Мэри Стюарт 8 страница

Я состроила рожу своему отражению и пошла среди орудий убийства, а потом вниз по лестнице.

Дверь музыкальной комнаты была открыта, но, хотя свет горел, там никого не оказалось. Джин тоже исчез, на его месте стояло что-то вроде остатков сельтерской воды и чашки из-под кофе. Я остановилась у входа, услышала быстрые шаги. Открылась маленькая дверь под лестницей, впустила поток прохладного воздуха. «Люси? Я тебя услышал. Уже в порядке? Согрелась? »

«Прекрасно, спасибо».

А он оказался совсем другим. Белый бинт на запястье и сухая одежда – новый толстый свитер и темные брюки – делали его таким же крутым, как раньше, но гораздо моложе, примерно как Адони. И выражение лица – такое же усталое, но почти как у Адони восхищенно-возбужденное. Действительно, удалась у них поездка…

Я спросила быстро: «Ты так оделся. Неужели собираешься опять выходить? »

«Только отвезу тебя домой, не волнуйся. Пошли на кухню? Там тепло и есть кофе. Мы с Ад они решили поесть».

«Обожаю кофе. Но, может, мне не надо оставаться, сестра уже, наверное, винтом пошла».

«Я позвонил и рассказал, что случилось… Более-менее. – Он по-мальчишески улыбнулся. – Вообще-то, Годфри Мэннинг ей уже звонил и рассказал про дельфина и что ее кольцо в безопасности, поэтому она совершенно счастлива и говорит, что ждет тебя, когда ты захочешь появиться. Поэтому пошли».

Я последовала за ним вниз по пустой, наполненной эхом лестнице. Казалось, слугам Кастелло не позволяли делить роскошь с вышестоящими. Служебные помещения не украшали ни мертвые животные, ни оружие. Я лично променяла бы все здание, со всеми органными трубами, на одну кухню. Это замечательная огромная пещера, в ней пещера поменьше для камина. Большие бревна весело горят в железной корзинке, добавляя сладкий запах к аромату пищи и кофе и освещая большую комнату живым пульсирующим огнем. На стенах висят вязанки высушенных растений и связки лука, сияя и шевелясь в потоках теплого воздуха. В центре кухни – огромный деревянный стол. В углу Адони жарил что-то на электроплите, которую, наверное, построил вместе со Спиро. Прекрасно пахло кофе и ветчиной.

«Яичницу с ветчиной будешь? » – спросил Макс.

«Придется, – заявил Адони через плечо. – Я уже приготовил».

«Ну…» – сказала я, а Макс вытащил для меня стул в конце стола ближе всего к огню, где довольно любопытный набор тарелок и приборов занимал примерно пятидесятую часть стола. Адони поставил передо мной тарелку, и я поняла, что зверски хочу есть. «А вы уже? »

«Адони да, а я как раз дошел до стадии кофе. Налить немного сразу? »

«Да, пожалуйста. – Я подумала, тактично ли спросить про сэра Джулиана, и это заставило меня вспомнить про одолженный наряд. – Мои вещи не высохли, и я взяла халат твоего отца. Он будет возражать, как ты думаешь? Он очень роскошный».

«Смех в зрительном зале. Конечно, нет. Будет восхищен. С сахаром? »

«Да, пожалуйста».

«Приступай. Если сможешь все это съесть, сомневаюсь, что выживет хоть один микроб воспаления легких. Адони отлично готовит, если его заставить».

«Это превосходно», – пробормотала я с набитым ртом.

Адони выдал мне потрясающую улыбку и сказал: «Очень приятно. – А потом Максу что-то напоминающее фразу, которую я пыталась выучить в разговорнике. – Она говорит по-гречески? »

Макс сделал головой странное движение, так всхрапывают упрямые верблюды, а греки говорят «нет». Мальчик выпустил из себя поток речи, в которой я не услышала ни одного на что-то похожего слова. Он был, скорее, возбужден, чем выражал какие-то опасения. Макс слушал без комментариев, только раза два вставил греческую фразу, одну и ту же, которая притормаживала словесный поток Адони, наверное, просил говорить помедленнее. Я ела и старалась не замечать, что Макс все больше хмурится, а Адони говорит все эмоциональнее.

В конце концов мальчик закончил, увидел мою пустую тарелку. «Еще хотите? Или сыра? »

«Спасибо. Это было прекрасно».

«Еще кофе, может? »

«А есть? »

«Конечно. – Макс налил, подвинул сахар поближе. – Сигарету? »

«Нет, спасибо».

Он засовывал пачку в карман, когда Адони, который убирал мою тарелку, произнес что-то по-гречески, и Макс протянул ему пачку. Мальчик вытащил три сигареты, улыбнулся, сказал что-то Максу, добавил: «Спокойной ночи, мисс Люси», – и ушел через дверь, которой я раньше и не заметила, в дальнем углу кухни.

Макс сказал просто: «Прости за тайну. Мы укладывали отца спать».

«Ему уже лучше? »

«Будет. Ты, надо полагать, знала про его… трудности? »

«Нет, откуда? Не представляла».

«Но ты в том же бизнесе… Наверное, должны были распространиться слухи».

«До меня не дошли. Скорее всего, были, но я знала только, что с ним что-то не в порядке. Я предполагала, сердце или что-то еще. И, честное слово, никто здесь… По крайней мере Фил не говорила, а она бы все первая услышала. Она знала только то, что ты сказал Лео – что он был болен и в больнице. Это с ним часто? »

«Если бы ты спросила вчера, сказал бы, что, вероятно, не случится больше никогда».

«Он заговорил? »

«Слегка».

«Сказал, кто это был? »

«Да».

«И о чем они говорили? »

«Вот это нет. Он просто повторял, что из него ничего не выудили. С вариациями. Больше всего был доволен собой. А потом заснул».

«Знаешь, по-моему, не надо беспокоиться. Готова спорить, что он ничего не сказал».

Он посмотрел удивленно. До сих пор не замечала, что у него такие темные глаза. «Почему ты так уверена? »

«Ну… Ты был расстроен, а мне ничего не оставалось, как наблюдать. Вот что я заметила. Он был определенно пьян, но сосредоточился не выдать что-то, что знает. Забыл почему, просто знал, что нужно. Он не должен никому говорить о… о том, что делали вы с Адони. Он так опьянел, что не мог понять, кто безопасен, а кто нет, но не выдавал ничего. Он даже вам с Адони не отвечал из-за меня, и даже на неважные вопросы, например, что случилось с Михаилом. А как он читал стихи и тянулся к магнитофону… Что ли скажешь, что он имеет обыкновение давать шекспировские концерты у себя дома? Актеры этого не делают. Слушай, не сердишься, что я это говорю? Может, я лучше…

«Нет. Продолжай».

«Я поняла, что он читает стихи потому, что в этом случае он может продолжать бесконечно без риска сказать что-то не то. И поэтому же он заводил магнитофон».

«Да, это могло помочь. И я уверен, что встреча в гараже была случайной. Если бы нас с Адони подозревали, следили бы за нами, а может, и перехватили бы по дороге домой».

«Ну и вот. Если бы твой отец проболтался или даже намекнул, где вы, была бы масса времени вызвать полицию или… что-нибудь».

«Конечно», – он посмотрел немного странно.

«Но перестать беспокоиться о твоем отце… не знаю. Не разбираюсь в этом. Вдруг он начнет пить опять? »

«Заранее не скажешь. Он не алкоголик, даже не приближался к этому состоянию, просто периодически начинал пить, чтобы выйти из приступов депрессии. Можно только ждать».

Я больше ничего не сказала, подвинула стул к огню и устроилась допивать кофе. Бревна потрескивали, из них пузырями выходила смола, маленькими опаловыми шариками подпрыгивала на углях. Комнату заполняли звуки ночи – огонь, хруст древних полов, успокаивающихся после дневной нагрузки, звуки старой системы отопления. Я протянула ноги к огню, неожиданно совсем рядом громко запел сверчок, я подпрыгнула, посмотрела на Макса, и мы улыбнулись друг другу. Молчали и не двигались, но вроде и разговаривали без слов, меня переполняло необыкновенное счастье, будто солнце встало утром в мой день рождения в мне подарили весь белый свет.

Глядя в огонь, он вдруг заговорил, будто продолжая непрерывавшийся разговор. «Это началось четыре года назад. Отец репетировал странную вещь, которую написал для него Хэйворд, – „Тигр, тигр“. Ты, наверное, помнишь. За восемь дней до премьеры мои мать и сестра погибли в дорожной катастрофе. Сестра была за рулем, она не виновата, но от этого не легче. Мама умерла сразу, сестра прожила день, достаточно долго, чтобы понять, что случилось, хотя от нее и пытались скрывать. Я в это время был в Штатах, да к тому же лежал в больнице с аппендицитом, так что приехать не мог. Так вот, было восемь дней до премьеры, и она состоялась. Ни к чему рассказывать, что такая ситуация может сделать с человеком. Отец почти погиб».

«Представляю». Я заодно представляла самого Макса, прикованного к больничной койке, получающего все по телефону, телеграфом, почтой…

«Тогда он начал пить. Пока я попал домой, прошло почти два месяца, произошло уже много плохого. Я, конечно, понимал, какой это для него удар, но шок был, когда я приехал и понял… ты тоже можешь представить. Дом пустой и заброшенный, будто там пыль не вытирали много недель, хотя это чушь, конечно, вытирала. Но ощущение пустыни, почти с эхом. Салли, сестра, всегда была будто заряжена электричеством. А тут отец, худой, как телеграфный столб, голова почти совсем седая, бродит по этому проклятому месту, как сухой лист в дырявом сарае. Не спит и пьет.

Но это только начало. Шок со временем проходит, и се мной, дома, он пил уже меньше. Но периодически, когда уставал, перенапрягался или впадал в глубокую депрессию, что свойственно людям его типа, – это реально, как корь, да ты знаешь, наверное, – пил до полного ослепления, «только еще одну». К несчастью, не так уж много для этого нужно. Пьеса шла долго, он играл в ней восемнадцать месяцев. За все это время я смог увезти его только на три недели, а потом отец вернулся в Лондон, и дом раздавил его. Снова началось «только еще одну», и он опять напивался».

«Ты не мог его заставить продать дом и уехать? »

«Нет. Он там родился, и его отец. Он об этом даже думать не соглашался. Через несколько лет будто несся с обрыва вниз. Начались „срывы“, хотя, благодаря друзьям, их относили на счет напряжения и излишней работы. Он осознавал, что происходит, и имел достаточно гордости, чтобы уйти, пока легенда не разрушилась. Сделал, что смог… Отправился в больницу лечиться. Потом я привез его сюда, чтобы убедиться, что он в порядке, и чтобы он отдохнул. Теперь он рвется обратно, но не поедет, пока есть какой-то риск, что это начнется вновь. Я думал уже все, а теперь не представляю. Знаешь, это не вопрос силы воли. Не презирай его».

«Знаю. И как я могу его презирать? Я его люблю».

«Только от Люси Веринг. Выдается без оглядки и по неизвестным причинам. Нет, не смеюсь, Бог мне не позволит… Скажи одну вещь».

«Какую? »

«Ты что имела в виду на берегу? »

«На берегу? Когда? Что я сказала? »

«Очевидно, не должен был этого слышать. Когда мы заходили на ступеньки».

«Умеешь задавать вопросы, да? »

«Извини, не прав. Забудь». Он наклонился, начал кочергой передвигать поленья в камине. Я так засмущалась, что не могла бы ничего сказать, даже если бы захотела. Язык пламени выметнулся и зажег новое полено. Огонь осветил лицо Макса, подчеркнул следы боли и напряжения, брови, почти как у отца, восхитительно четкую линию щеки, рот. И этот же свет дал мне кое-что понять. Это я не права. Раз задают вопрос, хотят знать ответ. Почему он должен ждать, пока наступит момент, подходящий для меня? И я заговорила без малейшего усилия.

«Если бы ты спросил три часа назад, я бы ответила, что ты мне даже не нравишься, и… По-моему, я в это верила. А теперь ты сидишь, смотришь на меня, и все, что ты делаешь, это выглядишь… так, как выглядишь, а все мои кости текут водой, и это нечестно. Со мной такого никогда не случалось. И я сделаю для тебя все, что угодно в мире, и ты знаешь, а если не знаешь, то должен… Послушай, я не имела в виду… Ты спросил…»

Поцелуй на этот раз получился лучше, такой же захватывающий дух, но мы были сухие и теплые и знали друг друга почти на два часа дольше… Откуда-то из темноты раздался громкий щелчок и жужжание. Немедленно мы отпрыгнули друг от друга. Тоненький голосок сказал: «Ку-ку» ку-ку, ку-ку, ку-ку», – и растаял в тишине.

«Проклятые часы, – взорвался Макс и тут же рассмеялся. – Они всегда пугают меня до полусмерти, будто кто-то забрался сюда с пистолетом. Извини, я тебя не уронил? »

«Прямо на землю. Четыре часа, мне пора».

«Подожди еще чуть-чуть? Послушай, ты должна кое-что узнать, я попытаюсь недолго, если ты опять сядешь… Не обращай внимания на эти часы, они всегда спешат. Ты что так на меня смотришь? »

«Как правило, мужчины не подскакивают до небес, когда слышат звук, будто взводят курок. Только если они этого ждут. Ждал? »

«Возможно», – ответил он весело.

«Боже мой! Тогда я, конечно, останусь, чтобы все услышать. Приступай».

«Минуточку, положу еще одно полено в огонь. Тепло? »

«Да, спасибо».

«Не будешь курить? Никогда не куришь? Мудрая девушка. —Он уперся локтями в колени и уставился в огонь. —Не представляю, как начать, но постараюсь короче. Детали потом, те, которых сама не знаешь. Расскажу, что случилось сегодня и, особенно, что произойдет завтра, то есть сегодня, потому что хочу, чтобы ты мне помогла, если согласишься. Пожалуй, начну с Янни Зуласа».

«Он правда был контрабандистом? »

«Да. Регулярно возил груз, самые разные товары, на албанский берег. Про „контакт“ ты угадала: у него был „контакт“ на той стороне по имени Мило и здесь люди, которые привозили товар и платили ему. Но не я. Тут ты ошиблась. Теперь скажи, что ты знаешь об Албании? »

«Почти ничего. Пыталась про нее прочитать, прежде, чем сюда ехать, но почти нечего. Знаю, конечно, что она коммунистическая и на ножах с Югославией Тито и с Грецией по другой границе. Городов не знаю, кроме Дурреса на берегу и столицы Тираны. Поняла, что в конце войны они были еще в каменном веке, но очень старались и искали помощи. А потом вмешался СССР, да? »

«Да. Они снабжали Албанию инструментами, тракторами, семенами и так далее, всем, что нужно для сельского хозяйства. Но это было не совсем честно. Не буду углубляться, не уверен, что правильно все понимаю, но несколько лет назад Албания порвала с Россией и вышла из СЭВа. Но им все равно была нужна помощь, а может, и поддержка против России. Они обратились в коммунистический Китай, который тогда поссорился с Россией, и китайцы с восторгом бросились изображать крестную-волшебницу и заодно засовывать ногу в заднюю дверь Европы. Так все до сих пор и идет. Сейчас Албания закрыла границы для всех, кроме Китая. Нельзя войти и, еще более наверняка, нельзя выйти».

«Как отец Спиро? »

«А он, наверное, и не хотел. Но это подводит нас к следующему разделу рассказа – Спиро. Слышала о нашей связи с семьей Марии? »

«В некотором роде. Адони сказал».

«Отец был на Корфу во время войны, работал какое-то время с отцом Сииро – дикий был тип, во живописный и симпатичный. Во всяком случае он поднял в отце романтические порывы. Когда родились близнецы, он стал им крестным отцом. Ты не знаешь, но здесь эти отношения воспринимают очень серьезно. Крестный отец действительно отвечает за будущее детей, как кровный, даже иногда больше».

«Это я поняла. И он принял участие в выборе имен, да? »

«Это точно. Остров Корфу уже тогда занял ему в голову. Слава богу, я родился в Лондоне, а то ничто не помешало бы ему назвать меня Фердинандом. Как бы ты на это среагировала? »

«Ужасно. Фердинанд для меня ассоциируется с запыхавшимся быком. А как тебя зовут, вообще-то? Максимилиан? »

«Господи, нет. Максвелл. Мама назвала».

«Крестный отец у тебя, значит, был без навязчивых идей».

«Совершенно верно. В четкой английской манере подарил мне серебряную ложку и исчез из моей жизни. Но на Корфу так не бывает. Когда пропал кровный отец Спиро, крестный отец должен был содержать младенцев».

«Он находился здесь, когда это случилось? »

«Да. Он здесь жил недолго после окончания войны, а за это время почувствовал, что полностью отвечает за семью. У Марии нет родственников, она бедна, как мышь, поэтому он взял все на себя и, даже когда уехал, посылал деньги каждый месяц».

«Но ведь и собственные дети…»

«Он справлялся. Мы не богатые, видит Бог… Жизнь актера неопределенна… но просто удивительно, как мало нужно греческой семье, чтобы жить с удовольствием. Он содержал их полностью, пока Мария не пошла работать, и даже потом поддерживал, пока дети тоже не смогли зарабатывать. Почти всегда мы приезжали сюда в отпуск, так я выучил греческий, а дети – английский. Мы много общались, и отцу это очень нравилось. Здорово, что существовало место, куда я смог привезти его после катастрофы… Как готовая новая семья. Это помогло ему больше, чем что-нибудь другое. Быть кому-то нужным…»

«Да он нужен тысячам! Понимаю, что это по-другому. Значит он вернулся сюда, чтобы обрести мир, а тут умер Спиро. Это, должно быть, страшный удар».

«Несчастье в том, что Мария не верила, что мальчик может умереть. Она не переставала умолять отца выяснить, что действительно случилось, и привезти Спиро домой. Она поручила его особым заботам святого Спиридона и не могла поверить, что он может утонуть. Вбила себе в голову, что он там, где отец, но его можно вернуть».

Он докурил вторую сигарету, бросил окурок в огонь, но не попал, опустился на пол, чтобы его поднять, там и остался, у камина. «Понятно, что это неразумно, и Мэннинг рассказал ей, что случилось, но матери не слушают разумных доводов, к тому же оставался слабейший шанс, что мальчик все-таки выжил. Отец не счел себя способным с этим справиться, но я знал, что ни он, ни Мария не успокоятся, пока не выяснят, где его тело, поэтому я взял это на себя. Наводил справки, где мог, здесь и на материке, выяснял, не выбросило ли его на берег живого или мертвого. Одного человека в Афинах я вопросил выяснять в Албании. Там, где Спиро упал в воду, течение направляется четко к албанскому берегу. Никаких результатов. Его не видели ни на греческом, ни на албанском берегу».

«И я произносила тебе речи о том, что надо помогать людям. Извини».

«Ты не могла знать, что меня это заботит».

«Да, было похоже, что это, скорее, проблемы Годфри».

«Это ясно, но местные греки однозначно предполагали, что это – дело моего отца или мое. Поэтому полиция с нами контактировала и поставляла всю информацию. Поэтому, когда Янни Зулас отправился в обычное контрабандное путешествие в субботу вечером и получил новости о Спиро от своего албанского „контакта“, он пришел прямо к нам. То есть как только смог. Ты увидела его, когда он шел к нам, в субботу вечером».

«Новости о Спиро? Хорошие новости? »

Я знала ответ прежде, чем он заговорил. Блеск его глаз живо напомнил мне сияние Адони. «Да. Он сказал, что Спиро жив».

«Макс! »

«Знаю. Ты угадала, как мы себя чувствовали. Его выбросило на берег в Албании со сломанной ногой и в крайней степени истощения, но он выжил. Его нашли простые люди, пастухи, которые не видят никакого смысла докладывать о чем бы то ни было в народную полицию, или как она там называется. Большинство людей знают про контрабандистов, они, наверное, решили, что Спиро во что-то такое замешан, поэтому молчали. Более того, они рассказали местному контрабандисту, который, естественно, знал Мило, а тот передал новости Янни».

«Макс, это прекрасно! Правда! А Янни его видел? » «Нет. Информация пришла через третьи руки. Мило плохо говорит по-гречески, Янни получил от него просто факты и очень важное заявление от Спиро, что никто, совсем никто, даже Мария, не должен знать, что он еще жив, кроме меня, моего отца и Адони – людей, которые могут его как-нибудь вытащить. Естественно, мы не могли пойти в полицию и действовать по нормальным каналам, иначе люди, которые его спасли, попали бы в неприятное положение, уж не говоря о Янни и Мило. Поэтому Янни договорился, что приедет ночью и заберет мальчика».

«И он поплыл обратно прошлой ночью, после того как с тобой встретился, наткнулся на береговую охрану и был убит? »

«Он не мог пойти обратно один, это работа не для одного человека, не забудь, мальчик не может ходить. Нет, когда Янни сюда пришел, он попросил меня пойти с ним. Свидание мы назначили на сегодня. Мило и его друг должны были принести Спиро туда, а мы с Янни – забрать его. Поэтому…»

До меня наконец-то дошло, я только удивилась, как я не понимала этого раньше. Я уставилась на его перевязанную руку, вспомнила их секретный переход по лесам, впечатление, что мимо меня прошел не один человек, крик совы, лицо Адони… Я вскочила на ноги. «Улов! Адони с уловом! Вы с Адони сами туда отправились! Значит, это сделано? Вы правда привезли Спиро домой? »

Ой, какие глаза. «Привезли. Он сейчас здесь, устал, но живой и хорошо себя чувствует. Сказал, что у нас была удачная ночь».

Я плюхнулась на стул. «Не могу поверить. Это… прекрасно! Мария сможет зажечь замечательную свечу на Пасху! Подумай, Мария, Миранда, сэр Джулиан, Годфри, Фил… Как все будут счастливы! С трудом дождусь дня, когда об этом все узнают! »

Сияние исчезло с его лица. Казалось, даже свет камина поблек. «Боюсь, пока об этом не должен знать больше никто».

«Но… Даже его мать и сестра? Почему, если он дома и в безопасности? Ведь как только он выбрался из Албании, ему нечего бояться? И Мило незачем замешивать, можно никому и не говорить, что он был на албанской земле. Можно придумать историю…»

«Я об этом думал. Как его выбросило на берег на одном из островов в проливе, и он сумел привлечь наше внимание, когда мы ловили рыбу. Не обдурю греческую полицию или доктора, но для общего успокоения это сойдет, сошло бы. Но не в этом дело».

«Тогда в чем? »

Он задумался, потом медленно сказал: «Возможно, Спиро до сих пор в опасности… Не с той стороны, с этой. То, к чему он прикоснулся, погубило Янни».

Что-то в выражении его лица и нежелании говорить напугало меня. Я начала бурно протестовать, слишком бурно, будто таким образом могла закрыть глаза на все, чего не хотела знать. «Но мы знаем, что случилось со Спиро! Он упал за борт с яхты Годфри! Какая может быть опасность? А смерть Янни – несчастный случай, ты сам говорил! – Я остановилась. В напряженней тишине громко тикали часы с кукушкой, шелк шуршал по моему телу, когда я сжимала руками колени. – Продолжай. Скажи прямо. Уже можно. Ты утверждаешь, что Годфри Мэннинг…»

«Ничего я не утверждаю. Я говорю. Вот. Годфри Мэннинг выбросил Спиро за борт и оставил его тонуть».

«Макс, не могу поверить, прости, это невозможно».

«Это факт, ни больше, ни меньше. Так говорит Спиро. Ну да, ты не поняла, что мы с ним общались. Он так говорит, и я ему верю. Ему нет причины врать». Как только Макс решил сказать мне всю правду, он начал бросать свои факты, как камни.

«Но почему? »

«Не знаю. И мальчик не знает, что, если подумать, делает его рассказ еще правдоподобнее. Ничего не выдумывает. Удивлен не меньше тебя. Извини, Люси, но боюсь, это правда».

Я посидела минуту в тишине, не думая, а разглядывая руки, вертела огромный бриллиант, смотрела, как огонь играет в его гранях. Постепенно моя немота прошла, и я начала думать. «А ты раньше подозревал Годфри? »

«Нет, с какой стати? Но когда Янни мне рассказал, я удивился, что не надо сообщать Годфри. В конце концов казалось разумным скрыть новости от матери и сестры Спиро, они могли бы очень воодушевиться и выдать все, прежде чем Янни доведет дело до конца, но Годфри – другое дело. Он предположительно беспокоится о Спиро, и у него лучшая здесь яхта. Более того, он опытный моряк, а я нет. Я ожидал, что скорее его пригласят для спасения, чем меня и Адони. Это немного, но заставило меня задуматься. Потом, когда Янни на следующий день нашли мертвым, после странного предупреждения Спиро, я задумался еще больше…»

«Ты ведь теперь не предполагаешь… Ты не можешь предполагать, что Годфри убил Янни Зуласа? Макс…»

«То, что я сказал про Спиро, – факт, то, что случилось с Янни – догадка. Но, по-моему, одно убийство следует за другим, как ночь за днем».

«Убийство…» Я не поняла, что сказала это вслух, но он кивнул. «Совершенно уверен. Тот же метод. Его сильно ударили по голове и бросили в море. Бутылка – интересная деталь».

«Его стукнуло гиком. Полицейские сказали, что там были волосы и кровь…»

«Ему могли помочь. Кто угодно может стукнуть голову человека без сознания по деревяшке, прежде чем выбросить его за борт, достаточно сильно, чтобы скрыть след удара, которым лишил его сознания. Я не выдвигаю это как теорию, только говорю, что это могло произойти».

«А почему ты вернулся к телу? »

«Когда Янни ушел от нас ночью, я слышал, как отплывала его лодка. Подумал, что вдруг он настолько глуп, что поплыл обратно один и столкнулся с береговой охраной. То, что было видно, вполне позволяло предположить, что у него где-то дырка от пули или какая-нибудь еще странность, которая заставит начать серьезное расследование. Я очень волновался, как бы полицейские не начали патрулировать в здешних водах, прежде чем я доставлю Спиро домой».

«Понятно. А твоя рука? Береговая охрана? »

«Да, шальная пуля, причем потраченная зря. Правда, только царапина. Мне ее осмотрели, когда осматривали ногу Спиро. Должно быть, что-то услышали и выстрелили наугад. Мы были уже далеко, видеть они нас не могли».

«Ты, наверное, знаешь, что говоришь, но это звучит для меня так… невозможно. И я не понимаю ничего с самого начала».

«Боже, а кто понимает? Про Янни это все догадки, незачем их сейчас обсуждать. Первое дело —снова поговорить со Спиро. У меня было время услышать все только вкратце, а я хочу узнать все остальное, прежде чем решить, что делать. Он, наверное, достаточно отдохнул. Понимает он или нет, но, может, у него есть какой-то ключ к тому, почему Мэннинг пытался его убить. Тогда, возможно, это объяснит смерть Янни. И что же такое могло сделать обязательными два убийства. Понимаешь, что нужно передать мальчика властям, прежде чем Мэннинг даже начнет подозревать, что он не так мертв, как Янни. Пойдешь со мной к нему? »

«Я? Ты хочешь? »

«Если согласна. Мне нужна твоя помощь, и, если согласишься, лучше тебе знать столько же, сколько я».

«Конечно, все, что я могу».

«Дорогая. Иди сюда. Не смотри так и не волнуйся. Это все невозможно, ты права, но что делать, если мы оказались в такой ситуации. Мы должны стараться обеспечить безопасность, а сейчас это значит – поверить Спиро. Хорошо? – Я кивнула, как смогла, не поднимая головы с его плеча. – Тогда слушай. Как я понимаю, нужно утром отвезти мальчика прямо в Афины, в больницу, а потом в полицию. Когда он расскажет там свою историю, можно будет безопасно возвратиться домой. Пойдем? »

«Где он? »

Макс засмеялся. «Прямо под нашими ногами, в очень готической, но безопасной подземной темнице, а Адони охраняет его с единственной действующей винтовкой из этого жуткого арсенала Лео. Пошли. Прямо под часы с кукушкой и в правый подземный ход к темнице».

Широкие каменные ступени вели вниз прямо от двери. Макс дотронулся до выключателя, и появился слабый желтый свет, показал нам путь. Макс закрыл дверь, я услышала поворот ключа в замке. «Пойду первым, ладно? »

Я шла за ним и с интересом смотрела по сторонам. Все, что я видела раньше, заставляло ожидать неимоверных ужасов. Вряд ли меня удивили бы полуразрушенные скелеты, свисающие со стен на цепях. Но в коридоре имелись только стеллажи для вина, большей частью пустые. Чистый пол, никакой пыли и пауков, а они обязательно были бы в таком месте в Англии. Свежий, немного влажный воздух. Об этом я сказала Максу, он кивнул. «Скоро поймешь почему. Официально это – винный погреб, но он дальше переходит в естественную пещеру. Не знаю, где она выходит на воздух, может, быть, это – дырка не больше вечной трубы, но воздух всегда свежий и пахнет морем. Дальше винных стеллажей еще больше. В прошлом вене каждый выпивал четыре бутылки в день, и места требовалось много. Ничего странного, что при постройке Кастелло захотели использовать пещеры».

«Очень здорово. Может, об этих пещерах твой отец и говорил».

«Да. Почти во всех скалах у берега есть пещеры, но отцу, понятно, хочется думать, что Просперо жил именно под Кастелло. Когда я говорю, что непохоже, чтобы тут когда-нибудь был выход наружу, он отвечает, что это неважно. Это, пожалуй, поэтическая правда, как мартышки».

«Очень романтическая теория, и я полностью за нее! В конце концов, что значат факты? Обыденность… А где мы сейчас, если показывать снаружи? »

«Еще не вышли из-под фундамента. Сама пещера южнее, глубоко внизу. Скоро пойдем по ступеням, а потом будет природный проход. Смотри». Он остановился, хотя мы прошли всего две трети коридора, положил руку на пустой стеллаж и потянул. Тяжеловесно и никак уж не беззвучно узкая секция стены выехала в коридор. Показалось черное, зияющее отверстие. Я охнула, а Макс засмеялся. «Восхитительно, правда? Говорю же, в Кастелло есть все. Между прочим, подозреваю, что старый Форли держал лучшее вино там, чтобы его дворецкий не нашел. Осторожно, дальше света нет. У меня с собой фонарь, подержи минутку, пока я дверь закрою. Не пугайся так! »

«Она не останется закрытой навсегда, пока не выцветут наши кости? »

«Нет. Даже не до утра, к моему глубокому сожалению. Давай фонарь, я пойду вперед».

Мы двигались круто вниз и, казалось, не по полу, а по монолитной скале. Макс шел впереди, тут и там блестели сырые подтеки на стенах, пахло свежее и вроде солонее. Казалось, вся скала шумит морем, как прижатая к уху раковина. То я это слышала, то нет, и наступала тишина, заполненная холодным воздухом и нашими шагами. Желтый свет создавал на лице Макса резкие тени, когда он оборачивался. Лицо незнакомца. Его огромная тень уродливо изламывалась на грубых стенах.

«Еще очень далеко? » Почему-то голос звучал, как шепот.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒