- Автоматизация
- Антропология
- Археология
- Архитектура
- Биология
- Ботаника
- Бухгалтерия
- Военная наука
- Генетика
- География
- Геология
- Демография
- Деревообработка
- Журналистика
- Зоология
- Изобретательство
- Информатика
- Искусство
- История
- Кинематография
- Компьютеризация
- Косметика
- Кулинария
- Культура
- Лексикология
- Лингвистика
- Литература
- Логика
- Маркетинг
- Математика
- Материаловедение
- Медицина
- Менеджмент
- Металлургия
- Метрология
- Механика
- Музыка
- Науковедение
- Образование
- Охрана Труда
- Педагогика
- Полиграфия
- Политология
- Право
- Предпринимательство
- Приборостроение
- Программирование
- Производство
- Промышленность
- Психология
- Радиосвязь
- Религия
- Риторика
- Социология
- Спорт
- Стандартизация
- Статистика
- Строительство
- Технологии
- Торговля
- Транспорт
- Фармакология
- Физика
- Физиология
- Философия
- Финансы
- Химия
- Хозяйство
- Черчение
- Экология
- Экономика
- Электроника
- Электротехника
- Энергетика
Глава XXXIV
Глава XXXIV
Дэра было последнее место, откуда удалось получить более или менее подробные сведения о пропавшем; дальше следы терялись, несмотря на самые тщательные розыски. Чтобы восполнить этот пробел, по распоряжению господина Вульфрана, были разосланы объявления в наиболее распространенные газеты Калькутты, Дакка, Дэра, Бомбея и Лондона, а затем Каира, Александрии и Константинополя, так как в одном из писем говорилось о планах Эдмонда отправиться в Египет или Турцию. Сорок ливров награды обещалось тому, кто сделает хоть самое незначительное, но верное сообщение об Эдмонде Пендавуане, причем, во избежание какой-нибудь мошеннической проделки, все подобного рода известия предлагалось адресовать не владельцу марокурских фабрик, а одному банкиру в Амьене, который уже передавал письма по назначению.
Писем поступало множество, главным образом от различных контор и агентов, предлагавших свои услуги для розысков и просивших не замедлить с высылкой денег на расходы; все они, конечно, обещали верный успех в самое ближайшее время, а на деле стремились только сорвать более или менее крупный куш.
Всю эту корреспонденцию читала и переводила Перрина, в обязанности которой входило знакомить хозяина Марокура с содержанием каждого письма. Господин Вульфран внимательно слушал чтение письма или перевода и неизменно повторял:
— Что делать, опять неудача. Подождем, а пока будем делать объявления. Только так и можно будет добиться какого-нибудь результата.
Наконец, пришло письмо, заслуживавшее того, чтобы на него обратили серьезное внимание. Неизвестный из Сараево в Боснии писал, что если помещенная в одной из английских газет публикация верна и заинтересованные лица согласятся перевести на имя банкира в Сараево обещанные сорок ливров награды для выдачи автору настоящего письма, то им немедленно будут представлены сведения о господине Эдмонде Пендавуане, относящиеся к ноябрю прошлого года. О согласии на это предложение просили написать по адресу: «Сараево, до востребования, № 917».
— Ну, что, разве я не был прав? — весело проговорил господин Вульфран, обращаясь к Перрине. — С ноября прошло не так-то много времени… теперь мы быстро его найдем…
В этот день, едва ли не в первый раз с тех пор, как начались розыски, он заговорил о своем сыне с племянниками и Талуэлем.
— Наконец я могу вам сообщить радостную новость: сегодня я получил сообщение об Эдмонде; он был в Боснии в ноябре месяце.
Вечером он приказал Перрине достать в библиотеке книги о Боснии, стараясь по ним понять причину, ради которой его сын мог забраться в эту страну, где так мало развиты торговля и промышленность.
— Может быть, он там был только проездом, — заметила Перрина.
— Я тоже так думаю, и это еще больше подает мне надежду на его скорое возвращение сюда. По всей вероятности, он едет один, без жены и дочери; в Боснии им делать нечего, и они, надо думать, расстались с моим сыном гораздо раньше.
Перрина не возражала, хотя ей и очень хотелось высказаться; это рассердило старика.
— Что же ты молчишь? Ты ведь отлично знаешь, что я хочу знать все, что ты думаешь.
— В одном случае вы этого требуете, а в другом запрещаете: поэтому-то я и боюсь высказывать свои мысли, тем более что вы запретили мне говорить с вами об… об этой девочке… и ее матери… и я вовсе не хочу., чтобы вы на меня за это сердились.
— Я не буду сердиться; скажи мне, почему ты думаешь, что они тоже были с ним в Боснии?
— Во-первых, потому, что Босния вовсе не недоступная страна, в особенности для женщин, путешествовавших по горам в Индии, где людям грозит гораздо больше опасностей, чем на Балканских горах; а потом, если господин Эдмонд был в Боснии только проездом, то почему бы жене и дочери не сопровождать его, когда во всех письмах сообщается, что они всюду следовали за ним? Наконец, у меня явилась еще одна мысль, но я не смею сказать… боюсь расстроить вас…
— Не бойся, говори прямо…
— Только потому, что в ноябре месяце господин Эдмонд был в Сараеве, вы уверены, что он должен вернуться сюда… скоро?
— Разумеется.
— А между тем его могут и не отыскать.
— Я не допускаю этого.
— Мало ли какие причины могут помешать ему вернуться… Разве не может он исчезнуть?
— Исчезнуть?!
— А что, если он опять вернулся в Индию… или уехал куда-нибудь в другое место, или же, наконец, переселился в Америку?
— Все твои «или» ни на чем не основаны.
— Конечно, сударь… я и сказала это только потому, что никогда не следует…
— Ну!
— Ну, просто потому, что не следует очень надеяться на то, что может и не сбыться… Не волнуйтесь, сударь, умоляю вас! Со дня получения письма из Сараева вы начали сильнее кашлять и задыхаться, лицо ваше поминутно краснеет… Что же будет дальше, если ответ придет не скоро или будет… не такой, как вы хотите? Вы так уверены заранее, что я не могу не беспокоиться… Так тяжело переносить эти удары, когда надеешься на лучшее, и вдруг оказывается… Ах, я сама испытала это! Отец мой умер в тот самый день, когда и я, и мама, после долгих страхов, стали наконец надеяться на его скорое выздоровление… он не перенес кризиса… Мы просто обезумели от горя… Этот жестокий удар, я уверена, убил и мою маму… она не вынесла его, и через шесть месяцев я похоронила и ее… Вот поэтому-то я и говорю…
Но она так и не докончила последней фразы. Из глаз ее брызнули слезы, горло словно сдавило, и рыдания огласили комнату.
— Полно, полно, старайся не думать об этом, моя бедная девочка, — проговорил старик. — И все-таки, по-моему, нет никаких оснований ожидать одного дурного только потому, что к тебе так жестока была судьба; думать так было бы даже грешно…
Перрина поняла, что слова ее не произвели никакого действия на господина Вульфрана; ему хотелось, чтобы сын вернулся, и он был уверен, что это так и будет, что бы там ни думали и говорили другие. И девочка с тоской спрашивала себя, что же будет с ним, когда придет письмо от амьенского банкира с ответом из Сараева.
Но вместо письма приехал сам банкир.
Ему не раз уже приходилось бывать в Марокуре, и он без труда нашел кабинет господина Вульфрана; здесь у двери он приостановился на минуту, точно обдумывая предстоящий разговор.
Но чуткий слух слепого уже доложил ему о посетителе, и из кабинета в ту же минуту послышался его голос:
— Войдите!
Больше медлить было нельзя, и банкир вошел в кабинет, приветствуя хозяина:
— Здравствуйте, господин Вульфран.
— Вы в Марокуре?
— Да, сегодня утром у меня было дело в Пиккиньи, и я завернул к вам, чтобы лично сообщить вам известия из Сараева.
Занимавшаяся за своим столом Перрина, хотя и не слышала имени прибывшего, все же сразу поняла, кто он такой. Страх сковал ей члены, и она осталась сидеть на своем месте.
— Ну? — спросил господин Вульфран голосом, полным нетерпения.
— К сожалению, известия эти вовсе не такие, как вы предполагали и как надеялись мы все.
— Предлагавший свои услуги оказался негодяем?
— Нет, по-видимому, это честный человек.
— Он ничего не знает?
— Напротив, доставленные им сведения слишком верны, к несчастью…
— К несчастью!?
Наступило молчание. По лицу старика видно было, как сильно он был взволнован.
— Значит, ничего не удалось узнать, что было с Эдмондом после ноября? — спросил он.
— Да, нового ничего нет.
— Но какие же получены вами известия?
— Позвольте мне прочесть вам официальные документы, засвидетельствованные французским консулом в Сараеве, — вынимая бумаги из своего портфеля, ответил банкир.
— Ах, да не томите же вы меня! Говорите, что вы узнали?
— В начале ноября прошлого года господин Эдмонд прибыл в Сараево в качестве фотографа. Он путешествовал в повозке вместе с женой и дочерью. В течение нескольких дней он фотографировал желающих на городской площади. Неделю спустя он покинул Сараево и направился в Травник… заболел… и прибыл уже больным в одну деревню, расположенную между этими двумя городами…
— Боже мой! — скорее простонал, чем проговорил старик. — Боже мой, боже мой!
— Вы человек с твердым характером…
— Да неужели же? Значит, мой сын…
— Мужайтесь, вам придется услышать страшную истину… Седьмого ноября… господин Эдмонд… умер в Бузовиче от воспаления легких.
— Не может быть!
— Увы! То же подумал и я, когда получил письмо от того человека со всеми документами, перевод которых, впрочем, засвидетельствован французским консулом; но тут же приложено и засвидетельствованное удостоверение о смерти Эдмонда Пендавуана, рожденного в Марокуре-на-Сомме, тридцати четырех лет от роду. Не правда ли, это весомое доказательство? Но, чтобы не было никакого сомнения, я вчера же, как только получил эти бумаги, телеграфировал нашему консулу в Сараево, и вот его ответ: «Документы верны, смерть удостоверена».
Но господин Вульфран уже не слышал, что говорил банкир; погрузившись в свое кресло, он сидел, весь как-то согнувшись, с головой, склоненной на грудь, точно это был уже не живой человек.
Перрина была в отчаянии, решив, что он умер, как вдруг старик поднял голову. Лицо его было залито слезами, потоками струившимися из незрячих глаз; вслед за тем вытянутая рука нажала одну за другой три пуговки электрических звонков, проведенных в бюро Талуэля, Теодора и Казимира.
Минуту спустя все трое уже были в кабинете.
— Вы здесь? — спросил господин Вульфран. — Я только что узнал о смерти моего сына. Талуэль, остановите везде работы на два дня и объявите, что завтра будут отслужены заупокойные мессы в церквах Марокура, Сен-Пипуа, Бакура и Флекселля.
— Дядюшка! — в один голос воскликнули оба племянника.
Но он жестом остановил их.
— Оставьте меня, я хочу быть один.
Все вышли, за исключением Перрины.
— Орели, ты здесь? — спросил господин Вульфран.
Ответом ему было рыдание.
— Пойдем в замок.
Как всегда, он положил руку на плечо Перрины, и таким образом пробрались они сквозь толпы рабочих, покидавших мастерские, и через деревню направились к замку. Печальная новость стала уже известна всем. Повсюду шли толки — как-то перенесет хозяин этот удар, уже и теперь согнувший его до неузнаваемости.
Те же мысли бродили и в голове Перрины, которая по дрожанию лежавшей на ее плече руки ясно представляла себе, что происходит теперь в душе господина Вульфрана, хотя он и не произносил ни слова.
Когда они вошли в кабинет, старик отпустил Перрину, молвив:
— Скажи там, что я хочу быть один, и пусть никто не входит и не разговаривает со мной.
А затем, когда Перрина уходила, прибавил:
— А я еще не хотел верить тебе…
— Если бы вы только позволили мне…
— Оставь меня! — сказал он сурово.
|
|
|
© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.
|