Письмо второе

Здравствуйте, Николай Владимирович! А я же даже и не представилась в первом письме. Меня Дамира зовут. Или коротко Мира. В переводе «крепкая» или «железная». Забавно, да? Железная. Может, поэтому мне мать такая и досталась. Испытать мою крепость? А мать не изменилась. Знаете, как меня встретила? Только я к ней в комнату заглянула, так она с кровати ворчит - вспомнила, что у тебя есть мать?! И отвернулась к стенке. Только не она ли от меня отказалась, в интернат сдала? Осунулась, да горы таблеток на тумбочке. А так все у нее по-старому. Силы жалить меня не убавилось.

А я вот решила – лучше ее буду. Ты надо мной, мать, издевалась, отказалась от меня, а я не откажусь, я заботиться о тебе больной буду, ухаживать, готовить, постель подправлять. Я другая. Не такая, как ты.

Утром встала, смотрю на ее бледное лицо, даже жалко стало. Она же до туалета сама дойти не может. Вцепится в меня, кряхтит, еле ноги переставляет, но не сдается. Вот кто железный.

Я, как приехала, дом перемыла. Какая грязь была. Вода черная в ведре стояла, будто она годами не убиралась. А когда шкафы разбирала, нашла в дальнем углу скомканные танцевальные платья. А некоторые и вовсе на мелкие куски порезанные. Может, и правду в деревне про отца говорили?

Достала я платья, разглядываю. Красивые. Монетами расшиты. И монетки дзынь-дзынь, дзынь-дзынь. Как бы мать не проснулась. Поглаживаю рукой ткань, а самой неловко. Голос матери в голове так и стоит – Шлюха! Шлюха! Смотрю на нее – спит вроде. Я все аккуратно назад спрятала. Бросила взгляд в зеркало, даже щеки у меня покраснели.

Как бы жизнь моя сложилась, если бы я стала танцовщицей?

Почему не стала? Сначала верила, что, если не танцевать, мать меня из интерната домой заберет. А потом тело слушаться перестало. Пришла на занятие, а, как начали танцевать, у меня сразу тошнота, голова кружится, ноги ватные. Я и сбежала.

Мать проснулась. Дай, говорит, фотоальбом. И начала. Какая в детстве хорошенькая была, не то, что сейчас. Видимо, полегче ей стало.

Я окна мою. Она с кровати: Лучше мой! Углы мне что ли оставляешь! А я молчу и мою. Я же хорошая. Не такая, как она.

Как только она уснула, я снова платья танцевальные из шкафа достала. Прикладываю их к себе, любуюсь. Помню, как в детстве схватила платье, на себя надела, на ноги материны туфли, бусы. Кривляюсь перед зеркалом, как в телевизоре видела. Так мать, как увидела, давай орать. Стала сдирать с меня платье, как кожу. Я потом в шкаф спряталась и весь вечер плакала.

Сегодня супом ее кормлю. Так она капризничает, есть не хочет. Невкусно ей, видите ли. И начинает меня крыть – какая ты, дескать, хозяйка, раз суп приготовить не можешь. Поэтому тебя никто замуж и не берет. Так и будешь в одиночестве всю жизнь. А даже если и будет у тебя мужик, в первый день и сбежит. Ну всему же предел есть, да? Никакая я не железная. Все это враки с именем. Я встаю и прямо при ней суп в окно выливаю. Вот, мать, ходи голодной. А она берет и чашку мне в спину запускает. Только сил у нее нет. Не долетает чашка-то. Тогда она орать на меня пытается. Да только хрип выходит. Ненавижу, говорит, тебя. Всю жизнь ты мне испортила. Это я-то ей? Да пошла она! Собрала я все, что приготовила, и в мусорку выкинула.

Захожу в комнату - спит. Не знаю, что меня дернуло снова в шкаф заглянуть. Как будто монетки снова с платьев зазвонили. Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь. Я одно танцевальное платье выбрала, надела на себя. И снова к зеркалу. Впервые за время здесь улыбнулась. И тут слышу, как мать в спину хрипит: Ах ты прошмандовка! По шкафам шарила! А ну сними немедленно! Даже приподняться пытается, но никак ей это не удается. Орет: Зачем приехала?! Не нужна ты тут! Зачем приехала?!

Я и не выдержала. Все ей и про отца высказала, и про танцы. Сколько ненависти, говорю, в тебе! Я же ничего хорошего от тебя не видела! Ты же от меня, вообще, отказалась! От единственное близкого тебе человека, который любил тебя по-настоящему!

Глаза защипало. Я в этом платье из дома и выбежала. Слышу шум какой-то в доме, как будто разбила мать что-то. А сама бегу, бегу, не понимаю куда. Лишь бы прочь, подальше от нее. И снова у озера оказалась. У Культубан. Как в детстве. Стемнело уже. На небе звезды. А из озера снова Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь. Словно зовет оно меня. Я в воду и шагнула. Иду на звон монеток. Ноги вязнут. Иду, иду. И слышу тихо-тихо голос…. А монетки дзынь-дзынь, дзынь-дзынь… Я прислушиваюсь. Показалось, наверное. И снова монетки Дзынь-дзынь. А потом так тихо-тихо: Мира! Мира! Голос матери. Да нет, показалось. А голос снова, да такой жалобный: Мира! Мира!

Я бегом назад. Озеро лесное. Темно. Как бы не заблудиться. Бегу, а в ушах этот голос. Мира! Мира! Мокрый подол бежать мешает. Вода с волос стекает. Поля, луга. А я все бегу, бегу. А голос все тише. Мира! Мира! Вот и дом уже. Мира! Мира! Я забегаю. Мать лежит, и только шепчет – Мира! Дочка! Я ей – что мама? Болит, отвечает. Я за таблеткой, а они все по полу разлетелись. Я за телефон. Нет сети. Мама, сейчас, сейчас, я вызову скорую. Все будет хорошо. А сама уже бегу с телефоном на холм. Меня не от холода трясет - от страха. Всю жизнь казалось, что сирота я. Нет у меня никого в целом мире. Я бегу, падаю, встаю и бегу.

Мамочка, говорю, все будет хорошо. Едет скорая. А она гладит меня по руке, гладит, смотрит так нежно, ласково. Я ей подушку поправляю, держу ее за сухую, жилистую руку. А она по нагруднику на платье проводит. Монетки снова Дзынь-дзынь! Тихо так говорит: Платье красивое. Идет тебе. И еле улыбнувшись, просит. Станцуй мне Гульназира. У меня горячая волна по телу. Словно ток через меня прошел. Я двинуться не могу. Ноги ватные. Падаю прямо на колени у кровати, слезы сами текут. Но она опять. Станцуй, дочка! Я встаю и робко так начинаю двигаться. Говорят, что тело все помнит. Так и есть. Звенят монетки на моем платье. Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь. И я танцую и танцую, танцую и танцую, пока за окном не появился синий проблесковый маячок.

КОНЕЦ

⇐ Предыдущая 12