Дмитрий Зарубин. Дневник русского мальчика. Предисловие

Дмитрий Зарубин

Дневник русского мальчика

Предисловие

Меня зовут Михаил Исаевич Файнштейн. Я уже старый журналист, работаю в городской газете “Октябрьские Зори”. Живу в Старом Осколе, Белгородская область. Наш город славен тем, что упомянут в “Слове о полку Игореве”, в том месте, где летописец рассказывал о маршруте движения дружины славного князя земли русской. Оставил Оскол некий след, судя по спискам Свидригайло, и в истории четырнадцатого века, войдя в состав Путивльского повета, административно-территориальной единицы Литвы. Потом передавался из рук в руки различных киевских и татарских князей. Под властью московской стал в 1500 году. Но официально его день рождения определен с 1593 года. Обыкновенно эта праздничная дата отмечается ежегодно в первое воскресенье сентября пышными добровольно-принудительными народными гуляньями и движением колонн производственных и прочих масс по главной улице — имени Ленина. С трибуны начальство делает им под козырек, грохочет салют, и энтузиасты кричат “Ура! ”.

В период до Великой Октябрьской революции в ближайших окрестностях ученый-немец открыл Курскую магнитную аномалию. Во времена гражданской войны Иосиф Сталин проследовал через Оскол в Первую конную армию, а Владимир Ульянов как-то сказал, что разработку КМА надо вести сугубо энергично.

В семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века Старый Оскол объявился населенным пунктом трех ударных комсомольских строек. Юноши и девушки многонационального Советского Союза, а также интернациональные отряды братских социалистических стран: Болгарии, Вьетнама, Румынии, Польши — с неисчислимым пока количеством зэков и строительных батальонов Советской Армии отгрохали почти что на городских окраинах Стойленский и Лебединский горно-обогатительные комбинаты, цементный завод и Оскольский электрометаллургический комбинат имени Брежнева.

Этот самый ОЭМК был построен на деньги Федеративной Республики Германии и оснащен немецким же оборудованием. Упорно поговаривают, что проект продвижения европейских технологий пролоббировали высокие чины из министерства внешней торговли СССР не вполне бескорыстно, за что в годы перестройки и поплатились...

Как водилось в те блаженные “застойные” годы, у Старого Оскола в ФРГ немедленно нашелся город-побратим, из которого в основном и гнали для Оскольского комбината печи для плавки металла, прокатные станы и прочую металлургическую оснастку. А из образцово-показательного, ударно-комсомольского в заграницу ездили должностно-представительские делегации, формируемые по принципу один человек из рабочего класса, один — из рядовых коммунистов, представитель интеллигенции и колхозного крестьянства, несколько скромных девушек, первые секретари горкома и райкома, председатели гор и райисполкомов, пара чекистов.

Однажды, после того, как в Осколе нелегально побывали корреспонденты “Нью-Йорк Таймс”, описавшие в своих публикациях громадные очереди за мясом, молоком и сыром, из такой группы, готовящейся к посещению Западной Европы, выбросили, невзирая на регалии и собранную валюту, начальника народного образования и по-быстрому включили меня.

И я поехал. И немецкое пиво сделало меня человеком счастливым и не озабоченным своим прошлым-настоящим-будущим. И так промелькнуло два дня. Вечером третьего, когда я собирался в обратный путь, меня посетил Курт — журналист местной газеты. Он принес книгу, не очень объемную, изданную добротно, на хорошей бумаге, с фотографиями Старого Оскола. Приглядевшись, я понял, что снимки времен Второй мировой войны.

Курт объяснил, что это дневник русского мальчика четырнадцати-пятнадцати лет, периода оккупации. Его привез с Восточного фронта местный житель. На последующие мои расспросы он отвечал четко и, как показалось, откровенно…

Бывший фронтовик уже умер. Дневник русского мальчика перевели на немецкий и издали в знак покаяния за содеянное вообще, и в нашем городе — конкретно. После чего успокоились, через определенный государственными стандартами срок оригиналы рукописей, хранившихся в типографии, были сданы в макулатуру, а там вскоре и само издательство обанкротилось. Таким образом, существует только немецкая версия дневника, каковую Курт мне и подарил.

Руководителю делегации я ни о чем не сказал. Через границу перевез совершенно спокойно, книжка валялась в самом верху сумки. Потом я про нее забыл. Дальше было некогда: развернулась перестройка, Ельцин, девяностые, нулевые опять же… Но ветер перемен стих, движение вновь перешло куда-то внутрь, и появилось время разобрать архив.

Подарок Курта нашелся сразу, а поскольку краеведение у нас всегда в почете, то я решил узнать, что же писал в далеком 1942 году мой юный земляк. Наш местный знаток немецкого, которому я заплатил за перевод, посоветовал, отдавая работу, спрятать этот дневник подальше, потому что, мол, непатриотичен и дивидендов никаких не принесет. Только неприятности.

Прочитал я текст, разбил на главы, кое-что по-журналистски подчистил. И отложил. А потом, подумав, все-таки решил попытаться его опубликовать. Кстати, перед отправкой перевода в редакцию журнала предложил переводчику поставить свою фамилию, дабы сохранить авторские права, за мной ведь заслуги в этом отношении маленькие. Он отказался наотрез. Сказал, что ни на что не претендует: не нужны ему ни Нобелевские премии по литературе, ни подвалы Лубянки.

Вот так-то, я свое дело, считаю, сделал. Теперь очередь за вами.

12 3 4 5 6 Следующая ⇒