Александр Гиневский 4 страница

– И ты один, в не приёмный день... Пробрался. Как я рада!

– Вопреки всему и, в конце концов, – продолжил он по-французски.

Мама что-то сказала.

Повтори, не понял.

– Это латынь. Изречение: «Так идут к звёздам! » высокопарно, да? – мама рассмеялась тихим счастливым смехом. Сильно сжала его руку своими горячими. – Как ты отдохнул?

Хорошо, мама.

Как Терентий Васильевич со своим другом?

Живы, здоровы. Привет тебе от них большой.

– Спасибо. Он, помню, жаловался на глаза. Сдают. Очки ему надо другие для чтения.

Очки?

Да. Он не говорил?

Нет.

– Надо будет помочь. Я ему напишу. Да, я просила папу отвезти ему журналы. Он не забыл?

– Нет, не забыл, – не сразу ответил Иван, вспомнив стопку журналов в прихожей на телефонном столике.

– Какой он молодец. И как я благодарна ему, что послушал меня, съездил за тобой. Как вы там дома, без меня?..

В глазах у мамы опять появились слёзы. Она смущённо прижалась щекой к шее Ивана.

– Мам, – тихо сказал он, – ты называй меня Ванюшей... Если хочешь...

– Ну, вот видишь, видишь, – всхлипывая, сдавленно дыша, шептала мама, – я же говорила, Ванюша, что ты очень, очень изменился...

Смущённый Иван вдруг обрадовался пришедшей в голову мысли.

– Мам, а ты знала, что у Терентия Васильевича есть французский орден?

Да, знала. А что?

Так.

Я же тебе говорила.

Не помню. Но я теперь знаю. Он мне многое рассказал.

Вы подружились?

Да.

–Как я рада. Ведь это такой человек... задумчиво произнесла мама.

– Да, мама. Я теперь понял.

– Вот видишь. Я же говорила, что ты очень изменился...

Сергей Владимирович любил приехать на работу пораньше. Свежим глазом просмотреть дела, приготовленные с вечера. Ещё раз уточнить то, что необходимо было сделать в течение дня.

Так было и сегодня. Он вошёл в свой просторный, хорошо убранный кабинет. Бросил взгляд в дальний угол. Матовым куском льда блеснул экран телевизора. На крышке его, как всегда, стояла большая пепельница из резного стекла. Грани насечки отражали солнечный свет из окна ярко и радужно. В кабинете Сергея Владимировича курить было не принято. И пепельница всегда оставалась новенькой, словно только что с магазинной витрины.

Шторы на широком и высоком окне были раздвинуты. Солнечный свет ударял в глаза, отражаясь от паркета там, где его не закрывал ковёр.

Сергей Владимирович прошёл к столу, сел в кресло. Минуту сидел неподвижно, прислушиваясь к себе. Это была минута привычного, короткого волевого усилия, похожего на команду самому себе. После чего, как всегда, приходило ощущение нарастающего прилива энергии, нетерпеливого желания действовать.

Он потянул к себе лежавшую на самом углу стола синюю папку. Раскрыл. Пробежал глазами «шапку» первой бумаги, набранную крупным типографским шрифтом. Пробежал раз, другой и вдруг откинулся в кресле.

«А ведь он мне вчера ни разу не сказал «папа». И только ли вчера?.. » – медленно, вслух произнёс он, невольно ощущая во рту неприятную сухость. Он и не подозревал, что эта «мелочь» его так кольнёт. Снова было, склонился над столом, но внезапное, столь неуместное открытие не подчинилось волевому усилию. И это было тем более досадно, что ещё вчера вечером он был уверен: это – просто дурное расположение духа. К утру рассеется. Потоком важной и срочной работы смоет с души шелуху житейского. Останется одно, главное: дело. Оно – дело – заслоняло всё прочее буквально две минуты назад. И вот...

Читать он не мог.

Сидел, откинувшись в кресле, вытянув руки, барабаня пальцами по тёмно-зеркальной поверхности стола. «Да, да... Ведь ни разу... »

Вошла секретарша Елена Максимовна. Оказывается, она стучала, а он не слышал.

– Доброе утро, – Елена Максимовна смотрела на Сергея Владимировича со всегдашним обожанием, готовая услышать от него приветливую шутку. Шутки никогда не повторялись. Елена Максимовна втайне уже радовалась новой, которую сейчас услышит.

Чуть замешкавшись между дверью и столом, она подошла, протянула телеграмму.

– Срочная.

Сергей Владимирович нерешительно взял листок. Повертел его в руках, мол, откуда? зачем? Пожал плечами, вернул, сказав:

– Передайте Литовченко.

С лица Елены Максимовны исчезла улыбка. Подрисованные брови приподнялись крутыми подковами.

– Что с вами? – мягко, участливо спросила она, только сейчас заметив под глазами Сергея Владимировича черноту, похожую на мелкую угольную пыль.

– Ровным счётом нич-чего, – наконец-то Сергей Владимирович собрался с силами, улыбнулся, решительно поднялся из-за стола. – Солнце чёртово!.. Шпарит и шпарит который день. Вам хорошо, Елена Максимовна, вашу голову не только украшает, но и защищает ваша чудесная причёска. Давайте поменяемся причёсками... на сегодня.

Он подошёл к окну. С силой рванул, смыкая, половины легких и светлых занавесей. Хотел было задвинуть и вторые, портьерные, но передумал. Стоял, держась за край портьеры, спиной к секретарше.

– Сергей Владимирович, хотите кофе? Я мигом. Или боржоми. Холодный, – сказала она, подумав про себя: «Нет, сегодня он не в ударе. Не заболел ли? »

– Спасибо Елена Максимовна. Ничего не надо. Устройте мне только, пожалуйста, часик тишины.

– Я поняла, Сергей Владимирович, – сказала она, на цыпочках выходя из кабинета.

Но где-то через четверть часа зазвонил один телефон. За ним другой, третий. Несмотря на старания Елены Максимовны, к нему в кабинет через телефонные трубки вламывались нетерпеливые, сдержанные, умоляющие голоса. Иногда ему казалось, что это он сам, полный неукротимого напора, настигает кого-то далеко-далеко отсюда и властно требует внимания. О, он умел и это! В такие мгновения он чувствовал себя удачливым охотником. И напрасно добыча пыталась уйти, ускользнуть. У него была крепкая хватка. И каким острым, окрыляющим было чувство превосходства идущего по следу. Сознание, что борьба будет выиграна, что добыча обречена...

В полдень он шёл к двери своего кабинета. Кто бы видел, как он шёл! Шёл крадучись по ковру, спеша убежать от настырного звона аппаратов.

Он приехал домой.

Закрывая за собой дверь, Сергей Владимирович увидел на телефонном столике записку. «Уехал в больницу», – прочёл он, и долго стоял в прихожей, задумавшись, рассеянно глядя в плотный листок бумаги.

Он совсем забыл, что собирался принять душ. Ехал и всю дорогу повторял: « Первым делом душ. Горячий – холодный, горячий – холодный».

Он вошёл к себе. Сел на диван. Сидел, стараясь сосредоточиться, но всё более раздражаясь оттого, что не удавалось. В голове плыли какие-то ватные клочки мыслей: «Чёртова жара... уехал один... и ведь ни разу... старость... какая старость?.. О чём я?.. »

До него донёсся прерывистый сигнал машины.

Он прошёл в другую комнату, вышел на балкон.

Иван его уже видел, но продолжал, дурачась, давить на кнопку сигнала, сунувшись прями с головой в окно кабины.

Перестань! – крикнул Сергей Владимирович.

Я думал, ты заснул.

Иди домой. Расскажешь...

– Некогда. Там на вешалке моя сумка. Сложи в неё журналы и брось мне.

Какие журналы? – не понял Сергей Владимирович.

Которые я сейчас повезу в Никитино...

– Зайди, поешь. А в Никитино могли бы как-нибудь съездить вместе. – Сергей Владимирович почувствовал, как мокрая от пота рубашка неприятно липнет к телу.

– Как нибудь меня не устраивает...

Эти слова, тон, каким их произнёс Иван, были ударом под ложечку. Потому что между ними так мог говорить только он – Сергей Владимирович. Впервые этот тон коснулся его, дошёл со стороны. И не просто дошёл, а достал.

Я поеду сейчас, – продолжал Иван. – Маму могут выписать в любой день. Она придёт и увидит журналы...

Сергей Владимирович ничего не слышал. Он щурился от яркого солнца. От полуденного зноя в висках ломило. Было тяжело дышать.

– Сумку! Сумку! – донеслось до него.

Сергей Владимирович медленно провёл по лбу тыльной стороной ладони. В дрожащем мареве разогретого воздуха расстояние между ним и Иваном росло у него на глазах, превращаясь в пропасть.

Ивану показалось, что отец качнулся из стороны в сторону. Как тогда, на даче Алексея Тимофеевича. Он как раз вернулся из рейса. Подарил отцу бумеранг, купленный в какой-то лавчонке на окраине Гонконга. Отец вертел в руках подарок, посмеивался: «Мёртвый сувенир, сработанный под каменно-деревянный век». – «Не скажи», – возразил Алексей Тимофеевич. «А мы сейчас увидим», – отец отошёл в сторону, размахнулся, пустил бумеранг.

Бумеранг набрал высоту, потом на какое-то мгновение застыв в воздухе, полетел обратно. Вращение его всё убыстрялось. «Берегись! » – крикнул Алексей Тимофеевич. Отец невольно качнулся из стороны в сторону. Сделал шаг влево, вправо, назад... Казалось, бумеранг целит в него и попадание неизбежно. Но вот он упал у самых ног отца, глубоко уйдя в землю узкой тёмной лопастью.

Отец стоял к ним спиной, неподвижно. Плечи его резко опали. Но вот он пришёл в себя, присвистнул. «Ого! Такой не прощает, – сказал, выдёргивая бумеранг. – За неверный бросок можно и поплатиться, а, ребята? » – «Вот тебе и мёртвый сувенир, – отозвался Алексей Тимофеевич. – Он, брат, натуральный австралийский. Возвращающийся... »

Тебе нехорошо? – крикнул Иван, увидев, как покачнулся отец.

Нормально, – вяло и не сразу ответил Сергей Владимирович.

Я сейчас поднимусь.

Не надо...

Я... – Иван помедлил, – за сумкой...

⇐ Предыдущая 1 2 34