|
|||
ПришествиеПришествие
Это случилось в теплое летнее воскресенье, в небесах над Нью-Йоркским Джонс Бич. Гаррет работал полный день, а вечерами добивал себя в юридическом колледже. Расписание у него было дикое. Между работой и занятиями он мог проводить со мной не так уж много времени. Нашему роману был примерно год, когда мы с мамой выбрались на Джонс Бич. Мой брат участвовал в тамошних соревнованиях по триатлону, и мы пришли поболеть за него. Джонс Бич, расположенный на одном из узких барьерных островов у южного побережья Лонг-Айленда, всегда казался мне удивительным, духовным местом. Глядя на бескрайний горизонт, я ощущала себя частью вселенной. Но в тот день я почувствовала, будто что-то загородило солнце. Я подняла взгляд и увидела, как небо заволакивает темный, мерцающий занавес. Когда глаза привыкли, я разглядела, что он вовсе не черный – это был насыщенный, сияющий янтарь. И он двигался, порхая, словно живой, пропуская узкие полоски солнечного света, и колыхался на всем протяжении пляжа. Я завороженно застыла на песке, исполненная благоговения перед этим редкостным и могучим явлением в воздухе. Глядя на него во все глаза, я сообразила, что это не одна вещь, но тысячи – десятки тысяч бабочек-монархов. Мы стали свидетелями миграции. Огромные рои монархов, с их ярко-оранжевыми с черной каемкой крылышками, храбро пустились в странствие из Канады в Мексику, обгоняя убийственную для них зимнюю стужу. Казалось, они заполнили все небо. Некоторые из них осмеливались спорхнуть вниз и присесть на руку или плечо человеку, а потом срывались прочь и вновь присоединялись к полету. Это было волшебно. Меня переполняла любовь и нежность к бабочкам, не просто из-за неожиданного прилива эмоций, но потому что для меня это был знак. В моем детстве у дедушки была коричневая с белым бабочка, она всегда «навещала» его, когда он сидел на крыльце. После его смерти коричневая с белым бабочка время от времени «навещала» нашу семью. Мы называли ее «Дедина бабочка». Став постарше, я решила попросить своих проводников и любимых на Той Стороне даровать мне личный знак, чтобы я знала, что они рядом. Я выбрала бабочку-монарха, потому что оранжевый – мой любимый цвет. И бабочки-монархи неизменно появлялись перед серьезным экзаменом или важным выбором, давая мне знать, что они рядом и я не одна. А теперь вот они, буквально средь ясного неба! Я повернулась к матери и схватила ее за руку. – Это оно, – сказала я. – Вселенная что-то мне говорит. Монархи ликуют! Вот-вот произойдет нечто чудесное! Я наблюдала за монархами сколько могла, пока они не превратились в мутное пятнышко на дальнем небосклоне. Что они возвещали? Я недоумевала. Что пыталась сказать мне Вселенная? На следующий день я узнала, что беременна. Как только я обнаружила, что беременна, все обрело смысл. В тот миг я ощутила ошеломляющую, всепоглощающую, безусловную любовь к своему еще не рожденному ребенку. Чувство было глубоким и неколебимым. Я ощущала связь с чем-то неизмеримо большим и значительным, чем моя маленькая жизнь. Я была частью чего-то огромного, удивительного и чудесного. Я стала дверью, через которую в мир войдет новая жизнь! Это была награда и покой. Мой ребенок вырастет в любви, вырастет храбрым и сильным и изменит мир! Внезапно сделалось неважно, что мы с Гарретом иногда ссорились. Мы ссорились, потому что еще должны были расти и меняться и становиться лучше. Но нам было назначено расти и меняться и становиться лучше вместе. Работа предстояла трудная, но мы помогали друг другу стать такими людьми – и родителями, – какими должны были стать. Это был не только мой путь. Это был наш путь.
Мы поженились в лютеранской церкви на Лонг-Айленде и принялись с комфортом осваивать семейную жизнь. За три недели до назначенного срока у меня начались схватки. В родильном зале больницы Хаттингтона на свет появилась наша красавица-дочь. Ее назвали Эшли. Она была такая крохотная, такая розовая и пухленькая, припухшие глазки были плотно закрыты. Взяв ее на руки, я не почувствовала, что вижу ее в первый раз, – ощущение было такое, словно я уже знаю ее, словно она всегда была частью меня. А теперь, когда она пришла, моя душевная энергия удвоилась. Я казалась себе больше себя настоящей. Моя безусловная любовь к Эшли уже меняла меня – я росла и выходила на какой-то иной уровень. Благодаря чуду Эшли моя жизнь никогда не будет прежней. Крушение рейса № 800 компании TWA положило конец моим сеансам, почти на три года я заперла свой дар. Энергию людей я по-прежнему считывала, – не могла этого не делать, – но портал на Ту Сторону был закрыт. Однако за несколько дней до того, как я узнала о беременности, у меня появились странные ощущения в плане энергии. Порой во мне скапливалось столько энергии, что приходилось шнуровать кроссовки и выходить на пробежку. Я словно вернулась в свои футбольные деньки, когда единственным средством успокоения мне служил многочасовой безостановочный бег. Я не знала, откуда берется вся эта энергия. Просто бегала и бегала, пока не сжигала ее. Но, узнав о беременности, я обнаружила, что прилив энергии еще усилился. Начали просачиваться вспышки информации – слова, образы, шумы, картины – как во время сеансов. Это продолжалось всю беременность, но после рождения Эшли я старалась не думать об этом и вела нормальную жизнь. Мне неинтересно было пускать Ту Сторону обратно. Вскоре я сообразила, что происходит. Рождение Эшли открыло портал света между тем миром, откуда мы пришли, и тем, в котором живем. А раз портал открылся, закрыть его уже нельзя. Та Сторона хлынула сквозь него. Приход Эшли наполнил меня великой, могучей любовью – и глубоким и прекрасным образом соединил со всем человечеством. Однажды утром перед работой я сказала Гаррету: – Думаю, надо мне снова начать сеансы. Я была новобрачная и свежеиспеченная мамаша. К тому же я получила перспективное место в новой школе. Гаррет работал полный день, а вечерами учился в юридическом колледже. Зачем мне приспичило снова открыть дверь Той Стороне и впустить это все в нашу занятую жизнь? У меня не было выбора. – Ты можешь поставить под угрозу свою учительскую должность, – заметил Гаррет. – Тогда я стану делать это анонимно. – Я просто не могла отвести поток получаемой информации. Не могла игнорировать напряжение. На сей раз объявление я разместила на еВау. Имя указала только второе, Лейн, и назвалась ясновидящей. Обозначила начальную ставку за сеанс в 5 долларов, не уверенная, клюнет ли кто-нибудь. Но в течение дня ставки сделали несколько человек. Конечная цена была 75 долларов. Предложение поступило от полицейского средних лет из Аризоны. Мы условились о времени разговора. В день сеанса я испытала все знакомые тревоги. Я не была уверена, явится ли кто-нибудь или что-нибудь вообще. Я позвонила полицейскому в назначенное время, и сразу же явились две фигуры – его мать и отец. Они пришли подбодрить и утешить сына. Они дали ему знать, что у них все хорошо, они пребывают в мире и гордятся им. Его мать говорила обо всем, что он сделал для нее, прежде чем она ушла за грань. Отец сказал, что ушел из-за сердечного приступа, и сожалел, что у них не было возможности попрощаться. Они велели ему отпустить чувство вины за то, что он не успел им сказать. К концу сеанса голос офицера изменился. В нем звучало облегчение, даже радость. Я поняла, что сеанс оказался для него глубоко целительным событием. Когда мы распрощались, я пребывала в восторге и полном изнеможении. Эшли не просто открыла дверь – она распахнула ее настежь.
Я чувствовала, что Гаррета не до конца устраивает то, чем я занимаюсь. Он всегда был открыт моему дару и поддерживал меня, но теперь он видел, что эти сеансы становятся большой частью моей жизни, и его снедала тревога. – Откуда ты знаешь, что не подключаешься к темной стороне? – спрашивал он. – Откуда ты знаешь, что не общаешься с дьяволом? Вопросы были правомерные, но ответ у меня был только один – я просто знала. Я знала, потому что всё, являвшееся во время моих сеансов, было прекрасно и основано на любви. Однако на тот момент я провела еще не так много сеансов. Пока все шло хорошо и правильно, но что если все не так? Что именно я впускала в дом и в семью? Убедительных ответов у меня не имелось. А потом однажды я проводила сеанс для женщины примерно моих лет, у которой, как и у меня, была дочь. Только ее дочка, Хейли, ушла в три года. В процессе считывания я почувствовала убийственное горе и поняла, что эту мать оно просто придавило многослойным чувством вины. Ей казалось, что она подвела Хейли тем, что не спасла ее. Она сделалась практически затворницей, редко выходила из дома, не обращала внимания на праздники, избегала друзей, страдая ежедневно и ежечасно. Ее жизнь, ее сердце, ее душа были практически уничтожены. Я говорила с человеком, который забыл, как жить. В самом начале сеанса появилась крохотная фигурка. Я разглядела, что это девочка. Она все рассказал мне про маму – как та винит себя за то, что не уберегла дочь, как застыла в своем горе. Затем девочка прижала ручку к животу, и я поняла, что она пытается передать. – Она проявляется, – рассказывала я ее матери. – Она говорит, что ушла из-за болезни печени. Ты никак не могла это изменить. Она говорит, что ей не было предназначено пробыть с нами долго. Ее прислали сюда, чтобы она испытала безусловную любовь, но оставаться ей не полагалось. Она говорит, что ты не должна путать горе с чувством вины. Ты должна отпустить вину. Ты думаешь, что подвела ее как мать, потому что не сумела спасти. Но твоя роль заключалась не в том, чтобы спасти ее. Твоя роль была любить ее. На том конце провода повисло долгое молчание, прерываемое еле слышными всхлипами. То, что храбрая, прекрасная дочка этой женщины явилась и предлагала утешение, что она была так исполнена решимости помочь матери исцелиться, невероятно тронуло не только ее мать, но и меня. Спустя несколько дней я по почте получила от этой матери пакет. Она писала, что наш сеанс развеял тучу горя и позволил ей снова дышать. Сознание того, что ее дочь по-прежнему с ней, изменило всё. Впервые за долгое-долгое время она смогла выйти из дома и повидаться с друзьями. Дочка спасла ей жизнь. К письму прилагалось нечто, старательно упакованное в пупырчатую пленку. Это оказалась глиняная фигурка – крохотный ангел. Мать объясняла, что она купила ангела до того, как дочка заболела, потому что он выглядел в точности как ее девочка. Когда дочка ушла, глиняный ангелочек стал самым драгоценным сокровищем этой женщины – ее единственной связью, как ей казалось, с прекрасной душой, которую у нее отобрали. Но теперь, писала она, ей хочется, чтобы ангел был у меня. Он ей по-прежнему дорог, но теперь она уже не настолько в нем нуждается. Я показала письмо и ангелочка Гаррету. Он прочел письмо и вышел пройтись в одиночестве. Вскоре он вернулся и уселся рядом со мной в гостиной, держа ангелочка в руке. – Твой сеанс изменил ее жизнь, – сказал Гаррет. – Горе парализовало ее. Она заперлась в доме и не хотела жить, а поговорив с тобой, захотела жить снова. Все в этом письме чисто, позитивно и красиво. Оно все об исцелении. То, что ты делаешь, приносит лишь исцеление. Убежденность Гаррета придала мне сил. Я всю жизнь боролась со своим даром, а теперь поняла, что надо его принять. Не знаю, дошла бы я до этого без Гаррета. В конце концов, мы пришли к этому вместе.
|
|||
|