доспехи. Смех и крики огласили окрестность. Необузданная толпа свободных людей опьянела от победы.

И тогда на коне к старейшинам подскакал Сварун. Брови у него были нахмурены, как у разгневанного Перуна, глаза метали молнии.

‑ Встать! Надеть доспехи, шлемы на голову! Какие вы воины? Одичавшая орда! Либо повинуйтесь Сваруну, старейшине, либо сбросьте меня с коня, пронзите мечами, вырвите сердце и повесьте его на ветку для приманки волков и лисиц! Лучше сердцу быть в зверином желудке, чем в груди человека, который должен вести за собой такое войско! Позор вам, клянусь богами!

Исток бросился к своим отрокам и повторил им приказ Сваруна. Подняв руку, командовал он, и слова его падали на головы славинов тяжким молотом, что крушит все на своем пути.

Шум стих, толпа начала подниматься. Всем почудилось, будто сама Морана схватила их за крепкие глотки. Сварун походил на грозного бога, который вот‑ вот метнет в них молнию, а Исток, казалось, вырос на целую пядь и плечи его походили на скалу.

‑ Когда угаснет солнце и вытянутся тени, поднимайтесь и идите к мосту, а через него в лагерь. Полночь еще не минет, а вы будете благодарить Святовита за то, что он озарил меня воинской хитростью.

Воины не понимали еще, что задумал Сварун. В их головах бродило немало непокорных мыслей, пока они надевали шлемы и застегивали доспехи. Вопрошающим взглядом смотрели они на своего старейшину, который хотел превратить их в настоящее войско.

Тени удлинялись, трепетали и исчезали. Солнце скрывалось.

‑ Вперед!

Исток ехал первым. Молча шагал отряд за отрядом. Впереди тяжело вооруженные воины, в середине ‑ славины без доспехов, позади лучники и пращники. Безмолвие царило вокруг, лишь под ногами гудела степь. В сизой мгле показался Дунай ‑ широкий, гладкий пояс на равнине. Поперек пояса темная лента. К ней и повернул коня Исток.

‑ Приготовить копья, секиры и мечи! ‑ шепотом передали из уст в уста его приказ.

Из ремней вынуты секиры, ладони судорожно сжали рукояти мечей, копья взяты наперевес. В воинах пробудилась страсть, вспыхнул огонь и жажда боя.

За черной лентой вздымался четырехугольник, над ним вился дым. Исток взмахнул мечом в ту сторону. Все взгляды были прикованы к вражескому лагерю.

Стало совсем темно. Сизая мгла пеленой наползала на реку. Сто шагов отделяло войско от моста. Две темные тени маячили перед ним. " Часовые", подумал Исток. Он нагнулся влево, нагнулся вправо ‑ сообщил своим. Припустил коня, воины поспешили следом.

Подъехали к самому мосту. Луны еще не было. Стража почтительно расступилась, приветствуя Хильбудия. Но вот треснули доспехи часовых могучие копья, брошенные изо всех сил, пробили им грудь. С криком повалились они наземь. Но шум на мосту заглушил их крик. Доски стучали под ногами войска, мчащегося через реку.

И тут же радостно запели трубы на валах. В лагере запылали факелы, настежь распахнулись ворота.

Только теперь поняли воины замысел Сваруна. Византийцы ожидали возвращавшегося с добычей победоносного Хильбудия.

Вихрем помчались славины с моста, закричав и завыв так, что застонал воздух, и яростно устремились вперед.

Исток был уже в воротах. Стража растерялась. Факелы падали на землю, но самые храбрые из славинов уже ворвались в лагерь. Пошли в ход секиры, затрещали доспехи, в воздухе засверкали мечи. Поднялась страшная суматоха.

‑ Склавеной, склавеной! [Славины, славины! (греч. )] ‑ неслось со всех сторон.

Посреди претория перед шатром Хильбудия мгновенно собрался отряд отборных воинов. Дух Хильбудия ожил в лагере. Взлетели в воздух мечи, воины укрылись за щитами ‑ возникла непробиваемая стена, о которую разбивались потоки славинов. Сварун ошибался, полагая, что застанет ромеев врасплох. Отправляясь в поход, Хильбудий оставил в лагере отряд, который день и ночь должен был находиться в боевой готовности, чтоб оказать помощь в случае нужды. Поэтому разгорелся такой грозный бой, какого не помнил ни один из воинов.

Услыхав крики и шум в лагере, оставшиеся снаружи славины бросились на валы: залезая друг другу на плечи, они перебирались через деревянные стены, врывались в лагерь и, достигнув претория, кидались в жуткую шевелящуюся кучу, из которой торчали копья и над которой сверкали мечи; кровь брызгала во все стороны, трупы громоздились на земле. Воины скользили и падали в горячие лужи крови. Монолитная стена византийских воинов давала трещины, расходилась, опять смыкалась и яростно поражала мечами все вокруг. Все более мощная волна билась об эту стену, она начала поддаваться, слегка накренилась, славины усилили напор, и она рухнула. Но в то же время распахнулись ворота в западной части крепости, и из них вырвалась византийская конница, которую до тех пор прикрывала живая стена. Она врезалась в толпу обнаженных славинов, мечи поражали голые тела, трупы откатывались влево и вправо, конница проложила себе путь и исчезла на юге, в ночной тьме.

Стоны, вздохи, хрип и клокотанье огласили лагерь. Славины лезли через валы, в нетерпении спихивали друг друга во рвы. Неуспевшие принять участие в бою, жаждали крови, рубили мертвые тела и неистовствовали в безумном угаре.

Трубили рога, кричали старейшины, отгоняя и колотя людей. А те будто лишились рассудка, будто озверели, и уже приходилось опасаться, как бы они не сцепились друг с другом.

Сварун приказал зажечь факелы. Луна не спеша вышла на небо. На валах кишели полуголые люди с поднятыми над головой копьями и мечами, с шестоперами и секирами в руках. А посреди лагеря, под обломками копий и под осколками мечей, покоилась залитая кровью, стенавшая и хрипевшая жертва Мораны, в самом низу лежал, покрытый грудою трупов, герой и надежда всего войска славинов ‑ Исток.

Миновала полночь, а вокруг лагеря Хильбудия по прежнему стоял гомон и крик. Всюду горели костры, возле них шумели, словно обезумевшие, воины. Лагерь был разграблен. С шатров содрали воловьи шкуры и попоны и разбросали их по равнине. Воины валялись на этих шкурах, Дрались из‑ за них, выхватывали друг из‑ под друга и рвали на куски, они опустошили житницу и уничтожили запасы сушеного мяса. Сражались из‑ за окороков, рассыпали зерно по земле, бегали от костра к костру и орали, опьяненные победой. Лишь мудрые старейшины да старые воины степенно сидели у костра Сваруна. Они видели, как беснуются отроки, как орут пастухи и молодые воины, злые, словно волки, завистливые, алчные, вечно готовые к утехам и дракам. Никто не поднимался, чтобы усмирить и успокоить их.

Они хорошо знали свое племя. Как молодые зубры, росли отроки в лесу под солнцем свободы. Едва сойдя с материнских колен, они гнали ягнят в лес и на пастбище, там и ночевали, опасаясь только тяжелой руки старейшины, которого почитали их отцы, потому что сами его избрали и добровольно приняли его власть.

Старейшины не потеряли в бою ни одного человека. Молодежь шла первой, они пустили ее на кровавое дело, а сами в большинстве своем остались вне лагеря. Тем не менее их лица сияли гордостью и счастьем победы.

Только Сварун был печален, так печален, что сидел, согнувшись в три погибели, ‑ гордый старейшина, победитель дерзкого Хильбудия. Последняя его опора, Исток, доказавший в этом бою, что он будет достойным отпрыском славного рода Сваруничей, его сын, недвижимо лежал под полотняным шатром возле огня.

После боя отец не успокоился до тех пор, пока из‑ под горы трупов не извлекли тело сына. Слезы хлынули у него из глаз, когда подняли окровавленного Истока. Сварун упал на тело юноши и разрыдался.

Внезапно он вскочил на ноги.

‑ Он жив! Сердце забилось!

В глазах его загорелась надежда.

Юношу вынесли из лагеря, раскинули шатер и положили его там. Сварун призвал волхва ‑ у него была слава ведуна, которому боги открывают свои тайны.

Волхв стащил с Истока доспех, снял шлем и осторожно омыв окровавленное тело, стал искать рану. Приложив ухо к сердцу, он довольно закивал головой.

‑ Жив он, Сварун, жив твой Исток!

Рану волхв найти не смог. " Одурманен? Оглушен? " ‑ бормотал он про себя.

Шлем Хильбудия на голове Истока был измят и разрублен.

‑ Оглушен он! По голове его сильно ударили. Проснется Исток. Надейся, отец, и обещай жертву богам!

Сварун решил принести в дар самого крупного бычка, если сын его придет в себя и поправится.

Волхв велел отцу выйти и оставить его одного с Истоком.

Сварун, с почтением вняв его словам, пошел со своей мукой к старейшине и опустился около них на землю.

Время тянулось бесконечно. Старик рассматривал звезды, глядел на луну, и ему казалось, что они прикованы к небу. Ничего не двигалось. Сварун думал, что не выдержит таких сомнений и ожидания, умрет прежде, чем настанет утро. Когда кто‑ нибудь подходил к огню и раздавался ликующий возглас, он вздрагивал, поднимал голову и озирался. Он ждал волхва с радостною вестью. Но того все не было.

Старейшины укладывались на покой и засыпали. На траве уже растянулась добрая половина войска, огни затухали. Лишь молодежь шумела, диким песням, ссорам и перебранкам не было конца.

Сварун затыкал уши, сидя в мучительном ожидании. Он все больше сгибался, словно утес, уходящий в землю.

Звезды побледнели, стали гаснуть и исчезать с посеревшего неба. И тогда плеча Сваруна мягко коснулась чья‑ то рука.

Старец затрепетал.

Волхв призывал его, лицо волхва озаряла радость.

‑ Сварун, славный старейшина, твой род не исчезнет. Слава богам, Исток пьет воду!

Старец быстро встал и бросился в шатер. Исток радостно смотрел на него, на губах юноши играла улыбка. Отец опустился на колени и зарыдал:

‑ Исток, Исток, сын мой...

Когда выплыло солнце, изнемогла и молодежь. Самые неугомонные повалились на землю. Солнечные лучи никого не разбудили, равнина была покрыта спящими телами, словно мертвецы лежали на ней. Только Сварун расхаживал перед шатром Истока, благодарно протягивая руки к солнцу и шепча молитвы.

Около полудня зашевелились, загомонили люди, утомленное войско вновь ожило. А с севера к Дунаю потянулась длинная вереница нагруженных коней, заблеяли стада овец. Это из града подвозили еду и питье.

Многие отроки пошли встречать своих, вскоре они пригнали в лагерь коней и скот. Приехали и девушки, между ними на разукрашенном коне восседал Радован с лютней. Он пел новую победную песнь и так ударил по струнам, что они гудели.

Разгрузили жито и мед, расхватали овец и принялись их резать. Равнина из ложа превратилась в огромный пиршественный стол. Отовсюду неслись крики, смех, люди пели и плясали.

Радован устроился среди девушек и окруживших его молодых воинов. Он сидел на старом пне, играл, сколько выдерживали пальцы и струны, и рассказывал веселые побасенки о своих странствиях. Молодежь хохотала так, что дубрава дрожала от неистового веселья.

‑ Эй, Радован, а ты чего спрятался? Почему не пошел с нами и не пел, когда мы били византийцев? ‑ поддел певца молодой воин.

‑ Благодари свою матушку, что ты лет на десять раньше не родился. Не то я двинул бы тебя по черепу лютней, своей драгоценной лютней, за эту болтовню так, что у тебя бы язык к небу присох. Но ты молод и дерзок, как жеребенок, и Радован прощает тебя!

‑ Препоясался бы ты мечом, спрятал лютню в шатер к девушкам и пошел бы с нами!

‑ Я не пошел с вами. Это верно. Но верно и то, что вой, который поднимаете вы, молодые волки, способен навсегда оглушить меня. А кто потом будет настраивать струны? Уж не ты ли? Ведь для твоих ослиных ушей ивовая ветка и то слишком тонка. Кто бы кормил Радована, коли он не мог бы бродить с лютней по свету? Уж не ты ли? Да ведь у тебя не найдется даже козьего молока, чтобы напоить голодного пса. Молчи уж, паршивец!

Все засмеялись, а Радован гордо заиграл, затянув веселую песнь. Но парней забавляла злоба Радована.

‑ А что ты делал в граде, пока мы сражались за свободу?

‑ За девушками бегал!

Девицы зафыркали.

‑ Смотри, Радован, несдобровать тебе!

‑ Коли ваши девушки могут польститься на меня, старика, мне они и даром не нужны!

‑ Так ведь ты недавно врал, будто сама царица любовалась твоей красотой!

‑ Императрица Феодора ‑ мудрая женщина, глупцы! А было это тогда, когда лоб мой еще не покрывался морщинами и не было гусиных перьев в бороде!

‑ Если бы Хильбудий напал на град, ты, Радован, убежал бы в лес, как барсук в свою нору! Жалко, что он погиб и избавил тебя от такой забавы!

‑ Убежал? Когда это я убегал? А ну, девушки, скажите, разве я не сидел день и ночь на валах и не сторожил град, словно рысь в буковом дупле?

‑ Притаился на валах и дрожал.

‑ Конечно, дрожал! Не терпелось хоть раз показать миру, каков герой Радован, когда приходит беда...

Загудела лютня, девушки взялись за руки, и хоровод закружился вокруг веселого певца.

Отдохнув, Радован отобрал несколько отроков и пошел с ними в лагерь.

‑ Найдем, наверняка найдем, знаю я византийцев! Они шагу не ступят без этого божественного напитка. О меде, конечно, ничего худого не скажешь, пиво тоже ‑ добрый напиток, но вино...

Радован жадно облизнулся.

Скитаясь по свету, он много раз играл византийским воинам, которые даже в походах не таили своего пристрастия ко всякого рода зрелищам и цирку. Любой бродячий плясун, придурковатый певец, болтливый актер, распутная танцовщица ‑ все были тут желанными гостями, всех их ласково привечали, всем щедро платили. Радован знал об этом и потому любил заходить в пограничные лагеря, где всегда уютно устраивался. Ему было хорошо известно, что во всех лагерях имелись обильные запасы вина.

Вот и сейчас он пошел на поиски зарытых в землю сосудов. Лагерь был разгромлен и разбит. Торчали лишь отдельные колья, и между ними были рассыпаны, втоптаны в грязь пшеница и ячмень.

‑ Тут! Коли здесь житница, ‑ вино где‑ нибудь неподалеку!

Они принялись тщательно искать, отваливая колоды и оттаскивая прочь трупы, так и оставшиеся непогребенными.

Старик осторожно постукивал ногой по земле. Вдруг по звуку он определил, что под ним пустота.

‑ Стоп, юность глупая, есть, есть! Погреб тут! Моя пятка больше стоит, чем ваши носы!

Отроки отвалили несколько бревен, оттащили перевернутую двуколку ‑ в земле показалась дощатая дверца. Нагнувшись, они ухватились за нее сильными руками, запоры лопнули, открыв вход в подземелье с узкой крутой лесенкой.

Радован первым кинулся вниз. С ликующим криком он поднял первый попавшийся глиняный кувшин и прильнул к нему с такой жадностью, что вино громко заклокотало в его горле. Запасы были обильными. Высокие узкие кувшины с большими ручками из красноватой глины выстроились вдоль стены. С потолка свисали мехи, также наполненные вином.

Славины стали выносить вино из погреба. Всем хватило по кувшину. Радован тянул из большого меха ‑ он прогрыз его, чтобы снять пробу, и не мог оторваться. Вино было отменное!

Скоро все прослышали о погребе и сломя голову бросились в лагерь. Люди толкались у входа, пили прямо из кувшинов, тащили их к кострам, на которых жарились бараны.

Лагерь захлестнули пьяные крики и песни, кто плясал, кто бранился, кто дрался. Лишь поздней ночью, уставшие и хмельные, люди заснули мертвецким сном. Радован задремал было с лютней на коленях, потом, покачнувшись, растянулся на земле, сунув под голову лютню с оборванными струнами.

В то время как юное войско безумствовало в пьяном угаре, Исток лежал у шатра. Любиница поставила возле него рог с лучшим медом и села у ног брата, не сводя с него глаз.

‑ Исток, это Перун отнял тебя у Мораны. Когда ты пришел в себя, я принесла ему в жертву самого жирного ягненка. Милостив Перун!

Брат с благодарностью посмотрел на сестру. На лице его боролись сомнения и вера. Он приподнялся на локте.

‑ Не нежно, брат, тебе надо лежать. Так велел волхв.

‑ На бойся, Любица! Мне совсем почти не больно.

Он ощупал свою голову.

‑ Расскажи, Исток, как ты сражался. Тебя вытащили из‑ под груды мертвых и ты жив! Велик Перун!

‑ Мрак в моей памяти. Помню только, что я первым ворвался сквозь ворота в лагерь. За мной, как овцы, кинулись наши отроки.

‑ И все погибли!

‑ Все погибли? О Морана!

‑ Над тобой она смилостивилась, возблагодарим ее!

‑ Ты, Любиница, не знаешь, как дерутся византийцы! Они поставили передо мной стену из щитов, и мечи из‑ за нее сверкали, как молнии. Я бил по шлемам, но они были, как наковальни. Мой меч треснул и раскололся. Вот тогда‑ то меня и задело по голове, все перед глазами завертелось, я упал, и меня прикрыли собой товарищи.

‑ Но ощупай свою голову, там нет раны! О велик Перун!

‑ Милая, не будь на мне шлема, меня не спасли бы и боги!

‑ Шлема?

‑ Шлема Хильбудия, он в шатре. Принеси его.

Исток взял в руки рассеченный шлем и долго рассматривал его.

‑ Как он красив, сколько на нем драгоценных камней.

‑ Он спас меня от смерти, Любиница!

Ножом Исток извлек из креста жемчуг.

‑ Половину тебе, сестра, половину мне, нанижи его на золотые обручи и носи в височных гривнах.

‑ В память о твоей победе!

‑ А я в память о товарищах!

Он высыпал камни в маленький, окованный серебром рог, который носил на поясе, ‑ талисман знаменитой знахарки.

Вечер опускался на землю. В воздухе клубился туман. Лагерь утих.

Только Исток бодрствовал в своем шатре и раздумывал, подперев рукой еще болевшую голову.

" Мы победили. Это верно. Но ведь на самом‑ то деле победила отцовская мудрость. Лукавство победило, а не мы. И все‑ таки с тремя я бы справился в бою, каждый славин и ант может уложить трех или четырех византийцев! Но оружие у нас топорное, сражаться мы толком не умеем! А одной силой не возьмешь".

Он вспомнил, как когда‑ то маленькое племя славинов продало византийцам свой град, отдало в рабство своих дочерей, отдало много скота и овец, чтобы выкупить себя. И когда пришли византийские воины, чтобы получить купленное, женщины плевали в лицо своим мужьям и кричали: " И этих лукавцев вы испугались? Вы, воины? Позор! "

Исток думал о том, каким замечательным войском могли бы стать объединенные племена, умей они хорошо сражаться. Они подступили бы к воротам самого Константинополя. Насколько малочисленнее было войско Хильбудия! Славины напали на византийцев из засады, заняли лагерь, и все‑ таки убитых у них больше, чем у византийцев. А стоит нагрянуть ночью сотне всадников во главе с таким вот Хильбудием, и они разобьют большое войско славинов в пух и прах. Орда завыла бы, и не помогли бы никакие приказы; горстка людей одолела бы тысячи.

Исток был опечален. Впервые участвовал он в битве, но уже понял, что дикая, необузданная сила ‑ еще не все. Он знал, что скоро ему придется занять место Сваруна, что через несколько лет он, возможно, станет старейшиной, поведет за собой войско...

Тяжелая голова скользнула с руки на ложе; черные мысли о грядущем не давали душе покоя.

На другое утро Сварун созвал всех вождей, старейшин и опытных ратников на военный совет, чтобы установить мир и порядок в войске. Собрались седовласые мужи, и сказал Сварун:

‑ Мужи, старейшины, славные ратники, сражение закончилось, однако не совсем. Великий Перун принял нашу жертву под липой и сказал свое громкое слово. Враг разбит, нам светит солнце свободы, вольно пасутся наши стада. Славины и анты снова стали тем, чем были когда‑ то и чем должны пребывать во веки веков. Хвала Перуну, и под липой мы принесли ему новую жертву благодарности!

Но говорю вам, сражение не совсем закончено. Возможно ли оставить плуг посреди нивы и в ясную погоду удалиться домой? Мы глубоко вонзили плуг, пошла широкая борозда, ‑ значит, вперед, братья! Вернем хотя бы крохи того хлеба, который три года забирал у нас Хильбудий. До морозов еще далеко, ударим же по вражеской земле, возвратим отнятое у нас. Овцу за овцу, корову за корову, а христиан и христианок пригоним домой, чтобы они пасли скот, сеяли и жали вместо наших погибших сынов. Таковы думы вашего старейшины, которого вы сами избрали, дабы в преклонные годы он шел впереди и вел вас в сражения. Старейшины, мужи, молвите мудрое слово!

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒