Крылов Николай Иванович 6 страница

Хочется подкрепить все это цифрами из официального отчета о работе СТЗ в 1942 году: с 23 августа до 1 сентября завод передал Красной Армии 119 танков, изготовил 24 арттягача, 55 дизель-моторов, отремонтировал 14 танков. В сентябре было выпущено 16 новых танков, отремонтирован 91.

Как идет ремонт танков, на что способен теперь завод - именно это прежде всего и интересовало Гурова.

- Люди делают все, что могут, - делился Кузьма Акимович увиденным. При мне отправили два восстановленных танка в девяносто девятую бригаду, еще два были почти готовы. А вообще трудно там. Цеха - под артобстрелом, без потерь дня не проходит. По сути дела, тот же фронт. Вспомнил, как ты рассказывал про севастопольский подземный комбинат... Иметь сейчас хоть для ремонта танков что-то в этом роде было бы неплохо!

В Сталинграде неоткуда было взяться таким, как в Севастополе, штольням, где во время осады разместились под непробиваемой толщей породы и оружейные цеха, и пошивочные, и госпитальные палаты. В городе, растянувшемся неширокой полосой вдоль Волги (с Мамаева кургана казалось, что весь он прильнул, прижался к реке), вообще не было ничего хотя бы отдаленно похожего на крепость. Но в цехах, не защищенных от артиллерийского огня, а тем более от бомб, люди вели себя как на бастионах, откуда никто не уходит, пока жив и нужен тут.

Так было не только на Тракторном. На " Баррикадах", где на заводскую территорию уже упало - более ста пятидесяти крупных фугасок и две с половиной тысячи зажигательных бомб, восстановили силовую станцию и возобновили из заготовленных раньше деталей сборку орудий, притом самых нужных армии - дивизионных 76-миллиметровых пушек.

Действовал и ряд мелких предприятий. Тысячи сталинградцев были заняты на ремонтно-восстановительных работах, несли службу в МПВО, охраняли различные объекты в городе. Тысячи других продолжали строительство укреплений.

После перехода армейского КП на высоту 102 у нас установилась повседневная связь с Городским комитетом обороны. Его командный пункт центр управления всей жизнью города - находился в подземном помещении в Комсомольском саду, недалеко от вокзала. Гуров быстро наладил контакт и с райкомами партии, превратившимися в районные штабы обороны.

Сталинград делился тогда на семь административных районов. Пять из них, охватывавших северную часть и центр города, стали ближним тылом 62-й армии (два остальных - тылом 64-й). Три северных района, получивших названия от расположенных тут крупнейших заводов - Тракторозаводский, Баррикадный, Краснооктябрьский, воплощали в себе индустриальную мощь Сталинграда, составляли его пролетарское ядро.

Тут умели не только изготовлять оружие - умели и владеть им. И в штабе армии были уверены: даже теперь, когда заводские коллективы резко сократились, на Тракторном смогут, если понадобится, сформировать запасные танковые экипажи. А на " Баррикадах" найдутся люди, готовые встать к ими же изготовленным орудиям.

Чаще других членов Городского комитета обороны бывал у нас на КП военный комендант Сталинграда майор Владимир Харитонович Демченко. Обычно через него и доходили до нас тогдашние городские новости: что разрушено при последнем воздушном налете, что восстановлено. Положение в любом конце города Демченко всегда знал досконально, и я как-то привык считать его сталинградским старожилом, пока однажды не выяснилось, что он назначен сюда не особенно давно - после оставления Харькова, где служил до последнего дня в такой же должности.

Городская и районные комендатуры (они действовали в Сталинграде, пока понятия " город" и " передний край" окончательно не слились воедино) хорошо помогали армейскому командованию: обеспечивали в пашем городском тылу вместе с милицией железный порядок, обусловленный режимом осадного положения, отвечали за охрану многих важных объектов. Специальные комендантские команды работали на маршрутах, по которым по ночам провозились через город боеприпасы, продовольствие, а также подкрепления, если они имелись. Разрушений все прибавлялось, новые завалы не всегда успевали расчищать, и маршруты ночных перевозок постоянно менялись. Майор Демченко был в этом, пожалуй, самым знающим советчиком, а его люди - надежными проводниками.

С юности я знал волгарей твердыми и упорными, нередко суровыми, норовистыми, как сама Волга, и с широкой, как Волга, душой. Все это было присуще и сталинградцам, вставшим вместе с бойцами на защиту своего родного города, работавшим на его заводах и переправах под вражеским огнем. Только твердость и упорство моих земляков, как и всех защитников Сталинграда, теперь умножились.

Как настроены жители Сталинграда, мы, конечно, представляли и тогда, когда КП находился в Карповке или в Дубовой балке. Но перенесение командного пункта фактически в пределы города дало возможность непосредственно ощутить его боевой дух. И вновь охватывало знакомое по Севастополю и Одессе чувство полнейшей слитности фронта и тыла, армии и остававшегося в городе населения. От этого еще острее сознавалась наша, военных людей, ответственность за все, что тут произойдет.

В Сталинграде эта ответственность приобрела особую меру. В приказах вышестоящих начальников не повторялось обычное в подобной обстановке требование: " город ни в коем случае не сдавать". Эти слова стали просто излишними. Их заменили другие, обязывающие к большему: " Защита Сталинграда имеет решающее значение для всего советского фронта".

Эта формулировка из директивы Ставки была известна старшим командирам, в том числе и мне, уже раньше, а 1 сентября 1942 года ее услышали все оборонявшие город бойцы. Она появилась в приказе войскам Юго-Восточного фронта, отданном в этот день.

Вряд ли можно было сильнее сказать о том, что удержать Сталинград мы обязаны.

* * *

Характерным для управления войсками в первые дни сентября стало то, что на некоторых участках мы подчиняли командиру того или иного соединения его ближайших соседей или объединяли какие-то части под началом специально посланного туда старшего командира. Думается, эту практику не стоит ни хвалить, ни ругать - она была вынужденной. Прибегать к ней приходилось как вследствие малочисленности многих соединений, так и потому, что штаб армии не всегда мог поддерживать прямую и бесперебойную связь с каждой дивизией или бригадой.

Так возникали в составе армии оперативные группы. Одни - на короткий срок, другие - на более долгий.

Читатель уже знает о группе полковника С. Ф. Горохова, образованной ив стрелковых бригад, направленных на северный участок, за Мечетку. По соседству, в орловском выступе, была создана оперативная группа генерал-майора М. С. Князева, который командовал 315-й стрелковой дивизией, прорвавшейся к нам с севера в составе двух полков и саперного батальона. Князеву подчинили также остатки 2-й мотострелковой бригады и некоторых других частей. На левом фланге армии полки и батальоны трех дивизий и двух бригад были сведены в Южную оперативную группу, которую некоторое время возглавлял Н. М. Пожарский.

В записях армейского журнала боевых действий за 4-5 сентября, в датированных этими числами приказах упоминается также оперативная группа генерал-майора Крылова. О ней, впрочем, вряд ли помнят даже ветераны нашего штарма: просуществовала она недолго.

Группа Крылова возникла в связи с тем, что командарм Лопатин находился еще на временном - промежуточном, как мы говорили, - командном пункте, близ Садовой, а я с несколькими помощниками и связистами перешел уже на Мамаев курган. В этих условиях командующий счел целесообразным, чтобы я, разумеется без освобождения от прочих обязанностей, сосредоточил в своих руках управление частями, прикрывавшими подступы к высоте 102 и району вокзала, мотострелковой бригадой Бурмакова, одной танковой бригадой, тремя или четырьмя артполками.

Это были очень трудные дни. Ударная группировка армии Паулюса усиливала натиск в районе Гумрака и на левом фланге. В атаках участвовали сотни танков. Расчищая своим войскам путь к Волге, враг неистово бомбил наш передний край, бросал десятки самолетов на каждую высотку, контролирующую нужные ему дороги, на каждую рощицу пригородных лесопосадок, на каждый овраг, где предполагал сосредоточение наших резервов.

Нашей авиации немного прибавилось - кроме 8-й воздушной армии Т. Т. Хрюкина, долго разрывавшейся на два фронта, под Сталинградом уже находилась 16-я воздушная армия генерала С. И. Руденко. Но господствовал в воздухе еще враг. А небо изо дня в день - голубое, безоблачное... Любая перегруппировка или переброска даже небольшой части с одного участка на другой, в чем нередко возникала срочная надобность, практически были возможны только до рассвета.

Мы продолжали надеяться, что войска Сталинградского фронта пробьются с севера к нашему орловскому выступу. Тогда немцы, вышедшие к Волге, оказались бы отрезанными и вся обстановка могла измениться. А тем временем подоспели бы ожидавшиеся подкрепления...

Пока же положение армии ухудшалось. Продвигаясь вдоль железной дороги Сталинград - Лихая, гитлеровцы овладели станцией Воропоново, второй от города (первой была Садовая). Это увеличило для нас опасность оказаться отрезанными от 64-й армии.

Стремясь предотвратить захват Воропоново, командарм решил перебросить на левый фланг 35-ю гвардейскую дивизию генерал-майора В. А. Глазкова. Это решение принималось не без колебаний, ибо означало сопряженное с определенным риском ослабление обороны в центре. И к сожалению, оказалось запоздалым: в бой за Воропопово, когда оно еще было в наших руках, успели вступить лишь два батальона дивизии с самим комдивом во главе. Дрались гвардейцы доблестно, однако предотвратить захват станции эти батальоны не могли.

Одновременно противник потеснил нас на центральном участке, между Гумраком и Городищем. Прибывший туда генерал-лейтенант Ф. И. Голиков и находившиеся с ним командиры из штаба фронта взяли на себя организацию контратаки 23-го танкового корпуса, которая хотя и не восстановила прежнего положения, но задержала продвижение врага.

Контратаки предпринимались на многих участках. Относительно крупные планировались накануне, после анализа итогов боевого дня. В оперативных документах решение на контратаку в таких случаях формулировалось как переход частью сил в наступление.

Некоторые из этих приказов выглядят сейчас довольно внушительно: в наступление на узком участке переходит целая дивизия, а то и две-три!.. А иная дивизия по числу бойцов соответствовала нескольким ротам. Это, понятно, учитывали, определяя цели контратак. И все же надо признать: цели не всегда назначались достижимые. Отчасти, должно быть, потому, что дивизию, пока она именуется дивизией, все-таки трудно окончательно приравнять к полку или батальону. Бывали просчеты также из-за приуменьшенной оценки сил конкретного противника.

5 сентября переходила в наступление группа Крылова. Задача, поставленная командармом, предусматривала нанесение удара в направлении высоты 145, 8 и поселка Поляковка, недавно захваченных гитлеровцами. После этого бригада Бурмакова, единственная в составе группы полнокровная стрелковая часть, должна была продвигаться к долине Царицы и дальше, на Алексеевну (вблизи станции Воропоново), охватывая с запада противника, пересекшего железнодорожную ветку Алексеевка - Гумрак, и но допуская его отхода.

Как будто все было ясно. Но беда заключалась в том, что неприятельские силы на этом участке уже значительно превосходили по численности те наши части, которыми предполагалось их охватить.

Докладывать командарму, почему поставленная задача не могла быть выполнена, мне, однако, не пришлось. На исходе того же дня поступила неожиданная, во всяком случае для меня, телеграмма Военного совета фронта об отстранении генерала Лопатина от должности. Принять командование войсками 62-й армии приказывалось мне.

Телеграмму мы прочитали вместе с Гуровым. Кузьма Акимович положил руку мне на плечо и медленно, с какой-то суровой убежденностью произнес:

- Так надо, Николай Иванович. Так надо.

Я же почти физически ощутил, как на меня наваливается ответственность, не соизмеримая ни с чем, за что приходилось отвечать когда-либо прежде. Облегчение приносило лишь то, что Гуров - рядом, но его слов " так надо" все-таки не понимал.

Лопатин принял свое смещение внешне спокойно - выдержка не изменила ему и тут. В ночь на 6 сентября на Мамаевом кургане мы оформили передачу командования записью на оперативной карте и приказом по армии.

Не знаю, как объяснили его снятие самому Лопатину: разговора на эту тему у нас с ним не было. А в официальном порядке объяснения до меня тогда не дошли. Думаю, однако, что причина заключалась не в каком-то частном факте. Командарм 62-й и руководство фронта, как говорится, не сработались, и у последнего по мере осложнения обстановки, по-видимому, складывалось мнение, что командующий в армии нужен другой.

Никакого нового назначения или обычного в таких случаях приказания убыть в распоряжение штаба фронта Лопатин не получил. И потому - не желая покидать Сталинград без прямого на то приказа - остался на армейском КП. Это было не совсем нормальное положение, но возражать я не стал. Держался Антон Иванович достойно, не отказывал мне в советах, не отмахивался вообще ни от какого конкретного дела. А командование фронта о нем словно забыло.

Так продолжалось до прибытия нового командующего армией, который попросил Лопатина отправиться на левый берег и напомнить там о себе. Знаю, что затем он вместе с женой, работавшей в одном из наших госпиталей, отбыл в Москву. А в дальнейшем командовал корпусом и снова армией, в конце войны был удостоен звания Героя Советского Союза.

К Антону Ивановичу у меня сохранилось большое уважение, как к мужественному человеку, опытному и дальновидному военачальнику. С удовлетворением прочел то, что написано о нем в " Воспоминаниях и размышлениях" Маршала Советского Союза Г. К. Жукова: " В это время 62-й армией командовал генерал-лейтенант Антон Иванович Лопатин. Он сделал все, что от него требовал воинский долг, и даже больше, поскольку хорошо известно, что враг действовал против войск армии А. И. Лопатина в численном превосходстве". Считаю эту авторитетную оценку объективной и справедливой.

* * *

Постоянный я командарм или временный, пришлют ли другого или утвердят в этой должности меня, оставалось некоторое время неясным. Да и не до выяснений было. Далеко загадывать не приходилось, к этому не располагала обстановка. Чтобы наступил для нас завтрашний день, армия должна была выстоять, отбиться от наседающего врага сегодня. И этому подчинялось все.

Первый (помимо текущих боевых распоряжений) приказ, который я отдал, посоветовавшись с Гуровым, был такой: половину всего состава армейских, дивизионных, полковых и батальонных тыловых служб немедленно передать на пополнение стрелковых подразделений. При этом потребовал, чтобы в эту половину вошли самые молодые и самые здоровые, наиболее подготовленные в боевом отношении люди.

Народу в наших тылах было, разумеется, не густо. Тылы, близкие к штатным, имели лишь недавно прибывшие бригады. Но в тот момент могли выручить и несколько сотен новых бойцов.

Только на северном участке, где две недели назад немцы чуть не ворвались в город с ходу, мы имели теперь стабильный фронт. Отбросив врага от Тракторного завода на несколько километров, группа Горохова уверенно отражала прощупывающие атаки небольших подразделений, а ничего более крупного противник там в бой пока не вводил. " На правом фланге прочно удерживаются занимаемые позиции", - отмечалось в оперсводках.

А в центре фронта армии и на левом фланге, несмотря на все наши усилия, бои постепенно перемещались с линии внутреннего оборонительного обвода в узкое пространство между ним и непосредственно городом. Стойкость наших войск не уменьшалась - наоборот, было немало свидетельств того, что она возрастает. Не подлежало сомнению и то, что росли потери, наносимые врагу. Однако перевес в силах оставался на его стороне.

6 сентября поступил приказ командующего фронтом отвести с переднего края части 10-й дивизии НКВД (кроме одного полка, включенного в группу Горохова). Все ее пять полков участвовали в боях на различных участках от нашего правого фланга до левого. Теперь командиру дивизии полковнику А. А. Сараеву ставилась задача организовать оборону на запасном рубеже, который проходил по окраинам заводских поселков.

Иметь здесь хотя бы небольшой второй эшелон стало очень важно. Однако отвести полки Сараева удалось с большим трудом и не все сразу - некому было их сменять.

На переднем крае оставались части, ослабленные, казалось, до крайнего предела. Но они держались. Решительным, инициативным командирам и при минимальных силах удавалось обороняться активно, напористо. Не могу не сказать еще раз о мотострелковой бригаде полковника П. С. Ильина, тем более что это относится все к тому же дню - 6 сентября.

Бригада (мы сохраняли ее на положении отдельной части, надеясь в дальнейшем пополнить) занимала в последние дни небольшой участок на левом фланге армии, у Яблоневой балки. И вот Ильин донес, что он, использовав благоприятную обстановку, продвинулся примерно на два километра и очистил от немцев так называемую Треугольную рощу в районе Дар-горы.

Впору было усомниться в точности донесения. Согласно сводной справке, в боевых подразделениях 20-й бригады числилось вместе с командным составом 96 человек. По силам ли было им то, о чем доносил комбриг? Но посланный на этот участок офицер из оперативного отдела подтвердил - все верно: и то, что к началу суток бригада имела в боевом строю 90 человек, и то, что ее подразделения закрепляются сейчас в захваченных немецких окопах в Треугольной роще. При этом потери у Ильина минимальные.

Обстановка действительно благоприятствовала успеху дерзкой контратаки. Враг, не ожидавший ее в такой ранний час, был застигнут врасплох (фашистские танкетки, укрытые в роще, о чем Ильин заранее не знал, забрасывались связками гранат прямо на местах их ночной стоянки). Не рассеявшийся еще утренний туман, очевидно, помешал гитлеровцам определить численность атакующих русских. Но факт оставался фактом: меньше ста наших бойцов с ходу овладели позициями двух неприятельских рот, усиленных танкетками, обратив противника в форменное бегство...

В масштабах армии успех был скромный, сугубо местного значения. К тому же было мало надежды долго удерживать рощу, поскольку соседям Ильина продвинуться не удалось. И все же результаты этой контратаки говорили о том, что мы можем бить врага даже тогда, когда у него больше сил.

Попросив Гурова остаться с Камыниным на КП, я побывал вечером в некоторых соединениях и частях левого фланга армии: судить о положении там без собственных впечатлений становилось все труднее. Заехал и на командный пункт 20-й бригады.

Я не виделся с полковником Ильиным с тех пор, как полмесяца назад знакомился с бригадой, державшей оборону еще у Калача, но именно за это время по-настоящему узнал и оценил его командирские качества. От души поблагодарил Петра Сысоевича и за сегодняшнюю боевую активность, и за все прежнее, особо - за бой, происходивший четыре дня назад. Тогда его бригада, отводимая с Дона, получила приказ задержаться на промежуточном рубеже между Карповкой и станцией Басаргино. Едва заняв позиции, она отразила крупную танковую атаку. Это была существенная помощь другим нашим частям, закреплявшимся на центральном участие внутреннего обвода. Бригада вывела там из строя до двадцати фашистских танков.

К сожалению, я не мог вручить Ильину полагавшийся ему орден, который еще не переслали из штаба фронта. На его вылинявшей гимнастерке была пока одна-единственная награда - медаль " XX лет РККА". Она напоминала, что в Красной Армии полковник с самого ее зарождения, с первых месяцев гражданской войны.

Командира бригады, конечно, больше всего волновали виды на пополнение. Доукомплектовать такую часть, сохранившую отличную боевую организацию и стойкий костяк ветеранов, было бы очень важно. Но когда мы сможем это сделать, я не знал. И обещал лишь то, что было в моей власти, - усилить артиллерийскую поддержку. Собственная артиллерия бригады состояла в тот момент из двух 76-миллиметровых орудий и двух 45-миллиметровых противотанковых...

Уезжал от Ильина с мыслью, что являюсь свидетелем того, чему когда-нибудь потом могут просто не поверить...

В самом деле, разве не напрашивался из непреложных цифр вывод, что 20-я мотострелковая бригада, истекшая кровью в тяжелых боях, не может больше всерьез приниматься в расчет? Уже при отходе из Калача в ней оставалось 230 человек, да еще несколько десятков красноармейцев насчитывали приданные подразделения бывшего укрепрайона. Но этими силами 2 сентября был предотвращен опасный прорыв большой группы танков, нанесен врагу немалый урон. А сегодня у Ильина не набиралось и ста бойцов, если не считать штаб, санчасть, сокращенные до минимума хозяйственные службы. И все-таки была смелая и успешная контратака, а теперь подразделения, пользуясь наступившим на этом участке затишьем, вероятно недолгим, закреплялись на достигнутом рубеже.

Нет, 20-я бригада существовала и сражалась. Кто посмел бы сбросить ее со счета! Ей суждено еще было пройти дорогами побед, участвовать в освобождении Украины, Польши, Чехословакии, удостоиться почетного наименования Новоград-Волынской, стать Краснознаменной, наступать на берлинском направлении... И хотя в строю бригады могли остаться лишь единицы из ее сталинградских ветеранов, хотя к тому времени сменился и командир (полковник Ильин пошел на повышение, стал генералом), все это было прямым продолжением ее подвигов у Дона и Волги.

Тогда, в сентябре сорок второго, мы так и не смогли пополнить бригаду на переднем крае. Ее вывели на доукомплектование за Волгу. Перед тем полковник Ильин был ранен. Некоторые детали боевых действий бригады, о которых тут рассказано, уточнялись с его помощью уже потом.

Этого храброго и умного командира я знал на войне недолго. Однако его действия остались в памяти примером того, как и в тяжелейшей обстановке, при явном перевесе противника в силах, можно брать над ним верх, навязывая ему свою волю. Многим нашим командирам еще предстояло этому научиться.

В рядах 62-й армии находилась также дочь полковника Ильина. Она была санинструктором в другой части. А в числе последних оставшихся в строю бригады бойцов находился 16-летний сын комбрига. Парнишка пешком ушел из Воронежа, где жила семья, добрался до Сталинграда, нашел отцовскую часть и был зачислен в нее красноармейцем.

Два года спустя, летом сорок четвертого, этот парнишка, ставший уже командиром взвода самоходных орудий, воевал в тех же краях, где и я, - на литовской земле, у Немана. Юный лейтенант Владимир Ильин пал там смертью храбрых...

* * *

Начальник штаба фронта, обнадежив еще раз " большой помощью с севера" (имелись в виду новые атаки советских войск по ту сторону неприятельского коридора) потребовал докладывать последние данные о положении армии каждые два часа. " Любыми средствами связи - каждые два часа! " - строго повторил Георгий Федорович Захаров.

Такое приказание поступало впервые. Из него явствовало, как тревожат наши дела старших начальников.

7 сентября враг прорвался через внутренний оборонительный обвод между Гумраком и поселком Сталинградский - на участке группы Попова (командиру танкового корпуса генерал-майору А. Ф. Попову были подчинены и некоторые соседние части). Прорыв, если говорить отвлеченно, был не столь уж глубоким - два-три километра. Дальше гитлеровцев не пустили. Но это составляло почти половину расстояния между внутренним и городским обводами, причем - на центральном участке, на подступах к Мамаеву кургану и заводскому району.

Восстановить положение, ликвидировать вражеский клин, хотя такая задача и ставилась, мы, не получив подкреплений, практически не могли. Предпринятые контратаки (главным образом ночные, так как днем неприятельская авиация не позволяла нашей пехоте подняться из окопов) дали не много. Силы обоих танковых корпусов, на которых держалась здесь оборона, как и силы взаимодействующих с ними стрелковых частей, угрожающе таяли.

За все время после моего назначения в 62-ю армию она никогда не располагала таким количеством танков, чтобы использовать их массированно. Танки вводились в бой небольшими группами, а иногда и поодиночке. Машины, лишившиеся хода, но способные вести огонь, вкапывались в землю и поддерживали пехоту как доты. Там, где враг продвигался, не всегда была возможность оттащить эти танки на новые позиции, и тогда приходилось их подрывать.

К исходу 7 сентября две бригады 2-го танкового корпуса, действовавшие в районе разъезда Разгуляевка - уже в непосредственной близости от сталинградских рабочих поселков, оказались фактически без материальной части. Утром, руководя боем последних девяти танков 99-й бригады, погиб ее молодой командир подполковник П. С. Житнев.

Эта танковая бригада сыграла, как я уже говорил, очень большую роль в отражении первого, августовского натиска врага на северные окраины Сталинграда, на Тракторный завод. 3 сентября бригада в составе 35 боевых машин, значительная часть которых уже побывала в срочном ремонте, была переброшена под Гумрак, где и сражалась до последнего своего танка, поддерживая подразделения 87-й и 112-й стрелковых дивизий.

Мое донесение начальнику штаба фронта напоминает: за неделю тяжелых боев на этом участке только дивизия Ермолкина уничтожила более трех тысяч солдат противника и 36 немецких танков. В день, когда на подмогу ей прибыли танкисты Житнева, она отбила пятнадцать вражеских атак. А когда потом остатки 112-й стрелковой - горсточку людей, валившихся с ног от смертельной усталости, вывели из боя, о составе дивизии поступили такие сведения: в одном полку - 9 штыков, в другом - 21, в третьем - 26. Подполковнику Ермолкину было приказано сформировать из всех подразделений и тыловых служб дивизии сводный батальон.

Вскоре представилась возможность дать дивизии пополнение, и она снова вступила в бои двумя небольшими полками. Командование ими приняли дивизионный начхим капитан А. В. Асеев и один из комбатов старший лейтенант А. К. Безъязыков.

А 87-я дивизия полковника А. И. Казарцева уже несколько дней действовала в составе трех сводных батальонов. Заместитель командующего фронтом Ф. И. Голиков, который по-прежнему находился в войсках нашей армии, помогая организовать управление ими в соответствии с требованиями обстановки, подчинил Казарцеву части, оборонявшиеся между городским аэродромом и кладбищем. Так образовалась еще одна оперативная группа, весьма скромная по численности и действовавшая в таком составе недолго.

Состояние остальных наших дивизий (кроме двух левофланговых - 35-й гвардейской и прибывшей совсем недавно 244-й) было не лучше. Угрожающее положение на центральном участке заставило перебросить сюда и придать 23-му танковому корпусу некоторые батальоны из группы Горохова. Это, однако, помогло лишь сдерживать противника. Стабилизировать положение в центре сил не хватало, и линия фронта медленно сдвигалась все ближе к городу.

Не меньше тревожил и левый фланг. Продолжая упорные атаки в направлении Ельшанки и Купоросного, враг постепенно продвигался там к Волге. Полоска берега, соединявшая нас с 64-й армией, становилась все уже.

Крайней на левом фланге была дивизия генерал-майора Глазкова. Гвардейцы-воздушнодесантники четвертые сутки отбивали атаки противника и днем и ночью. Особенно отличился 101-й стрелковый полк подполковника А. А. Герасимова. Это его бронебойщики во главе с однофамильцем командира полка политруком Иннокентием Герасимовым за один бой вывели из строя девятнадцать фашистских танков, не дав им прорваться к Садовой вдоль линии железной дороги. Иннокентий Герасимов одним из первых среди защитников Сталинграда был удостоен звания Героя Советского Союза.

Филипп Иванович Голиков сообщил, что нам передается из 64-й армии еще одна танковая бригада - 6-я гвардейская (не следует путать ее с 6-й танковой, вошедшей в состав армии раньше). Одновременно 62-й армии переподчинялась малочисленная 10-я стрелковая бригада - как резерв командарма.

Гвардейскую танковую бригаду мы немедленно выдвинули на центральный участок, примерно туда, где сражалась геройская девяносто девятая. А 10-я стрелковая (задержаться в резерве она никак не могла) была введена в бой на левом фланге. Ее бросили на поддержку 244-й дивизии полковника Афанасьева, которая накануне сумела немного оттеснить противника и готовилась вновь его контратаковать. Эти контратаки имели целью ослабить нажим на дивизию Глазкова.

Наступивший новый боевой день - 8 сентября - сложился, однако, не так, как мы планировали.

Утром с командного пункта 35-й гвардейской дивизии донесли, что она ведет тяжелый бой, отражая массированные танковые атаки и подвергаясь сильным ударам с воздуха. Подробности передать не успели: связь прервалась. Не сразу дошло до нас и то, что командир дивизии генерал Глазков - он находился в полку Герасимова - тяжело ранен.

Посланный из дивизии офицер связи до Мамаева кургана не добрался. Представителю штарма, выехавшему в тридцать пятую, - насколько помню, это был старший лейтенант Семиков - в пути повезло больше. Как выяснилось, за минувшие часы генерал-майор Глазков получил одно за другим несколько ранений - и осколками мин, и осколками авиабомб, но продолжал до последнего, смертельного ранения управлять боем.

Он пал в ту пору Сталинградской битвы, когда все складывалось для нас крайне неблагоприятно. Но гвардейцы 35-й дивизии - всем тем, что они сделали под командованием генерала Василия Андреевича Глазкова, - уже внесли в нашу грядущую победу у Волги свой весомый вклад.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒