Глава XIV

Теперь, приходя в питомник, я неизменно чувствовал себя лишним. У меня на глазах рождалась крепкая дружба. Как только дрессировщик входил в клетку, собака вставала на задние лапы, чтобы лизнуть чернокожего в лицо. Киз отворачивался, а она терлась об него с нежным урчанием. Я смотрел на эти излияния с умиленной улыбкой и чувством облегчения оттого, что никогда не бывает совсем безвыходных ситуаций. Я был горд собой. Я сделал благое дело и воспринимал эту картину как награду. Когда мы оказывались в клетке втроем, поведение Батьки было в высшей степени тактичным. Увидев меня, Батька подходил, приветливо скалясь и вихляя задом, и тут же начинал свою любимую игру: слегка покусывал мою бороду, как будто искал блох. Потом он подходил к Кизу, чтобы потереться о его ноги, и снова возвращался ко мне, и так несколько раз. Человек, одаренный воображением романиста, сказал бы, что таким способом собака призывала нас побрататься, пойти друг другу навстречу и заключить мир.

— Ну что ж, — сказал я Кизу во время одного из этих визитов, — я думаю, собака уже может расстаться со зверинцем и занять свое место в обществе… Она здорова.

— У вас еще могут быть неприятности. Она признает лично меня, в качестве исключения. Но как только Терри или любой другой негр приближается к клетке, на нее накатывает. Она брызжет слюной от ярости. Говорю вам, я ее house-nigger.

Он долго и тихо смеялся, сверкая зубами.

— Теперь он различает good niggers и bad niggers.

— Но вы все-таки не можете помешать собаке делать различие между знакомыми и незнакомыми людьми. Это нормально.

— Да, это нормально. Ненормально, что от запаха белых с ним ничего не происходит, а запах черных…

— Послушайте, приятель, честное слово…

Киз сидел на корточках. Он еще раз похлопал собаку по спине и поднялся.

— Я констатирую факт. Первое, с чем работает дрессировщик, особенно если речь идет о полицейских собаках, — это обоняние. Вот вам доказательство: мы научили собаку чувствовать своих.

Он говорил это без всякого вызова, а напротив, с чрезвычайным спокойствием. В литературе постоянно твердят о том, что негры «легковозбудимы». Однако правозащитников всегда поражало их хладнокровие. Часто они ведут себя так, будто их уже давно уничтожили.

— К чему вы, собственно, клоните?

— Я думаю, вам следовало бы реже сюда приходить. Собака не понимает, что с ней творится, достаточно на нее взглянуть. Вы можете сказать мне, каковы ваши планы? Вы рассчитываете увезти ее в Европу или как? Буду с вами откровенен. Я потратил на этого пса уйму времени. Я старался как мог.

— Знаю.

— Если все это для того, чтобы в один прекрасный день вы забрали ее, — спасибо и до свиданья…

Батька сидел между нами и мел хвостом по песку. Он переводил взгляд с Киза на меня, словно понимая, что решается его судьба. Я колебался. Я чувствовал свою моральную ответственность. И речи быть не может о том, чтобы таскать собаку за собой по всему свету. И все же если бы я сказал Кизу: «Забирайте ее», я чувствовал бы себя предателем.

— Я хочу знать, оставите вы мне собаку или нет. Я задал вам вопрос.

Я молчал. Сам того не зная, своим ультиматумом Киз разбудил во мне то, что я считаю восточной чертой своего характера: боязнь определенности, необратимости, точек над i. Вдобавок к этому — странный ход мыслей вождя племени или главаря банды, кондотьера или восточного сатрапа, уж не знаю: я не имею права бросить тех, кто от меня зависит. Любопытный атавизм, пришедший из тех далеких времен, когда мои азиатские предки брали с собой на тот свет лошадь, сокола и иногда любимейшую из жен.

— Ну так что?

— В любом случае собака останется в Америке. Если вы в самом деле настаиваете…

— Я настаиваю.

— Поговорим об этом позже.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒