Джон Монселло

Джон Монселло

Благодаря футболу мне удалось окончить школу без особых потерь. Я по-прежнему не умела управлять своими способностями, но хотя бы научилась их скрывать. Никто не знал о потоке эмоций, затоплявших меня, о вихрях красок, о ярких снах, и я всеми силами старалась утаить это.

Я поступила в Бингемтонский университет, лучший вуз штата примерно в двухстах милях к северо-западу от Нью-Йорка. В колледже мне впервые предстояло жить вдали от дома, и это одновременно пугало и возбуждало. Грустно было покидать родителей, но в то же время отъезд представлялся шансом освободиться от всей странности моего детства.

Однако я оказалась не готова к тому, как подействует на меня студенческая жизнь. Студенческий городок был сравнительно невелик, зато битком набит народом. У меня было ощущение, что я попала в самое сердце тайфуна, состоявшего из новых идей, эмоций и энергий. По пути из своей комнаты в общую ванную я встречала в коридоре не меньше пяти новых лиц, и каждый жужжал и искрился новой энергией. Я кивала или здоровалась и в то же время чувствовала, как этот поток сбивает меня с ног… А через минуту мимо проходил другой новичок, и я тонула в новом водовороте чувств и мыслей. Чужие страх, тревога, печаль, волнение, одиночество – все это охватывало так сильно, как никогда раньше. Я чувствовала себя гигантским человеческим камертоном, вибрирующим коллективной энергией сотен и сотен эмоционально неустойчивых молодых людей.

И это не говоря об информационном и эмоциональном потоке, который заливал лично меня, ведь я стремительно знакомилась с замечательными произведениями искусства, политической мысли, живописи, музыки. Каждый день – то увлекательная лекция, то переворачивающие сознание стихи, то прекрасное музыкальное произведение, то образец классической живописи. Все это поднимало мой дух на новые высоты. Зачастую я ощущала такой прилив радости, что едва не забывала дышать. Но стоило выйти из класса и пройти мимо унылого студента, и с вершин восторга я рушилась в бездну отчаяния. Как плавание в реке с постоянно меняющимися течениями и температурой – то вода ледяная и бурная, то спокойная, то просто кипяток. Я не могла взять в толк, что происходит, и уж совершенно точно не могла это остановить. Оставалось лишь держаться на воде и стараться не утонуть.

Наступили зимние каникулы, я вернулась домой на Лонг-Айленд и встретилась кое с кем из друзей по старшей школе. Мы компанией сняли номер в том отеле, где когда-то проходил наш выпускной бал, и теперь за выпивкой делились друг с другом впечатлениями от первого года учебы. Я сидела возле своего закадычного друга по имени Джон Монселло.

Джон – один из прекраснейших людей, каких я только встречала в жизни. Мы знали друг друга с самого детства, с тех пор, как в четвертом классе он сунул мне в рюкзак записку, в которой говорилось, что я ему нравлюсь, и позвал меня кататься с ним на роликах. Моим мальчиком он никогда не был – я даже от хитроумно предложенного катания на роликах тогда почему-то отказалась – но мы крепко дружили, между нами чувствовалась связь, и меня всегда притягивала его энергия. Энергия у Джона была чудесно, безумно радостная. Он был одним из самых умных ребят в школе и принадлежал к тому типу людей, рядом с которыми уютно в собственной шкуре. Мы привыкли считать Джона главой нашей маленькой компании.

В тот вечер на зимних каникулах мы с Джоном сидели в уголке и делились впечатлениями о Бингемтоне и Беркли, куда поступил Джон. Надвигалась ночь, остальные вырубились или уснули, а мы все сидели и разговаривали. У нас всегда так получалось. В итоге мы оказывались поглощены невероятно глубокими беседами, каких у меня никогда не случалось с другими друзьями. В ту ночь мы с Джоном говорили о природе бытия. Вдруг Джон притих и взглянул в окно, за которым темнело ночное небо.

– Что, по-твоему, происходит, когда мы умираем? – спросил он.

– Ну, я знаю, что рай существует.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, и все, – ответила я. – Знаю, что есть жизнь после смерти. И я знаю, что именно туда мы отправляемся, когда умираем.

Джон уставился на меня, наморщив лоб. Мне отчаянно захотелось рассказать ему историю про сон об Австралии, про то, как я видела Деду, и прочие странные случаи, но я сдержалась.

Джон улыбнулся и рассмеялся:

– Лаура, может, с возрастом я в это и поверю. Но пока я молод, и мне незачем об этом беспокоиться. На данный момент я просто не верю в жизнь после смерти.

Я ничего не ответила – кто я, чтобы его переубеждать? На том мы это и оставили. А через несколько дней разъехались по своим колледжам.

Примерно через месяц после возвращения в студгородок мне снова приснился живой и невыносимо яркий сон.

Во сне я была в колледже, но не в Бингемтоне, а в каком-то другом месте. И сама я была кем-то другим и чувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Пытаюсь звать на помощь, но слова застревают в горле. У меня жуткое ощущение, что, если я не дозовусь и никто не придет на помощь, я умру. Но, как я ни стараюсь, сознание неумолимо ускользает.

Затем я неожиданно стала собой. Мне снилось, что мимо моей комнаты в глубокой печали проходит компания моих школьных друзей. Они плачут и несут что-то на плечах. Какой-то ящик. Он закрыт, и я не вижу, что внутри, но мне этого и не требуется. Я знаю, что в ящике какой-то человек. Мальчик. Наш любимый мальчик. Умница.

Я стою, глядя на приближающуюся процессию, и испытываю чистый, абсолютный ужас, потому что знаю: если я сейчас чего-то не сделаю – или, скорее, не отменю сделанное – моим друзьям будет очень больно, потому что наш всеобщий любимец покинет нас.

И тут я проснулась.

Я села в постели, тяжело дыша в паническом страхе, и посмотрела на электронные часы на тумбочке. Ровно полночь. Я лихорадочно принялась набирать домашний номер.

Трубку взяла мама.

– Мам, кто-нибудь умер? – почти в истерике спросила я.

– Что? Нет. Ты о чем?

Я быстро пересказала ей свой сон и вновь испытала ту же смесь вины и печали, какие мучили меня, когда я узнала о смерти деда.

– Лаура, успокойся, все в порядке, – утешала меня мама.

– Нет, мам, не в порядке! – орала я в слезах. – Кто-то умер или вот-вот умрет! Не выходи из дома! Никуда не ходи!

Я была в панике. Я достаточно знала об этих ярких снах, чтобы понимать их реальность. Маме кое-как удалось меня успокоить. Она заверила меня, что все домашние живы-здоровы. Остаток утра и весь день я провела, молясь, чтобы телефон не зазвонил. Час проходил за часом, никаких страшных новостей не поступало, тревога понемногу начала отступать.

В восемь часов вечера телефон все-таки зазвонил. На том конце провода раздался голос одного из моих школьных друзей.

– Лаура, у нас горе, – сказал он. – Джон умер.

* * *

Джон был на церемонии вступления в студенческое братство в Беркли, и накануне вечером он изрядно выпил. Среди ночи, чуть ли не в 3 часа, ему позвонил кто-то из братства и потребовал срочно прийти в корпус, где накануне и проходил праздник.

– С тебя уборка помещения, раз ты новенький, – так сказали Джону однокашники.

Джон возражал, мол, он еще слишком пьян. Но братья настаивали, поэтому он кое-как оделся и поплелся выполнять распоряжение.

С грехом пополам он навел порядок, а закончив, вылез через окно на пожарную лестницу. Члены братства часто покидали корпус по пожарной лестнице. Но Джон был еще пьян, поскользнулся и оступился. Пролетел три этажа и рухнул на асфальтовую дорожку.

Падения никто не видел. Никто не знал, что он там. Поэтому он лежал на асфальте, без сознания, истекая кровью. Его нашли лишь несколько часов спустя. К тому времени он был мертв.

Согласно рапорту полиции, Джон истек кровью из-за травмы головы. Но умер он не от падения, а скорее от потери крови. Тело его обнаружили ровно в 9 утра по тихоокеанскому времени. То есть ровно в полночь по нашему нью-йоркскому времени – в ту самую секунду, когда я пробудилась от своего сна.

Полиция также говорила, что, скорее всего, Джон несколько раз приходил в сознание. Либо он не мог позвать на помощь, либо никто его не слышал.

Но я-то слышала.

* * *

Я была раздавлена. Когда приятель сообщил мне горестную весть по телефону, я закричала в голос. Выпалила ему про свой сон. Мне было плохо, я чувствовала себя проклятой. Это подтверждало, что мое уродство, источник моих способностей, имеет злую природу. Иначе почему я откуда-то почерпнула предвестие о смерти Джона, а предотвратить ее не смогла? Почему сон мне показали, а воспользоваться информацией для спасения жизни возможности не дали? Что это за дар такой, который больше похож на болезнь, который приносит мне только ужас и беспомощность.

На следующий день после известия о гибели Джона я покинула Бингемтон и поехала домой, на Лонг-Айленд. Встретилась кое с кем из школьных друзей, и мы отправились к Джону домой, чтобы принести соболезнования его матери.

Она была убита горем. Сложила все студенческие пожитки Джона в гостиной и сказала, что мы можем забрать эти вещи на память, если хотим. Я смотрела, как некоторые из ребят набросились на его вещи – футболки, книги, диски, кроссовки. Меня затошнило от этого зрелища. «Прекратите!» – хотелось крикнуть мне. Но я промолчала. Просто стояла и чувствовала себя еще более одиноко.

Следующий день прошел как в тумане. Во время похоронной процессии катафалк, на котором везли гроб, медленно проехал мимо дома Джона – мимо места, где сложились все его мечты и надежды. Заупокойная служба казалась нереальной, словно кино смотришь. Речи про то, каким замечательным человеком был Джон, никак не облегчали моего горя, только подчеркивали окончательность его ухода. Джон ушел. Он не вернется. И среди подавленных людей, которые его любили, находился, вероятно, один человек, который знал, что жизнь покидает его, еще до того, как это случилось на самом деле. Почему я не могла его спасти?

Чувство вины ужасно давило на меня, и поэтому я, наконец, решила заговорить о моем сне. Наверное, надеялась обнаружить, что кто-то еще «знал». Я рассказала троим или четверым из наших, каждому по отдельности, об этом сне, и все они вежливо меня выслушали, но им он явно ничего не говорил. Просто сон, в конце концов, какое отношение имеют сны к реальности жизни и смерти?

После этого я вообще перестала рассказывать о своем сне. Прятала все чувства. Может, так и должно быть. Может, таково мое наказание за то, что не спасла Джона.

* * *

Смысл нашего жизненного пути заключается в том, чтобы понять, кто мы и каково наше место в мире. В юности у меня случались мгновения, когда я начинала думать, будто мои необычные способности неотделимы от главной цели моей жизни. Деваться от своего дара мне было некуда, остановить его проявления я не могла, поэтому я забавлялась идеей, что, возможно, моя цель заключается в том, чтобы научиться управлять этим даром и употребить его во благо.

Но гибель Джона и мой сон, предвещавший эту беду, изменили все.

Я отказывалась верить, что цель моей жизни может быть связана с чем-то столь страшным и мучительным. Подобное «знание» не могло быть хорошим – это однозначно было нечто плохое.

Поэтому я поклялась отказаться от этого так называемого дара. Я его не хотела. Он был мне не нужен. Я буду жить без него.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒