Глава XII 3 страница

Хлыста с собой у нее не было, но она смело схватила льва за гриву. Удивленный неожиданным нападением и не зная, кто вошел к нему, лев так быстро обернулся, что прижал девочку к решетке. Однако, узнав Дьелетту, он тотчас опустил лапу, которую занес для удара, бросил Лаполада и забился в угол.

Лаполад был жив, но так сильно помят, что его с трудом вытащили из клетки, пока Дьелетта удерживала взглядом пристыженного льва.

Сама она вышла из клетки прихрамывая. Лев отдавил ей ногу; целую неделю она не могла ходить и просидела на стуле. Лаполада же уложили в постель полумертвого, ободранного, залитого кровью.

Только через две недели Дьелетта сказала, что она может ходить и что пора привести наш план в исполнение, тем более что раненый Лаполад не сможет нас преследовать.

Глава XII

Было уже 3 ноября, но погода стояла теплая. Если нигде не задерживаться, то можно прийти в Париж до наступления холодов.

Мы долго обсуждали план побега и в конце концов остановились на следующем. На меня теперь не обращали никакого внимания, и я должен был выйти из балагана первым, взяв все наши вещи, то есть запас черствого хлеба, попону, бутылку, вторые башмаки, небольшой узелок с бельем, который Дьелетта спрятала в моем ящике, и жестяную кастрюльку — одним словом, все необходимое для путешествия. Затем, когда хозяева уснут, Дьелетта встанет, выскользнет из повозки, и мы с ней встретимся на бульваре около заранее намеченного дерева.

Я пришел туда ровно в одиннадцать вечера, а Дьелетта явилась только в полночь. Я уже стал приходить в отчаяние, думая, что ее могли задержать, как вдруг услыхал ее легкие шаги на бульваре. Она вошла в полосу света, и я узнал ее красную накидку, которую она обычно надевала для выхода после представления.

— Я уже думала, что мне не удастся выбраться, — сказала она запыхавшись. — Лаполад кряхтел, как тюлень, и все не мог заснуть. А потом я должна была еще попрощаться с Мутоном. Бедный Мутон, вот кто будет скучать без меня!.. Ты ничего не забыл?

Но сейчас было совсем не время проверять вещи. Я сказал, что нас могут хватиться, а потому нужно поскорее выбраться из города.

— Хорошо, идем! — сказала она. — Но прежде дай мне твою руку.

— Зачем?

— Дай мне руку, и поклянемся в дружбе на жизнь и на смерть! Хочешь?

— Конечно, хочу.

— Тогда дай руку и говори за мной: клянемся помогать друг другу всю жизнь, до самой смерти!

— До самой смерти, — повторил я.

Она крепко пожала мне руку, и я был очень растроган — голос ее дрожал, когда она произносила слова клятвы.

В городе царила мертвая тишина. Только вода в фонтане с тихим журчанием стекала струйками в бассейн да жалобно скрипели на железных цепях уличные фонари; они качались и отбрасывали большие изменчивые тени на мостовую.

— Теперь идем, — сказала Дьелетта.

Мы быстро вышли из города и очутились в поле. Следуя за Дьелеттой, я с любопытством смотрел на нее. Мне казалось, что под накидкой она держит в руке какой-то круглый предмет. Все вещи были у меня, и я недоумевал, что она несет. Наконец я не выдержал и спросил.

— Это моя резеда, — ответила она, распахнув накидку.

Я увидел небольшой горшочек, обернутый в серебряную бумагу. Дьелетта постоянно ухаживала за своей резедой, стоявшей на маленьком окошке повозки. Ее возня с цветком часто раздражала Лаполада.

— Неужели мы потащим его с собой? — спросил я, недовольный этим лишним грузом.

— Я не могла ее бросить, она бы погибла!.. Я уж и так покинула Мутона. Бедняжка! Знаешь, я чуть-чуть не увела его с собой. Как он смотрел на меня, когда я уходила! Я уверена, что он обо всем догадался.

Увести с собой Мутона на поводу, как собачку! Эта мысль показалась мне очень забавной, и я невольно улыбнулся.

Дьелетта решила поделить поровну всю нашу поклажу, и я насилу уговорил ее оставить мне большую часть.

Хотя холода еще не наступили, ночь была довольно прохладная. Звезды ярко сияли на темно-синем небе. Все вокруг покоилось в тихом сне. Деревья стояли неподвижно, листья на них словно застыли. Птиц не было слышно, насекомые не стрекотали в траве, как летом. Только собаки, когда мы проходили мимо домов, провожали нас громким лаем. На их голоса откликались соседние собаки, и этот лай раздавался в ночной тишине подобно окрику часовых, которые предупреждают друг друга об опасности.

На случай, если Лаполад вздумает выслать за нами погоню, мы решили идти без остановок всю ночь. Я боялся, что Дьелетта не выдержит, но она только к утру пожаловалась на усталость. Мы прошли через несколько спящих деревень и по дорожным столбам узнали, что находимся в пяти лье от Блуа. Желтый свет забрезжил в небе; петухи проснулись и начали перекликаться в курятниках. В окнах, еще закрытых ставнями, замелькали огни, и вскоре нам начали встречаться крестьяне, медленно ехавшие в повозках на осенние полевые работы.

— Давай отдохнем, — предложила Дьелетта. — Теперь я уже не боюсь.

— Разве тебе было страшно?

— Еще бы! Все время, как только мы вышли из Блуа.

— Чего же ты боялась?

— Тишины. Я не люблю ночи. Повсюду черные тени, они то увеличиваются, то становятся короче. Как только я их увижу, у меня сердце то быстро-быстро забьется, то замирает от страха…

Пока мы завтракали сухими корками, занялся серый туманный день, и мы увидели, что нас окружает голая равнина; только кое-где за купами деревьев прятались домики, над которыми медленно тянулись вверх столбы желтого дыма. Свежевспаханные поля перемежались с полосами жнивья, но нигде не было видно зелени. Стаи ворон пролетали по небу, тяжело махая крыльями, а затем, разделившись небольшими кучками, опускались возле плугов, на которых работали крестьяне.

Мы снова двинулись в путь и прошли еще два лье. Но теперь усталость все больше давала себя знать, а Дьелетта просто засыпала на ходу. Она так утомилась, что проспала подряд пять часов.

Больше всего меня беспокоила мысль о том, где мы будем ночевать во время нашего путешествия. Я уже знал, каково спать под открытым небом, и очень тревожился, думая о наступающих холодных ночах. Поэтому мы решили идти не останавливаясь до тех пор, пока не найдем хорошо защищенного уголка. Мы нашли такое местечко у ограды парка, куда ветром намело большую кучу сухих листьев.

Было всего четыре часа пополудни, и у нас оставалось достаточно времени, чтобы приготовить себе постель на ночь.

Я набрал в лесу несколько охапок сухих листьев и прибавил их к большой куче, лежавшей возле стены. Сверху, в трещины между камнями, я воткнул длинные ветки, а другим концом крепко всадил их в землю. Получилось нечто вроде навеса, на который я натянул попону. Теперь у нас была постель и крыша над головой.

Дьелетте очень понравилось мое сооружение. Настоящая хижина в лесу, как в сказке «Мальчик-с-пальчик». Ах, если бы у нас было масло, она сварила бы такой вкусный суп! Но масла у нас не было.

Однако когда после обеда, состоявшего, как и завтрак, из одних сухих корок, надвинулся вечер, когда угас последний луч солнца, когда замолкли птички, приютившиеся в густых елях, и тьма окутала лес, Дьелетта снова приуныла.

— Тебе хочется спать? — спросила она меня.

— Нет.

— Тогда очень прошу тебя: не спи, пока я не засну. Я буду меньше бояться.

Попона хорошо защищала нас от ветра, но в ней было столько дыр, что мы видели, как сверкали звезды у нас над головой. Кругом, казалось, все уснуло, но до нас доносились тихие непонятные звуки, напоминавшие нам, что мы ночуем под открытым небом.

Довольно долго Дьелетта вертелась и не могла успокоиться. Наконец усталость одолела ее, и она уснула. Я очень обрадовался, что могу больше не караулить ее, и тоже заснул.

Я оказался прав, опасаясь холода. Стужа разбудила нас задолго до рассвета.

— Ты озяб? — спросила меня Дьелетта, услыхав, что я проснулся. — Я совсем окоченела.

Но делать было нечего, мы исчерпали все свои возможности — больше укрыться было нечем. Оставалось только постараться заснуть до утра.

Но как я ни старался, мне это не удавалось; я так замерз, что дрожал всем телом. Кроме того, вокруг нас слышались какие-то странные, тревожившие меня звуки: листья на земле хрустели так сильно, точно по ним ползало множество насекомых.

— Ты слышишь? — спросила Дьелетта шепотом.

При всем желании ее успокоить я не мог сказать, что ничего не слышу. К тому же мне самому становилось страшно. Я хотел быть храбрым — ведь я должен защищать свою подругу. Но будь я один, я бы, наверно, убежал отсюда.

С полчаса мы лежали, боясь пошевелиться. Я слышал, как у Дьелетты стучали зубы. Наша постель из листьев дрожала вместе с нами, а снаружи продолжался тот же хруст. Звуки все не прекращались, они были равномерны, однообразны, и это немного успокаивало меня. Если бы здесь ходил человек или зверь, его шаги звучали бы иначе. Надо посмотреть, в чем дело.

Я немного приподнял попону. Небо было усеяно звездами, и при бледном свете луны я убедился, что ничего вокруг не изменилось. Расхрабрившись, я оперся на листья рукой, стараясь высунуться подальше и осмотреться. Листья захрустели. Они были холодны и слипались в комок. Вот в чем дело — наступил мороз.

Это открытие нас успокоило, но отнюдь не согрело. Напротив, нам показалось, что стало еще холоднее.

Вдруг Дьелетта вскочила на ноги.

— Что с тобой? — спросил я.

— Моя резеда, моя бедная резеда! Она замерзнет и погибнет!

Она взяла горшочек и спрятала его под накидку, чтобы согреть цветок.

Который был час? Близилось ли утро или все еще тянулась ночь? Луна закатилась, но я не знал, в котором часу она должна зайти.

Дольше оставаться в нашем убежище было невозможно. Хотя мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, зубы у нас так стучали от холода, что мы с трудом могли говорить. Мы решили отправиться в путь; быть может, от ходьбы мы скорее согреемся.

Надо было сложить вещи и взвалить их на спину. Но тут возникло неожиданное затруднение. Дьелетта непременно хотела держать резеду под накидкой, так что одна рука у нее была занята.

Я предложил ей бросить цветок, но она рассердилась и заявила, что у меня нет сердца. После этого я не посмел настаивать.

И вот мы снова идем по большой дороге. Ночь. Мороз. Путешествие наше началось неудачно, но я не решался говорить Дьелетте о своих опасениях. Она бодро шагала вперед и все время рассказывала что-нибудь забавное, чем очень подбадривала меня.

После часа ходьбы мы услышали пение петуха и очень обрадовались — значит, скоро наступит день. Теперь мы согрелись и, вспоминая о ночных страхах, весело подсмеивались друг над другом. Мы даже немного поспорили, но сошлись на том, что я храбрее ее, а она зато умнее меня.

Опасаясь, как бы Лаполад не вздумал гнаться за нами и не поехал по дороге, ведущей в Париж, мы из Блуа пошли на Шартр. Посмотрев на карту, я увидел, что мы сделали лишь небольшой крюк.

Вечером мы проходили через Шатоден. День был теплый, но к ночи снова похолодало, и мы решили переночевать на постоялом дворе. Конечно, для нас это был очень большой расход, но все же лучше потратиться, чем замерзнуть.

— Когда у нас выйдут все деньги, — заявила Дьелетта, — я стану петь в деревнях и заработаю на дорогу.

Она сказала это так решительно, что ее уверенность передалась и мне. Но вскоре мы увидели, что зарабатывать деньги пением совсем не так легко, а тратятся они очень быстро.

В двух лье от Шатодена нас пустили в гостиницу, но за ночевку запросили сорок су, причем мы должны были объяснить, кто мы такие и куда идем. К счастью, я заранее придумал, что говорить: мы ответили, что идем в Шартр искать места для нашего балагана; повозки следуют за нами и будут здесь завтра или послезавтра.

Ни я, ни Дьелетта не любили лгать, и эта вынужденная ложь казалась нам унизительной.

Дорога из Шатодена в Шартр тянется через огромную пустую равнину, на которой кое-где разбросаны деревушки, но возле дороги совсем нет жилья.

Мы пришли в Бонвиль, довольно большое селение, и решили, что здесь можно хорошо заработать. Однако нам подали всего три су, если не считать чашки воды, которую вылил нам на голову какой-то щедрый господин, бривший себе бороду, да к тому же мясник натравил собаку и она разорвала Дьелетте юбку. Уличным певцам заработок достается нелегко.

— Если бы со мной был лев, а ты играл на флейте, мы бы здорово зарабатывали, — сказала Дьелетта. — Удивительно, почему подают только тем, кто ходит не с пустыми руками?

У Дьелетты был неистощимый запас терпения. Ее не раздражали неудачи и злобные выходки.

К счастью, в этот вечер нам не пришлось платить за ночлег. Нас пустили на ферму и разрешили переночевать в овчарне, где было очень тепло. Овцы отлично ее нагрели, и эта ночь была самой приятной из всех ночей, проведенных нами в пути. Наутро, когда мы уходили, фермерша как раз собралась ехать на рынок в Шартр. Измученный вид Дьелетты разжалобил ее, и она предложила ей сесть в телегу. Но Дьелетта отказалась, выразительно посмотрев на меня; фермерша сразу поняла, что она не поедет, если я пойду пешком, и усадила в телегу нас обоих.

Ночуя то на ферме, то в гостинице, мы ежедневно проходили столько лье, сколько было нам под силу, и добрались наконец до маленькой деревушки близ Бьевры, в трех лье от Парижа.

Мы пришли как раз вовремя: у нас оставалось всего одиннадцать су, а башмаки Дьелетты совсем развалились. Кроме того, она натерла ногу, и каждый шаг причинял ей страшную боль, особенно когда она трогалась в путь после остановки. Мы оба изнемогали от усталости, и нам казалось, что ноги у нас налиты свинцом.

Однако Дьелетта ни на что не жаловалась и каждое утро была готова раньше меня.

На наши одиннадцать су мы не могли позволить себе такой роскоши, как ночевка на постоялом дворе, но нам посчастливилось встретить в Каклэ владельца каменоломни, с которым мы прошли часть пути, и он позволил нам переночевать у него на конюшне.

— Нам надо встать завтра пораньше, — сказала мне Дьелетта. — Завтра день Евгении, и я хочу прийти вовремя, чтобы поздравить маму с днем ангела и подарить ей резеду.

Бедный цветок! Листья у него опали, он весь сморщился и пожелтел, но еще не совсем засох, и несколько зеленоватых стебельков доказывали, что он еще может ожить.

Мы ушли на рассвете, как только хозяин стал чистить своих лошадей.

До сих пор погода каким-то чудом благоприятствовала нам. Ночи, правда, стояли холодные, зато днем было тепло. Но в то утро, когда мы вышли из конюшни, мы почувствовали, что погода резко изменилась. Небо покрылось облаками, на нем не светилось ни одной звездочки, а на востоке вместо красивых алых и багровых отсветов, какие мы часто наблюдали за время пути, нависли тяжелые свинцовые тучи. Сильный северный ветер обрывал и крутил сухие листья; порой они летели навстречу такой плотной завесой, как будто хотели преградить нам путь. Дьелетте было очень трудно держать под накидкой свою резеду.

Наконец совсем рассвело, и наступил серый, ненастный день.

— Солнце сегодня отдыхает — тем лучше. В такой день наши грязные лохмотья не будут бросаться в глаза, — заявила Дьелетта, умевшая во всем находить хорошую сторону.

— Не беспокойся, дождь еще успеет выстирать их до нашего прихода в Париж.

Я думал, что начнется дождь, но вместо него пошел снег. Сперва снежинки закружились в воздухе, словно маленькие бабочки, гонимые ветром. Но постепенно их становилось все больше и больше, и скоро повалил густой снег. Холодный ветер хлестал нам прямо в лицо и слепил глаза.

Мы с трудом прошли одно лье. По обеим сторонам дороги тянулся лес. Вокруг не было никакого жилья, и мы решили укрыться под деревьями. Хотя мы очень торопились добраться до Парижа, идти в такую снежную бурю было невозможно.

Откосы канав были кое-где покрыты буковой порослью, на которой сохранились еще сухие листья. Мы укрылись от ветра под кустами на таком откосе, и они некоторое время защищали нас от снега. Ветер дул с такой силой, что снег несся над самой землей, вздымая тучи белой пыли и задерживаясь только там, где встречал препятствие на своем пути. В конце концов он покрыл весь откос, за которым мы укрылись и, перекатываясь через его гребень, повалил на нас сверху. Он осыпал нас с головой, забивался за ворот и, растаяв, стекал по спине. Я хотел укрыться попоной, но ветер все время срывал ее.

Наша одежда давно превратилась в лохмотья, которые плохо защищали нас от холода. Дьелетта вся посинела, зубы у нее стучали; она прижалась ко мне, но мне самому было так холодно, что я не мог ее согреть. Снег, сыпавшийся мне за ворот, промочил меня насквозь, как будто я искупался в реке.

Целых два часа сидели мы под откосом, а ветер все не стихал. Снег, казалось, падал не с неба, а летел прямо над землей и колол нас тысячами острых иголок. Порой он вдруг поднимался верх и кружился столбом.

Дьелетта по-прежнему держала горшок с резедой, крепко прижимая его к себе под накидкой, но снег проникал повсюду. Увидев, что земля в горшочке покрылась снежной коркой, она протянула цветок мне.

— Что мне с ним делать? — спросил я.

— Очень прошу тебя, постарайся его спасти.

Меня разозлило, что она все время возится со своим цветком. Я пожал плечами и указал на ее пальцы, закоченевшие от холодного горшка.

— Ах! — сердито сказала она. — Почему ты сразу не велел мне выбросить резеду?

В трудные минуты ссора вспыхивает быстро. Мы в первый раз сказали друг другу несколько резких слов. Потом замолчали и, отвернувшись, стали смотреть на падающий снег.

Вдруг я почувствовал, что ее рука ищет мою.

— Ты хочешь, чтобы я бросила цветок? — грустно спросила она.

— Разве ты не видишь, что он все равно погиб? Листочки почернели и завяли.

Она ничего не ответила, только глаза ее наполнились слезами.

— Значит, я не принесу маме подарка!

— Ну, не бросай ее, — сказал я и взял у нее горшок.

Снег продолжал идти, но ветер затих и постепенно совсем прекратился. Но зато снег теперь падал густыми хлопьями. В несколько минут вся земля покрылась толстым белым покровом, доходившим нам до колен, как будто снег хотел закутать нас своим ледяным саваном.

Так продолжалось не меньше часа. Деревья гнулись под тяжестью снега. Мы чувствовали, что на нашей попоне, которая все же немного согревала нас, лежит слой в несколько фунтов. Прижавшись друг к другу, мы сидели молча, не двигаясь. Холод пронизывал нас насквозь, и мы постепенно коченели, но не понимали грозившей нам опасности. Наконец снежинки стали падать все реже и реже, и вскоре снегопад прекратился.

— Идем дальше, — сказала Дьелетта.

Увязая по колено в снегу, мы снова вышли на большую дорогу. Повсюду, куда ни глянь, было пусто: ни проезжающих повозок, ни крестьян на полях. Единственные живые существа — сороки, сидевшие на деревьях по сторонам дороги, — громко трещали, когда мы проходили мимо, словно насмехаясь над нами.

Пройдя через какую-то деревню, мы поднялись на вершину холма, откуда увидели облако дыма, нависшее над огромным городом, раскинувшимся между двумя белыми возвышенностями. До нас долетал смутный гул, похожий на шум моря.

— Это Париж! — воскликнула Дьелетта.

Мы сразу забыли о холоде и почувствовали себя гораздо бодрее. Теперь на дороге стали попадаться экипажи и повозки, направляющиеся в город.

Однако до Парижа было еще далеко, и, когда мы спустились с холма и желанная цель скрылась от нас, мы снова почувствовали себя усталыми и измученными.

Спотыкаясь и скользя на каждом шагу, мы почти не двигались вперед. От нашей мокрой одежды шел пар.

Снег на дороге делался все темнее и темнее, пока не превратился в жидкую черную грязь. Одни экипажи ехали нам навстречу, другие обгоняли нас, и с каждым шагом их становилось все больше. Дома следовали за домами, в полях виднелись какие-то черные вышки, а вокруг были разбросаны кучи камней. Несмотря на всю силу воли, Дьелетта не могла дальше идти и остановилась. Пот катился у нее по лицу, она сильно хромала. Я смахнул снег со скамейки, стоявшей возле какого-то дома, и она присела.

— Спроси у него, долго ли нам еще идти, — сказала она, указывая на проезжавшего мимо возчика.

— А куда вам нужно? — спросил возчик, когда я окликнул его.

— К Центральному рынку.

— Туда ходьбы добрых часа полтора, не меньше.

— Я не дойду, — сказала Дьелетта, услыхав его ответ.

Она сидела с потухшими глазами и дышала с трудом.

Мне пришлось поднять ее со скамьи, так как сидеть было очень холодно. Я напомнил ей, что она идет к маме, и это немного подбодрило ее. Считая, что мы скоро придем и дорожные вещи нам больше не понадобятся, я решил оставить их на скамейке и предложил Дьелетте опереться на меня.

Мы снова пустились в путь.

— Ты увидишь, как расцелует тебя мама! — говорила она. — Потом угостит нас вкусным супом и пирожками. А я сейчас же лягу в постель и пролежу целую неделю не вставая.

У заставы я спросил, как нам пройти к Центральному рынку, и мне ответили, что надо идти прямо до самой реки. Улицы в Париже оказались еще более скользкими и грязными, чем проезжая дорога. Прохожие останавливались и смотрели нам вслед. Грязные, оборванные, промокшие и растерянные, мы пробирались среди шумной толпы и быстро катившихся экипажей и, вероятно, были похожи на двух заблудившихся щенков. Надежда скоро увидеть свою мать придала Дьелетте сил, и мы шли довольно быстро.

Когда мы добрались до Сены, нас направили к Новому мосту, а затем мы повернули направо и вышли прямо к церкви Святого Евстафия.

Когда мы увидели золотой циферблат башенных часов, я почувствовал, что Дьелетта вся задрожала.

— Часы! — воскликнула она радостно. — Вот они, часы!

Но радость ее мгновенно прошла.

— Да, часы здесь, но я не вижу никаких домов.

Мы обошли вокруг церкви.

— Мы, верно, ошиблись. Это не церковь Святого Евстафия.

Я снова спросил у прохожих, как называется церковь, и мне снова ответили, что это церковь Святого Евстафия.

Глаза Дьелетты были полны отчаяния. От волнения она почти не могла говорить.

— Поищем на всех улицах, которые выходят к часам, — предложил я.

Она покорно поплелась за мной, но воодушевление, поддерживавшее ее силы, сразу угасло. Она не узнавала ни одной улицы. Напротив церкви оказался большой пустырь, дома здесь были снесены, на их месте работали каменщики.

— Дом стоял тут, — сказала Дьелетта и залилась слезами.

— Пойдем спросим, — предложил я.

— Что же мы спросим? Названия улицы я не знаю, фамилии мамы тоже. Я помню только дом, его бы я сразу узнала.

Даже взрослый и сильный человек не вынес бы такого жестокого удара судьбы. Преодолеть столько трудностей, перенести такие лишения, так надеяться — и так разочароваться! Мы стояли возле церкви, глядя друг на друга, ошеломленные, растерянные. А прохожие задевали нас локтями и толкали со всех сторон. Некоторые останавливались и с любопытством глядели на двух несчастных оборвышей, казавшихся такими жалкими и смешными среди парижской толпы.

Менее разочарованный и потрясенный, а главное, менее усталый, чем Дьелетта, я первый пришел в себя и, взяв ее за руку, повел в большое крытое здание рынка, где лежали груды всевозможных овощей. Здесь я усадил ее на одну из валявшихся в углу пустых корзин. Казалось, разум у нее помутился. Я не знал, что ей сказать, и молча смотрел на нее. В лице у нее не было ни кровинки, она дрожала всем телом.

— Ты больна?

— Мама! — прошептала она, и крупные слезы выступили у нее на глазах.

Вокруг нас сновала толпа. Люди кричали, спорили, продавали, покупали, что-то приносили и уносили. Кругом стоял гул, сумятица, толкотня — жизнь на рынке кипела ключом. Вскоре на нас обратили внимание. Двое оборванных детей, бледных и измученных, горько плакавшая девочка — все это возбудило любопытство зевак.

— Что вы тут делаете? — спросила нас какая-то толстая женщина.

— Мы отдыхаем.

— Здесь не место для отдыха.

Ничего не отвечая, я взял Дьелетту за руку, чтобы увести отсюда. Куда идти, я и сам не знал. Измученная девочка взглянула на меня с таким отчаянием, что толстая женщина пожалела ее:

— Разве ты не видишь, как она устала! Куда же ты ее тащишь?

Слово за слово, и я рассказал, как мы сюда попали, сказал, что мы пришли издалека, надеясь разыскать мать Дьелетты, и что дом, где она жила, оказался снесенным.

— Вот так история! — воскликнула женщина, выслушав мой рассказ.

Она подозвала других женщин, и они окружили нас.

— Значит, ты не знаешь ни фамилии ее матери, ни названия улицы? — повторила одна из женщин, после того как я снова рассказал им нашу печальную повесть. — Ну а вы? — обратилась она к остальным. — Может быть, кто из вас знал хозяйку галантерейного магазина, жившую здесь в снесенных домах?

Тут начались расспросы, ответы, догадки, воспоминания, но ничего выяснить так и не удалось. Прошло восемь лет — как найдешь теперь какие-нибудь следы? Дома были снесены, улицы давно перестраивались. Бельевых магазинов было множество. Который из них принадлежал матери Дьелетты? Где она жила? Где ее искать?

Пока продолжались эти переговоры, Дьелетта еще больше побледнела, она так дрожала, что зубы ее стучали.

— Девочка совсем замерзла, — сказала одна из женщин. — Пойдем, голубка, посиди погрейся у моей грелки.

Она привела нас в свою лавку. Две-три женщины последовали за нами; остальные, обсуждая происшествие, вернулись к своим лоткам.

Добрая женщина не только дала нам свою грелку, но еще принесла по тарелке бульона; а когда мы согрелись и подкрепились, сунула мне в руку двадцать су.

Это было очень много для нее и очень мало для нас, в нашем бедственном положении. Куда идти? Что делать дальше? Мой путь был намечен — я должен идти в Гавр, но что будет с Дьелеттой? Она понимала, что теперь ей некуда деваться, и поэтому, как только мы вышли на улицу, первым делом спросила:

— Куда же мы пойдем?

Мы стояли перед церковью Святого Евстафия. Снова пошел снег, и оставаться на улице было невозможно.

— Войдем туда, — сказал я, показывая на церковь.

Мы вошли. Нас охватило теплом. В церкви было пусто и тихо, только несколько человек стояли на коленях и молились. Мы вошли в самый темный придел.

— Боже мой! Боже мой! — шептала Дьелетта.

— Послушай, Дьелетта, — сказал я, — раз ты не можешь найти свою маму, пойдем к моей.

— В Пор-Дье?

— Да. Ведь ты не хочешь возвращаться обратно к Лаполаду? Хватит с тебя балагана! Тогда пойдем к моей маме. Ты станешь работать вместе с ней — она обучит тебя ремеслу. А когда я вернусь из плавания, приду к вам, и мы будем жить вместе. Ты увидишь, моя мама очень полюбит тебя. Да и я буду спокойнее, зная, что ты с ней и ей не так скучно одной. А если она заболеет, ты будешь за ней ухаживать.

Дьелетта была очень правдива: она сразу согласилась на мое предложение с такой радостью, которая лучше всяких слов показала мне, как ясно сознавала она весь ужас своего положения. Ее смущало только одно.

— Твоя мама не захочет принять меня.

— Почему?

— Потому что я была комедианткой.

— Так что же? Ведь и я был комедиантом!

— Ты — это совсем другое дело, — печально проговорила она.

Конечно, хорошо, что теперь мы знали, куда идти, но надо было еще добраться до Пот-Дье. Будущее казалось нам решенным, но настоящее…

Я не мог сказать точно, каково расстояние от Парижа до Пор-Дье, но знал, что это очень далеко.

Когда в Монруже мы бросили свою поклажу, как корабль выбрасывает в море лишний груз, чтобы не пойти ко дну, я, к счастью, не выкинул дорожной карты. Теперь я вытащил ее из кармана, разложил на стуле и принялся изучать. Чтобы выбраться из Парижа, нам следовало идти вдоль Сены.

Я узнал самое важное, позже я изучу дальнейшую дорогу. Но как отправиться в такой дальний путь без обуви, в жалких лохмотьях, с двадцатью су в кармане? Как пуститься в дорогу, когда мы оба так измучены, особенно Дьелетта, которая каждую минуту могла свалиться без чувств? Она то краснела, то бледнела, и ее все время трясла лихорадка. Как ночевать на улице в такой холод и снег, когда уже сегодня днем мы чуть-чуть не замерзли?

— Можешь ли ты идти? — спросил я Дьелетту.

— Не знаю… Когда мы шли сюда, я представляла себе мою маму, и это поддерживало меня. А твою маму я не могу себе представить.

— Что вы тут делаете? — внезапно раздался голос у нас за спиной.

Развернутая карта лежала на стуле — было совершенно ясно, что мы не читали по ней молитв.

— Живо убирайтесь отсюда!

Пришлось послушаться и уйти. Церковный сторож шел за нами, ворча себе под нос.

Снег прекратился, но дул ледяной ветер, и было очень холодно. Мы снова пошли по той улице, которая привела нас в город. Дьелетта с трудом передвигала ноги. Я же, подкрепившись бульоном, не чувствовал большой усталости, но с тревогой думал о предстоящей дороге.

Не прошли мы и десяти минут, как Дьелетта остановилась.

— Я не могу идти дальше, — сказала она. — Ты видишь, как я дрожу. Я задыхаюсь, у меня болит грудь. Кажется, я захворала…

Она присела на тумбу, но, отдохнув несколько минут, поднялась, и мы снова пошли. Дойдя до Сены, мы свернули направо. Уходившие вдаль набережные были покрыты снегом, и вода в реке казалась черной меж белых берегов. Прохожие, закутавшись в плащи, быстро проходили мимо. Ребятишки скользили по обледеневшим тротуарам.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 91011 12 13 Следующая ⇒