4 БИТВА БЕЗ ПОБЕДЫ 7 страница

В какой-то момент горизонт опустел и в небе уже не было видно птиц. Когда же Зигфрид глядел в воду, то не видел там ни одной рыбы. Он решил, что уже приблизился к краю мира, к месту, где нельзя повстречать людей, ведь здесь жили те, кто когда-то создал этот мир. Иногда принц слышал какой-то гул в воздухе, словно где-то гремел гром, но не раскатистый, а монотонный. Зигфрид мог лишь предполагать, что это шум водопадов, обрушивающих свои воды в Утгард. В такие моменты он надеялся, что его кораблик действительно знает путь к Баллове. Сейчас он злился, оттого что не мог сам определять маршрут своего путешествия. А ведь он гордился тем, что всегда самостоятельно принимал решения. Кто мог приказать ему идти туда, куда он не хотел идти? Но вот теперь, находясь на крошечном корабле, он был пленником в открытом море, заложником каких-то сил и не знал их цели.

Вскоре Зигфрид заметил, что грань между днем и ночью исчезла. Утром не становилось светлее, а по вечерам скудный свет не поглощался мраком. Это разделение стиралось постепенно, до тех пор пока он не стал двигаться в сумерках. Зигфрид утратил всякое ощущение времени, и счет дням мог вести только благодаря завтракам, обедам и ужинам. Он думал о том, насколько огромен мировой диск, раз ему приходится плыть так долго и не падать с края мира.

Но что, если боги водят его кораблик кругами для собственного развлечения? Он мог плавать здесь, пока у него не закончится провиант, а затем сойти с ума и умереть от голода, так что его тело станет разлагаться на пропитавшейся влагой древесине.

Что за чушь! Принц попытался отогнать от себя мрачные мысли, напоминавшие ему о бегстве из Исландии. Тогда тоже все было ужасно, но боги не оставили его в беде. Его ноги все больше слабели от долгого сидения на месте, и поэтому он время от времени заставлял себя потягиваться и ходить от носа до кормы, чтобы размять мышцы.

В какой-то момент появился туман. Он не мешал видеть, а ложился на воду плоским ковром, поднимаясь над уровнем воды всего лишь на ширину ладони, и Зигфрид мог размешивать этот туман веслом, словно теплый суп.

Воздух стал холодным. Тут было холоднее, чем в Исландии зимой, холоднее, чем в могиле изо льда. Так холодно, что Зигфрид решил, что умирает. Юноша подтянул под себя ноги, обвил их руками и, сунув голову между колен, накрылся всеми покрывалами и мехами, которые он взял с собой. Этому его научил Эолинд. На холод нужно было выставлять как можно меньшую поверхность тела, иначе он высасывал жизнь.

Зигфрид попытался призвать Брюнгильду, богов, дух своего отца. Ответа не было, и каждое произнесенное слово заставляло его рот наполняться холодным воздухом, так что он вскоре отказался от этого. Вскоре он впал в дрему, думая о Ксандрии, ведь только эта мысль грела его теперь. Он держался на грани между сном и явью, словно подчиняясь вечным сумеркам. В паузах между дремотой принц усилием воли сбрасывал с себя оцепенение, но даже не мог сказать, сколько времени он пробыл в полусонном состоянии и что его разбудило.

Внезапно послышался странный звук, как будто застонал кто-то из титанов, и онемевшее тело Зигфрида вздрогнуло. Он заставил себя открыть глаза и посмотреть сквозь щель, которую он оставил в защитном покрове мехов. Перед корабликом… было темно. Принц не мог бы описать это более точно, но все же это были не те светло-серые сумерки, которые окружали его в последние дни. Или недели?

Зигфрид выбрался из груды мехов и понял, что холод отступил. Конечно, ветер по-прежнему был холодным, но от него, во всяком случае, не дубела кожа. Пытаясь встать, Зигфрид дважды упал. У него болели ноги, а колени не хотели разгибаться. Наконец, покачиваясь из стороны в сторону, он все же встал на ноги и, сняв с лица корку льда, попытался рассмотреть место, в котором оказался.

Земля!

Нос лодки уткнулся в землю.

Тут не было ни травы, ни песка, ни гальки. Только скалы. Серые мрачные скалы, немного напоминавшие побережье Исландии.

Зигфрид взял кожаный сверток с Нотунгом и сошел на берег. Твердая почва под ногами, крепкая и надежная, вызывала приятные ощущения. Не было никаких сомнений в том, где он находился.

— Баллова, — прошептал Зигфрид.

Брюнгильда сдержала слово.

Едва став королевой, Ксандрия почувствовала, как ей трудно справляться с повседневными обязанностями. И не потому, что ей не хватало душевного порыва или времени — нет, просто она так тосковала по Зигфриду, что никакие другие мысли не занимали ее. Как правительнице, Ксандрии нужно было уделять все свое внимание государству, поскольку радость по поводу окончания войны уже прошла, а хранившиеся в замке припасы давно были съедены. К ксантенцам возвращалась повседневность, и эта обычная жизнь, как всегда, была наполнена проблемами, связанными с бедностью и болезнями. Конечно, большинство наемников приняли предложение осесть здесь, но переданные им хутора находились в плачевном состоянии, а время сева для осеннего сбора урожая, к сожалению, было упущено. Уже сейчас стало ясно, что зима будет тяжелой, а на лето рассчитывать не приходилось.

Кроме того, возникли споры между наемниками и коренным населением. Случалось, что в некоторых поселениях сразу трое мужчин спорили за один хутор, и управляющие никак не могли разрешить этот конфликт. Во многих случаях разбираться в ситуации приходилось королеве, и та часто убеждалась в том, что два человека иногда обладали одинаковым правом на одну и ту же собственность и решение, принятое в пользу одного, было несправедливым по отношению к другому. Ксандрия, выросшая с твердой верой в то, что добро и зло можно разделить, искренне расстраивалась, понимая, что ей не удастся установить справедливость.

По ночам юной королеве было еще хуже. Ее тело, успевшее привыкнуть к теплу спящего рядом Зигфрида, к объятиям его сильных рук, не давало ей уснуть. Она просыпалась от кошмаров, долго думала о своем возлюбленном, а потом укутывалась в одеяло и плакала в подушку, ожидая восхода солнца. Никто не мог сказать, сколько продлится путешествие Зигфрида. Сам принц лишь намекал ей на то, что предпринятая им поездка позволит доказать его наследное право на Ксантен. Опьяненный радостью, Зигфрид говорил о завершении всех страданий в том случае, если он найдет легендарного кузнеца. Ксандрию беспокоило то, что ее возлюбленный полагался на древних богов. Это была ересь, по крайней мере так ее учил отец. А ересь могла привести только к смерти. Ксандрия верила, что до свадьбы сможет уговорить Зигфрида перейти в христианскую веру. Насколько ей было известно, Гернот был крещен, как и вся бургундская династия, а значит, крещеной была и родная мать Зигфрида, королева Кримгильда.

Следовать воле древних северных богов означало следовать воле дьявола и отправиться в ад!

Словно в подтверждение ее плохих предчувствий, при дворе стали проявляться мрачные знамения. Корова разрешилась мертвым теленком с двумя головами, три святых воскресенья подряд шел дождь, молния ударила в ксантенскую церковь…

Ксандрия молилась каждое утро и каждый вечер. И каждый из ее снов был молитвой.

Шли недели, и давление на королеву усиливалось. Тойдебальд просил о встрече, так как война саксов за их трон затрагивала его границы, которые они должны были оборонять вместе с Ксантеном. А если могущественный Тойдебальд о чем-то просил, для всех остальных это было приказом. Семейные распри саксонских кланов привели к тому, что Йор все настойчивее стал предлагать ей руку и сердце, рассчитывая укрепить свои позиции. Конечно, он слышал о том, что Ксандрия собиралась выйти замуж за покорителя страны Зигфрида, но исходил из того, что обещание мира в регионе способно было изменить точку зрения королевы. Рим же, в свою очередь, надеялся на укрепление торговых отношений с Ксантеном, поскольку именно он через посредничество Бургундии привел к смене власти в королевстве.

Без Зигфрида Ксандрия чувствовала себя слабой, и все королевства, имевшие какие-то требования к Ксантену, считали ее нерешительной и замкнутой правительницей.

Вскоре на смену весне пришло лето, и Альбан задал вопрос, о котором Ксандрия отказывалась думать вот уже много недель: «Что мы будем делать, если Зигфрид не вернется?».

Ничего подобного Зигфриду еще не доводилось видеть. Остров был скалистым, как и Исландия, но цвет скал казался чуть светлее. К тому же здесь была равнина без возвышений, а закругленный край берега наводил на мысль, что он появился благодаря чьей-то задумке. В этих вечных сумерках ничего не росло, здесь не водились звери. Стоило отойти на три шага от воды, как шум моря исчезал и казалось, что ты оглох. Даже собственный голос становился приглушенным.

У Зигфрида возникло ощущение, будто он находится не на острове, а на огромной круглой каменной тарелке, которую кто-то бросил в море. Судя по круговой линии берега, на то, чтобы пройти остров по диаметру, потребовался бы день. А чтобы обогнуть его по периметру, понадобилось бы в три раза больше времени.

Принц решил отправиться к центру круглого острова, уверенный в том, что именно там живет тот, кого он искал. Хотя за последние дни голод и жажда ослабили его тело, Зигфрид был бодр и твердым шагом шел по намеченному пути. Вряд ли боги, оберегая его в море, хотели бы, чтобы он скончался на этом скалистом острове. Он увидел какой-то проблеск в сумерках на краю мира. Сперва отблеск был белым, как раскаленная сталь, а затем стал красноватым, как пылающее дерево. Огонь мерцал где-то вдали, и когда он разгорался, то его языки достигали неба. Когда Зигфрид услышал приглушенные, а затем все более мощные удары молота по железу, он понял, что пришел к заветному месту.

Кузница Виланда!

Он нашел в себе силы бежать, и уже очень скоро звук ударов металла по металлу стал настолько громким, что Зигфрид испугался, как бы у него из ушей не пошла кровь. Он еще издалека почувствовал тепло горна, а ветер из мехов, достигавших величины в три человеческих роста, развевал его волосы.

Конечно, в детстве Зигфриду доводилось бывать во многих кузницах Исландии, и он кое-что знал об этом ремесле, хотя и не владел им сам. Но эта кузница не была похожа на все, что он видел раньше. Здесь не было ни дома, ни хижины, ни какого-либо другого сооружения. Огонь в горне горел не от углей, а от раскаленных камней, пылавших в скалистой выемке. Наковальня была сделана из длинного, как стол, куска железа, а для охлаждения раскаленных изделий служила водоносная жила, словно мечом выбитая в острове на ширину нескольких ладоней. Меха были такими огромными, что верхнюю рукоять пришлось бы натягивать цепью. Светло-серая скалистая поверхность вокруг горна, покрытая черными пятнами, напоминала узор на шкуре диковинного зверя.

И повсюду было разбросано оружие. Целые груды оружия — некоторые сложены аккуратно, другие погнуты так, словно ими больше не собирались пользоваться. Копья, мечи, боевые топоры, молоты, щиты, броня, шлемы. Этого вооружения хватило бы для огромной армии, которой не видывал мир. Судя по всему, многое из того, что здесь начинали ковать, так и не было завершено. Тут были кинжалы без рукоятей, неотточенные лезвия, смятые забрала, разбитый или искореженный металл. Все, что не соответствовало требованиям богов, просто валялось среди камней.

В какой-то момент Зигфриду показалось, что он слышит кряканье уток, но принц усмехнулся, подумав, что в этом странном мире ему не следует полагаться на свои чувства, которые наверняка обманывают его.

Когда Зигфрид увидел человека, он сразу узнал в нем кузнеца. Это к нему он пришел на обучение. Тот стоял к принцу спиной и озлобленно бил молотом по раскаленному железу. Это был высокий мужчина, выше всех воинов, которых когда-либо видел Зигфрид, сам едва достававший этому богатырю до груди. Плечи кузнеца были шириной в человеческий рост, а под блестевшей от пота кожей, покрытой шрамами, перекатывались крепкие мускулы. Кожаная повязка едва удерживала черные волосы, и каждый удар сопровождался криком, который, видимо, помогал укрощать непокорный металл.

Какое-то время Зигфрид наблюдал за могучим кузнецом, работавшим у наковальни. Но прежде чем принц, зачарованный зрелищем, пришел в себя, помощник богов сказал:

— Мне говорили о твоем прибытии. — Его голос напоминал дуновение, исходившее от мехов.

Когда великан обернулся, юноша смог рассмотреть его. Он увидел темные глаза и огромную бороду, в которой блестели капельки пота. Поверх поросшей волосами груди не было обычного для кузнеца кожаного фартука, который бы защищал его от искр, а старые шрамы свидетельствовали о ссорах с теми, кто обращался к нему с заказами.

— Виланд, — неуверенно произнес Зигфрид, и это прозвучало как вопрос.

— Меня называют по-разному, — ответил кузнец. — Виланд, Виолант, Велант, а когда-то меня называли Велундр. Лишь моя работа осталась неизменной.

— А меня зовут… Мое имя… — пробормотал Зигфрид, который и представить себе не мог, что окажется лицом к лицу с богоподобным созданием.

— Зигфрид, — спокойно сказал Виланд. — Ветер донес до меня новости о твоем приезде. — Он поклонился, и старая кожа, из которой были сшиты его штаны, заскрипела. Кузнец втянул ноздрями воздух. — Ты пахнешь, как человек. Вас окружает гнилостный запах даже тогда, когда ваши сердца еще бьются.

— Я пришел сюда, чтобы перековать свой меч, — сообщил Зигфрид, пытаясь не дать себя запугать.

Он протянул великану кожаный сверток с Нотунгом, и Виланд внимательно осмотрел обе части меча, казавшиеся в его руках детскими игрушками.

— Хороший был бы меч, если бы не раскололся на части, — проворчал кузнец. — Но, видимо, Нотунг не очень-то верен своим владельцам.

— Ты знаешь меч моих предков? — изумленно спросил Зигфрид.

Виланд расхохотался так, что скалы под его ногами задрожали.

— Знаю ли я этот меч? Глупый мальчишка, это я выковал его когда-то!

Один не злился. По крайней мере, валькирия этого не заметила. Он принял Брюнгильду в двенадцати дворцах Валгаллы и потребовал у нее ответа за все, что касалось Зигфрида и его королевства. Валькирия прошла по праздничному залу замка богов к трону Одина и, оставив за спиной веселую кутерьму, досужие разговоры и похотливые тела, предстала перед своим господином и создателем.

Валькирии не приличествовало лгать Одину, и она в любом случае должна была говорить ему правду, дабы избежать гнева отца богов. Она рассказала о смущении Зигфрида, о его неутолимом желании стать королем Ксантена во имя своего отца. Брюнгильда пыталась убедить Одина в том, что отправила молодого воина к Виланду только для того, чтобы благодаря возрождению Нотунга быстрее закрутилось колесо судьбы. Во славу Одина.

Один не сердился. Наоборот, он смеялся, и все, кто сидел неподалеку, подняли свои кубки за Зигфрида, молодого героя, который следовал зову крови, независимо от того, куда тот мог привести его. Брюнгильда не могла отделаться от ощущения, что отец богов уже все знает и ее рассказ скорее испытание, чем новость для Одина. Но если Один уже знал причину, объясняющую, почему Зигфрид хотел покориться Нотунгу, как он мог надеяться на то, что вскоре сможет забрать его душу? Он наверняка бы предупредил Виланда, потребовав, чтобы тот ответил отказом на просьбу ретивого завоевателя или же вообще уничтожил принца одним-единственным ударом молота. Но ас лишь смеялся и с огромным удовольствием пил свой мед.

— Пускай выкует себе меч своих предков. Он увидит, чем все это закончится.

Голос Одина, казалось, звучал легкомысленно, но Брюнгильда уловила в нем скрытую угрозу. Ей было известно, что отец богов знал о том, что мог принести Нотунг своему владельцу. Этот меч был когда-то создан по приказу Одина, и судьба хозяина меча была в его руках.

— Зигфриду удастся вернуться в реальный мир? — спросила Брюнгильда.

— Конечно, все будет так, как ты ему и обещала, — ответил Один. — Он с гордостью сможет пользоваться Нотунгом, а Ксантен встретит его как короля.

— Но несчастья на этом не завершатся, — пробормотала Брюнгильда, чувствуя, как сжимается ее сердце.

Один снова рассмеялся.

— Зигфрид получит все, чего хочет, и потеряет все, что имеет.

— Так, значит, это никогда не закончится, — произнесла валькирия громче, чем это приличествовало ее статусу. — Колесо судьбы будет продолжать вращаться.

Лицо отца богов, которому была присуща расчетливая жестокость, стало серьезным.

— Это не мой каприз и не моя прихоть, Брюнгильда. У Зигфрида был выбор между тем, что он имеет, и тем, что он может получить в будущем. Мне же пришлось позаботиться о том, чтобы он заплатил должную цену за свой выбор, хотя, как известно, это входит в твои обязанности.

Один не сердился. И это был плохой знак.

С того момента как Зигфрид ступил на скалистую поверхность Балловы, усталость и голод отступили, превратившись лишь в тягостные воспоминания. Вместе с ними исчезло и ощущение времени, которое здесь, похоже, остановилось.

О таком учителе, как Виланд, можно было помечтать, однако этот исполин иногда переоценивал человеческие возможности. Когда принц ударил молотом Виланда по наковальне, у него едва не сломалось запястье, а от искр, разлетевшихся в разные стороны, на коже Зигфрида появилось множество ожогов. Горн, бывший на самом деле верхушкой вулкана, оказался слишком горячим, и при первой же попытке расплавить металл Зигфрид сжег все волосы на теле и голове. У него не осталось бровей, которые бы удерживали пот, стекавший со лба.

Поскольку тут не было сна и пищи, ради которых нужно было бы прерывать работу, Зигфрид и Виланд останавливались только в том случае, когда им хотелось немного отвлечься от монотонной работы.

— А как появился Нотунг? — однажды поинтересовался Зигфрид.

Виланд, не привыкший много говорить, почесал затылок.

— Один пообещал династии храбрецов награду. Но закон равновесия требует, чтобы любой свет оплачивался тенью.

— И ты получил заказ бога на этот меч?

Виланд улыбнулся. Он не часто улыбался, поэтому его улыбка была похожа на гримасу, вызванную чудовищной болью.

— Тогда я еще орудовал молотом в Идафельде неподалеку от Валгаллы. Морской отец Ваде гордился моей работой.

— А что произошло с Идафельдом?

Кузнец, вздохнув, пожал плечами, и на Зигфрида упала его тень.

— Любовь настигла мое глупое сердце, — сказал он. — Это была дева-лебедь. Но Один выбрал ее своей валькирией и после того, как я в неистовой ярости отказался ковать для него новое копье, изгнал меня сюда. Когда придет Рагнарёк, конец света, я умру вместе со старым миром.

Зигфрид заметил, как несправедливо и жестоко обходились друг с другом боги, как мало сердечности было в тех, кто создал сердца людей.

Они снова стояли то у горна, то у наковальни, и, когда Виланд раздувал меха, Зигфриду приходилось пригибаться, чтобы ветер не сбивал его с ног. Но принц учился быстро и старательно, и иногда Виланд хвалил его работу. Однако Зигфрид все равно был недоволен собой и раз за разом плавил металл, чтобы начать все заново.

Зигфрид трудился у наковальни, создавая меч за мечом. Он остужал лезвия и вновь ковал, пока металл не покорялся ему.

Но к Нотунгу он пока не прикасался. Он хотел стать настоящим мастером и только тогда перековать меч своего отца. У него не было времени, которым располагал Зигфрид-старший, всю свою молодость учившийся искусству кузнечного дела. Однако учителем принца был помощник богов, оказавшийся, несмотря на свою внешность, мудрым и терпеливым наставником. Вскоре Зигфрид знал, какие руды нужно добавлять к металлу, чтобы сделать его крепче и легче, до какого цвета следует накалить железо, чтобы его можно было начинать формировать, и какой ширины должно быть лезвие, чтобы не сломаться.

Через какое-то время Зигфриду удалось выковать мечи, достойные самих королей. Гладкие, блестящие, острые, они были настоящим сокровищем. Когда Зигфрид не ковал, он упражнялся в искусстве фехтования, чтобы получше овладеть мечом.

Однажды после долгой работы у наковальни Виланд положил свою огромную руку ему на плечо.

— Каким бы приятным для меня ни было твое общество, я должен сказать, что ты научился всему, чему мог научиться. Теперь пришло время для Нотунга.

Зигфрид вытер рукой лоб.

— Если ты рад моему присутствию, почему у тебя нет подмастерья?

— Когда-то у меня был ученик. Затем он отправился жить среди людей. Что с ним стало, я не знаю.

Впервые за все время принцу показалось, что Виланд неискренен с ним. Но это было его право, а Зигфрида теперь занимало другое — ему предстояли более важные дела.

Он должен был выковать свою судьбу!

Ксандрия, занятая делами королевства, не заметила, как прошла весна. Лето одарило ее нежным загаром, а когда осень позолотила листву, королева впервые позволила себе задуматься над вопросом Альбана: «А что, если Зигфрид вообще не вернется?».

Душой Ксандрии завладела неизбывная грусть, и никто из окружения королевы не мог развеять ее. Она разослала гонцов во все королевства, чтобы те искали ее возлюбленного, и пообещала за это достойную награду.

Королева отрядила в Исландию герольда, поручив ему сообщить тамошнему наместнику Эолинду о происшедшем и заключить договор о дружбе между двумя странами. Но что было толку в этом, ведь они напоминали нищих, делившихся друг с другом пустыми кошельками… Ситуация в соседних королевствах становилась все напряженнее. Там было вдосталь и мужчин, и оружия для войны, и вскоре Ксандрию известили о том, что на границах королевств франков и саксов собираются войска. Ксантен лежал между ними подобно острову в ожидании штормовой погоды. Королева понимала, что вскоре ксантенская земля станет ареной битвы для войск Тойдебальда, если, конечно, не случится чуда. А от арены, на которой происходят сражения, один шаг до того, чтобы превратиться в провинцию франков… Какая насмешка! Даже если Зигфрид вернется, он уже не найдет королевства, которое мог бы завоевать!

Каждый вечер Ксандрия сидела у окна, расчесывала свои блестящие волосы, втирала в кожу розовое ароматическое масло, надевала ночную сорочку изумительной красоты, а уже затем ложилась в холодную постель. Каждый вечер она надеялась, что Зигфрид вернется, и хотела быть готовой к возвращению принца, чтобы встретить его своей любовью.

Однажды она услышала в комнате какой-то шорох и почувствовала чье-то присутствие. Королева замерла, вглядываясь в темноту, и насторожилась, услышав поскрипывание кожаной одежды.

— Зигфрид? — Ксандрия всего лишь пошевелила губами, не произнося это имя вслух.

Луна бросила один-единственный луч в окно, и Ксандрия разглядела знакомый силуэт, который она не рассчитывала увидеть вновь. Это была валькирия, когда-то пообещавшая Ксандрии ее принца! В этот раз она пришла без огня и особого пафоса, словно хотела проникнуть сюда незаметно. Казалось, она боялась чего-то.

— Сперва сирота, затем королева, — тихо сказала валькирия, и в ее голосе было что-то неожиданное… Сожаление?..

— Что случилось с Зигфридом? — прошептала Ксандрия, которая все дни и ночи думала о своем любимом.

— Все произошло так, как я и предрекала. И все же иначе, чем я надеялась, — произнесла воительница, как будто не слыша слов королевы.

— Что произошло с Зигфридом? — повторила Ксандрия, чувствуя, что ее сердце все никак не может решить, биться ли ему чаще или вовсе остановиться.

— Вы не должны волноваться о Зигфриде, — ответила валькирия, но в ее голосе не было ничего успокаивающего.

Ксандрия, не заметив этого, всхлипнула от счастья и облегчения.

— Знать, что он жив — огромная радость для меня.

Валькирия сделала шаг ей навстречу. Вся сила, которую когда-то излучало ее тело, теперь, казалось, угасла.

— Мне очень жаль, королева Ксандрия.

— Почему вам жаль, валькирия? — спросила Ксандрия. — Разве вы не сказали мне, что с Зигфридом все в порядке? Что еще должно волновать меня?

Воительница Одина с любовью погладила королеву по щеке.

— За упрямство Зигфрида придется заплатить вам. Ксандрия хотела накрыть своей ладонью руку валькирии и сказать ей, что она готова выдержать любую боль ради своего любимого, но ее пальцы ощутили лишь пустоту. Она вновь осталась в комнате одна.

Этой ночью орды Утгарда вышли в Мидгард, чтобы наказать Ксантен и забрать Ксандрию.

Подчинять меч Нотунг своей воле было весьма болезненно. Каждый раз, когда Зигфрид бил молотом по раскаленному металлу, ярость оружия въедалась в кожу его ладони, пронзала руку и отдавалась болью в плече. Казалось, что Зигфрид пытался вытащить из глотки медведя кусок мяса так, чтобы зверь не успел сомкнуть свои мощные челюсти.

Нотунг не хотел покоряться — его нужно было покорить.

Виланд стоял рядом и смотрел, как Зигфрид сражается с мечом. Кузнец наслаждался борьбой между упрямством меча и решительностью своего ученика, намеревающегося покорить оружие прежде, чем он выкует его заново. Десятки, сотни раз принцу не удавалась эта затея. Места надлома лезвия слишком быстро остывали, и, вместо того чтобы соединяться, куски металла отлетали в стороны. Иногда казалось, что обломки меча сами собой расползаются по наковальне до того, как Зигфрид успевал соединить их молотом.

Если бы Зигфрид считал дни, он наверняка бы отчаялся. Но на скалистом острове Баллова времени не было, и каждая последующая попытка все равно принадлежала настоящему, а не прошлому.

Однажды Виланд объявил:

— Так не пойдет.

Зигфрид прервал работу и, запрокинув голову, уставился на своего учителя.

— Что ты имеешь в виду?

Виланд осмотрел осколки Нотунга.

— Соединив обломки меча, ты получишь все тот же меч. Тебе нужно новое лезвие. Лишь оно сможет тебе пригодиться.

— В каком смысле?

— Для Нотунга нужно новое лезвие, выкованное из старого металла. Старое лезвие придется переплавить.

Немного подумав, Зигфрид кивнул и оставил лезвие в покое.

— Новое начало. Мне это нравится.

Великан криво улыбнулся.

— Тогда пришло время для уток.

Оказалось, что у кузнеца богов действительно была клетка с утками, которые громко крякали.

— Зачем нам эти утки? — опешил Зигфрид. — Я не голоден.

— Поедать этих птиц было бы расточительством. Это одна из величайших тайн кузнечного искусства, — сказал Виланд. — Если ты хочешь, чтобы твой меч был крепче, чем металл, из которого он сделан, то нужно сначала накормить уток металлической стружкой.

— Зачем? — спросил Зигфрид. — Насколько я могу судить, из их тела железо выйдет таким же, каким оно в него попало.

Виланд покачал головой.

— Поверь, ты ошибаешься, мой добрый Зигфрид. В кишечнике этих глупых уток металл алхимически изменяется. Когда ты отделишь железо от их помета, оно станет крепче, чем ты мог бы себе представить.

У Зигфрида не было оснований сомневаться в утверждении Виланда, каким бы странным оно ни казалось. Принц с любопытством наблюдал за утками в клетке. Когда он протянул к ним руку, птицы попытались его ущипнуть.

Зигфрид с Виландом распилили металл на стружку и, перемешав ее с овсом и пшеницей, скормили уткам. Они прождали некоторое время, пока птицы не исторгли из себя помет с железом. Вонь стояла чудовищная, но горн выжег весь помет, так что осталось одно железо. Оно было необычайно бледным, словно его отполировали еще до ковки.

Зигфрид переплавил железо в форме и поднял молот, чтобы заново выковать Нотунг. Это длилось в десять раз дольше, чем требовалось для всех мечей, которые он ковал раньше. Искры летели в небо, и металл буквально кричал, сопротивляясь молоту.

— Молодец, дружище, — похвалил его Виланд. — Не отступай. Нотунг всегда рождается в боли.

В какой-то момент Зигфрид перестал ощущать мышцы в руках. Голова у него раскалывалась от грохота, глаза болели от мерцающего раскаленного железа. Виланду пришлось схватить его за плечи и оттащить от наковальни, когда работа была сделана.

— Все в порядке, — сказал кузнец богов.

Зигфрид нехотя опустил молот и отбросил в сторону щипцы.

— Нотунг… — выдохнул он.

— Ты выковал его еще сто ударов назад, — довольно усмехнувшись, произнес Виланд.

Великан взял раскаленное лезвие и опустил его в небольшой ручей неподалеку от горна. Послышалось шипение, и в воздух поднялось облако пара, словно от гейзеров, которые Зигфрид видел в Исландии. Впервые за столь долгое время принц подумал о чем-то другом, кроме своего задания.

Ксандрия.

Он даже не вспоминал о Ксандрии!

— А теперь проверка предков, — прервал Виланд его мысли.

Великан вырвал у себя на голове толстый черный волос и бросил его в воду. Волос медленно поплыл, а кузнец опустил острие Нотунга в ручей, прямо на пути волоса. И лезвие разделило его по всей длине на две части!

— Ух ты! — в восторге воскликнул Виланд и бросил по-прежнему смущенному Зигфриду его меч. — Сразу видно, что это хорошая работа!

Поймав меч, принц взвесил его на ладонях. Меч был приятным на ощупь, теплым, придающим уверенность. Он был настолько хорошо сбалансирован, что Зигфрида так и влекло вперед, вслед за мечом. Меч дарил ему ощущение силы и справедливости.

И власти.

— Теперь у меня есть все, чтобы доказать мое наследное право, — сказал Зигфрид, любуясь мечом, как любовался когда-то телом своей королевы.

Он направил острие меча к небу.

— Нотунг не станет ждать, как и твоя судьба, — заметил Виланд. — Но подумай о том, что не всегда нужно принимать какое-то решение. Иногда мудрость состоит в том, чтобы покориться неотвратимому.

Зигфрид задумался, глядя на великана.

⇐ Предыдущая 36 37 38 39 404142 43 44 45 Следующая ⇒