Эволюционный миф и современная наука
Александр Хоменков
Выпускник биологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова
Содержание
· Вступление
· I. Эволюционизм как разновидность мифологического мышления
· II. Листая страницы учебников
· Литература
Вступление
"Дарвин был не прав... Теория эволюции, возможно, самая страшная ошибка, совершенная в науке".
Эту мысль не так давно высказал член нью-йоркской Академии наук И.Л.Коэн (Цит. по: Тейлор, 1994, с. 48). В своем мнении Коэн далеко не одинок: Джон Вольфган Смит - профессор орегонского Университета - заметил, что "в последнее время в академических и профессиональных кругах растет несогласие с этой теорией, и все увеличивающееся число уважаемых ученых покидают лагерь эволюционистов" (Цит.: там же, 1994, с. 120). При этом Смит подчеркивает, что этот процесс обусловлен не какими-либо религиозными причинами, но чисто научными соображениями. "Нам догматически говорят, - утверждает этот ученый, -что эволюция - установленный факт; но нам никогда не говорили, кто установил его и какими путями... Можно сказать с предельной строгостью, что эта доктрина полностью лишена научного подтверждения" (Цит.: там же, 1994, с. 120). Директор по научной работе во французском Национальном центре научных исследований, доктор Луи Бонуар высказался не менее категорично: "Эволюционизм - сказка для взрослых", - писал он. "Эта теория ничем не помогла в прогрессе науки. Она бесполезна" (Цит: там же, с. 120).
Но почему эта "сказка" смогла столь продолжительное время пленять умы ученых и простых обывателей? Ведь она даже была положена в основу идеологии ряда политических систем, поставивших своей целью кардинальное преобразование мира. Лишь в последние десятилетия (уже после крушения этих идеологий), накопив значительный эмпирический материал, многие исследователи начали с удивлением обнаруживать несоответствие этого материала основам эволюционизма, осознавать что эволюционизм никакого отношения к науке не имеет. "Нам достаточно ошибок Дарвина. Настало время кричать: "Король - голый"", - этот призыв сотрудника Геологического института Цюриха К. Су (цит.: там же, с. 120), доходит до все большего и большего числа ученых. Один из - известный скандинавский ученый Сорен Лавтрап - сказал: "... я верю, что когда-нибудь дарвиновский миф будет классифицирован как величайший обман в истории науки. Когда это произойдет, многие люди зададут вопрос: "Как это вообще случилось?.." (цит.: там же, с. 90).
К ответу на последний вопрос нас могут подтолкнуть еще некоторые высказывания ученых. Известный английский математик, астроном и космолог сэр Фред Хойл писал, что корни того, что люди верят в возможность случайного самозарождения жизни находятся "не в науке, а в психологии" (цит.: там же, с. 80). Биолог Людвиг фон Берталанфи также высказал одну очень важную мысль: "Тот факт, что такая неопределенная, такая недостаточно проверенная, и такая далекая от критериев, применяемых в "неопровержимой" науке, теория стала догмой, может быть объяснен только с позиции социологии" (цит.: там же, с. 120). И, наконец, определяющую характеристику дарвинизму дал специалист в области молекулярной биологии доктор Майкл Дентон:
"В конечном счете, - писал он, - дарвиновская теория эволюции не больше и не меньше, чем великий космогенный миф двадцатого столетия" (цит.: там же. с. 48).
Итак, для уяснения сущности дарвинизма целесообразно привлечь достижения современной психологической и социологической мысли. Поиск в этом направлении подталкивает нас прежде всего к трудам известного швейцарского психолога и психиатра Карла Густава Юнга. Этот ученый занимался как раз проблемами мифологического мышления, которое, как полагал он, не только существовало в исторически отдаленные времена, но является неотъемлемой частью современной жизни.
I. Эволюционизм как разновидность мифологического мышления.
Юнг считал, что одной из врожденных бессознательных потребностей человека является склонность к иррациональному, мифологическому мышлению. "Логика юнговского учения однозначно приводит к выводу, что мифотворчество - это непрерывный процесс, свойственный человеку во все времена; в нашу эпоху, во второй половине ХХ века, мифы создаются посредством того же универсального социально-психологического механизма, что и в далеком прошлом" (Акопян, 1994, с. 12). Деятельность этого "универсального социально-психологического механизма", согласно представлениям Юнга, связана с так называемым коллективным бессознательным - неким особо глубоким слоем психического, общим для всего человечества и содержащим в себе потенциальные предпосылки мифологического мышления. В ХХ столетии, как считал Юнг, эти потенциальные предпосылки актуализировались, прежде всего, в феномене НЛО и идеологии немецкого нацизма. Но этими, выделенными Юнгом формами, современное мифотворчество, видимо, не исчерпывается. Когда ученые пытаются распространить традиционные для науки методы за пределы их законной применимости, они неизбежно теряют соприкосновение с реальностью и вступают в сферу, очень близкую к той, которой профессионально занимался Юнг...
Из своего практического опыта Юнг вынес основополагающее убеждение о существовании устойчивых прообразов (архетипов) мифов - неких "мыслеформ", как бы "всплывающих" из "коллективного бессознательного" человечества в самых разных исторических и психологических ситуациях и задающих общее направление всех психических процессов и переживаний личности. Как врач-психиатр, Юнг убедился, что "существуют определенные мотивы и комбинации понятий, наделенные свойством "вездесущности", - они с непостижимым постоянством выявляются не только в мифах и верованиях самых различных народов, заведомо не имевших между собой никаких связей, но и сновидениях или бредовых фантазиях современных индивидуумов, для которых абсолютно исключено знакомство с мифологией" (Аверинцев, 1970, с. 124).
В качестве яркого примера таких вездесущих мифологических мотивов можно привести представления о происхождении человека от обезьяны. Задолго до того, как эта "фантазия" возникла в голове Дарвина, она заняла свое законное место в фольклоре различных народов мира. Таких мифов довольно много, приведем лишь некоторые из них.
Среди диких племен Малайского полуострова "сохранились предания об их происхождении от пары "белых обезьян", которые, вырастив своих детенышей, послали их в долины, где они достигли такой степени совершенства, что сделались людьми, те же из них, которые вернулись обратно в горы, остались по-прежнему обезьянами. Одна буддийская легенда рассказывает о происхождении плосконосых, неуклюжих племен Тибета от двух необыкновенных обезьян, превращенных в людей с целью заселить царство снегов. Они научились пахать, и когда сажали хлеб и сеяли его, хвосты и шерсть их стали мало-помалу исчезать. Они приобрели дар речи, обратились в людей и стали одеваться в листья" (Тайлор, 1989, с. 184).
Такие же мифологические мотивы тотемического 1 характера в XIX столетии, как известно, повторил Фридрих Энгельс в своей "Диалектике природы". Он писал: "Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг..." (1949, с. 135). Характерны совпадения в обоих мифологических сюжетах - вплоть до деталей. Эти детали находятся в явном противоречии с представлениями о движущих силах эволюционного процесса, как они понимаются классическим дарвинизмом. 2 Ведь Энгельс писал о труде и речи как о стимулах превращения мозга обезьяны в мозг человека. Здесь ощущаются те же иррациональные мотивы, которые "всплыли" в свое время из "коллективного бессознательного" и у сочинителей приведенной выше буддийской легенды.
Другим примером проявления подобных иррациональных, мифологических мотивов под внешней оболочкой наукообразия, являются представления о происхождении... обезьяны от человека. Двое британских исследователей не так давно вполне серьезно выдвинули предположение о происхождении обезьяны шимпанзе от предка, стоящего гораздо ближе к человеку, чем к обезьяне (Моррис, 1993, с. 130). Нечто очень похожее можно встретить и в фольклоре народов разных континентов. Например, среди поверий племен Юго-Восточной Африки есть следующая легенда: одно племя было очень ленивым и решило кормиться за счет других. Бесполезные мотыги были прикреплены к спине и со временем приросли к телу, превратившись в хвосты, "тело их покрылось шерстью, лбы нависли, и они, таким образом, превратились в павианов" (Тайлор, 1989, с. 183). Здесь ощущается все та же вездесущая "мыслеформа" о роли труда в происхождении человека, которая нам более всего знакома по трудам Энгельса. Однако, в этом случае она "прокрутилась" в голове мифосочинителей "в обратную сторону".
Впрочем, гипотеза о происхождении обезьяны от человека в современных околонаучных мифах есть явление скорее периферийное, которому не следует уделять значительное внимание. Чтобы разобраться в иррациональных истоках околонаучного мифотворчества, следует сконцентрировать внимание на его узловых моментах, проследить зарождение мифологических мотивов из "коллективного бессознательного" европейского общества по другим формам духовной жизни - прежде всего по содержанию художественного творчества. Ведь, согласно взглядам Юнга, "дело художника состоит в том, чтобы в силу своей особой близости к миру коллективного бессознательного первым улавливать совершающиеся в нем необратимые трансформации и предупреждать об этих трансформациях своим творчеством" (Аверинцев, 1970, с. 141). Какие сигналы о надвигающейся эпохе господства околонаучных мифов подавало европейское искусство?
Отто Бенеш - исследователь творчества известного художника Питера Брейгеля Старшего (1520 - 1569) отмечает, что на его полотнах "люди изображаются в виде каких-то манекенов, игрушечных персонажей, что у него они все "на одно лицо"" (Тростников, 1980, с. 21). Эти люди, как пишет Бенеш, представляют "часть безликой массы, подчиненной великим законам, управляющим земными событиями, так же как они управляют орбитами земного шара во вселенной. Содержанием вселенной является один великий механизм. Повседневная жизнь, страдания и радость человека протекают так, как предвычислено в этом часовом механизме" (цит: там же, с. 21). Такое понимание мира зарождалось в бессознательных глубинах европейского общества где-то за сто лет до работ Ньютона (1642 - 1727), законы которого можно было бы использовать в виде некоего научного основания для подобного механистического понимания мироустроения. В полотнах Брейгеля мы, судя по всему, сталкиваемся с художественным выражением процессов, происходящих в "коллективном бессознательном" семнадцатого столетия. В дальнейшем эти процессы оформились в виде механистических представлений о мире - первого варианта "научно-обоснованного" материалистического учения.
Такое механистическое понимание действительности, несомненно, сыграло определяющую роль и в становлении эволюционных идей. Еще в XIX столетии русский мыслитель Николай Яковлевич Данилевский писал, что теория эволюции есть "купол на здании механистического материализма, чем только можно объяснить ее фантастический успех, никак не связанный с научными достижениями" (Московский, 1996, с. 36). В самом деле, если живая клетка есть всего лишь "механизм", функционирующий на основании своих "деталей" - биологических молекул, то и хронологически эти детали должны были бы появиться раньше: сначала некий "первичный бульон" из молекул, а затем уже должна была произойти случайная "самосборка" первого живого существа из этих молекул. Здесь мы сталкиваемся со взаимодействием околонаучных мифов и с подчинением их определенным рациональным условиям, обязательным для всякой идеи, претендующей на статус научной теории. Но, при этом, идея о возникновении жизни из неорганического вещества зарождается в европейском обществе прошлых столетий все же в иррациональном, поэтическом, явно связанным с "коллективным бессознательным".
Речь идет о стихах, сочиненных "философствующим" эволюционистом Эразмом Дарвиным (1731 - 1802) - дедом Чарлза Дарвина. В этих стихах говорилось о "самозарождении миниатюрных крохотных форм органической жизни в волнах океана", о том, что "эти формы становились все сложнее и сложнее" (Окленд, 1994). Исследователи отмечают, что в детстве Чарлз часто слушал обсуждение взглядов своего деда (Маклин и др., 1993, с. 78). Можно предположить, что это во многом способствовало формированию его мировоззрения.
Весьма симптоматично, что первое художественное изображение "обезьяно-человека", выполненное в свое время профессором Эрнстом Геккелем, также появилось задолго до того, как на суд общественности были предъявлены первые "вещественные доказательства" его существования - кость бедра и верхняя часть черепа (Бауден, 1996, с. 121 - 122).
Потом правда специалисты определили, что кость бедра принадлежала просто человеку, а верхняя часть черепа - просто обезьяне (там же, с. 126 - 129). Однако, найденные кости до сих пор встречаются в некоторых учебниках, как свидетельства в пользу существования нашего обезьяноподобного предка. Другие свидетельства по этому поводу, как показывает беспрестрастное расследование, имеют аналогичную степень достоверности (Бауден, 1996). Однако, вера в то, что "обезьяно-человек" когда-то существовал от этого нисколько не умаляется. Околонаучный миф о "питекантропе", без сомнения оказывает гораздо более сильное воздействие на жизнь человечества, чем, к примеру, не связанный с наукой миф о Змие Горыныче. Что же заставляет следовать этой вере самих ученых, у которых, казалось бы, есть возможность во всем разобраться?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вспомнить об одном эксперименте, проведенном учеными-психологами. "Группе испытуемых были предъявлены две палки - одна несколько длинее другой. При этом всех, кроме одного, заранее попросили дать неправильный ответ. И когда очередь дошла до человека ничего об этом не знавшего, то он, не раздумывая, присоединился к общему мнению, поверив ему больше, нежели своим глазам" (Комаров, 1979, с. 157).
Разобраться в сути этого опыта, а вслед за этим и в проблемах распространения околонаучных мифов нам также поможет психология - прежде всего взгляды известного русского ученого Владимира Михайловича Бехтерева.
Еще в самом начале ХХ столетия Бехтерев призывал очень внимательно отнестись к фактору внушения, "иначе целый ряд исторических и социальных явления получает неполное, недостаточное и частью даже несоответствующее освещение" (Бехтерев, 1908, с. 175). Такое же несоответствующее освещение получают в сознании ученых, педагогов, а вслед за ними и всего общества, околонаучные мифы. Их широкое распространение, как принято считать, обусловлено их научной обоснованностью. На самом же деле, роль науки здесь косвенная и связана с особенностями действия механизма внушения. Как утверждают специалисты-психологи, внушение наиболее успешно действует тогда, когда человек испытывает "доверие к тому, кто внушает" (Шингаров, 1994, с. 30). Доверие же современное общество испытывает к тому, кто выступает от лица науки, практические успехи которой для всех очевидны. Исследователь В.М Марцинковский писал по этому поводу следующее: "...мы часто не в силах сбросить иго чужого мнения и власть особого внушения, которое я бы назвал гипнозом научной терминологии. Пусть нам предъявляют непонятные и невероятные вещи, но, если говорят с учёным пафосом, да еще облекают его в форму латинских или греческих терминов, мы уже слепо верим, боясь быть изобличёнными в невежестве" (1989, с. 15).
Во всем этом и сокрыта внутренняя сила околонаучного мифотворчества, успешно реализующаяся не только в малообразованном обществе, но и в высокоинтеллектуальной среде. Ведь, как писал Бехтерев, "сила личности обратно пропорциональна числу соединенных людей. Этот закон верен не только для толпы, но и для высокоорганизованных масс" (Бехтерев, 1908, с. 157), к которым, в частности, можно отнести учебные аудитории самого разного уровня. Относительно высокий интеллектуальный уровень отдельно взятых представителей этих аудиторий не является препятствием для распространения околонаучных мифов, поскольку "сила внушения возрастает в коллективе" (Неманов и др., 1969, с. 251) и "при проведении внушения его действенность тем более разительна, чем к большему количеству лиц оно одновременно обращено" (там же, с. 251). Еще в античные времена бытовало мнение: "один отдельно взятый афинянин - это хитрая лисица, но когда афиняне собираются на народные собрания... уже имеешь дело со стадом баранов" (цит. по: Московичи, 1998, с. 37). Современные психологи также утверждают, что "чем больше организация, тем неизбежнее ее спутниками выступают безнравственность и не желающая ничего видеть глупость" (Одайник, 1996, с. 52). Что же касается научных и образовательных организаций, ответственных за распространение околонаучных мифов, то здесь мы сталкиваемся с инфраструктурами не просто большого, но гигантского масштаба.
Особенностью функционирования этих инфраструктур является охват ими фактически всего детского населения. В то же время несформировавшееся детское сознание, как писал Бехтерев, обладает поразительной внушаемостью (Бехтерев, 1994, с. 174, 182), которая усиливается авторитетом учителя, играющим в деле внушения огромную роль (там же, с. 188), а также, как уже указывалось - авторитетом науки, от лица которой учитель якобы выступает. Учащиеся средней школы большей частью впитывают содержание околонаучных мифов, глубоко о нем не задумываясь, доверяя во всем педагогу. В то же время результатом подобного бесконтрольного вторжения в сознание человека внушаемой установки, является, по утверждению Бехтерева, то, что личность ее практически не в состоянии отвергнуть даже когда видна ее нелепость (Бехтерев, 1908, с. 13). Приведем лишь один пример внушения подобных нелепых идей чрез современные учебники естествознания.
"В результате многолетних исследований, которые проводили ученые самых разных профессий, было выяснено: нет ни одного химического элемента, который был бы в космических телах и отсутствовал бы на Земле; нет ни одного химического элемента, который был бы найден в живых телах и отсутствовал бы в неживых. Это говорит о единстве вещества живых и неживых тел, о единстве природы" (Естествознание. Учебное пособие для учащихся 5-го класса. Отв. ред. - Суравегина И.Т. М.: 1993, с. 84 - 85).
"Таким образом, в клетке нет каких-нибудь особенных элементов, характерных только для живой природы. Это указывает на связь и единство живой и неживой природы." (Общая биология. Учебник для 10 - 11 классов средней школы. Под редакцией члена-корреспондента АН СССР Ю.И.Полянского. М.: 1991, с. 146).
Задумаемся о смысле приведенных фраз. Могли ли в клетке вообще быть обнаружены какие-либо химические элементы, которые бы "отсутствовали в неживых телах"?
Уже за несколько тысяч лет до того как были получены "результаты многолетних исследований" можно было бы догадаться о том, что таких элементов в живом организме в принципе быть не может. Ведь любое живое существо после своей гибели разлагается и превращается в вещество неживой природы. И можно ли ожидать что продукты естественного разложения будут как-то отличаться от продуктов искусственного разложения - того что является объектом "многолетних исследований ученых"?
Очевидно, что приведенные фразы из учебных пособий не несут в себе положительной смысловой нагрузки, и не связаны с научными представлениями о мире. И, тем не менее, через них, несомненно, оказывается определенное мировоззренческое воздействие на сознание учащихся. В них чувствуется стремление сгладить различие между живой и неживой природой. Не зря ведь продолжение фразы из учебника для 10 - 11 классов выглядит следующим образом:
"На атомном уровне различий между химическим составом органического и неорганического мира нет. Различия обнаруживаются на более высоком уровне организации - молекулярном". Истоки этих различий, при таком подходе, связываются лишь с одним - с возможностями разнопланового "конструирования" молекулярных и надмолекулярных образований из одного и того же элементарного материала по аналогии с тем, как из одних и тех же деталей можно конструировать разные механизмы, или же создавать конструкции, не обладающие свойствами механизмов (неживое вещество).
Такой подход диаметрально противоположен традиционным христианским представлениям о запредельных, внепространственно-вневременных истоках тварного мира, связанных с Божественными энергиями. В этих запредельных истоках христианская мысль видела основу особых свойств всех жизненных явлений, в частности - открытой совремнной наукой колоссальной динамической сложности живой материи. Св. Дионисий Ареопагит писал по поводу всего этого следующее: "любое живое существо и любое жизненное явление исходят из Жизни, превосходящей и жизнь, и любое основание всего живого. Из нее души человеческме улучают бессмертие, а в животных и растениях жизнь проявляется словно отдаленное эхо Жизни. И если какое-либо существо по немощи своей лишится сопричастности к ней, то в отлученном от Жизни прекратится всякая жизненная деятельность" (Дионисий Ареопагит, 1991, с. 66). Умалчивая о возможности существования принципиально недоступных для научного метода внепространственно-вневременных истоков жизни, учебник подталкивает ум учащихся к однозначному принятию механистических представлений о сущности живой материи, стирающих принципиальное различие между живым и неживым. На фоне подобного "естественно-научного" объяснения становятся бессмысленными дальнейшие размышления о каких-либо духовных проблемах, ибо все эти проблемы будут связываться в сознании (даже скорее в бессознательных глубинах) учащегося с чем-то "ненастоящим", вторичным, производным от более фундаментальных физико-химических законов, где никаких нравственных проблем не существует, и куда человеческая личность должна безвозвратно кануть после своей смерти. Эта мировоззренческая установка закладывается не прямо, но косвенно, через изложение якобы научных представлений. И такой образ действия, пожалуй, эффективнее, чем более прямые формы влияния на человека. Ведь, как утверждал Бехтерев, внушение "может проявляться легче всего в том случае, когда оно проникает в психическую сферу незаметно, вкрадчиво, при отсутствии сопротивления со стороны личной сферы" (1908, с. 19). Этим и объясняется неспособность многих бывших школьников, ставших позднее деятелями науки и образования, отказаться как от материалистических взглядов, так и от органически связанных с ними эволюционных представлений. Внушению этих представлений способствует, в частности, и школьный курс биологии. Остановимся на этом вопросе более подробно.
II. Листая страницы учебников
Рассмотрим, для примера, содержание двух российских учебников для 10-11 классов: под редакцией члена-корреспондента АН СССР Ю.И.Полянского за 1991 год, и под редакцией академика Д.К.Беляева, профессора Г.М.Дымшица и профессора А.О.Рувинского за 1996 год.
На странице 43 учебника за 1991 год говорится об отсутствии принципиального различия между микроэволюцией (приспособительной изменчивостью организмов, позволяющей им выживать в меняющихся жизненных условиях) и макроэволюцией (образованием новых биологических таксонов). В учебнике за 1996 год об этом же говорится на странице 167, когда описывается предполагаемый процесс видообразования правда, при этом, без употребления терминов макро- и микроэволюция. Возможно, что опущение этих терминов в более позднем издании учебника связано с тем, что современная биология со всей определенностью указывает на то, что микроэволюция принципиально отличается от макроэволюции и никогда в нее не переходит. Часто встречающиеся в природе "горизонтальные", микроэволюционные изменения являются следствием перегруппировки уже существующих генов, подобно тому, как "в ходе карточной игры постоянное перемешивание и раздача карт создают все новые и новые их сочетания, что, однако, не приводит к появлению новых карт (Юнкер, Шерер, 1997, с. 34) - необходимой для макроэволюции генетической информации. Сам же генетический аппарат, по словам исследователя Фрэнсиса Хитчинга, является "мощным стабилизирующим механизмом, основной целью которого является предотвращение эволюционирования новых форм". 3
Эту точку зрения разделяет сейчас большинство исследователей, занимающихся молекулярными механизмами наследственности. Так, на одном из совещаний ведущих мировых эволюционистов, проходящих во второй половине ХХ столетия - то есть когда уже были выяснены механизмы наследственности - обсуждался вопрос: можно ли распространять механизмы, лежащие в основе микроэволюции, чтобы объяснить феномен макроэволюции. Ответ был категоричен - "определенно нет". 4 Исследователь Даррел Кауц писал по этому же поводу следующее: "Людей вводят в заблуждение, заставляя верить, что поскольку микроэволюция - реальность, то макроэволюция такая же реальность. 5 Заслуженный профессор биологии в отставке из Университета Эндрюса - Фрэнк Марш - утверждал со всей определенностью: "Микроэволюция, да. Макроэволюция, нет! Это факт... огромной важности, заслуживающий глубокого изучения". 6 По словам доктора философии в области генетики Лейна Лестера и его коллеги Реймонда Болина "Биологические изменения имеют рамки и... эти рамки установлены структурой и функциями генетического механизма".
Впервые об этих рамках было сказано в первой главе Книги Бытия, когда Творец, определяя законы существования сотворенных трав и деревьев, повелевает им сеять семя и приносить плоды по роду их (Быт. 1, 12). В настоящее время об этих же рамках свидетельствует и наука, со всей определенностью отвергающая эволюционный миф: "предложенные эволюционной теорией механизмы эволюции могут изменить данный фенотип внутри определенных границ, но не настолько, чтобы можно было ожидать возникновения новых функций в плане развития от низших форм к высшим (с увеличением сложности)" (Юнкер, Шерер, 1997, с. 92). Этот вывод был сделан на основании исследования молекулярного механизма наследования признаков и подкреплен конкретными математическими рассчетами. Достаточно сказать, что вероятность конкретного изменения в генетическом аппарате, затрагивающего структуру только лишь пяти белков, составляет величину порядка 10-275 (Кордюм, 1982, с.24). "Нет смысла обсуждать эти цифры. При такой вероятности требуемой мутации за все время существования жизни во вселенной не смог бы появиться ни один сложный признак (цит.: там же, с.24). По словам исследователя И.Л.Коэна "с математической точки зрения, основанной на законах вероятности, совершенно невозможно, чтобы эволюция была механизмом, создавшим примерно 6 млн. видов известных сегодня растений и животных" (цит. по: Тейлор, 1994, с. 24). Поэтому, - утверждает Коэн, - "в тот момент, когда система ДНК-РНК стала понятной, полемика между эволюционистами и креационистами должна была сразу же прекратиться" (там же, с. 24).
Итак, Дарвин глубоко ошибался, ставя знак равенства между изменчивостью живых существ и эволюционным усложнением. Изменчивость имеет четко определенные границы, которые никогда и ни кем не переходятся. Сколько бы не изменялись вьюрки на Галапагосских островах - они всегда останутся вьюрками и никогда не превратятся в аистов или же летучих мышей, поскольку законы природы запрещают подобные проевращения. Из плавников рыбы также никогда не возникнет конечность наземных животных, а из чешуи динозавров никогда не образуются перья птиц. Невозможно эволюционное образование у млекопитающих тех принципиально новых признаков, которые отсутствуют у их предполагаемых предков, а именно - шерстяного покрова, постоянной температуры тела, вскармливания своих детенышей молоком. Казалось бы, все эти выводы экспериментально подтвердить невозможно из-за тех огромных сроков, которые, по мнению эволюционистов, требуются для прохождения макроэволюции. Однако, это не совсем так. Данные, подтверждающие невозможность прохождения макроэволюционных процессов, не так давно были получены в экспериментах на бактериях.
Дело в том, что для прохождение предполагаемого эволюционного процесса нужно не абсолютное время, а количество поколений, каждое из которых подвержено небольшим изменениям, передающихся по наследству следующему поколению. Ученые-эволюционисты подсчитали, что около ста тысяч сменивших друг друга поколений было бы достаточно, чтобы из самого примитивного "первобытного человека", жившего, по их предположению, многие сотни тысяч лет назад, достичь уровня человека современного (Юнкер, Шерер, 1997, с. 41). "Такое количество поколений может быть достигнуто у бактерий чуть больше, чем за один год. Бактерии нетребовательны в разведении и позволяют проводить опыты с огромным количеством особей (1 мг бактерий соответствует приблизительно 10 миллиардам особей). Поэтому они вполне подходят для экспериментальных проверок эволюционной модели" (Юнкер, Шерер, 1997, с. 41).
И такая экспериментальная проверка была проведена. Опыты проводились не один год и даже не одно десятиление, что по количеству смененных поколений вполне сопоставимо с предполагаемыми сроками эволюционного процесса. Однако, никаких существенных изменений, позволяющих говорить об эволюционном усложнении, у бактерий обнаружено не было. Полученные результаты "свидетельствуют о большой генетической стабильности бактерий" (Юнкер, Шерер, 1997, с. 43). Изменения были такие же, как и при проведении селекционных работ с обычными сельскохозяйственными животными и растениями. "Все результаты наблюдений относятся к области микроэволюции. Ни в одном из случаев не могло быть доказано возникновение качественно нового генетического материала" (там же, с. 41). При всем этом "стабильность основных форм бактерий подтверждается результатами генного картирования... Можно доказать явления микроэволюции у бактерий, образовавших новые штаммы с измененными биохимическими и физиологическими свойствами, однако эти факты не дают экспериментальных подтверждений макроэволюции, того, что из известных ранее возникли новые основные формы или конструкции" (Юнкер, Шерер, 1997, с. 49).
Однако, вернемся к содержанию разбираемых нами учебников. Сразу же за темой мифического перехода микроэволюции в макроэволюцию в учебнике за 1991 год. идет изложение не менее мифического "биогенетического закона", согласно которому человек в своем эмбриональном развитии последовательно проходит те стадии, которые ему якобы пришлось пройти ранее в развитии эволюционном. В учебнике за 1996 год этот же "закон" излагается на стр. 149-150. Весьма примечательно то, что в свое время Дарвин объявил биогенетический "закон" главным доказательством своей теории эволюции (Головин, 1997, с. 27). А "открыл" его не кто иной, как Эрнст Геккель - тот самый Геккель, который нарисовал в свое время "питекантропа" задолго до того, как были предъявлены первые вещественные "доказательства" его существования. Нечто подобное произошло и с биогенетическим "законом".
В свое время Геккель предъявил ряд изображений зародыша человека, на которых в районе шеи действительно были видны какие-то образования, похожие на рыбьи жаберные щели, а задний конец его тела явно выступал, так что его Геккель объявил остатками хвоста. Однако профессиональные эмбриологи когда взглянули на изображения зародышей, сделанные Геккелем, то обвинили этого эмбриолога-самоучку в мошенничестве. Геккель был обвинен в подлоге пятью профессорами (Бауден, 1996, с. 125). Он признал свою вину, но оправдывался тем, что дескать все так делают. Тем не менее ученый совет университета города Иены, где работал Геккель, официально признал идею Геккеля несостоятельной, а самого автора виновным в научном мошенничестве. Геккель вынужден был уйти в отставку (Головин, 1997, с. 27 - 28. Бауден, 1996, с. 125).
Что же на самом деле можно обнаружить в зародыше человека? Посмотрим на следующий рисунок, выполненный профессионалами-эмбриологами.
Слева от закладывающегося ротового отверстия на рисунке хорошо видны складки тканей. Из этих складок впоследствии развивается скелет нижней челюсти, подъязычной кости и гортани. И никакого отношения к жаберным дугам эти складки не имеют. Что же касается "хвоста", обнаруженного Геккелем в зародыше человека - то это просто задний конец тела, более тонкий по сравнению со всем зародышем, так как он несколько отстает от всего зародыша в развитии.
Характерно, что во многих западных университетах биогинетический "закон" часто приводят в качестве курьеза, "чтобы показать, сколь наивны были люди в прошлом и как они лихорадочно искали аргументы в пользу эволюции" (Хобринк, 1994, с. 100-101). В российских же учебниках он до сих пор излагается как нечто абсолютно достоверное. Кстати, принятие или отвержение человеком этого "закона" напрямую связано с его отношением к проблеме абортов. Ведь, если зародыш имеет "жабры", то это, скорее, еще не закладывающаяся человеческая личность, а какая-то рыбка, которую не жалко и убить.
Еще одна серрия антинаучных доводов приводится на стр. 59 - 60 учебника за 1991 год, и на стр. 217-218 - за 1996 год, где говорится о так называемых рудиметарных органах и атавизмах.
Здесь уместно сказать, что еще в начале ХХ столетия список рудиментарных органов -остатков некогда функционирующих систем - состоял приблизительно из 180 органов и анатомических структур (Бергман, Хоуз, 1997, с. 5). К ним, в частности, относили такие жизненно важные органы как тимус (вилочковая железа), эпифиз (шишковидная железа), миндалины, коленные мениски. По словам профессора Дэвида Ментона, если ученым "не удается определить функцию органа в организме, его считают рудиментом. Поэтому не удивительно, что с ростом научных знаний и исследований список таких органов становился все меньше и меньше" (там же, с. 3). В настоящее время этот список приблизился к нулю. "Ученые обнаружили, что большинство из так называемых "рудиментов", выполняют даже не одну, а несколько важных функций. Некоторые из них вступают в работу только в определенные моменты жизни организма, например в критических ситуациях, некоторые работают только на определенных стадиях развития организма. Но информация об этом практически не поступает в справочники и учебники по биологии и в книги по происхождению жизни. Например, еще в двадцатых годах писали о том, какие важные функции выполняет так называемая мигательная перепонка, и все же некоторые авторы научных трудов относят ее к разряду рудиментов" (там же, с. 5). Это же относится и к составителям разбираемых нами учебников.
В учебнике за 1996 год говорится о "маленькой полулунной складке в уголках глаз" (с. 217), которую авторы учебников считают остатком мигательной перепонки, встречающейся у пресмыкающихся и птиц. Однако, это образование играет важную роль, и без нее "полноценная зрительная функция была бы сильно затруднена" (там же, с. 66). В частности, "глазное яблоко человека способно поворачиваться на 1800 - 2000. Без полулунной складки угол поворота был бы гораздо меньше" (там же, с. 66). Полулунная складка "является поддерживающей и направляющей структурой, увлажняет глаз, помогая двигаться более эффективно" (там же, с. 66). "Еще одна функция полулунной складки - собирать инородный материал, который попадает на поверхность глазного яблока. Для этого складка выделяет клейкое вещество, которое собирает инородные частицы и формирует из них комок с целью легкого удаления без риска поцарапать или повредить поверхность глазного яблока" (там же, с. 67). Полулунную складку нельзя считать рудиментарными остатками мигательной перепонки, в частности, еще и по причине "обслуживания" этих с<
