5 ПРАВО НА ВЛАСТЬ 1 страница

Ксандрия не понимала его, и ни единое слово, произнесенное Зигфридом, не могло этого изменить.

Он хотел бросить ее! И не для того, чтобы дать измученному исландскому народу новую надежду и установить отношения с соседними королевствами, обеспечивая мир и дружбу! Он намеревался отправиться на край мира в поисках легенды, которая позволит ему добиться того, что, с точки зрения Ксандрии, будет несправедливым.

И как она должна была отнестись к этому решению?

Зачем Зигфриду вообще нужно, чтобы ксантенский народ признал его наследным принцем? Зачем ему нужно покорять королевство, которое и так уже лежит у его ног, в том числе и его королева? Он, будучи королем Исландии, мог официально просить ее руки. После возвращения Зигфрида с родины она бы приняла его предложение и он стал бы тем, кем и мечтал стать — королем Ксантена. Может, и не по праву крови, но с законной короной на голове.

Но Зигфрид не хотел ничего слушать и собирался учиться кузнечному делу, совершенно не нужному королю. И все это для того, чтобы подражать своим предкам, погибшим на поле боя молодыми и никогда не видевшим своих сыновей.

Нет, Ксандрия этого не понимала.

И все же она чувствовала, что не сможет его удержать. Осознавая, что ей было бы еще больнее, если бы он не просто уехал, но уехал, рассорившись с ней, юная королева взяла себя в руки и не плакала, когда Зигфрид обсуждал со своими советниками, как ему найти остров Баллову. Но как же ей хотелось разрубить на части корабль, выделенный ему для поездки. Возможно, истина была в судьбе, о которой постоянно говорил Зигфрид, уверенный в том, что нельзя останавливаться, не пройдя до конца свой жизненный путь.

И вот наступил день, когда весь двор собрался на берегу, чтобы проводить в далекие края человека, который пришел на эту землю завоевателем, а уходил другом Ксантена.

Предыдущей ночью Зигфрид и Ксандрия сжимали друг друга в объятиях, произнося сладкие клятвы и всячески отрицая возможность неудачи.

— Дай мне слово, что вернешься, — сказала королева, радуясь, что выплакала все слезы заранее и теперь не рыдала перед всем честным народом.

— Я вернусь королем, — твердо пообещал Зигфрид, последний раз проверяя припасы, которые его люди погрузили на маленький корабль.

— Было бы достаточно, если бы ты остался жив, — прошептала Ксандрия. — Да сохранит тебя Спаситель.

Зигфрид на мгновение задумался о том, как могла его возлюбленная просить о защите этого странного бога христиан, в то время как он отправлялся в место, опровергавшее само его существование. Край мира был пристанищем асов, древних богов, и Всевышний, которому поклонялись в церквях Бургундии, там явно не обитал.

Последний раз взглянув на ксантенцев, стоявших на берегу Рейна, чтобы проводить его в долгий путь, Зигфрид почувствовал уверенность в правильности своего решения. Это были хорошие люди, которые заслуживали хорошего короля. Короля из династии, много столетий правившей этим королевством и лишившейся трона только из-за подлости и предательства.

Трое солдат столкнули кораблик в реку, и тот погрузился в воду. Никто из присутствовавших не верил в то, что Зигфрид мог отправиться в плавание на таком крошечном судне, но принц уверил всех в том, что боги пообещали ему безопасность.

Он даже не оглянулся, поскольку мечтал о своем будущем, и кораблик, словно ведомый невидимой рукой, спокойно поплыл по морю.

Ксандрия стояла на берегу дольше, чем все остальные, и вскоре осталась там только со своими охранниками. Она винила себя в происшедшем. Если бы она отвергла Зигфрида и не отдалась ему, возможно, он вернулся бы в Исландию и ему в голову не пришел бы столь безумный план. Может, тогда он успокоился бы и позволил всему идти своим чередом. Однако теперь он плыл на край мира, чтобы доказать что-то себе и всем ксантенцам. Королева расплакалась.

Нибелунги считали неправильным все, что не соответствовало их устремлениям, и не признавали чьих бы то ни было приказов, если они не совпадали с их интересами. Именно поэтому Один когда-то прогнал этих карликов, наложив на них проклятие вечной жизни в бестелесном состоянии и без возможности действовать. Они были подлыми и злобными созданиями, которые радовались страданиям окружающих, потому что боль и мучения людей были свидетельством того, что нибелунги могли влиять на судьбу, несмотря на призрачную форму своего существования.

Обычно им хватало того, чтобы посеять в человеческих сердцах жадность. Стремление к обладанию вызывало ненависть и подлость, зависть и интриги. Задача значительно упрощалась, если на одну и ту же собственность предъявляли права разные люди. Тогда злобные мысли быстро приводили к злобным поступкам, а нибелунги хихикали, глядя, как льется кровь. Они с удовольствием пожинали урожай, сея вокруг подлость и раздор. Их влияние на мир длилось с незапамятных времен, когда человек еще не умел использовать каменные орудия и питался тем, что можно было найти в лесах или добыть охотой. С тех пор как люди стали жить большими сообществами и их жажду можно было разогревать бесполезным металлом, нибелунги с радостью использовали сокровища в качестве приманки. Человек, польстившийся на золото, начинал сеять зло.

Зигмунд Ксантенский пал от руки Хъялмара, который стремился к короне. Хаген привел к падению собственного короля, пытаясь оправдать смерть Зигфрида. Брюнгильда предала все, что любила, потому что не хотела отдать своего возлюбленного кузнеца Кримгильде Бургундской. Сама же Кримгильда ослепла от горя и пожертвовала всеми своими королевствами ради мести за любимого супруга, погибшего от копья Хагена.

Нибелунги радовались, находя себе развлечения в человеческих распрях, иначе им пришлось бы скучать в одиночестве в своем лесу. Но теперь они чувствовали себя оскорбленными. Один не позволял им самостоятельно наносить прямой вред людям. Поэтому дракон Фафнир, которому отец богов ничего не запрещал, был им очень выгоден. Сила нибелунгов заключалась в иллюзиях, в игре с желаниями и мечтами, в ложных обещаниях. Помешать планам нибелунгов могли только люди. Снять проклятие попытался Зигфрид-старший, а после его смерти то же самое пробовали сделать Гернот и Эльза.

Но Брюнгильда не придерживалась этого правила! Валькирия с самого первого дня оберегала Зигфрида-младшего, чью душу она должна была забрать в Валгаллу. Она своевольно продлила ему жизнь и в ключевые моменты его жизни подсказала, какой путь выбрать. А ведь Один сделал Брюнгильду валькирией, так как считал, что может положиться на нее в этом вопросе. Юноша воплотил в себе все, что сделало ее земную жизнь невыносимой и из-за чего она в конце концов бросилась на меч Гунтера. Этот молодой человек был символом любви Зигфрида к Кримгильде, и поэтому Брюнгильда должна была стремиться к тому, чтобы поскорее убрать его с лица земли. Почему она этого не сделала, оставалось тайной. Но ее действия шли вразрез с устремлениями нибелунгов, которые не желали ни пропажи своих сокровищ, ни снятия проклятия. Валькирия не имела права вмешиваться, когда лесные духи пытались привести к страданиям и смерти сына Зигфрида!

И нибелунги решили рассказать Одину обо всем, что произошло. Конечно, отец богов не испытывал радости, оттого что ему приходится говорить с мерзкими карликами, которых он когда-то прогнал. Он не впустил нибелунгов в Валгаллу, решив встретиться с ними в смердящих болотах Утгарда, где изнывали титаны и повсюду звучали крики проклятых.

Один не был особо впечатлен болтовней нибелунгов, но все же удивился, узнав, что молодой Зигфрид до сих пор не пирует в Валгалле рядом со своим отцом. Его имя уже давно было записано в книге мертвых. Крючковатые пальцы нибелунгов указывали на Брюнгильду. Духи обвиняли во всем валькирию и жаловались на то, что она защищает принца. Один с ними не согласился. Разве не Брюнгильда заманила Зигфрида в Баллову? Разве, выковывая Нотунг, Зигфрид не ковал собственное несчастье? Подчинившись мечу своего отца, Зигфрид тем самым навлечет на себя верную смерть. Валькирия, зная об этом, не удержала принца.

Однако нибелунги нашлись, как ответить на возражение Одина. Брюнгильда пообещала Зигфриду защиту богов и спокойное путешествие. Это обещание не мог отменить даже Один. Нельзя было предположить и то, что этот старый дурак Виланд откажет Зигфриду в помощи. Так какие же несчастья должны были ожидать Зигфрида? Противника принца не без помощи Брюнгильды уже не было в живых, а самого Зигфрида с нетерпением ожидали в Ксантене.

В конце концов Один понял, что произошло, и пришел в ярость. Его молнии сжигали целые поселения, а тяжелые башмаки в бешенстве топтали тысячи человеческих душ. Отец богов не возражал против неповиновения со стороны своих сыновей, Локи и Тора, но валькирии, будучи его слугами на земле, должны были хранить ему верность, несмотря ни на что.

Сперва Один хотел наказать Брюнгильду, однако нибелунги отговорили его: если валькирия так любила Зигфрида, то для нее будет намного тяжелее смотреть, как Зигфрид умирает. К тому же Один не мог убить Брюнгильду еще раз, а вот у Зигфрида было столько счастья, что его уничтожение доставит массу удовольствия и радости. Отец богов, рассердившись на свою валькирию, дал нибелунгам уговорить себя. Зигфрид выкует Нотунг. И хотя меч ему понадобится, он не принесет ему счастья. Он позволит принцу только спасти собственную жизнь, чтобы увидеть, как окрасится в черный цвет горизонт его судьбы и как на землю падет кровавый дождь.

Никто не мог противиться Одину.

А тех, кто выполнит его волю и осуществит предстоящее наказание, отец богов нашел тут же, в Утгарде.

Брюнгильда сдержала слово. Хотя Зигфрид и налегал на весла, а ветер надувал парус, кораблик плыл сам по себе, направляясь прямо в Баллову. Суденышко спокойно скользило по водам Рейна в сторону севера, продолжая двигаться и ночью, когда принц засыпал, думая о своей стране и королеве.

Русло великой реки расходилось на многочисленные притоки, словно ветки огромного дерева, и кораблик безошибочно плыл вперед, пока наконец река не впала в северное море, где Зигфрида ждали широкие воды. На берегу в устье реки Зигфрид с изумлением обнаружил волка, которого он не видел уже несколько недель, хотя постоянно чувствовал его присутствие.

— Эй! — радостно воскликнул Зигфрид, но волк смотрел на него с бесстрастным выражением в глазах. — Я был бы не против, если бы ты поплыл вместе со мной, но говорят, что вы, волки, избегаете воды.

Взвыв, волк убежал прочь.

Зигфрид не сомневался, что найдет остров кузнеца и выкует Нотунг. В конце концов, такова была его судьба, и даже боги не могли противиться Норне, богине судьбы. Он уже предчувствовал радость от того, что с помощью меча предков завладеет своим наследством.

Берег вскоре скрылся из виду, и кораблик продолжил скользить по спокойной поверхности моря. Зигфрид не мог им управлять, так как не знал, где находится Баллова, а потому просто доверился воле богов. Он ел свои припасы и читал книги, которые получил от Нацрея и Фелониуса.

Время от времени на пути принца появлялись острова, в точках на горизонте он узнавал корабли, в основном торговые, но иногда и корабли храбрецов, отправившихся на поиски приключений. Однажды он увидел землю, которая показалась ему знакомой. Зигфрид подумал, что это Исландия, и на сердце у него стало тяжело — ему неудержимо хотелось остановиться там, чтобы обнять своих старых друзей. Но кораблик не позволял ему свернуть с пути, и принц попытался утешить себя мыслями о том, что он, скорее всего, ошибся и что это вовсе не Исландия.

В какой-то момент горизонт опустел и в небе уже не было видно птиц. Когда же Зигфрид глядел в воду, то не видел там ни одной рыбы. Он решил, что уже приблизился к краю мира, к месту, где нельзя повстречать людей, ведь здесь жили те, кто когда-то создал этот мир. Иногда принц слышал какой-то гул в воздухе, словно где-то гремел гром, но не раскатистый, а монотонный. Зигфрид мог лишь предполагать, что это шум водопадов, обрушивающих свои воды в Утгард. В такие моменты он надеялся, что его кораблик действительно знает путь к Баллове. Сейчас он злился, оттого что не мог сам определять маршрут своего путешествия. А ведь он гордился тем, что всегда самостоятельно принимал решения. Кто мог приказать ему идти туда, куда он не хотел идти? Но вот теперь, находясь на крошечном корабле, он был пленником в открытом море, заложником каких-то сил и не знал их цели.

Вскоре Зигфрид заметил, что грань между днем и ночью исчезла. Утром не становилось светлее, а по вечерам скудный свет не поглощался мраком. Это разделение стиралось постепенно, до тех пор пока он не стал двигаться в сумерках. Зигфрид утратил всякое ощущение времени, и счет дням мог вести только благодаря завтракам, обедам и ужинам. Он думал о том, насколько огромен мировой диск, раз ему приходится плыть так долго и не падать с края мира.

Но что, если боги водят его кораблик кругами для собственного развлечения? Он мог плавать здесь, пока у него не закончится провиант, а затем сойти с ума и умереть от голода, так что его тело станет разлагаться на пропитавшейся влагой древесине.

Что за чушь! Принц попытался отогнать от себя мрачные мысли, напоминавшие ему о бегстве из Исландии. Тогда тоже все было ужасно, но боги не оставили его в беде. Его ноги все больше слабели от долгого сидения на месте, и поэтому он время от времени заставлял себя потягиваться и ходить от носа до кормы, чтобы размять мышцы.

В какой-то момент появился туман. Он не мешал видеть, а ложился на воду плоским ковром, поднимаясь над уровнем воды всего лишь на ширину ладони, и Зигфрид мог размешивать этот туман веслом, словно теплый суп.

Воздух стал холодным. Тут было холоднее, чем в Исландии зимой, холоднее, чем в могиле изо льда. Так холодно, что Зигфрид решил, что умирает. Юноша подтянул под себя ноги, обвил их руками и, сунув голову между колен, накрылся всеми покрывалами и мехами, которые он взял с собой. Этому его научил Эолинд. На холод нужно было выставлять как можно меньшую поверхность тела, иначе он высасывал жизнь.

Зигфрид попытался призвать Брюнгильду, богов, дух своего отца. Ответа не было, и каждое произнесенное слово заставляло его рот наполняться холодным воздухом, так что он вскоре отказался от этого. Вскоре он впал в дрему, думая о Ксандрии, ведь только эта мысль грела его теперь. Он держался на грани между сном и явью, словно подчиняясь вечным сумеркам. В паузах между дремотой принц усилием воли сбрасывал с себя оцепенение, но даже не мог сказать, сколько времени он пробыл в полусонном состоянии и что его разбудило.

Внезапно послышался странный звук, как будто застонал кто-то из титанов, и онемевшее тело Зигфрида вздрогнуло. Он заставил себя открыть глаза и посмотреть сквозь щель, которую он оставил в защитном покрове мехов. Перед корабликом… было темно. Принц не мог бы описать это более точно, но все же это были не те светло-серые сумерки, которые окружали его в последние дни. Или недели?

Зигфрид выбрался из груды мехов и понял, что холод отступил. Конечно, ветер по-прежнему был холодным, но от него, во всяком случае, не дубела кожа. Пытаясь встать, Зигфрид дважды упал. У него болели ноги, а колени не хотели разгибаться. Наконец, покачиваясь из стороны в сторону, он все же встал на ноги и, сняв с лица корку льда, попытался рассмотреть место, в котором оказался.

Земля!

Нос лодки уткнулся в землю.

Тут не было ни травы, ни песка, ни гальки. Только скалы. Серые мрачные скалы, немного напоминавшие побережье Исландии.

Зигфрид взял кожаный сверток с Нотунгом и сошел на берег. Твердая почва под ногами, крепкая и надежная, вызывала приятные ощущения. Не было никаких сомнений в том, где он находился.

— Баллова, — прошептал Зигфрид.

Брюнгильда сдержала слово.

Едва став королевой, Ксандрия почувствовала, как ей трудно справляться с повседневными обязанностями. И не потому, что ей не хватало душевного порыва или времени — нет, просто она так тосковала по Зигфриду, что никакие другие мысли не занимали ее. Как правительнице, Ксандрии нужно было уделять все свое внимание государству, поскольку радость по поводу окончания войны уже прошла, а хранившиеся в замке припасы давно были съедены. К ксантенцам возвращалась повседневность, и эта обычная жизнь, как всегда, была наполнена проблемами, связанными с бедностью и болезнями. Конечно, большинство наемников приняли предложение осесть здесь, но переданные им хутора находились в плачевном состоянии, а время сева для осеннего сбора урожая, к сожалению, было упущено. Уже сейчас стало ясно, что зима будет тяжелой, а на лето рассчитывать не приходилось.

Кроме того, возникли споры между наемниками и коренным населением. Случалось, что в некоторых поселениях сразу трое мужчин спорили за один хутор, и управляющие никак не могли разрешить этот конфликт. Во многих случаях разбираться в ситуации приходилось королеве, и та часто убеждалась в том, что два человека иногда обладали одинаковым правом на одну и ту же собственность и решение, принятое в пользу одного, было несправедливым по отношению к другому. Ксандрия, выросшая с твердой верой в то, что добро и зло можно разделить, искренне расстраивалась, понимая, что ей не удастся установить справедливость.

По ночам юной королеве было еще хуже. Ее тело, успевшее привыкнуть к теплу спящего рядом Зигфрида, к объятиям его сильных рук, не давало ей уснуть. Она просыпалась от кошмаров, долго думала о своем возлюбленном, а потом укутывалась в одеяло и плакала в подушку, ожидая восхода солнца. Никто не мог сказать, сколько продлится путешествие Зигфрида. Сам принц лишь намекал ей на то, что предпринятая им поездка позволит доказать его наследное право на Ксантен. Опьяненный радостью, Зигфрид говорил о завершении всех страданий в том случае, если он найдет легендарного кузнеца. Ксандрию беспокоило то, что ее возлюбленный полагался на древних богов. Это была ересь, по крайней мере так ее учил отец. А ересь могла привести только к смерти. Ксандрия верила, что до свадьбы сможет уговорить Зигфрида перейти в христианскую веру. Насколько ей было известно, Гернот был крещен, как и вся бургундская династия, а значит, крещеной была и родная мать Зигфрида, королева Кримгильда.

Следовать воле древних северных богов означало следовать воле дьявола и отправиться в ад!

Словно в подтверждение ее плохих предчувствий, при дворе стали проявляться мрачные знамения. Корова разрешилась мертвым теленком с двумя головами, три святых воскресенья подряд шел дождь, молния ударила в ксантенскую церковь…

Ксандрия молилась каждое утро и каждый вечер. И каждый из ее снов был молитвой.

Шли недели, и давление на королеву усиливалось. Тойдебальд просил о встрече, так как война саксов за их трон затрагивала его границы, которые они должны были оборонять вместе с Ксантеном. А если могущественный Тойдебальд о чем-то просил, для всех остальных это было приказом. Семейные распри саксонских кланов привели к тому, что Йор все настойчивее стал предлагать ей руку и сердце, рассчитывая укрепить свои позиции. Конечно, он слышал о том, что Ксандрия собиралась выйти замуж за покорителя страны Зигфрида, но исходил из того, что обещание мира в регионе способно было изменить точку зрения королевы. Рим же, в свою очередь, надеялся на укрепление торговых отношений с Ксантеном, поскольку именно он через посредничество Бургундии привел к смене власти в королевстве.

Без Зигфрида Ксандрия чувствовала себя слабой, и все королевства, имевшие какие-то требования к Ксантену, считали ее нерешительной и замкнутой правительницей.

Вскоре на смену весне пришло лето, и Альбан задал вопрос, о котором Ксандрия отказывалась думать вот уже много недель: «Что мы будем делать, если Зигфрид не вернется?».

Ничего подобного Зигфриду еще не доводилось видеть. Остров был скалистым, как и Исландия, но цвет скал казался чуть светлее. К тому же здесь была равнина без возвышений, а закругленный край берега наводил на мысль, что он появился благодаря чьей-то задумке. В этих вечных сумерках ничего не росло, здесь не водились звери. Стоило отойти на три шага от воды, как шум моря исчезал и казалось, что ты оглох. Даже собственный голос становился приглушенным.

У Зигфрида возникло ощущение, будто он находится не на острове, а на огромной круглой каменной тарелке, которую кто-то бросил в море. Судя по круговой линии берега, на то, чтобы пройти остров по диаметру, потребовался бы день. А чтобы обогнуть его по периметру, понадобилось бы в три раза больше времени.

Принц решил отправиться к центру круглого острова, уверенный в том, что именно там живет тот, кого он искал. Хотя за последние дни голод и жажда ослабили его тело, Зигфрид был бодр и твердым шагом шел по намеченному пути. Вряд ли боги, оберегая его в море, хотели бы, чтобы он скончался на этом скалистом острове. Он увидел какой-то проблеск в сумерках на краю мира. Сперва отблеск был белым, как раскаленная сталь, а затем стал красноватым, как пылающее дерево. Огонь мерцал где-то вдали, и когда он разгорался, то его языки достигали неба. Когда Зигфрид услышал приглушенные, а затем все более мощные удары молота по железу, он понял, что пришел к заветному месту.

Кузница Виланда!

Он нашел в себе силы бежать, и уже очень скоро звук ударов металла по металлу стал настолько громким, что Зигфрид испугался, как бы у него из ушей не пошла кровь. Он еще издалека почувствовал тепло горна, а ветер из мехов, достигавших величины в три человеческих роста, развевал его волосы.

Конечно, в детстве Зигфриду доводилось бывать во многих кузницах Исландии, и он кое-что знал об этом ремесле, хотя и не владел им сам. Но эта кузница не была похожа на все, что он видел раньше. Здесь не было ни дома, ни хижины, ни какого-либо другого сооружения. Огонь в горне горел не от углей, а от раскаленных камней, пылавших в скалистой выемке. Наковальня была сделана из длинного, как стол, куска железа, а для охлаждения раскаленных изделий служила водоносная жила, словно мечом выбитая в острове на ширину нескольких ладоней. Меха были такими огромными, что верхнюю рукоять пришлось бы натягивать цепью. Светло-серая скалистая поверхность вокруг горна, покрытая черными пятнами, напоминала узор на шкуре диковинного зверя.

И повсюду было разбросано оружие. Целые груды оружия — некоторые сложены аккуратно, другие погнуты так, словно ими больше не собирались пользоваться. Копья, мечи, боевые топоры, молоты, щиты, броня, шлемы. Этого вооружения хватило бы для огромной армии, которой не видывал мир. Судя по всему, многое из того, что здесь начинали ковать, так и не было завершено. Тут были кинжалы без рукоятей, неотточенные лезвия, смятые забрала, разбитый или искореженный металл. Все, что не соответствовало требованиям богов, просто валялось среди камней.

В какой-то момент Зигфриду показалось, что он слышит кряканье уток, но принц усмехнулся, подумав, что в этом странном мире ему не следует полагаться на свои чувства, которые наверняка обманывают его.

Когда Зигфрид увидел человека, он сразу узнал в нем кузнеца. Это к нему он пришел на обучение. Тот стоял к принцу спиной и озлобленно бил молотом по раскаленному железу. Это был высокий мужчина, выше всех воинов, которых когда-либо видел Зигфрид, сам едва достававший этому богатырю до груди. Плечи кузнеца были шириной в человеческий рост, а под блестевшей от пота кожей, покрытой шрамами, перекатывались крепкие мускулы. Кожаная повязка едва удерживала черные волосы, и каждый удар сопровождался криком, который, видимо, помогал укрощать непокорный металл.

Какое-то время Зигфрид наблюдал за могучим кузнецом, работавшим у наковальни. Но прежде чем принц, зачарованный зрелищем, пришел в себя, помощник богов сказал:

— Мне говорили о твоем прибытии. — Его голос напоминал дуновение, исходившее от мехов.

Когда великан обернулся, юноша смог рассмотреть его. Он увидел темные глаза и огромную бороду, в которой блестели капельки пота. Поверх поросшей волосами груди не было обычного для кузнеца кожаного фартука, который бы защищал его от искр, а старые шрамы свидетельствовали о ссорах с теми, кто обращался к нему с заказами.

— Виланд, — неуверенно произнес Зигфрид, и это прозвучало как вопрос.

— Меня называют по-разному, — ответил кузнец. — Виланд, Виолант, Велант, а когда-то меня называли Велундр. Лишь моя работа осталась неизменной.

— А меня зовут… Мое имя… — пробормотал Зигфрид, который и представить себе не мог, что окажется лицом к лицу с богоподобным созданием.

— Зигфрид, — спокойно сказал Виланд. — Ветер донес до меня новости о твоем приезде. — Он поклонился, и старая кожа, из которой были сшиты его штаны, заскрипела. Кузнец втянул ноздрями воздух. — Ты пахнешь, как человек. Вас окружает гнилостный запах даже тогда, когда ваши сердца еще бьются.

— Я пришел сюда, чтобы перековать свой меч, — сообщил Зигфрид, пытаясь не дать себя запугать.

Он протянул великану кожаный сверток с Нотунгом, и Виланд внимательно осмотрел обе части меча, казавшиеся в его руках детскими игрушками.

— Хороший был бы меч, если бы не раскололся на части, — проворчал кузнец. — Но, видимо, Нотунг не очень-то верен своим владельцам.

— Ты знаешь меч моих предков? — изумленно спросил Зигфрид.

Виланд расхохотался так, что скалы под его ногами задрожали.

— Знаю ли я этот меч? Глупый мальчишка, это я выковал его когда-то!

Один не злился. По крайней мере, валькирия этого не заметила. Он принял Брюнгильду в двенадцати дворцах Валгаллы и потребовал у нее ответа за все, что касалось Зигфрида и его королевства. Валькирия прошла по праздничному залу замка богов к трону Одина и, оставив за спиной веселую кутерьму, досужие разговоры и похотливые тела, предстала перед своим господином и создателем.

Валькирии не приличествовало лгать Одину, и она в любом случае должна была говорить ему правду, дабы избежать гнева отца богов. Она рассказала о смущении Зигфрида, о его неутолимом желании стать королем Ксантена во имя своего отца. Брюнгильда пыталась убедить Одина в том, что отправила молодого воина к Виланду только для того, чтобы благодаря возрождению Нотунга быстрее закрутилось колесо судьбы. Во славу Одина.

Один не сердился. Наоборот, он смеялся, и все, кто сидел неподалеку, подняли свои кубки за Зигфрида, молодого героя, который следовал зову крови, независимо от того, куда тот мог привести его. Брюнгильда не могла отделаться от ощущения, что отец богов уже все знает и ее рассказ скорее испытание, чем новость для Одина. Но если Один уже знал причину, объясняющую, почему Зигфрид хотел покориться Нотунгу, как он мог надеяться на то, что вскоре сможет забрать его душу? Он наверняка бы предупредил Виланда, потребовав, чтобы тот ответил отказом на просьбу ретивого завоевателя или же вообще уничтожил принца одним-единственным ударом молота. Но ас лишь смеялся и с огромным удовольствием пил свой мед.

— Пускай выкует себе меч своих предков. Он увидит, чем все это закончится.

Голос Одина, казалось, звучал легкомысленно, но Брюнгильда уловила в нем скрытую угрозу. Ей было известно, что отец богов знал о том, что мог принести Нотунг своему владельцу. Этот меч был когда-то создан по приказу Одина, и судьба хозяина меча была в его руках.

— Зигфриду удастся вернуться в реальный мир? — спросила Брюнгильда.

— Конечно, все будет так, как ты ему и обещала, — ответил Один. — Он с гордостью сможет пользоваться Нотунгом, а Ксантен встретит его как короля.

— Но несчастья на этом не завершатся, — пробормотала Брюнгильда, чувствуя, как сжимается ее сердце.

Один снова рассмеялся.

— Зигфрид получит все, чего хочет, и потеряет все, что имеет.

— Так, значит, это никогда не закончится, — произнесла валькирия громче, чем это приличествовало ее статусу. — Колесо судьбы будет продолжать вращаться.

Лицо отца богов, которому была присуща расчетливая жестокость, стало серьезным.

— Это не мой каприз и не моя прихоть, Брюнгильда. У Зигфрида был выбор между тем, что он имеет, и тем, что он может получить в будущем. Мне же пришлось позаботиться о том, чтобы он заплатил должную цену за свой выбор, хотя, как известно, это входит в твои обязанности.

Один не сердился. И это был плохой знак.

С того момента как Зигфрид ступил на скалистую поверхность Балловы, усталость и голод отступили, превратившись лишь в тягостные воспоминания. Вместе с ними исчезло и ощущение времени, которое здесь, похоже, остановилось.

О таком учителе, как Виланд, можно было помечтать, однако этот исполин иногда переоценивал человеческие возможности. Когда принц ударил молотом Виланда по наковальне, у него едва не сломалось запястье, а от искр, разлетевшихся в разные стороны, на коже Зигфрида появилось множество ожогов. Горн, бывший на самом деле верхушкой вулкана, оказался слишком горячим, и при первой же попытке расплавить металл Зигфрид сжег все волосы на теле и голове. У него не осталось бровей, которые бы удерживали пот, стекавший со лба.

Поскольку тут не было сна и пищи, ради которых нужно было бы прерывать работу, Зигфрид и Виланд останавливались только в том случае, когда им хотелось немного отвлечься от монотонной работы.

— А как появился Нотунг? — однажды поинтересовался Зигфрид.

Виланд, не привыкший много говорить, почесал затылок.

— Один пообещал династии храбрецов награду. Но закон равновесия требует, чтобы любой свет оплачивался тенью.

— И ты получил заказ бога на этот меч?

Виланд улыбнулся. Он не часто улыбался, поэтому его улыбка была похожа на гримасу, вызванную чудовищной болью.

— Тогда я еще орудовал молотом в Идафельде неподалеку от Валгаллы. Морской отец Ваде гордился моей работой.

⇐ Предыдущая 38 39 40 41 424344 45 46 47 Следующая ⇒