УДЕЛЬНЫЙ ПАРК

Когда мы учились, то ли в третьем, то ли в четвертом классе, рынок снесли, в Удельном парке прорубили просеку на месте наших самых любимых лыжных горок, под железкой пробили тоннель и начали тянуть «дорогу жизни» на Комендантский аэродром. Это было началом жизни проспекта Испытателей, но концом патриархального уклада жизни Удельного парка. Именно с этого момента стал уменьшаться наш любимый парк. С этого момента город взял за правило потихоньку то там, то сям отгрызать у парка куски. Потом мы подросли, и парк стал казаться еще меньше. А когда-то, нам казалось, что от нашей Омской улицы до деревни Коломяги по парку полдня идти, и за город мы эту деревню не считали!

Там, рядом с Коломягами, была пологая, но самая длинная ледяная горка. Зимой там было «столпотворение»! Дети из Коломяг, со Скобелевского проспекта, с пр. Смирнова, с новостроек Комендантского аэродрома! Детей море! Катались и на ногах, и на санках, и на картонках, и на металлических ящиках из под молочных бутылок, и просто на заднице, а иногда и друг на друге. Когда ехали без санок и ящиков, то редко по одному, как правило, кучей или «паровозиком». Человек десять-пятнадцать сцепятся и вниз! Визг, писк, крик, смех – все разом! Гомон стоял часов до 10 вечера. Варежки, штаны – все колом ото льда. Шапку снимешь, а от головы пар валит. Рубашка под свитером мокрая. Жарко! Блаженно! И когда домой идешь, уже предчувствуешь, как минут через десять остынешь и будет тебя холодок пробирать по мокрому «исподнему». И уже до дома не согреться, так как ноги еле волочишь от усталости. Санки – как из чугуна! Да, что санки?! Все тело, как гиря. Ватага идет, как «капелевцы» в психической атаке: в полном молчании, насупившись, ни звука, только шмыгание влажных носов да звук обуви, когда нога за ногу заплетается. Вот бредешь в морозной тишине и начинаешь картинки себе рисовать в голове о теплом доме, сухой одежде, горячем сладком чае с бабушкиными пирогами! Господи, завтра ж воскресенье, высплюсь! А вокруг темень, снег скрепит под ногами, свежий воздух, а по нему из Коломяг дымком от печей тянет. Это ли не жизнь!

Для меня и моих одноклассников: Семенчиков, Кольки Морина (царствие небесное), Димки Смиронова (царствие небесное), Борьки Гомана, Вадьки Девина, моего Коляныча, Юрки Тютина парк был источником бесконечных приключений. Подобравшись к пятому классу, мы к своим детским забавам добавили забавы «для среднего школьного возраста». По преимуществу весеннее-летне-осенних. Исключение зимы будет понятно по ходу повествования.

Итак, весна. Какая обувь ценилась в нашем детстве во дворе?! Высокие резиновые сапоги. Чем выше, тем лучше. Ибо, тщательное изучение дна многочисленных луж и спор, кто дальше зайдет в лужу, или пересечет ее с наименьшим количеством воды в сапогах, требовали серьезного подхода в выборе: или выиграть в «сухую», или пойти на «мокруху». «Мокруха» была чревата «дополнительными бонусами» дома в виде лишения кино или завтряшней прогулки. В рассуждении воспитательных мер, «предки» многих моих однокашников, зачастую прибегали и к ремню. Но весенний азарт ремнем не остановишь, как и взросление. А мы росли, росло и количество наших забав.

И одним из следующих этапов, класса так с пятого, стало освоение катания на льдинах в пруду Удельного парка. Пруд был, как сейчас помню, у базы «Зенит». Как только на пруду появлялись забереги, мы отламывали от общей льдины куски поменьше и толкаясь шестами перемещались по свободной воде. Иногда получалось много льдин, и можно было прыгать с одной на другую. Бывало, что кто-нибудь соскальзывал и падал в воду, как правило, у берега. Там было по пояс. Так как за это могло здорово перепасть от родителей, то катаниями занимались по будням. Что б в случае фиаско добежать до дома и успеть переодеться, пока с работы «предки» не вернулись. Летом заплывы производились посредством пенопластовых плотов. Его, на соседней овощебазе, было достаточно. О ней чуть ниже. Стоит ли говорить, что летом в случае «оплошки», ты купался весь. Но это было не трагично. День длинный, теплый. Раздеться и обсушиться труда не составляло.

К слову сказать, база «Зенита» обладала довольно большим потенциалом для комплексного развития растущего организма. Во-первых, там был не плохой малинник. Он хоть и был за забором, но мы же были воспитаны на «Неуловимых мстителях»: «Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором…» Кроме того, там, на наше мальчишеское счастье, были сторожа. Что может быть сладостнее и душещипательнее, чем подразнить сторожа!? Ты юн, стремителен, полон энергии и адреналина. А он, как тебе кажется, стар и неповоротлив. Ведь все, кому за 30 – это уже «старичье»! А уж про 40 и 50 и говорить-то неудобно. Они вообще не в счет. Эти походы возникали стихийно. Гуляли по дворам или парку и вдруг кто-нибудь говорил: «А, айда сторожа дразнить! » Позже, эти прогулки так и назывались у нас: «сторожа дразнить».

Мы бежали на базу, перелезали через забор…и начиналась «коррида», упоительная до дрожи в теле! Приходили мы в составе не менее четырех. Понятное дело: для максимального рассеивания внимания сторожа. Путем произведения разных шумов выуживали сторожа на улицу. Определяли на глаз степень его «подготовленности» к защите родных рубежей и начинали с ним словесную дуэль. Чести ради, оскорблений и перехода на личности мы себе не позволяли. Тогда еще была жива традиция уважения старших. Когда сторож исчерпывал все словесные аргументы для удаления нас с территории, начиналось физическое «изгнание бесов» с базы.

Сперва, мы убегали в разные стороны от него, но потом, собравшись в кучку, вбегали в строящийся домик. Был там один небольшой «недострой» из селикатного кипича о двух этажах. Двери не вставлены, окна пустые, лестница одна. А рядом с домиком, посередь строительного мусора, здоровенная куча песка. Мы влетали на эту лестницу и начинали громко кричать: «Саня! Димка! Здесь только один вход! Атас! Выхода нет! » Сторож, явно уже усталый, но раззодоренный и сильно разозленный, мгновенно взбадривался, вламывался на лестницу и гнал нас по коридору, пока не прижимал к окну. Его руки уже ощущали трепет наших ушей, и он слышал их долгожданный хруст… И, тут, мы всей ватагой сигали в окно, на спасительную кучу песка! И преисполненные гордостью одержанной победой, галдя и размахивая руками, спешно покидали базу. А потом, по дороге домой, с трясущимися ногами и, перебивая и стараясь перекричать друг друга, мы обсуждали:

- А ты видел! Как я от него! Нет, ты видел, как он…. а я… а тут ты…

- Не, не…Это он за мной! Когда я туда забежал!... Спроси у Сани.

- Да я ближе всех был! Он до меня дотронулся!..

- А я, а я на лестнице, а он как…

и так далее.

К летне-осенним развлечениям относилась и ждановская овощебаза, что прилегала к парку с юго-западной стороны. Что б было понятнее, со стороны ул. Матроса Железняка. Первую попытку проникновения на нее я предпринял еще со старшим братом в начале 70х. Он летом на каникулы приехал в Ленинград. Учился я в классе третьем, брат, соответственно, уже в седьмом. Мы залезли на забор и увидели, что за ним еще один, а между ними собачьи конуры. Испытывать судьбу не стали, решили, что арбузы в этом году «не очень». Следующий этап освоения базы настал, когда я уже был в шестом или седьмом классе. Двойные «оборонные рубежи» уже исчезли с базы к этому времени. Мы по двое, по трое перелезали через оставшийся внешний бетонный забор и попадали на «Эверест» из овощных ящиков. Они лежали в несколько этажей вдоль забора, протянувшись метров на сорок-пятьдесят. Мы, как кроты, прокладывали в них проходы с «комнатками» для поедания добытых припасов. В основном, это были яблоки и арбузы. Тащить их можно было из вагонов. Со склада было не безопасно. Были попытки, но они неизменно заканчивались позорным бегством от работников базы.

Если удавалось «разжиться» чем-либо, то мы тут же прятались в ящичные шхеры. Позже, мы забирались на ящики и начинали пировать. Попадание в руки сторожей или работников было чревато. А судя по количеству арбузных корок в ящичных шхерах, работники базы освоили наши ходы для своих целей и в случае погони они бы не заблудились там. Вот мы и стали осваивать «ящичную крышу». Но с каждым разом приходилось прибегать все к большей расторопности и изобретательности. Так как, мы уже несколько повзрослели, то «кураж ради куража», как это было со сторожами на базе «Зенита», был не столь привлекателен. Добыча же на овощебазе была не велика, и мы, после пары лет, перестали лазить туда. Но это не значит, что мы распрощались с ней! Нет, нет! Благодаря овощебазе, мы имели еще одно, пожалуй, самое увлекательное развлечение: охота на крыс! Для нее все необходимое было в наличие. Были мы, охотники. Было оружие. Причем двух видов: дальнобойное и ближнего боя. И были, в сказочном изобилии, наглые и ненасытные, как партийные бонзы, крысы.

Дальнобойное – это рогатки. Мощная «бинтовая» резина для них покупалась в аптеке. Лучшими снарядами были металлические шарики! Для этого, чуть ли не ежедневно, обходились окрестные помойки. Искали выброшенные старые металлические кровати. Там, на спинках кроватей, в виде декора, использовались шарики. Они были накручены на вертикальные стойки. Еще круче, если находился подшипник. Его кололи и становились обладателями сверхтяжелого и точного шарика-«снаряда». Если качественных боеприпасов не хватало, то к нашим услугам всегда была насыпь ж/д. Вдоль базы шла ветка на Сестрорецк. Было из чего выбрать более-менее ровные камни.

Для ближнего боя использовалось копье. В конце Омской улицы, у «железки» была маленькая столярка. Там, в виде отходов, постоянно выкидывали двух-трех метровые бруски. Сечение их было подходящее: где-то два на два сантиметра. Мы их забирали, тащили в парк, разводили костер и поджигали один конец. Потом возвращались на улицу и об асфальт, как о наждачку, счищали «обгорелость». Получалось весьма острое копье!

Как я уже упоминал выше, вопрос «дичи» и выбора охотничьих угодий для нас не был проблемой. Мы таки знали место, где «у нас ее было»! Овощебаза, на наше мальчишеское счастье, примыкала к Удельному парку вплотную, даже, несколько «заходила» на его территорию. И вот на этом куске парка, база, ничтоже сумняшеся, организовала маленькую незаконную свалку. С нее туда вывозились испорченные лук и картошка. И там, на этих огромных кучах, столовались те самые счастливые крысы. По плотности заселения, это был маленький «крысиный Китай». Да и вели они себя соответствующим образом: вокруг умирало все живое. Даже птицы на эти кучи не прилетали.

Охота начиналась с использования оружия ближнего боя, с копий. За пару недель активной охоты метать мы их научились, будь здоров! Для нанесения наибольшего урона врагу и усиления психологического воздействия, можно было острие копья макнуть в горящее оргстекло. Получалось копье с двойным эффектом. После нескольких атак, когда крысы, понеся потери, начинали осторожничать, мы забивались в кустарник и пускали в ход «дальнобой» - рогатки. Надо ли говорить, что день пролетал незаметно. Домой возвращались голодные, чумазые, пропахшие костром, гнилым луком и картошкой, но глаза горели, как лучи «гаперболоида инженера Гарина». Нас распирали радость от сознания принесенной пользы народному хозяйству и чувство удовлетворенного охотничьего инстинкта.

Были в парке места и для более спокойного, лирического времяпровождения, так сказать в формате «лайт». Одно из таких - деревянные эстрады с задней сферической стенкой. Акустика была сносной, и на них часто играли энтузиасты на баянах и аккордеонах для танцующих пенсионеров, проводились по праздникам концерты. Но большей частью они пустовали. И можно было забраться на сцену и покривляться и поорать. Во время дождя спрятаться в них и потравить байки или помечтать. Была еще пара заброшенных дотов. Довольно тихое и уединенное место. У одного из них, мы с Колькой Мориным, царствие ему небесное, пытались откопать вход. Он был засыпан, и попасть в дот можно было только через амбразуру.

По ту сторону ж/д была еще одна часть парка, с детскими аттракционами. Но у нас, как-то отношения с ними «не сложились». Почему-то мы предпочитали аттракционы в ЦПКиО и в Приморском парке, что на Крестовском острове. И была в том уголке еще одна достопримечательность, ближе к пр. Энгельса, а точнее пр. Энгельса дом 28 корпус 2. В этом «неоклассическом» домике, построенном, то ли в 30е, то ли 50е года, был замечательный, ресторан. Во времена оные он назывался «Охотничий домик». Название соответствовало антуражу. Домик стоял в глубине парка, окруженный большим количествам деревьев и кустарника. Он был очень «соразмерен» окружающей среде, отлично вписывался в нее и, вообще не плохо выглядел. Зимой, когда из окон лился свет и звучала музыка, данное заведение вызывало чувство уюта и интима. По воспоминаниям взрослых, внутри было прилично, кухня нормальная. Но была у него одна изюминка, продавали в нем одно блюдо, которое в городе, ни при каких обстоятельствах, в магазине не купить. И не в каждом ресторане оно водилось. Это были «охотничьи колбаски»! О них, я только слышал в детстве. Даже не видел никогда. И попробовал я их впервые только в 88 году, когда устроился ночным поваром в бар-ресторан у ж/д Александровская, что на Приморском шоссе. Как сейчас помню, что он назывался, сперва: «У Лукоморья», а потом, кажется «Старая сказка». Или наоборот, сперва: «Старая сказка». У меня не было в детстве и юности тяги к ресторанам или кафе. Но, почему-то, каждый раз, когда я проходил именно около «Охотничьего домика», то думал: «Подросту и обязательно сюда схожу». И «…вновь я посетил тот уголок земли…» то ли зимой 93, то ли 94 года. Мы, с моим другом детства Тимуром, принимали там нашу гостью из Америки. В зале было жутко холодно, не уютно, и все отдавало какой-то вульгарностью, каким-то «ширпотребом» 90х. Лучшие времена этого заведения канули в Лету. Мы провели там не больше часа, больше не выдержали, встали и ушли, и уже навсегда. Мне было очень жаль, до спазм в горле: моя мечта сбылась, но в каком-то ужасном исполнении. Это была еще одна примета, которая говорила, что эпоха детства и юности ушла вместе с тем «старым» государством, теми мечтами и надеждами, теми нравами и людьми…

Что бы хотелось еще отметить в конце рассказа о северной территории? А вот, что: Удельный парк, один из примеров того, как старое название никак не хочет стираться из памяти жителей города и уступать место новому топониму. Парк в середине 30х переименовали в парк Челюскинцев. Но жители прилегающих районов в разговоре употребляли по старинке – Удельный парк, или в просторечии «Уделка». Мы и в школе, между собой, употребляли этот топоним. Зимой, на физру, на лыжах, ходили в «уделку». В выходные гулять – в «уделку». Костры жечь, тритонов ловить, доты копать – все в «уделку». Думаю, это отчасти оттого, что вокруг было много объектов с таким топонимом. Это и примыкающая к парку ж/д станция Удельная. Там же пролегал Удельный проспект. Позже, еще и ст. м. Удельная появилась. А в нынешнюю эпоху, уж и вовсе парку вернули историческое имя. Имя вернулось, а вот территории, которые город за последние 30 лет «отъел» у него, уже не вернуть.

04. 01. 21.

Черновик. Под редакцией.

На юге «наша» территория заканчивалась у старого Гренадерского моста. Он тогда был еще деревянный. Как сейчас вижу его пошарпанные грязно-серые доски, с выступающими, как бородавки на рептилии, сучками. Там, недалеко от моста, за Сампсониевским собором, на месте старинного кладбища жила-была страна Зазеркалье. Мечта пацанов! «Черный» марочный рынок. Добираться туда было просто, прямиком по пр. Карла Маркса, или «кырлы мырлы», как мы его называли. Теперь, это южная часть Сампсониевского проспекта. На этом «черном рынке», среди филателистов, можно было провести все выходные, рассматривая совершенно фантастические коллекции. Помню, как я делил всех коллекционеров на две категории: «умные и честные в очках» и «прощелыги». Последние были с каким-то хитрым прищуром и суетливыми жестами. Глядя на первых, хотелось тут же заняться собиранием марок. Глядя на вторых, тут же хотелось начать их выгодно продавать или обменивать. Но склонности к коммерции я тогда не имел, впрочем, как и сейчас, и потому мой душевный порыв вылился однажды в примитивную покупку двух или трех марок, с совершенно нулевой значимостью, но зато по завышенной цене. Так как марочных тематик было безнадежно много: и спорт, и космос, и животные, и машины, и Ленин, а денег мало, то года через два я бросил это беcперспективное занятие. Тем более, что за это время так и не смог определиться, что же мне дороже: животные или Ленин. А еще, рядом, почти на месте нынешней станции метро «Выборгская», ее еще тогда не построили, был травмпункт! В детстве я в него ездил с завидной регулярностью, то на 23 трамвае, то на 262 автобусе. Принимали меня там очень тепло и приветливо, т. к. знали хорошо. Можно сказать, «знали в лицо», в полном смысле слова, т. к. однажды был доставлен туда, после попадания 150мм., гвоздя в глаз. Гвоздь мне метнули в глаз не по злобе душевной, а так, по случаю. А случай был таков.

Как-то по осени, на «продленке», когда вышли гулять, в классе, этак втором или третьем, затеяли мы игру в «войнушку». Надобно отметить, в те времена у нас были две любимых игры, из категории «подвижных»: в «немцев и партизан» и в «индейцев и ковбоев». Ну, с индейцами все ясно! Споров, кто кем будет - не возникало! После бесконечных просмотров на утренниках фильмов с Гойко Митичем пацаны дружно делились на «чингачкуков» и «зверобоев» и «резня» начиналась тут же и без проволочек. С «немцами» было сложнее: фильмы «Звезда», «Небесный тихоход» и иже с ними рисовали немцев вечными неудачниками и недотепами. Как выразились бы сейчас - «лохами» - быть никто не хотел. Потому спорили мы хоть и малодоказательно, но долго и громко: кто будет геройскими «партизанами», а кто, бездарно погибшими «фрицами», теми самыми «лохами». В том, что «фрицы» погибнут, возможно, еще до логического окончания игры - никто не сомневался. Аргументом в пользу быть «партизаном» выступало любое личное достоинство или событие в жизни: от «вы все с палками и ножками от старых стульев, а я - с настоящим автоматом», до «зато я вчера так в глаз заехал Генке, что он в школу дня три ходить не будет»!

Так вот. В тот пасмурный осенний день, который и так не предвещал ничего хорошего «фрицам», т. к. прогулка была сокращена из-за мороси, а соответственно и «продолжительность жизни» немцев тоже, споры затягивать было просто преступно, я крикнул: «Я буду караульным немцем в эшелоне». Напротив нашей школы стройным каре, как войска декабристов, стояло аж три детсада (что по нынешним временам совершено невероятно), и проблем с качелями, песочницами и естественно с деревянными паровозами не возникало. Я тут же взгромоздился на локомотив и повез «Тигры» на передовую. По замыслу, «главный караульный» всегда сидел на паровозе и «бдел» вперед. Естественно он же первым и погибал в случае подрыва на мине или обстрела. «Партизаны» нападали на повороте и из засады – кустов барбариса. Бой завязался не шуточный, «... кровавый, святый и правый…», такой не каждый выдержит! Вскоре у партизан закончились боеприпасы, за ними терпение, т. к. поезд с рельсов никак не сходил, несмотря на все мины, а «фрицы», обладая какой-то нечеловеческой живучестью, совершенно не собирались погибать на унылых просторах русского детсада. И тогда «партизаны» бросились в отчаянную «рукопашку». Какой рукопашный бой без холодного оружия? Вот тогда и метнул свой роковой нож раненный «партизан» в главного караульного на паровозе… Мне повезло, очень повезло, что «партизан», обессилевший от раны, был не слишком точен, и что я смотрел не на него, а вперед, как и полагается «впередсмотрящему». Гвоздь воткнулся в слезный мешочек правого глаза, и я тут же «пал смертью храбрых» рядом с весело раскрашенным паровозом. Наша учительница с «продленки», незабвенная Анна Марковна, увидя, какой урон понесен «фрицами» тут же сгребла в кучу и их и «партизан» и бегом погнала всех в класс. Я семенил за ней, потупя голову, как настоящий пленный немец по Красной площади. В медпункте мне залепили глаз ватой, наложили «пиратскую» повязку и отправили в тот самый травмпункт. Во времена оны, в «травме», все происходило оперативно, т. к. еще никому и в голову не приходило заниматься пресловутой «оптимизацией» в рассуждении выполнения каких-нибудь несусветных «майских» или «июльских» указов. Нет, ну конечно постановления съездов КПСС «выполняли», но это не было связанно с сокращением количества травмпунктов, увольнением персонала и переводом медсестер на зарплату уборщиц. Так что врачи в полном объеме сидели по кабинетам и очередь (как правило два-три человека) двигалась быстро. Ходу мне до автобуса или трамвая минут пятнадцать, потом на них до «травмы» еще минут двадцать, пара минут на гардероб, и еще через две-три минуты я уже заказывал медкарту в регистратуре. Местная карта у меня была дородная и увесистая. Если вдруг картоноша случайно роняла ее на пол, то пыли из под нее было, как от грузовика знойным летом на проселочной дороге. А когда мне было уже лет 13-14, знакомый врач на приеме частенько говаривал, задумчиво глядя, на сей фолиант: «Ну, что, Виталик, скоро перейдем к написанию второго тома «Войны и Мира».

Но, вернемся к «нашей» территории. На запад и юго-запад мы «простирали свою длань», страдая, так сказать «имперскими амбициями» гораздо дальше: на Кировские острова с ЦПКиО (в простонародье – «ципочка»), ст. м. Петроградская (станции Черной речки еще не существовала) с Д. К. Ленсовета. Замечательное заведение! На центральном фасаде ДК все время висела афиша: «Вечера с танцами, для тех, кому за 30». Когда мне уже было 15 лет и я проходил мимо нее в училище, то недобро усмехался: «Какие вечера и танцы вам, старые пни? Если тебе за 30, сиди во дворе, в домино играй или дома шарфики вяжи». Боже! Какая потрясающая недальновидность! Еще в этом ДК проводились Новогодние елки для школьников. Здорово было топать пешком после елки домой по Кировскому проспекту (ныне Каменоостровскому) и лопать на ходу мандарины и конфеты из подарка. Идешь, а дух замирает от того, что впереди еще целые зимние каникулы, а ты уже сэкономил пять копеек на автобусе, а это «пол утренника» в «Максиме»! А еще, у тебя после поглощения подарка останутся обертки от конфет, и после каникул ты поиграешь на переменке в «фантики».

В этом же ДК выступал лениградский «Мюзик-холла» с Сергеем Захаровым и Ольгой Вардашевой. Вообще, ДК «Ленсовета» входил в семерку самых посещаемых пацанами из нашего двора кинотеатров. На Петроградке это были еще «Молния» и «Свет», в Новой Деревне «Юность», на пр. «кырлы мырлы» «Спорт», на пл. Мужества (или, как мы ее называли пл. Ужасов, после аварии в метро на ней в 74 году) кинотеатр «Выборгский» и конечно же наш «Максим». Кассы кинозала ДК были на углу с площадью, где было кольцо 33, 92, 94 и 98 автобусов, на которых мы и ездили туда. Вход в танцевальный залы и гардероб, в маленький «зимний сад» на втором этаже был напротив Дома Мод. У этого входа была одна замечательная особенность. Огромное преогромное зеркало. Оно висело во всю стену справа от гардероба, там, где была лестница на второй этаж.

Когда мы подросли, к Д. К. добавились такие культурные центры, как бары «Рим», «Янтарный», «Пушкарь», «Золотое руно».

Эта часть Ойкумены была примечательна многими историческими объектами и главный из них хлебозавод

Для меня эта новая бабушкина работа была просто «Диснейлендом»! Эх, время, время!

Надо заметить, что Удельный парк, он же парк Челюскинцев, был связующим звеном трех районов. Нашего, Комендантского аэродрома с Коломягами.

На юге «наша» территория заканчивалась у старого Гренадерского моста. Он тогда был еще деревянный. Как сейчас вижу его пошарпанные грязно-серые доски, с выступающими, как бородавки на рептилии, сучками. Там, недалеко от моста, за Сампсониевским собором, на месте старинного кладбища жила-была страна Зазеркалье. Мечта пацанов! «Черный» марочный рынок. Там, среди филателистов, можно было провести все выходные, рассматривая совершенно фантастические коллекции. Помню, как я делил всех коллекционеров на две категории: «умные и честные в очках» и «прощелыги». Последние были с каким-то хитрым прищуром и суетливыми жестами. Глядя на первых, хотелось тут же заняться собиранием марок. Глядя на вторых, тут же хотелось начать их выгодно продавать или обменивать. Но склонности к коммерции я тогда не имел, впрочем, как и сейчас, и потому мой душевный порыв вылился однажды в примитивную покупку двух или трех марок, с совершенно нулевой значимостью, но зато по завышенной цене. Так как марочных тематик было безнадежно много: и спорт, и космос, и животные, и машины, и Ленин, а денег мало, то года через два я бросил это безперспективное занятие. Тем более, что за это время так и не смог определиться, что же мне дороже: животные или Ленин. А еще, рядом, почти на месте нынешней станции метро «Выборгская», ее еще тогда не построили, был детский травмпункт! В детстве я в него ездил с завидной регулярностью, то на 23 трамвае, то на 262 автобусе. Принимали меня там очень тепло и приветливо, т. к. знали хорошо, можно сказать «в лицо», в полном смысле слова, т. к. однажды был доставлен туда, после попадания 150мм., гвоздя в глаз. Местная карточка у меня была дородная и увесистая. Если вдруг картоноша случайно роняла ее на пол, то пыли от нее было, как от грузовика знойным летом на проселочной дороге. Когда мне было уже лет 13-14, знакомый врач на приеме частенько говаривал, глядя задумчиво, на сей фолиант: «Ну, что, Виталик, скоро перейдем к написанию второго тома «Войны и Мира»!

Но, вернемся к «нашей» территории. На запад и юго-запад мы «простирали свою длань», страдая, так сказать «имперскими амбициями» гораздо дальше: на Кировские острова с ЦПКиО (в простонародье – «ципочка»), ст. м. Петроградская (станции Черной речки еще не существовала) с Д. К. Ленсовета. Замечательное заведение! На центральном фасаде ДК все время висела афиша: «Вечера с танцами, для тех, кому за 30». Когда мне уже было 15 лет и я проходил мимо нее в училище, то недобро усмехался: «Какие вечера и танцы вам, старые пни? Если тебе за 30, сиди во дворе, в домино играй или дома шарфики вяжи». Боже! Какая потрясающая недальновидность! Когда мы подросли, к Д. К. добавились такие культурные центры, как бары «Рим», «Янтарный», «Пушкарь», «Золотое руно». Так и подмывает дать пространные объяснения, чем же были интересны все эти территории и заведения. Но подробнее о них будет уместнее рассказать в следующих главах. А я бы хотел начать повествование прямо с середины, точнее с центральной части пр. Смирнова – «Дуракова поля».

⇐ Предыдущая 12