Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Глава XXXVI



Глава XXXVI

 

В продолжение нескольких дней жизнь господина Вульфрана висела на волоске; управление фабриками в течение всего этого времени всецело находилось в руках торжествующего Талуэля.

Наконец организм поборол болезнь, и старик начал выздоравливать, но его душевное состояние осталось прежним, и оно-то всего больше беспокоило доктора.

Перрина не раз старалась заговорить с Рюшоном о господине Вульфране, но доктор ограничивался односложными, ничего не значащими ответами, — может быть, потому, что считал Перрину почти ребенком, который его едва ли поймет. Зато он гораздо откровеннее был с Бастьеном и мадемуазель Бельом, от которых девочка и узнавала все, что ей было нужно.

— Жизни опасность не грозит, — говорил старый слуга, — но доктор очень желал бы, чтобы хозяин принялся за работу.

Мадемуазель Бельом была далеко не так лаконична и, приходя на урок, слово в слово передавала своей ученице то, что ей говорил доктор, с которым она встречалась почти ежедневно и, конечно, как и все в деревне, непременно заводила речь о господине Вульфране; но все эти беседы всегда сводились к одному и тому же:

— Тут нужен какой-нибудь сильный толчок, что-нибудь такое, что потрясло бы его и отвлекло бы его мысли. Организм его пока не надломлен, и при удаче все могло бы еще поправиться настолько, что, пожалуй, можно было бы рискнуть даже сделать операцию.

С возвращением физических сил возобновились и ежедневные объезды фабрик, которые, как и прежде, старик совершал вместе с Перриной; но теперь он всю дорогу большей частью молчал, лишь изредка отвечая на замечания своей спутницы, с которыми она иногда позволяла себе обращаться к нему. Доклады директоров выслушивались очень невнимательно, и на них он почти всегда отвечал советом поговорить об этом с Талуэлем.

Перрина начинала приходить в отчаяние и думала, что апатия эта так никогда и не пройдет.

Но вот однажды, после полудня, когда они подъезжали к Марокуру, возвращаясь с объезда фабрик, в воздухе разнесся звук сигнального рожка.

— Стой! — воскликнул господин Вульфран. — Это, кажется, сигнал пожара.

Экипаж остановился; теперь резкие Звуки рожка слышались уже ясно.

— Да, это пожар. Ты видишь что-нибудь?

— Клубы черного дыма.

— Что горит?

— Из-за деревьев хорошо не видно.

— Справа или слева?

— Скорее в той стороне, где фабрика. Пустить Коко полной рысью?

— Нет, только немного поскорей.

По мере приближения к Марокуру звуки рожка доносились все отчетливей, но теперь уже можно было различить, что горит не фабрика, а что-то среди деревни, так как дым поднимался именно оттуда.

— Не спешите, господин Вульфран, — крикнул им встретившийся крестьянин, когда они уже въехали в деревню, — это не у вас… горит домик Тибурсы.

Тибурса была старая женщина, следившая днем за детьми, которых по малолетству нельзя еще было определить в приют; жила она недалеко от школы, в маленькой, грязной, полуразрушенной избушке, выстроенной где-то на задворках.

— Поезжай туда! — приказал господин Вульфран.

Перрина повернула лошадь, направив ее вслед за бежавшими на пожар людьми. Скоро стал виден не только дым, но и пламя, красными языками подымавшееся над домами, и в воздухе запахло гарью. Толпа была так велика, что ехать было уже нельзя из боязни раздавить кого-нибудь из любопытных, сбившихся в одну общую массу. Старик приказал остановиться, вышел из экипажа и в сопровождении Перрины пешком направился к горящему дому; здесь их встретил Фабри в блестящей пожарной каске: именно он командовал пожарными из фабричных.

 

— Нам удалось одолеть огонь, — доложил он господину Вульфрану, — но дом сгорел целиком, и погибло несколько детей.

— Отчего произошел пожар?

— Старая Тибурса, по обыкновению, заснула, а дети постарше начали играть со спичками. Когда внутри загорелось, они в испуге выскочили из дома; то же сделала и обезумевшая от страха Тибурса, позабыв захватить маленьких детей.

Немного спустя они отправились в бюро, куда вскоре после этого явился и Талуэль, сообщивший господину Вульфрану, что многие дети нашлись у соседей, к которым их отнес кто-то и затем, под влиянием охватившей всех паники, забыл об этом. Таким образом погибло лишь двое детей, погребение которых назначили на завтра.

Когда Талуэль ушел, молчавшая до сих пор Перрина решилась вдруг заговорить с господином Вульфраном.

— Вы не думаете быть на этих похоронах? — дрожащим от волнения голосом спросила она.

— Зачем? Разве были мои рабочие на панихиде по моему сыну?

— Они не пришли разделить с вами ваше горе, а вы сочувствуете им в постигшем их несчастии; это было бы ответом, который все они прекрасно поймут.

— Ты еще не знаешь, до какой степени неблагодарны рабочие.

— Они неблагодарны вам за деньги, которые вы им платите, потому что они их зарабатывают; поверьте мне, сударь, что их тронет ваше участие в их горе: денежная помощь не то, что сердечное сочувствие.

Старик молча выслушал Перрину, не сделав ни одного замечания, словно не придавая никакого значения тому, что говорила его маленькая спутница; но вечером, когда они, возвращаясь в замок, проходили по веранде, слепой остановился и подозвал директора.

— Пошлите сказать священнику, что расходы по погребению детей я беру на себя, и попросите его, чтобы служба происходила как можно торжественней. Я сам буду в церкви.

Талуэль просто окаменел от изумления.

— Объявите также, — продолжал господин Вульфран, — что всем желающим быть завтра в церкви дается отпуск; этот пожар большое несчастье.

Но это было только начало. На другой день, когда после обычной разборки корреспонденции служащие стали расходиться, господин Вульфран попросил Фабри остаться.

— Есть у вас теперь срочная работа на фабриках?

— Нет, сударь.

— Тогда съездите в Руан. Я узнал, что там устроены образцовые детские ясли, в которых использовано все лучшее из того, что только есть. Я прошу вас подробнее изучить организацию этого дела: самое устройство, систему отопления и вентиляции, определить, какой потребуется первоначальный расход и каково будет ежегодное содержание их. Потом узнайте у лица, устроившего их, какие ясли были взяты им за образец, и изучите их. Только, пожалуйста, сделайте все это как можно скорее: я хочу, чтобы не позже, как через три месяца, можно было открыть ясли при каждой из моих фабрик. Не дай бог, чтобы еще раз повторилось подобное несчастье! Я надеюсь на вас.

Вечером, во время урока, едва успела Перрина рассказать учительнице об утреннем событии, в библиотеку вдруг вошел господин Вульфран.

— Мадемуазель Бельом, — сказал он, — я пришел просить вас от своего имени и от имени всего здешнего населения оказать нам услугу, значение которой для нас будет неизмеримо, но которая потребует и с вашей стороны большой жертвы. Дело вот в чем: я намерен устроить при каждой из моих фабрик ясли и прошу вас принять на себя заведывание ими. Лучшей руководительницы для такого важного дела я не могу найти.

В подобных просьбах не отказывают, и как ни тяжело было мадемуазель Бельом расстаться со своей школой, она должна была согласиться, хотя жертва с ее стороны была действительно велика.

— Нечего делать, я согласна. Но вели бы вы знали, как трудно мне расстаться со школой!

— Школа дает детям многое, очень многое, — возразил господин Вульфран, — но сохранить им жизнь и здоровье, по-моему, гораздо важнее, и вот почему вы не должны отказываться.

— Я и не отказываюсь, хотя заранее знаю, какой тяжелый труд мне предстоит… Я почти не знакома с этим делом, и, чтобы поставить его как следует, надо будет многому поучиться… Ну, да это ничего! Я ваша, ваша всем сердцем, и у меня просто слов не хватает, чтобы выразить вам всю мою признательность, весь мой восторг…

— Если вы говорите о признательности, — перебил ее слепой, — то благодарите не меня, а вашу ученицу, потому что это она чуть не насильно заставила меня обратиться на тот путь, на котором, к стыду моему, я так поздно делаю только первый шаг…

— О, сударь, сделайте же еще несколько шагов! — радостно воскликнула молчавшая до сих пор девочка.

— Куда же надо идти для этого?

— В одно место, куда я вас поведу сегодня вечером.

— Как же ты во всем заранее уверена!

— Ах, если бы я могла быть уверена!

— Так ты сомневаешься во мне?

— Не в вас, а в себе… Но это совсем не относится к моей просьбе пойти со мной туда, куда я вас поведу…

— Но скажи же, куда именно хочешь ты повести меня сегодня вечером?

— В одно место и всего на несколько минут.

— Так неужели же нельзя назвать мне это таинственное место, куда я должен идти?

— Если бы я вам сказала теперь, то на вас не произвел бы никакого действия ночной визит туда. Сегодня вечером будет тихо и тепло, и вам нечего будет бояться простуды. Согласитесь пойти со мной…

— Ей можно поверить… — заметила мадемуазель Бельом.

— Ну, хорошо, я пойду вечером с тобой. В котором же часу отправимся мы в нашу экспедицию?

— Чем позже, тем будет лучше…

В течение вечера господин Вульфран несколько раз заговаривал с Перриной о предстоящей экспедиции, пытаясь вызвать ее на объяснения.

— А знаешь, ты подстрекнула мое любопытство…

— Если бы даже я не достигла ничего другого, то и это было бы уже хорошо… Не лучше разве думать с интересом о будущем, чем сокрушаться о невозвратном прошлом?

— О каком еще будущем могу я мечтать? Для меня впереди нет ничего, кроме горя, одного только горя.

— Нет, сударь, это не так… Подумайте только о том, что можно сделать для других, и у вас появится цель в жизни, появится желание жить, чтобы успеть сделать как можно больше… Начитавшись волшебных сказок, дети часто мечтают о появлении доброй феи, которая может исполнить всё их желания, а вы сами чародей, у вас в руках есть все, чтобы сделать счастливыми тысячи людей…

Так проговорили они до поздней ночи. Наконец Перрина объявила, что пора идти. На дворе было очень тепло, тихо, и только зарницы порой освещали темную синеву неба. Когда они пришли в деревню, там все уже спали.

— Теперь мы перед домиком тетушки Франсуазы, — вдруг произнес господин Вульфран.

— Мы к ней и идем. Теперь я попрошу вас больше ничего не говорить и взять меня за руку. Только предупреждаю вас, что нам придется подниматься по прямой, довольно отлогой лестнице; на последней площадке я отворю дверь в комнату, в которой мы пробудем ровно столько, сколько вы пожелаете, хотя бы одну минуту.

Подойдя к расположенному внутри двора флигелю, они стали подниматься по лестнице, которую Перрина отыскала при свете от вспышек зарницы. Достигнув второго этажа, она открыла дверь, о которой говорила раньше, и тихонько втащила за собой в комнату господина Вульфрана, а дверь заперла.

 

В темной комнате их охватил удушливый, острый запах. Кто-то из квартирантов проснулся и спросил:

— Кто там?

Перрина пожала старику руку, давая понять, что отвечать не следует.

Затем тот же сонный голос продолжал:

— Будет тебе гулять, Ла-Ноэль. Ложись-ка лучше спать…

Теперь уже сам господин Вульфран рукой подал знак Перрине, что хочет уйти. Девочка открыла дверь, и они стали спускаться вниз по лестнице. Из комнаты вслед им донесся уже не один, а несколько голосов.

— Ты хотела меня познакомить с помещением, где ты провела первую ночь, когда пришла сюда, не так ли? — спросил ее господин Вульфран, когда они были уже на улице.

— Я хотела показать вам одно из многочисленных помещений Марокура и других деревень, где проводят ночи ваши фабричные: мужчины, женщины и дети… Я думала, что, если вы хоть одну минуту подышите этим воздухом, вы узнаете, сколько бедных людей гибнет только потому, что не имеют средств устроиться иначе.

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.