Книга вторая 7 страница

Отон, беспечный, легкомысленный и тщеславный, сразу согласился, хотя отлична понимал цель супруги.

Сенека находился в затруднительном положении. Нерон не на шутку готовился развестись с Октавией и жениться на Актее, и старый философ сознавал, что Рим приписывает ему этот брак. Он хорошо знал о намерениях римлян, окружавших Тразею, об их стремлении восстановить древнюю олигархию и чувствовал, что сумасбродство Нерона привлечет на их сторону лучшую часть римского населения и значительную часть легионов. По его мнению, предполагаемый брак должен был до такой степени увеличить силы недовольных, что падение Нерона и уничтожение императорской власти становилось неизбежным.

Но Цезарь словно обезумел. Он и слышать не хотел об этих соображениях.

Он всегда доходил в своих увлечениях до крайностей. Начиная пить, он пил без просыпу; пускаясь в ночные похождения, доходил до величайших скандалов. Теперь его увлечение Актеей приняло такой же безумный характер. Он проводил целые дни у ног Актеи; играя ее веером, или отправлялся вместе с нею в носилках, оказывая ей знаки самого раболепного почтения на глазах всего Рима.

Все старания Сенеки отклонить его от задуманного плана были безуспешны.

Однажды утром Тит находился на террасе, когда Нерон вышел из дворца и занял обычное место у ног Актеи. Тит уже и не прислушивался к словам Нерона – он говорил почти одно и то же, уверял в своей безграничной страсти, просил Актею повелевать ее преданнейшим рабом и клялся, что имена Актеи и Нерона заменят имена Пенелопы и Улисса как выражение супружеской верности. Потом, со свойственной ему быстротой перехода от одного к другому, он начинал проклинать препятствия их браку, проклинать Октавию, законников, сенат.

Неожиданно он достал из складок своей тоги какую‑ то маленькую свинцовую куклу и поставил ее перед собой со знаками величайшего почтения.

Тит с любопытством стал следить за ним. Нерон окружил фигурку венком из роз, вылил перед нею кубок вина, потом стал горячо молиться своей покровительнице, прося устранить препятствия, разъединяющие его с Актеей, и избавить их обоих от козней злоумышленников.

Окончив молитву, он тщательно спрятал фигурку в тогу, уверяя Актею, что это самая могущественная богиня в мире, благосклонная к нему лично. Тут же он прибавил, что Актея не должна ревновать, потому что его чувство к богине никогда не заходило дальше почтения и благодарности.

Тит едва удерживался от смеха. По‑ своему он тоже был суеверен. Он верил, например, что Юдифь может читать судьбу по звездам, но искать поддержки у свинцовой куклы казалось ему забавной глупостью.

На следующий день он рассказал Сенеке об этом случае.

Он думал, что философ рассмеется, но Сенека внимательно выслушал его и пробормотал вполголоса:

– Не помогут ли нам авгуры? [22]

Тит не понял.

– Что же они могут сделать? – спросил Тит.

– Объявить, что боги не благоприятствуют этому браку, – отвечал Сенека, которой теперь вполне доверял молодому человеку.

– Цезарь намекнет вам о своих желаниях, и все предсказания будут благоприятны; если же нет, то авгуров можно только пожалеть, – сказал Тит.

Сенека закусил губы в замешательстве, так как понимал, что центурион говорит правду.

Тит никогда не забывал о своем обещании быть другом философа и при всем своем уважении к Актее считал, что Сенека был прав и императору нельзя брать в жены наложницу.

– Нельзя ли добиться чего‑ нибудь при помощи астролога, например, Бабилла? – спросил он.

– Этого еврейского шарлатана? – отвечал Сенека, нетерпимо относившийся ко всякому шарлатанству.

Тит растолковал Сенеке, что астролог уже приобрел доверие Нерона, вылечив его от белой горячки. Он напомнил ему также о молве, ходившей в Риме, будто Бабилл предсказал Нерону императорский сан, когда тот еще был заброшенным ребенком в доме Лепида, под надзором цирюльника и актера, и имел столько же шансов сделаться императором, как любой уличный мальчишка.

Авгуры были официальными гадателями и получали жалованье; оставив без внимания намеки императора, они рисковали местом и жизнью. Но если бы удалось привлечь к этому делу Бабилла, он мог бы, воздействуя на императора, отклонить его от задуманного брака.

Сенека решился попытать счастья и сказал Титу:

– Пришли ко мне этого еврея и расхвали его императору, как сумеешь.

Тит послал к Бабиллу раба с приказанием явиться к Сенеке, а сам пошел на террасу, где находились Актея и Нерон.

Нерон поздоровался с ним; молодой человек почтительно осведомился о здоровье императора.

– Благодаря этому лекарю чувствую себя отлично, – сказал Нерон.

– Бабилл – удивительный человек, – сказал Тит, – он не только может вырвать человека из когтей смерти, но, говорят, его глаза читают в сердце людей, его уши слышат тайные мысли, его дух проникает в далекое будущее.

– Наш честный воин становится красноречивым, – засмеялся Нерон.

Тит покраснел, чувствуя, что выдает себя.

– Бабилл, – сказал он, – предсказал артисту Менекроту победу на состязании.

– Ну, это мог бы предсказать всякий, – заметил Нерон, – зная, что я не буду участвовать в состязании. Но и мне хотелось бы расспросить его кое о чем. Приведи его ночью, когда звезды засияют на небе. Если он ответит мне на мой вопрос, я осыплю его золотом, если же нет… – И от забавной мысли, внезапно пришедшей в голову, Нерон рассмеялся.

Тем временем Бабилл явился к Сенеке, который принял его в библиотеке.

Замечательный контраст представляли эти два человека: один – аристократ, представитель культуры, о мягким, задумчивым лицом, повелительными манерами изящно одетый; другой – типичный выходец с Востока со смешным выражением хитрости и фанатизма на лице, резкими еврейскими чертами и в грязных лохмотьях.

С минуту они пытливо смотрели друг на друга, наконец Бабилл опустил глаза.

Оба молчали: Сенека – задумчиво, Бабилл – в терпеливой выжидательной позе.

Сенека первый прервал молчание.

– Тебе, может быть, неизвестно, – сказал он, – что я скромный адепт вавилонской и халдейской мудрости.

Он указал на лежавшую перед ним древнюю рукопись.

Бабилл поклонился; лицо его оставалось бесстрастным.

– Да, – продолжал старый философ, – я обратил мои слабые и близорукие глаза к небу и разобрал грамоту судьбы.

Астролог по‑ прежнему молчал.

Сенека продолжал несколько торопливым тоном.

– Всему Риму известно, что блистательный Цезарь хочет вступить в брак. Звезды сказали мне, что судьба решила иначе. Можешь ли ты, с твоими великими знаниями, сказать мне, правильно ли я прочел ее решение?

При всем своем самообладании Бабилл не мог подавить радости, осветившей на мгновение его лицо. Он отвечал своим звучным голосом:

– Могущественный советник царей, правая рука повелителя легионов, твои глаза подобны глазам орла, которых не может ослепить полуденное солнце; тебе открыты тайны времен. Да, ты прав и трижды прав: судьба не благоприятствует желаниям блистательного Цезаря.

Каждый из них был до некоторой степени обманут другим. Бабилл не мог не догадаться, зачем он потребовался Сенеке, а Сенека был смущен радостью, мелькнувшей на лице астролога, когда он упомянул о неблагосклонности судьбы к браку Цезаря.

– Я рад, – сказал Сенека, – что мое предвидение подтвердилось таким глубоким исследователем тайн. Может быть, Цезарь пожелает выслушать твое предостережение.

– Если Цезарь удостоит выслушать своего раба, – отвечал Бабилл, – я объявлю ему решение судьбы.

– Смотри же, еврей, не объявляй ничего другого, – строго сказал Сенека. – Звезды сказали мне, что Цезарь пришлет за тобой, и если ты будешь говорить с ним благоразумно, наградит тебя золотом и почестями; если же ты неосторожно разоблачишь тайны своего искусства, тебя постигнут бич и крест. Уверен ли ты, еврей, что звезды сказали истину?

Астролог слегка вздрогнул и пристально посмотрел на Сенеку.

– Да, уверен, – отвечал он.

Сенека протянул ему кошелек с золотыми монетами.

– Возьми это маленькое вознаграждение за твои усердные труды на пользу истины.

Астролог спрятал кошелек в складках своей туники и, поклонившись почти до земли, вышел.

Сенека сел и задумался. Он был недоволен собой. Притворство с астрологом было неприятно для него; гордость его возмущалась необходимостью прибегать к таким средствам. Но он видел, что положение безнадежное, и принимал отчаянные меры. Сенека чувствовал, что это последняя ставка и очень ненадежная. Как бы то ни было, он решился сыграть до конца.

Вечер был ясный и безлунный. Высоко вверху сверкала Лира, и мощные члены Геркулеса обвивали гибкие извивы Змеи. Налево и впереди, низко над горизонтом, медленно опускался Скорпион, преследуемый Стрелком. Немного правее Медведица величественно совершала свой бег вокруг Полярной Звезды. Небо озарялось бесчисленными солнцами, системами и планетами, смотревшими вниз на маленькую Землю своими неподвижными очами. Они заглядывали в окна Мамертинской тюрьмы, где лежал в цепях проповедник, и искрились в драгоценных камнях, украшавших тогу Нерона. Нежные голоса, говорившие на неведомом языке, наполняли Вселенную.

Но император и астролог были глухи к голосам звезд, а в ушах Тита они звучали только как невнятный ропот.

Когда Бабилл вступил на террасу, на ней царствовала тишина. Лицо Нерона смутно рисовалось во мраке; астролог бросился ниц перед его ложем.

– Встань, встань! – резко сказал император, потому что даже худший из римлян чувствовал отвращение к восточному раболепию.

Бабилл встал и произнес дрожащим от притворного или действительного страха голосом:

– Властитель мира желает узнать свою судьбу от своего раба?

Нерон злобно засмеялся:

– Ошибаешься, еврей, властитель мира желает знать, что готовит судьба тебе, прежде чем кончится этот день.

Бабилл вздрогнул; он понял, что император готовит ему что‑ то недоброе. Обратившись к звездам, он поднял руку и как бы углубился в чтение звезд.

Нерон откинулся на ложе и продолжал злобно улыбаться.

Внезапно Бабилл начал дрожать всеми членами, и полусдавленный крик вырвался из его груди. Он бросился на колени перед Нероном.

– Ну, – спросил Нерон, – что же сказали тебе звезды?

– О я несчастный! – воскликнул астролог. – Горе мне! Лучше бы мать моя не родила меня на свет, потому что я вижу перед собой пытки и смерть, угрожающие мне в эту же ночь, и только ты, могущественный Цезарь, можешь избавить своего несчастного раба.

– Клянусь носом Августа, – воскликнул Нерон (это была его любимая клятва), – клянусь носом Августа, он прав. Я отдал приказание схватить его, когда он будет выходить из дворца, подвергнуть бичеванию, а потом отрубить ему голову. Ну, ты спас свою шкуру, еврей.

Затем, обратившись к Титу, он прибавил:

– Эти звездочеты в самом деле могут кое‑ что узнать.

– Теперь, – продолжал он, обращаясь к еврею, – скажи мне что‑ нибудь о моей судьбе.

– Я скажу тебе, – начал астролог, возвращаясь к своей обычной полутеатральной манере, – о том, что тебе больше всего хочется знать.

– Ага! – воскликнул император. – О чем же это?..

– О женщине, на которой ты женишься.

– Какой вздор! – воскликнул Нерон. – Я женюсь на Актее и знаю это без твоих прорицаний.

– Цезарь, – отвечал астролог, – ты женишься на той, которую укажет тебе небо.

Глаза его засверкали, высокая фигура, казалось, еще выросла, он протянул вперед руки и запел монотонным голосом:

Предки ее были могучи в битвах, мудры в совете,

Стройны, как кедр, были жены ее народа

Она прекраснее всех женщин, она как роза в душистом саду,

Она жена знатного мужа, которому суждено быть императором,

Она будет твоей женой, повелитель римлян, так решила судьба.

Песня Бабилла окончилась торжественным возгласом, и он остановился.

– Должно быть, удивительная женщина, – сказал Нерон. – А как ее имя?

– Это скрыто от моих глаз, – отвечал астролог, не желавший выпускать все свои стрелы разом.

– Но я должен знать ее мужа, который будет императором, – сказал Нерон.

Бабилл придумал это предсказание, чтобы сильнее затронуть любопытство Цезаря, возбудив в нем опасения.

– Терпение, – отвечал он, – близок час, когда тайные вещи откроются. Но, – прибавил он, видя, что лицо Нерона омрачилось, – я могу предсказать тебе многое другое.

Он снова устремил взгляд в небо и вдруг задрожал всем телом.

– А! – воскликнул он уже размеренным тоном, каким предсказывал женитьбу Нерона. – Я вижу щит, меч и битву. Стены Сиона крепки, но голод сильнее их. Воины Господа смелы, но враги подавляют их числом. Огонь пожирает храм Господень, и стоны моего народа наполняют мир.

Он устремил свои дикие глаза на слушателей и воскликнул:

– Я говорю вам: здесь тот, в чьих руках победа, кто вступит на священный холм и будет царствовать со славой и могуществом.

Тит стоял позади ложа Нерона.

– Это я, – сказал император.

– Ты! – воскликнул Бабилл.

Тот, кого обагрит кровь его матери,

Будет царствовать, последний Цезарь.

Астролог упал без чувств.

– Не понимаю, что он хотел сказать, – заметил Нерон. – Но что бы ни говорили звезды или он сам, я все равно женюсь на Актее.

Книга вторая

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒