Мэри Стюарт 4 страница

Он отвел взгляд от кота, понял, что я на него глазею, и улыбнулся. Привык, наверное. Чего он не мог знать, так что именно я выискиваю в его лице – следы нервного срыва, которые могут оправдать Филлидины страхи. Но он, казалось, сидел спокойно и расслабленно, руки (эти предатели) лежали неподвижно и элегантно, может быть даже чересчур, на кошачьем меху.

«Извините, что так на вас уставилась. Никогда не была к вам так близко, обычно из последних рядов».

«Когда я к тому же безвкусно разукрашен несколькими фунтами фальшивой бороды, в костюме и короне? Вот и увидели самого человека, бедное, голое создание. Не спрошу, что вы думаете о нем, но по крайней мере скажите, что вы думаете о декорациях. Как вам наша осыпающаяся роскошь? »

«Кастелло? Раз спрашиваете… Сказала бы, что он не очень к вам подходит. Был бы хорош для готического триллера – Франкенштейн, тайны Удольфо или что-то в этом роде».

«Правда ведь? Кажется, что он должен постоянно скрываться в тумане, чтобы вампиры ползали вдоль стен, а не стоять среди цветов мира и солнца этого заколдованного острова. Однако, по-моему, он подходит для актера на отдыхе, и это, безусловно, рай, особенно с тех пор, как Макс разогнал всех случайных прохожих».

«Слышала, вы болели. Очень жаль. Нам вас в Лондоне очень не хватает».

«Серьезно, дорогая? Вы очень добры. Макс, вот и ты. Мисс Веринг думает, что дом – отличная декорация для Франкенштейна и его монстра».

«Ничего подобного я не… Во всяком случае, я это формулировала не так! »

Макс Гэйл засмеялся. «Я слышал, что вы сказали. Да в любом случае невозможно оскорбить это чокнутое барокко. Куку рококо. Свежий апельсиновый сок подходит? »

«Прекрасно, спасибо».

Он принес немного и себе, и отцу. Я заметила, что рука Гэйла-старшего, когда он протянул ее за стаканом, ужасно тряслась, и его сын быстро переставил маленький металлический столик прямо к нему, поставил стакан туда и налил туда ледяного сока. Сэр Джулиан уронил руки обратно на кота, и они застыли в скульптурном спокойствии. Я была права насчет неестественности позы, но она говорила не о тщеславии, если только о таком, которое скрывает слабости.

Когда Макс Гэйл наполнил мой стакан, я собралась положить розы на стол, но он поставил кувшин и протянул руку. «Дайте их мне. Поставлю в воду, пока не соберетесь уходить».

«Значит, мне разрешат их себе оставить, когда я заплачу штраф? »

«Милое дитя, – сказал сэр Джулиан, – добро пожаловать за всеми остальными. Надеюсь, вы не восприняли серьезно мои нападки, это был просто способ пригласить вас. Очень рад, что цветы вам понравились».

«Я их обожаю. Они, как со старых картинок, знаете, настоящие розы в книгах сказок. „Секретный сад“, „Спящая красавица“ и „Тысяча и одна ночь“«.

«Именно этим они и являются. Вот эта росла в Персии, там ее мог видеть Гарун аль Рашид. Эта – из „Романса розы“. А эту нашли в саду волшебницы Розамунды в Вудстоке. А это – самая древняя роза в мире. – Его руки почти не дрожали, когда он трогал один цветок за другим. – Вы должны прийти за новыми, когда эти умрут. Я отнесу их в музыкальную комнату, Макс, здесь прохладно… А теперь расплачивайтесь, мисс Люси Веринг. Говорят, вы как раз в нашем бизнесе, и одной из причин вас сюда заманивать было желание услышать все последние сплетни. Факты я получаю из газет и журналов, но сплетни обычно намного интереснее, а часто и в два раза правдивее. Расскажите…»

Уже не помню, о чем он меня спрашивал и насколько я была способна ответить, но, хотя я вращалась совсем в других театральных сферах, я знала многое и о том, что происходило в городе. И было просто восхитительно слышать, как небрежно он упоминает имена людей, до которых мне так же далеко, как до облаков над горой Панток-ратор. Он явно показывал, что беседовать ему со мной интересно, но насколько это объяснялось его очарованием, я до сих пор не знаю. Знаю только, что, когда он перевел разговор на мои проблемы, можно было подумать, что для него это – вершина и цель всего разговора.

«А теперь расскажите о себе. Что вы делаете и где? И почему мы никогда не встречались? »

«Боже мой, да я просто в другой лиге! Добралась только до Вест-энда». Я осеклась. Похоже, я выдала чувства, которые скрывала даже от Филлиды. У меня тоже есть тщеславие.

«Пьеса провалилась? – Снисходительная симпатия была бы оскорблением, но этот спокойный тон восхитительно успокаивал. – Что это было? – Я ответила, и он кивнул. – Любимое детище Мак Эндрю, да? Не слишком разумное вложение, я сразу так подумал, как прочитал пьесу. Вы были кем? Как там ее, девушкой, которой приходится закатывать массу неправдоподобных истерик весь второй акт? »

«Ширли. Да, я была ужасна».

«А там не за что зацепиться. Такого рода фантазии, маскирующиеся под рабочий реализм, нуждаются в четкой изобразительной и временной схеме, простого неконтролируемого словоизвержения недостаточно, если позволено так выражаться. И он никогда не умел ставить женские роли, вы не заметили? »

«Мэгги в „Единственном конце“? »

«Можете назвать ее женщиной? »

«Ну… Пожалуй, вы правы».

«Я прав потому, что советую не винить только себя насчет Ширли. А что дальше? »

Я задумалась, не зная, что сказать.

«Вот так? Что же, бывает. Очень мудро поступили, что убежали на Корфу, пока можете! Помню…» И он рассказал массу злых и очень смешных историй о хорошо известном в тридцатые годы театральном агенте и начинающем актере, в котором легко было узнать сэра Джулиана Гэйла. Когда он закончил и мы отсмеялись, я вдруг начала делиться собственным опытом, который не только не считала забавным, но даже собиралась от всех скрыть. Теперь по какой-то причине я говорила о нем с облегчением, мне было даже приятно. Тень Кастелло двигалась по саду, сэр Джулиан слушал и комментировал, задавал вопросы, будто заманил меня на террасу именно для того, чтобы услышать историю жизни молодой актрисы среднего класса, которая всю жизнь останется на вторых ролях.

Слабый звук остановил меня и заставил резко обернуться. Совсем забыла о Максе Гэйле, не слышала, что он опять вышел из дома, но он был тут, сидел у перил вполне в пределах слышимости. Сколько он пребывал там, понятия не имею.

И только тогда я поняла, как потемнело. Штраф заплачен, пора уходить, но трудно сделать это сразу, как я увидела Макса Гэйла. Нужно сначала хоть что-нибудь ему сказать. «А вы ходили сегодня утром смотреть на процессию? »

«Да, и видел вас в городе. Нашли себе хорошее место? »

«Я была на Эспланаде, на углу у дворца».

«Это довольно… приятно, как вам кажется? »

«Очень, – я улыбнулась. – Как музыкант, вы должны были оценить оркестры».

Он засмеялся и стал похож на отца. «Это точно. Когда все четыре играют одновременно, это действительно что-то».

«Лейтмотив для твоей „Бури“, Макс, – сказал его отец, приглаживая кота. – Остров, полный шумов».

Макс усмехнулся: «Возможно. Хотя даже и я не смогу воспроизвести некоторые из них».

Сэр Джулиан повернулся ко мне. «Мой сын готовит для киноверсии „Бури“ партитуру».

«Вот что это будет? Как здорово! Вы, по-моему, выбрали для этого очень подходящее место. Поэтому вы и приехали на Корфу, сэр Джулиан? »

«Не совсем, это судьба. Знаю остров уже тридцать лет, у меня здесь друзья. Но счастливый случай подбросил эту работу Максу, когда мы оказались здесь заточены». «Вы правда думаете, что это – остров Просперо? » «А почему бы и нет? » – спросил Джулиан Гэйл, а Макс сказал: «Все, добилась», – и засмеялся.

Я посмотрела на него удивленно: «Что я сказала? » «Ничего. Совсем ничего. Но если предложить человеку объяснить теорию, которую он взращивал неделями, нужно приготовиться к лекции, и, судя по блеску в глазах моего отца, ничего вас уже не спасет».

«Но я послушаю с удовольствием! Кроме того, ваш папа может телефонный справочник заставить звучать, как „Войну и мир“, если захочет, поэтому его личная теория про „Бурю“ должна быть потрясающей! Не обращайте на него внимания, сэр Джулиан! Почему вы думаете, что это остров Просперо? »

«Вы – восхитительная молодая леди, – сказал сэр Джулиан, – и если захотите выкапывать мои розы с корнем и уносить, я пришлю Адони вам помочь. Нет, Макса, если подумать. Ему полезно немного поработать по-настоящему, вместо блуждания в романтических кружевах безумия, где имеют обыкновение обитать музыканты… Кто это сказал, что действительно мудрый человек не ждет, пока ему докажут что-то, прежде, чем он в это поверит, а готов верить всему, ложность чего не доказана? »

«Не знаю, но мне кажется, что это похоже на попытку объяснить способ мышления гения».

«Все розы, – сказал тепло сэр Джулиан. – Ты слышал, Макс? Мои теории о „Буре“ – проявление способа мышления гения».

«Да, наверняка», – сказал его сын. Он сидел на перилах, прислонившись спиной к каменной вазе, которая стояла в углу. Я искала в его лице общие с отцом черты, но, кроме мимолетных выражений, ничего не находила. Темные глаза, глубже посаженные, рот прямее, все лицо менее подвижное. Тоже что-то нервное – слабые линии у бровей, выражение губ. Очень может быть, что он нарочно старался не развивать отцовское очарование. Сэр Джулиан имел актерскую потребность в любви, автоматически использовал все свои возможности, Макс отбрасывал их, наоборот, старался не нравиться.

«Множество фактов разного рода, – говорил сэр Джулиан, – связывает этот остров с островом пьесы, даже больше, чем тех, которые доказывают, что это остров Одиссея и Навсикаи, в любом случае разговоры об этом традиционны. А когда традиции так упорны, кажется только разумным предположить, что их стоит расследовать».

«Шлиман и Троя», – пробормотал Макс.

«Вот именно, – сказал сэр Джулиан и неожиданно улыбнулся мне, очень похоже на сына. – Итак, поскольку я похож на Шлимана, как гений и ясновидец, и твердо намерен верить, что Корфу – остров Просперо, я искал доказательства этого».

«И нашли? »

«Не совсем доказательства, слишком сильное слово. Но стоит начать искать, как находишь массу восхитительных параллелей. Начнем с простейших, помните описание природы острова? »

«Думаю, довольно хорошо. Там намного подробнее описана природа, чем обычно у Шекспира, правда? »

«Сказал бы, что больше, чем где бы то ни было, кроме „Венеры и Адониса“. В этом описании есть сосны, возделанные земли, плодородие (не многие из средиземноморских островов действительно плодородны, знаете ли), берега и бухты, лимоны перед пещерой Просперо… – Он поднял руку и указал на группу зелено-золотых деревьев на юге. – Лимоны растут по всему обрыву от виллы Мэннинга, а все побережье изрыто пещерами. Можно сказать, что это есть на любом острове, но одного там нет – соляные шахты, о которых говорит Калибан, помните? »

«А здесь есть? »

«Да, на юге. Они там уже века».

«А как насчет земляных орехов, которые он собирался выкапывать? Они здесь растут? »

«Земляных орехов нет, если он имеет в виду английский сорт, но есть съедобные коренья и трюфели».

«И мартышки? » – спросила я с ощущением, что задаю неприличный вопрос.

Сэр Джулиан отмахнулся от мартышек. «Просто перепутал. Несомненно, Ариэль рассказывал массу историй о своих путешествиях, и бедный монстр запутался».

Макс сказал: «Невозможно спорить с одержимым. Посмейтесь над ним, мисс Веринг».

«Не сделаю ничего подобного! Если за теорию стоит держаться, то стоит и попытаться ее опровергнуть! Как насчет самой истории, сэр Джулиан? Начнем с кораблекрушения. Если корабль шел из Туниса в Неаполь, вам не кажется, что Корфу не по пути? »

«С тем же вы сталкиваетесь в историях Одиссея, когда они, например, на веслах проходили за ночь неправдоподобные расстояния. По моему убеждению, это поэтическая правда, чем-то аналогичная семи дням творения, предполагается, что им помогали боги. То же самое с неаполитанским кораблем в „Буре“. Шторм был ужасным, буря, вошедшая в историю. Корабль полностью сдуло с курса и несло вслепую много дней, пока не выбросило на скалы. Вы не понимаете, что это делает историю приемлемой, несмотря на явное неправдоподобие? »

«Сжалься, – сказал его сын, – конечно не понимает». «Это очень просто. Факт, что корабль попал сюда, так фантастически отклонившись от курса, позже делает необходимым объяснение, что шторм был магическим или в некотором роде сверхъестественным».

«Минуточку. Факт? Вы пытаетесь сказать, что кораблекрушение действительно было? »

«Только то, что все легенды основаны на правде. Действительно существуют критский лабиринт и сгоревшая Троя. Я угадал, даже провидел, что здесь действительно было кораблекрушение, ставшее основой легенды».

«Только угадали? Нет прямых воспоминаний и записей? » «Нет».

«Тогда почему здесь? Почему Корфу? Ваши географические детали ничего не доказывают. Они могут подтверждать, но не служить началом».

Сэр Джулиан кивнул, погладил кота нежной рукой. «Я начал не с того конца. Нужно начинать не с фактов, а с пьесы, с главного героя, Просперо. По-моему, самое замечательное в пьесе – концепция характера, в нем как бы обобщено все, что думал Шекспир о силе и власти людей. Посмотрите, как он представлен, – фигура отца, волшебник, который властен над силами природы, морем и ветром, доброжелательный и сверхъестественный Маккиавели, который контролирует остров и всех, кто на нем находится». Он смотрел на меня, подняв брови, и ждал ответа.

«Святой Спиридон? »

«Святой Спиридон! Именно! – Он взглянул на Макса, будто восхищаясь умом любимого ученика. Макс слабо улыбнулся. – Даже имя… Вы заметите сходство, а сокращенная форма – Спиро – еще ближе. Святой Спиридон, а точнее, его тело, было перенесено сюда в 1489 году. Он немедленно прославился различными видами волшебства, чудес, если хотите, особенно относительно погоды. С ним появилась еще одна святая, женского пола. Ее тело также находится в церкви в городе, но она не возбудила народного воображения, поэтому ее не выносят. Я, честно говоря, даже не помню ее имени».

«Никогда не слышала о ее существовании».

Он улыбнулся. «Это – страна мужчин. Но эта дама вполне может быть прототипом Миранды, дочери волшебника. Вряд ли она попала бы в легенду, будь она просто попутчицей или даже женой. У волшебников не бывает жен, причины этого, кстати, было бы интересно выяснить, но думаю, вы бы с ними не согласились».

«Догадываюсь, но опровергать не буду, это мужской мир. Между прочим, у ведьм не бывает мужей, во всяком случае у настоящих, из старых сказок».

«Истинная правда. Ну так вот это – исходный пункт – сказочно плодородный остров Корфу, который охраняет святой, умеющий управлять погодой. Теперь допустим существование бури. Настоящий шторм, когда какой-то важный корабль, может быть даже с очень важными итальянскими персонами на борту, унесло далеко с курса и выбросило на берег, так что пассажиров спасло что-то чудесное, что можно приписать святому. Так начинает расти легенда. После добавляются германские элементы волшебной сказки, например, красивая дочь. Хорошо было бы привязать к событиям истории острова все элементы пьесы, но пока мне это не удалось».

«Какая жалость! – сказала я без иронии, я получала массу удовольствия. – А Калибан? Язычество? »

«Если хотите. Грубость, сексуальность, восхитительная чувственная поэзия. И он определенно был греком».

«Откуда вы взяли? »

Он хихикнул: «Он приветствовал Просперо на острове „водой с ягодами в ней“. Вы не сталкивались с греческим обыкновением разводить варенье в воде? »

«Нет. Но это не причина. Он мог подать и кофе, кем бы он тогда был, французом? »

«Ну хорошо, оставим бедного Калибана в покое. – Тут белый кот потянулся, выпустил когти и очень громко зевнул. Сэр Джулиан засмеялся. – Не надо было меня вдохновлять. Простофиля слышал все это раньше и, к моему сожалению, бедный Макс тоже».

«Ну а я нет, и это оказалось очень интересно. Можно бесконечно развлекаться. Я должна перечитать и поискать всякие детали. Хорошо бы у сестры была книжка».

«Возьмите мою, – среагировал он немедленно. – Она где-то на верхней полке, думаю, Макс… Спасибо большое», – это сыну, когда он подал книгу.

«Но если вы над ней работаете…»

«Работаю? – Он так сказал это слово, что оно прозвучало крайне нелепо. – Вы только что услышали, насколько серьезно. И вообще, для развлечений я использую книжку в мягкой обложке, где можно пачкать, резать и клеить… Спасибо, Макс. Вот и ваши розы. Это моя собственная книга, она немного древняя, и, боюсь, я в ней все-таки писал, но, может быть, вы сможете это проигнорировать».

Я уже заметила карандашные пометки. Прижимая книгу к груди, будто прижизненное шекспировское издание с авторскими пометками, я встала. Сэр Джулиан тоже поднялся, а белый кот, лишившись места, спрыгнул на пол и, полный достоинства, удалился по ступенькам в розовый сад.

«Правда, пора идти, – сказала я. – Спасибо за книгу, я буду очень о ней заботиться. Я… Знаю, что пробыла слишком долго, но мне было очень хорошо».

«Милое дитя, вы оказали нам честь. Я безумно наслаждался вашим визитом и, надеюсь, вы скоро вернетесь. Как видите, существует определенное ограничение на количество моих разговоров, которое могут вынести Макс и кот, и очень приятно иметь хорошо воспитанную, захваченную в плен аудиторию. Но если вы должны…»

В лесу уже было темно. Мистер Гэйл вежливо проводил меня до конца розового сада, указал тропу к поляне с ручьем. Красивый Простофиля был тут как тут, мечтательно разглядывал большую ночную бабочку у куста жимолости. Макс Гэйл поднял кота, попрощался со мной и быстро удалился. Очень скоро заиграл рояль. Композитор не стал тратить времени и приступил к работе. Потом лес закрылся за мной, и больше ничего не было слышно.

Тишина, будто перед штормом. Запах цветов висел в воздухе облаками. Я осторожно шла по тропинке и думала о закончившемся разговоре, не о «теории» сэра Джулиана, а о нем самом и о том, что думают о нем Фил и Годфри.

Что-то с ним и сейчас неправильно, это очевидно. Не только физические видимые признаки, но о многом говорило и постоянное напряженное внимание сына. А против – разговор, не его нормальный и веселый тон, а использование определенных фраз. Будет ли человек, недавно вышедший из сумасшедшего дома, говорить о романтических кружевах безумия? И стал бы сын говорить об «одержимости» отца, предлагать посмеяться над ним? Может, это, конечно, его способ выходить из трудных ситуаций. А может, его напряжения порождала я, а не отец?

И тут я сдалась. В любом случае невозможно представить сэра Джулиана блуждающего с винтовкой и опасного для окружающих. Скорее я начну подозревать Филлиду или самого Годфри Мэннинга. И, скорее чем кого-нибудь другого, я готова подозревать Макса Гэйла.

Уже послышалось журчание воды, впереди, где лежало озерцо, расступились деревья. Вдруг возник новый странный шум, будто там собралось огромное количество говорливых кур. Поняла – вечерний хор лягушек. Я остановилась у края поляны, чтобы подобрать полотенце, и они меня, наверное, увидели, потому что перестали петь, маленькие тела запрыгали в воду. Я опять спряталась в кусты, потом обошла вокруг к дальнему концу озера, где было укрытие прямо над берегом. Раздвинула ветки и посмотрела вниз.

Сначала в темноте я увидела только тусклый блеск воды, отражение неба, круглые листья каких-то плавучих растений. Потом – лягушку, большую, на листе лилии, ее горло пульсировало в такт песне. Толстое и веснушчатое тело, глаза блестят, как ягоды. Близко запела еще одна, еще… Весело и интересно, я стояла очень тихо. Хор с каждой секундой становился все громче и счастливее.

И вдруг тишина, будто повернули выключатель. Моя лягушка нырнула. Между листьями вся поверхность воды покрылась кругами и забулькала. Кто-то шел от залива.

Сначала я подумала, что Филлида пошла искать меня на берегу, потом поняла, что это мужчина. Тяжелые шаги, осторожное дыхание, которое он явно старается заглушить и успокоить. Я отпустила ветки, стояла тихо, ждала, пока он пройдет.

Вышел на поляну. Грек, раньше не видела, молодой, плотный, широкоплечий, в темных брюках в водолазке, через руку перекинута светлая куртка. Остановился у пруда, вытащил из кармана сигарету, засунул между губ, но не зажег спичку, передумал. Опять убрал, засунул сигарету за ухо. Не мог бы яснее объяснить, что прячется, даже словами.

Когда он повернул, чтобы уйти, разглядела его лицо. Необыкновенно возбужденное, до пота, так неловко смотреть, что я затаилась еще основательнее. Не заметил. Провел рукой по лбу, перебросил куртку на другую руку и пошел с торопливой осторожностью по тропе к Кастелло.

В вершинах деревьев зашумел торопливый ветер, прохладный воздух принес запах дождя. Я стояла тихо, пока шаги таинственного незнакомца не замолкли и опять не зашевелились лягушки на листьях лилий, прочищая горло для песен.

По неизвестной причине, которую я никогда не пыталась осознать, я так и не рассказала сестре о визите к Гэйлам, даже когда на следующее утро она решила, что в конце концов должна спуститься со мной в залив, и показала тропинку, ведущую в Кастелло.

Поляна при ярком свете выглядела совсем по-другому. За ночь ветер очистил воздух и освежил лес. Песок в заливе сиял, море у берега дрожало от слабого ветра. Я расстелила коврик в тени сосен и положила на него вещи. «А ты ведь тоже будешь? »

«Несомненно. Раз уж спустилась вниз, ничто мне не помешает немного поплескаться на мели, даже если я буду похожа на маму-слониху, которая ждет близнецов. Потрясающий купальник, где ты его взяла? »

«Маркс и Спенсер».

«Бог ты мой! »

«Но я не вышла замуж за богача», – сказала я жизнерадостно, натягивая лямки на плечи.

«Можно подумать, я сейчас получаю от этого массу удовольствия, – она с печалью посмотрела на собственную фигуру, вздохнула и уронила роскошный пляжный халат рядом с косметичкой, заполненной лосьонами, косметикой Элизабет Арден и прочими аксессуарами, без которых она и не помышляла выпустить себя на берег. – Это не честно. Ты только посмотри на меня, а это – вещи от Фабиани».

«Бедняжечка! И в них залезают в воду? И ради бога, неужели ты собираешься плавать с этой кохинористой штукой? »

«Да ни за что! – Она стащила с пальца кольцо с огромным бриллиантом, бросила в косметичку и застегнула молнию. – Пошли. Одна надежда, что твой друг не примет меня за дельфина. Форма примерно та же, как считаешь? »

«Ничего с тобой не случится. Он не носит желтого».

«Серьезно, Люси, никто оттуда не смотрит? Я бы предпочла обойтись без аудитории».

«Если не отплывешь от берега, тебя никто и не увидит, только если подойдет к краю террасы. Сейчас посмотрю».

Густо-зеленая в тени сосен вода переходила в сияющий бледно-голубой там, где в залив углублялась полоса песка. Я прошла по отмели примерно пятьдесят ярдов от берега, повернулась и посмотрела на террасу Кастелло. Никого. Позвала Филлиду. Мы плавали и плескались, я посматривала в открытое море, поджидала дельфина, но хотя один раз я увидела вдалеке перекат его сияющим колесом, существо не приблизилось к заливу. Потом мы вернулись на берег, легли загорать и лениво беседовать. Замечания Фил становились все короче, а скоро и совсем прекратились. Я оставила ее спать и опять пошла в воду.

Хотя я все время следила за лесом и террасой, с самого первого дня никто там не появлялся. Поэтому я даже удивилась, когда обнаружила, что у стола кто-то сидит. Седые волосы. Сэр Джулиан Гэйл. Он помахал мне рукой, и я помахала в ответ, чувствуя себя необыкновенно польщенной этим его жестом. Он немедленно отвернулся, склонил голову над книгой, перевернул страницу.

На террасе с ним никого не было, но когда я повернулась, чтобы заплыть поглубже, еще кое-что привлекло мой взгляд.

Что-то сверкнуло в одном из верхних окон. А за вспышкой последовало движение, будто некто поднял бинокль к глазам, чтобы следить за заливом.

Когда за тобой так следят, невольно приходишь в ярость. С огромным бы удовольствием ответила грубостью на грубость и скорчила жуткую рожу в сторону Кастелло, но сэр Джулиан мог бы принять это на свой счет. Поэтому я немедленно вернулась на отмель, встала и выразительно направилась (упражнение в театральной школе – разъяренная купальщица, изгнанная из воды) к южным скалам залива. Закончу купание там, где меня не видно от Кастелло.

Никогда не думала, что так трудно с достоинством перемещаться по трем футам воды. Когда я дошла до конца отмели к глубокой воде у скал, я безумно злилась на Макса Гэйла и думала, что зря сразу не вышла на берег. Переплыла к скалам и вылезла на берег под соснами.

Среди камней у подножия скалы извивалась тропа, наверное, она вела к вилле Годфри Мэннинга, но оказалась такой каменистой, что я осталась внизу. Совершенно белые скалы были изрыты озерками и заливами. Я пошла между ними по гладким горячим камням. Иногда цветущие кусты доходили почти до воды и исчезали, а иногда над водой нависали скалы, истоптанные тропами, а кусты у их подножия смотрели прямо в воду.

Я остановилась у совершенно изломанной скалы, будто прилив бился сюда со страшной силой, когда дул ветер. Под скалой валялись обломки камней и свежие водоросли, очень может быть, что их выбросил ночной шторм. За следующим поворотом я видела узкий залив или даже пещеру, окруженную густыми деревьями, заполнившими склоны. Сосны, дубы и падуб. И лимоны, о которых говорил сэр Джулиан. Через кусты я увидела что-то красное, должно быть крышу эллинга Годфри Мэннинга. Рядом никого не было. Я решила закончить купание здесь, а потом вернуться по тропе.

Осторожно я брела между скал и водорослей. Дорогу загородило озерко, я пошла по воде, размышляя о морских ежах, которые в этих водах (я читала) могут втыкать отравленные иглы прямо в ногу. «Как дикобразы, что закрыли проход моим босым ногам…» Бедный Калибан. Интересно, Джулиан Гэйл прав? Поздно вечером я читала «Бурю», играла в предложенную им захватывающую игру, даже придумала кое-что сама. Спрошу его об этом, когда опять пойду в Кастелло. Если пойду… Но конечно, нужно вернуть Шекспира… Если смогу узнать у Миранды или Адони, когда Макса Гэйла дома не будет…

Я дошла до миниатюрной бухты, углубившейся в скалы. Это место – не хуже любого другого. Остановилась и полезла туда, выяснять, какое дно. Вода роскошная, маленькие рыбы плавают туда-сюда и булькают, в черных тенях шевелятся крабы, пробираются через коричневые водоросли на дне. И сами водоросли непрерывно шевелятся, как белье на ветру. Рыбья кость. «Из его костей кораллы, и жемчужины…»

Тело лежало наполовину в воде, наполовину на берегу, огромное пятно тени. Солнце светило прямо мне в глаза и до сих пор его прятало. Плоть и одежда, непохоже на человека, бесформенный комок лохмотьев под скалой. Трудно понять. Пораженная и просто больная, я не знала, что делать, но, конечно, нужно посмотреть. Опустилась на колени у воды и закрыла глаза от солнца.

Лохмотья двигались, как водоросли. Это же водоросли… Но потом я увидела голову, лицо, бесформенное и неопределенное под темными волосами, какие-то морские жители уже над ним поработали. Маленькие рыбы деловито сновали в зеленой воде.

Спиро… Его матери придется это увидеть. Лучше ничего не говорить, пусть прилив опять его унесет, деловитые морские существа очистят, приготовят к морской жизни, он будет как рыбья кость, что лежит у черных волос…

Потом ко мне вернулся разум. Придется сказать. Не говорить жестоко. И здесь нет прилива. Если больше не будет шторма, он пролежит здесь много дней, и кто-нибудь его найдет.

Случайное течение заставило воду двигаться, мертвый человек шевельнул головой. И я узнала его. Не лицо, его-то узнать невозможно, но как-то все слилось в единый поток узнавания. Форма лица и головы, цвет, на нем были синие брюки и серый свитер… Не Спиро. Если только, конечно, ночью в лесу был Спиро, еще живой и направляющийся в Кастелло.

Сомнений не было и быть не могло. Этого человека я видела прошлой ночью на поляне. Я сидела вся перекособоченная, прижалась к горячему камню. Одно дело найти покойника, другое – узнать его, знать точно, где он был перед смертью…

Крепко закрыла глаза, сжала пальцами камни. Солнечный свет бился о закрытые веки. Я кусала губы, медленно и громко дышала, старалась успокоиться и хорошо себя почувствовать. Филлида. Она не должна этого видеть, даже подозревать, какой ужас скрывается недалеко от нее. Необходимо успокоиться, вернуться к Филлиде, убедить ее уйти с берега. Потом тихо позвонить в полицию.

Открыла глаза в глупой надежде, что ошиблась, нет тут никаких покойников. Но он лежал в тени, нелепый, знакомый, и тихо шевелился. Я встала, постояла, прислонившись к камню, не оглядываясь, побрела по скалам на тропу. Дошла до кустов и задумалась. Интересно, я могу подняться вверх по скале на восемь футов? Вдруг раздался какой-то звук. Посмотрела налево. Кто-то хлопнул дверью эллинга. Наверное, сломался замок, потому что я услышала раздраженный возглас и еще один хлопок. На этот раз дверь закрылась, и появился Годфри Мэннинг.

Я не знала, дойдет он до меня или тропа выше поворачивает на виллу Рота. Открыла рот, собралась его позвать, надеясь, что не услышит Филлида, но в этот момент он взглянул на меня и приветливо помахал рукой. Прежде чем он издал хоть звук, я прижала палец к губам и начала подавать сигналы.

Ничего странного, что он выглядел ошарашенно, но когда он остановился надо мной на тропинке, голос его звучал с глубокой заботой. «Люси, что-то случилось? Вам плохо? Солнце? Это не этот чертов псих с ружьем? »

Как это ни возмутительно, старания в области самоконтроля привели к тому, что я онемела. Но помотала головой и показала пальцем.

Годфри взглянул на воду, с такого расстояния ничего не было видно. Потом он легко спрыгнул ко мне и обнял за плечи. «Вам лучше сесть… Вот так. Лучше? Не пытайтесь разговаривать. Вас что-то напугало, там, в воде? Расслабьтесь, я пойду и посмотрю, не шевелитесь. Сидите тихо и не волнуйтесь. Я недолго».

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒