| Глава 0. Пролог С самого утра маленький городок Литтл-Хэнглтон поглотил туман. На кривой мощеной улочке, стиснутой фасадами угрюмых серых зданий, узкой, будто сжатой в каменных ладонях, не было ни души. Где-то каркнула ворона, хлопнула форточка, и вновь все стихло. В подворотне быстрой тенью метнулась крыса. Гарри Поттер, победитель самого опасного темного мага всех времен и народов, Мальчик-Который-Выжил, герой войны, а ныне начинающий аврор, был кем угодно, но не трусом. Впрочем, мальчиком он тоже больше не был. Битва, из которой Гарри вышел со щитом, а не позорно разлегшись на оном, развеяла иллюзии детства и отрочества, придав еще юному лицу отпечаток взрослой грусти и налет сурового мужества. А может, последним Гарри был обязан трехдневной щетине. Но сейчас, стоя у покрытой гнилью двери большого мрачного особняка, бравый аврор банально трусил. «Это всё погода, — Гарри зябко поежился и плотнее завернулся в мантию. — И вообще, не каждый день приходится наносить визиты привидениям. Ерунда. Чепуха. Дело привычки». Отогнав тени смутной тревоги, он коснулся пальцами дверного молоточка. Проржавевшее кольцо не сдвинулось с места. «Может, я не туда попал? — Гарри недоуменно оглядел полуразрушенное строение. — Нет, вот и табличка, номер тринадцать, все верно». Окутанный туманом особняк выглядел необитаемым. Цоколь почернел от времени и порос мхом, стены до самой кровли обвил ползучий плющ, давно засохший и мертвый. И все же, казалось, из-под паутины плюща дом наблюдает за гостем своими хмурыми глазами-окнами, как живое существо. «Будь я художником, сроду бы не поселился в таком отвратительном, безобразном, гадостном…» Додумать мысль о странных вкусах творческих людей Гарри не успел. На покрытой плесенью поверхности двери проступила надпись подозрительного бурого цвета: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ С последней буквы стекла струйка темной вязкой жидкости и зависла густой каплей перед самым носом аврора Поттера. Гарри моргнул, и смахивающая на кровь мерзость исчезла. Вместе с дверью. Глазам открылся помпезный холл в цветах бургундского и широкая мраморная лестница с темно-зеленым ковром, убегающая ступенями в таинственный сумрак. «Зря не выпил Феликс Фелицис», — мелькнула у Гарри малодушная мыслишка. На всякий случай напомнив себе, что Волдеморт мертв как гвоздь, а посему можно не нервничать, аврор Поттер набрал воздуха в грудь и смело шагнул через порог Дома С Привидением.
***
Страхи оказались напрасными. Призрак покойного художника Бэзила Холлуорда оказался на редкость гостеприимным и приятным господином. Вот уже четверть часа Гарри чинно сидел в гостиной — с виду вполне обитаемой, несмотря на пятна сырости на стенах, зачехленный рояль и мрачную старую мебель. — Надеюсь, чай не слишком горячий, — любезно сказал сэр Холлуорд. — Напрасно вы отказались от молока, дорогой мистер Поттер. Приятное впечатление от радушия хозяина слегка портил его внешний вид. Дело было не только в рукоятке ножа, глубоко вонзенного в шею художника чуть пониже уха. Время от времени сэр Холлуорд ронял на пол части своего тела, и будь это самое тело менее прозрачным, гостя бы стошнило от отвращения. Изъязвленная темными пятнами кожа призрака местами отслаивалась, свешивалась тряпочками с лица и рук и осыпалась на паркет, как осенняя листва. — Прошу прощения, — художник выловил из чайной чашки упавшую туда фалангу пальца. — Творческая неряшливость… Я порой бываю ужасно несобранным. Он обезоруживающе улыбнулся. Отпадающими руками и ногами Гарри было не удивить — в свое время он вволю насмотрелся на школьное привидение с откидной головой. Дело было не в том. «Как этот тип рисует, если у него пальцы отваливаются?» — мелькнула у Гарри тревожная мысль. — Я догадываюсь, о чем вы подумали, — сэр Холлуорд приладил на место попорченный зеленой краской ноготь. — Можно ли доверить мне серьезный заказ? О, поверьте, когда я стою у мольберта, охваченный вдохновением, нет более цельного человека, чем ваш покорный слуга. «А ведь когда-то он был красивым мужчиной, — некстати подумал Гарри, разглядывая полупрозрачное лицо художника. — И у него хорошие глаза… Грустные, правда». — Нет-нет, сэр, я верю моим друзьям, которые вас рекомендовали, — смущенно сказал он вслух и слегка покраснел. — Все говорят, вы очень талантливы, а написанный вами при жизни шедевр останется в памяти маглов на века. — У вас очаровательный румянец, — пробормотал Холлуорд, не сводя с гостя странно светящегося взгляда. — Вы чем-то похожи на… Неважно, — он махнул рукой. И совершенно напрасно — тут же оторвавшаяся кисть шлепнулась под стол. Не растерявшись, рука перевернулась с тыльной стороны на ладонь и зашагала крабом к телу хозяина, перебирая пальцами по паркету. Гарри отставил чашку чая, которую поднес было ко рту. — Шедевр, о котором вы упомянули, обошелся мне слишком дорого, — со вздохом сказал художник, отстраненно наблюдая, как его конечность заползает по ноге, цепляясь пальцами за брючину. — В тот портрет я вложил слишком много своей души, слишком много себя… — он покачал головой, и та плавно отделилась от тела. — И вот вам результат. Нет мне покоя, и не будет никогда, я вечный скиталец, которому не откроют двери ни рая, ни ада. Моя любовь — мое проклятие, — прошептал он и нахлобучил на место голову, вздумавшую было укатиться на диванную подушку. «Вот оно что, — подумал Гарри, проникаясь к художнику симпатией и жалостью. — Где любовь, там и проклятие. Интересно, какое?» — Скажите, сэр, вам можно чем-то помочь? — взволнованно спросил он. Сэр Холлуорд вновь улыбнулся, разглядывая гостя печальным мягким взглядом. — Сомневаюсь, — он задумчиво потер шею, в которой торчал нож. — Не всем так повезло, как Симону Кентервилю. Меня не спасет никакая Вирджиния, я девушек и при жизни… только лишь рисовал, любя не более, чем прекрасные цветы, бабочек или птиц. Если можно, зовите меня Бэзил, — прибавил он, проникновенно глядя Гарри в глаза. «Привидение-гей! Хорошенькие дела!» — аврор Поттер покраснел алой розой, и художник некстати вспомнил, что у него подходят к концу запасы кармина. — Тогда и вы зовите меня Гарри, — молодой человек опустил ресницы, не в силах вынести грустного и нежного взгляда сэра Холлуорда, и обнаружил, что отвалившаяся по щиколотку нога привидения, обутая в домашний шлепанец, зачем-то направилась к его, Гарри, ботинку, мягко перекатываясь с пятки на носок. Подобравшись поближе, нога выскользнула из тапочки и возбужденно пошевелила полупрозрачными голубоватыми пальцами. — Бэзил, а скажите, — торопливо начал Гарри, пытаясь незаметно отодвинуться от подозрительной конечности. — Если хотите, конечно… Что с вами случилось? Холлуорд тяжко вздохнул. — Случилось так, что тот, кого я любил, мой гений, мой идеал, мой обожаемый мальчик… Дориан зарезал меня, а тело решил уничтожить. Его друг-химик для удобства расчленил меня на части и облил азотной кислотой, — он рассеянно провел рукой по лицу, и со скулы слез слой кожи. Бэзил легким шлепком припечатал его на место. Покинувшая хозяина нога незаметно всползла на ботинок гостя и теперь топталась на нем пальцами, как кот, приминающий лапами подушку. Взволнованный историей о столь плохо кончившейся любви, Гарри не обратил на это внимания. — Не будем обо мне, — с кроткой улыбкой сказал художник. — Это не слишком интересно. Давайте к делу, Гарри. Как я понял из вашего письма, речь о портрете человека, который почему-то отказались рисовать мастера из министерства. Растерявшись от царящего в доме абсурда и избытка впечатлений, Гарри уже и забыл, зачем явился к господину Холлуорду. Он лихорадочно порылся в карманах мантии и наконец вынул свернутую в трубочку газету. — Понимаете, сэр, то есть Бэзил, этот человек был моим школьным учителем, — сбивчиво начал он, сжимая в руке газету и не спеша передать ее художнику. — В свое время я не слишком его любил, если не сказать хуже… Но тогда я просто не знал, что он… — Гарри замялся, раздумывая, как яснее выразить мысль. Бэзил Холлуорд смотрел на него все тем же теплым и располагающим взглядом. Гарри вздохнул и пустился в объяснения. — Мы считали его предателем и трусом, — с горечью сказал он. — Думали, профессор Снейп наш враг и подлый негодяй. Но потом оказалось, это далеко не так. Он настоящий герой! Я не знаю другого такого смелого и мужественного человека. Если бы не он, я бы сейчас здесь не сидел. Сколько раз он рисковал жизнью ради всех нас! Он прошел через ад, — прошептал Гарри, прижимая газету к груди и глядя на художника взволнованно блестящими глазами. Невесть когда успевшие пуститься в путешествие два пальца Бэзила задумчиво помешали чай серебряной ложечкой, уползли гусеницами под салфетку и там затаились. — Кто, он? — Северус Снейп. Последний директор Хогвартса. — Снейп? Знакомое имя, — пробормотал художник, поглядывая на пылающее румянцем лицо Гарри. — Где-то слышал… Впрочем, я живу в своем мире, где нет места реальности. Почему министерские художники отказались браться за его портрет? — с любопытством спросил он. — Потому что они рисуют только тех, кто умер, — Гарри заворочался в кресле, пытаясь стряхнуть с ботинка обосновавшуюся там пятку призрака. — Тело профессора Снейпа исчезло. Мы ищем его всем авроратом, но пока никаких следов. Я верю, что он жив, — тихо сказал он, глядя в странно искрящиеся глаза Бэзила. — Если вы нарисуете его портрет, я смогу с ним общаться и, быть может, получу хоть какую-то подсказку, где его искать. Вот, посмотрите. Он развернул слегка помятую газету с колдографией во всю страницу, разгладил ее рукой и протянул художнику через стол. — Нет! — Бэзил с криком отшатнулся. От резкого движения голова выскочила из воротника, а руки и ноги разлетелись по комнате, как от взрыва. Судорожно сжатый кулак плюхнулся в чай, забрызгав очки и мантию Гарри. — Я не буду его рисовать! — сердито воскликнула голова, забившаяся между диванными подушками. — Он неимоверно уродлив! Гарри, никогда не считавший профессора Снейпа красавцем, внезапно разозлился так, как не злился уже давно. — Какая вам разница, черт возьми! — гневно крикнул он. — Я заплачу, сколько скажете! Мне нужен этот портрет! Вне себя от обиды и возмущения, он схватил выкарабкивающуюся из чашки мокрую руку и запустил ею туда, где брезгливо дергалось безголовое тело. — Истинного художника не подкупишь ничем, — гордо сказала голова, одухотворенно блестя глазами. — Подобный натурщик оскорбляет своим безобразием всякое эстетическое чувство. Я никогда не рисовал уродливость жизни, к чему добавлять грязи и боли в этот мир? Мой Дориан был прекрасен, как спустившийся с Олимпа юный бог! «Твою мать! — раздраженно подумал Гарри. — На хрен мне твои боги, эстет гребаный! Мне нужен Снейп, такой, как есть!» Вскочив с места, он принялся подбирать расползшиеся по гостиной части тела художника. — Легко любить всё красивое и хорошее! — Гарри выдернул из камина ногу, вздумавшую притвориться кочергой. — И дурак может! Ваш красавчик Дориан — чудовище! — он сердито ткнул ногу в опустевшую штанину безголового тела и оглянулся в поисках второй. — Чтобы мой друг заколол меня ножом, а потом облил кислотой? Хорош гусь! Да этот Дориан в сто раз уродливей профессора Снейпа! Из-за диванных подушек донесся печальный вздох. Вторая конечность пряталась под тогой мраморной Афины Паллады у окна, пристроившись третьей лишней к изящным ножкам богини. Гарри бесцеремонно схватил беглянку за волосатую лодыжку и вытащил из укрытия. — И не такой уж Снейп урод! — с обидой воскликнул он, размахивая в воздухе находкой. — Моя подруга Гермиона считает его интересным мужчиной! — Интересным? — вспрыгнув на обрубленную шею, как петух на насест, голова скосила глаза в лежащую на столе газету и скривила губы. — Да он страшен как грех! А в этих дьявольских насмешливых глазах цинизм десяти лордов Генри! О нет, Гарри, я вам не Босх, рисовать такое! — Вы не понимаете, — Гарри присел на корточки рядом с безруким художником и умоляюще заглянул ему в лицо. — Если я не разыщу этого человека, не скажу ему хотя бы простое спасибо… Я сойду с ума! Он снится мне чаще, чем снился Темный Лорд! Умоляю, Бэзил, нарисуйте его портрет! Повторяю, я готов заплатить любую цену. Нога Бэзила вырвалась из пальцев Гарри и вернулась на место, ловко ввинтившись под брючину. — Любую цену? — эхом повторил художник, глядя на гостя сверху вниз из-под изъеденных кислотой век. «Что ему от меня надо?» — нервно подумал Гарри, бессознательно ощутив, что мысли Холлуорда потекли в опасном направлении. Покраснев как вареный омар, он вскочил и забегал по комнате, делая вид, что ищет разбежавшиеся по гостиной руки. Одну он нашел сразу — повиснув в воздухе, та выводила на вспотевшем стекле витиеватые изящные инициалы «D.G.». — Сядьте, Гарри, — со вздохом сказал Бэзил, покорно подставляя плечо для найденной беглянки. — Спасибо за помощь, вы очень добры ко мне. Гарри покорно сел в кресло и тут же вскочил как ужаленный — разлегшаяся на сиденье вторая рука сэра Холлуорда коварно ущипнула его за зад. — Простите, Гарри, мое тело не всегда меня слушается, — пробормотал Бэзил в ответ на вспыхнувший в глазах гостя гнев. — Хорошо. Я согласен рисовать вашего учителя. Но при одном условии. От волнения Гарри плюхнулся назад в кресло, угодив в раскрытую ладонь, тут же призывно сжавшую его ягодицу. — При каком? — севшим голосом спросил он, выдернув из-под себя похотливую конечность. — Мне не нужны ваши галлеоны, — сказал художник, разглядывая Гарри откровенно плотоядным взглядом. — Давайте так. Портрет Северуса Снейпа в обмен на ваш портрет. — Но у меня нет… — начал Гарри и умолк. — Я хочу написать вас, — искристые глаза привидения восхищенно расширились, губы тронула улыбка предвкушения. — Для себя. Гарри задумчиво почесал в затылке. — В голом виде? — с подозрением спросил он. Художник мечтательно вздохнул. — Не смею на этом настаивать. — Тогда по рукам! — с облегчением воскликнул Гарри, радуясь благополучному исходу дела. — Когда начнем? — Я пришлю сову, — сказал Холлуорд, довольно улыбаясь. Гарри вздрогнул, ощутив за ухом что-то щекотное и юркое, сунул руку в шевелюру и выудил запутавшийся в волосах ласковый палец художника. — Возьмите, сэр, — вежливо пробормотал он и положил палец поверх газеты с колдографией Снейпа. — Мне пора идти. Надеюсь, вы э-э-э… весь собрались? Не хотелось бы случайно унести домой какую-нибудь часть вашего те… Не договорив, он застыл с открытым ртом, глядя себе под ноги. Пружинисто подпрыгивая, к его креслу подбирался длинный и мясистый член, шлепая яйцами по паркету. «Твою ж мать!» — смелый аврор Поттер взвился с места и отскочил от бойкого органа на безопасное расстояние. На его счастье, художник быстро сгреб с пола сбежавшего негодника и затолкал в карман. — Извините, — немного смущенно сказал он. — Бывает. Позвольте вас проводить. «Бывает!» — скрипнул зубами Гарри, заметив, что неугомонный член с любопытством высунул голову из кармана художника. Он бросил последний взгляд на газету, на передовице которой ехидно ухмылялся профессор Снейп, и направился к выходу, мысленно проклиная оригинальных людей искусства с мозгами набекрень.
***
— Он ушел, — со вздохом сказал Бэзил. — Что ты там высматриваешь? Выпрыгнувший из кармана член раскачивался на подоконнике, подобрав яйца и весь дрожа. Художник протер ладонью пыльное стекло. — Дался ему этот бледный урод… — пробормотал Холлуорд. — Хороша натура! Ты видел, какой у него непропорциональный нос? А эти осклизлые волосы, о боги, боги… — он сокрушенно покачал головой. — Ладно бы просто портрет, но зачем писать его на фоне… Как этот милый юноша сказал? «На фоне уютной обстановки, чтобы профессор ни в чем не нуждался». Призрак сердито фыркнул, глядя на прильнувшего к окну молчаливого собеседника. — Ладно, кровать, кресло и книги, — проворчал он. — Но рисовать котлы для варки зелий, фиалы и колбы? Подпрыгнув и издав короткий влажный «чпок», член присосался к стеклу и кивнул, соглашаясь с хозяином. — Что ты творишь? — художник озадаченно всмотрелся в торчащий чуть подрагивающий орган. — Хотя погоди-ка, погоди… Так и стой! — прошептал он, лихорадочно стаскивая с себя брюки. Проходящая по улице колдунья бросила случайный взгляд на окна особняка, споткнулась от удивления и выронила корзинку со свежими флобберчервями. Пока незадачливая волшебница стояла с открытым ртом, хитрые черви выбрались из корзины и расползлись кто куда. Глава 1. Только сейчас, сидя в студии великого маэстро и проклиная всё на свете, а самого мастера и собственную глупость в особенности, Гарри Поттер осознал прелесть работы натурщиком. Тело затекло и онемело так, что, казалось, стоит шевельнуться, и раздастся скрип проржавевшего механизма. А может, он, Гарри, уже и не сдвинется с места никогда (неведомое проклятие?) и до скончания века останется сидеть на деревянном ящике, жестком и занозистом, покрытым тряпкой (что в видении Мастера являло прообраз будущего дивана с персидским покрывалом). Проклятый художник запретил использовать магию, которая, по его словам, начисто уничтожала незамутненное вдохновение, будучи навязанной извне волей. Ха! Магия решила бы все проблемы одним махом, раздраженно думал прилипший к ящику Гарри. Жесткую деревянную коробку можно было бы мигом трансфигурировать в мягкую оттоманку, а себе врезать в лоб Петрификусом, чтобы застыть в неподвижности, на радость чертову живописцу. Не помешало бы и заклинание слепоты — чтобы не видеть бесчисленных эскизов, набросков, зарисовок и полноценных портретов во весь рост одного и того же белокурого красавца, растыканных, развешанных, расклеенных по всей мастерской. Дориана Чертова Грея. Дорианы висели на стенах, порой перекрывая один другого, облепляли подрамники, ранжировались стопками, прислоненные к стенам, выглядывали из рулонов. Дорианы горделиво красовались на пергаментах, ватманах, гладких и тисненых листах, серо-шершавых и белоснежно-мелованных, акварельных и пастельных, больших и малых — одним словом, КИШЕЛИ. Не было ни единого угла, откуда не выглядывала бы какая-либо ангелоподобная часть кумира Холлуорда. Неудивительно, что когда Бэзил придал Гарри нужную позу, взгляд молодого человека предсказуемо встретился с глазами вездесущего красавца, чей очередной портрет, пришпиленный на маленький золотой кинжал в стене, томно воззрился на натурщика-мученика сверху вниз. Не спасло и то, что Холлуорд вздумал писать Гарри без очков: Дориан (где-то семнадцатый по счету, если смотреть вдоль стены слева направо, и пятый, если брать снизу вверх) висел достаточно близко, чтобы заскорузлый от неподвижности натурщик мог разглядеть его глаза, красивые, но отчего-то не понравившиеся Гарри с первой секунды, капризный изгиб губ, выдающий тайное любострастие, и прихотливо падающую на лоб кудрявую светлую прядь. В том, что Холлуорд безумен, а кислота, которой его угостил химик, проела мозг, Гарри не сомневался. Иначе зачем заставлять его позировать в халате на голое тело? Что значит, «ткань должна струиться, лаская бедра и грудь»? Мерлиновы яйца! Пусть себе струится в его, художника, больном воображении, ведь может же он представить себе персидский диван вместо ящика? Единственным утешением несчастного аврора было то, что Бэзил не солгал: тело художника перестало разваливаться на части с той самой минуты, когда он усадил Гарри на ящик, правую руку отставил в сторону и зачем-то вложил в нее пустой хрустальный бокал, левую заставил согнуть и положить на грудь, якобы придерживая отворот шелкового халата. Одну босую ногу Гарри пришлось выставить впереди другой. Но это была мелкая блажь. Самым нелепым было требование поднять голову и устремить чистый и мечтательный взгляд в одну точку (которой оказалась переносица вышеупомянутого Семнадцатого Дориана). После чего, слегка повернув пальцами подбородок Гарри — так, чтобы на скулу упала нужная тень, а в глазах появился отблеск солнечных лучей из высокого стрельчатого окна — Бэзил Холлуорд на один-единственный миг радостно разбрызгался всеми частями тела по мастерской, случайно сбив ногой Двадцать Восьмого Дориана в позолоченной раме, но тут же опомнился и собрался воедино, подтвердив расхожее мнение, что творцы — натуры цельные. Бросив любопытный взгляд на художника, Гарри слегка удивился, заметив, что призрак стал менее прозрачным, будто уплотнился, но засветился ярче, чем прежде, переливаясь радугой, как бензин в луже. Заработав недовольный возглас — Бэзил попросил не вертеть головой — Гарри покорно втупил «мечтательный» взгляд в Семнадцатого Дориана, в глазах которого проступило затаенное злорадство. — Пока я набрасываю общую композицию, вы можете говорить, — милостиво разрешил Холлуорд. — Только голову не поворачивайте, ради всего святого. А уж когда начну прописывать лицо… Тогда сделайте одолжение, мой дорогой, постарайтесь не открывать рта. Губы у вас просто чудесные, — невесть к чему прибавил он. На переносице Семнадцатого Дориана мелькнула и исчезла сердитая морщинка. А может, Гарри просто показалось. Разговаривать ему не хотелось. Не потому, что мастер кисти был неинтересным собеседником (Гарри был уверен в обратном), не потому, что он был ошеломлен ролью натурщика, и отнюдь не потому, что не умел поддержать разговор об искусстве (а зачем это аврору?). И даже не потому, что количество взирающих на него Дорианов давило на психику. Гарри мысленно послал каждому белокурому красавцу пинок квиддичной метлой под зад и заодно (для гарантии) пожелал отсосать у Мерлина, что, как известно, чревато проклятьем. Дорианы дружно ухмыльнулись. Причина молчаливости Гарри была куда прозаичней — ночью был рейд по отлову затаившихся в лондонском пригороде Пожирателей, тех немногих, что всё еще партизанили в окрестностях и портили жизнь честным магам, пытаясь отомстить за бесславно погибшего лидера. Одним словом, аврор Поттер банально не выспался, и хотя принял на душу сто грамм Бодрящего Зелья, чувствовал себя вялым, уставшим, не склонным к болтовне и совершенно не был расположен глядеть на Семнадцатого Дориана мечтательно. Поэтому аврор-натурщик сидел тихо, безучастно слушая бормотание сэра Холлуорда. Многочисленные Дорианы тихо пошевеливались, но тоже молчали. Гарри почти явственно ощущал на себе их неприязненные взгляды. — Даже не верится, что когда-то я был знаменит, вознесен до небес, известен в элитных кругах, выставлялся на континенте… — между тем бурчал мастер, производя непонятные звуки, — чиркал скрежещущим углем по холсту, что-то сдувал с оного, недовольно отфыркивался. — Когда-то это имело смысл… Когда? Дьявольски давно, когда я был молод, а, главное, жил и любил… Когда мой ангел меня покинул, я, наивный, старался вернуть его любовь, взобраться на пьедестал — пусть глупая публика молится на мои творенья! Ради него, ради него одного творил, забывая есть и спать! Лишь бы он пришел, лишь бы вернулся! Тогда я взял бы моего мальчика за руку и повел за собой, но… — художник смолк и ожесточенно принялся что-то растирать, скрипя пестом в ступе. «Ну и куда бы ты меня повел, мой друг?» — прочел Гарри в насмешливых глазах Дориана Семнадцатого. D-17 был изображен в карандаше, являя собой нечто воздушно-серебристое, что не мешало ему искрить глазами, подергивать ртом, шевелить бровями — одним словом, графически выражать свои чувства. Гарри это раздражало. Он не предполагал, что в мастерской будет кто-то лишний. Но делать было нечего — Дориан оказался полновластным хозяином не только в студии, но и во всем доме, и, как Гарри уже догадался, царствовал повсюду — особенно в душе бедняги Бэзила. — О, наивный я! — воскликнул Холлуорд, весь во власти тех же мыслей. Гарри с трудом сдержался, чтобы не обернуться и не посмотреть на него, нарушив обещание сидеть смирно. — Как смел я думать, что верну Дориана благодаря такому пустяку, как слава?! Чья слава, моя? — он невесело рассмеялся. — Я был глуп, беспросветно глуп… Я должен был продолжать петь оду его красоте!.. Погодите, где же наша киноварь? Как же так, почти не работаю, а запасы иссякают… В студии опять зависло молчание, до слуха Гарри донесся непонятный звук, который чуткое аврорское ухо определило как пошлепывающее размазывание — возможно, мастер мешал цвета в палитре. «А может, дрочит?» — предположил Гарри и покраснел, устыдившись собственных похабных мыслей. Семнадцатый незаметно дернул серо-карандашной бровью. Что сие значит, Гарри не понял. — Что я делаю здесь, потерявшись в провале между мирами? — бессвязно продолжил Бэзил, скрежеща чем-то металлическим, и Гарри с облегчением подумал, что ошибся в своих предположениях. — Стал призрачной тенью. Почему, тысячи раз спрашивал я себя? В чем я виноват? «В том, что любил МЕНЯ», — безжалостно отразилось в глазах нарисованного Дориана. На миг в грифельно-темных зрачках портрета Гарри померещилась печаль. Но, быть может, это была иллюзорная игра светотени. — У меня нет той магии, которой владеете вы, волшебники, — бормотал художник, опять что-то куда-то тихо ляпая, чем-то чавкая, шурша и перемежая звуки творчества тяжкими привиденческими вздохами. — Я не имею палочки, не могу использовать ваши заклинания, они для меня пустой красивый звук… — Неправда, — расклеил губы Гарри. — У вас есть магия. Я чувствую! Гарри не лгал. Магия, определенно, была. Загадочная и странная, непохожая на привычную ему энергию волшебников. И сейчас, приклеенный задом к жесткому деревянному ящику, замерший в позе скучающего джентльмена в халате и с бокалом в руке, аврор Поттер ощущал ее особенно сильно — будто Бэзил окатил его знатным Империусом. Что было особенно дико — никакого Империуса не было и духу, но Гарри, подчинившись вдохновению Мастера, уже смирился и согласен был сидеть так вечность, несмотря на затекшее тело: он стал частью неведомого процесса созидания — несомненно, магического свойства. Выразить свои чувства словами Гарри вряд ли смог бы, но явственно осознавал присутствие волшебства. Если бы кто-то спросил его, светлое ли оно и полезное ли, это волшебство, Гарри затруднился бы с ответом: в потоке белого ласкового света то и дело возгорались злые жалящие огоньки, вспыхивали тонкие белые молнии, холодные и острые, как зубы пираньи. Радужный туман через мгновение превращался в серый и унылый, как смог над Лондоном. В ушах приятно зазвенели колокольчики, но кто-то тут же взрезал мозг звуками пилы и рвущими душу визгами, чей-то смех перебили рыдания, а звук веселой чечетки превратился в тяжелый грубый топот. Гарри слегка ошалел. В какой-то момент одуревшему натурщику померещилось, будто на большой экран магловского кинотеатра валится черный квадрат, заслоняя мраком не только экран, но и его, Гарри, мозг. В ушах грохотнули аплодисменты тысяч и тысяч рук, крики «Браво!» сменились сердитым свистом. Гарри испуганно дернулся и очнулся от наваждения, навеянного непонятной ему магией. «Я заснул, — испуганно подумал он. — Вот дерьмо, искусство!» С облегчением вспомнив, что он далек от всякой художественной магии, ничего не смыслит в музыке, литературе и живописи, Гарри расслабленно уставился в знакомые глаза Дориана Семнадцатого. Те откровенно глумились. «А пошел ты, гомик», — Гарри лениво отправил Дориану мысленный «привет». Действие Бодрящего, очевидно, заканчивалось. Усталого аврора безудержно клонило в сон. «На себя посмотри», — молча ответил Семнадцатый и тут же прикинулся невинным святым херувимом. «Показалось, — поежился Гарри, мгновенно проснувшись. — Не мог он так сказать, я не педик!» — Подбородок чуть выше, — тут же раздался властный голос Холлуорда. «Творчество, — продолжал размышлять Гарри, возвращая подбородок на место. — Странная магия, Мерлин ее задери… Вроде бы не темная, но не всегда и светлая. Не пойму». Не выдержав, он повернул голову и обомлел, не узнав Холлуорда. Вместо блеклого рассыпающегося привидения за мольбертом стоял Светящийся Человек. Бэзил Холлуорд, с потным от усердия лбом и жарким румянцем на лице, знакомый и незнакомый, с огненным блеском в глазах, не просто обрел плоть и кровь. Холлуорд СВЕТИЛСЯ, если не сказать ГОРЕЛ. Серый призрак исчез, и фигура художника, вдруг ставшая заметно выше ростом и шире в плечах, полыхала белым огнем. Гарри на мгновение показалось, будто он ослеп. — Ну я же попросил, ne bougez pas!* — рыкнул солнечный Холлуорд. Из его рта вырвался золотой пар. Пришибленный увиденным, Гарри вернулся в исходную позицию и покорно замер. В глазах Семнадцатого что-то странно блеснуло — будто луч света, отразившись от танцующего у мольберта художника, мазнул и по его графитовым зрачкам. Гарри обнаружил, что опять не может расшифровать мысли карандашного Дориана, и в который раз пожалел, что не освоил Снейповы уроки Легиллименции. Впрочем, неизвестно, сработала бы эта наука с портретами или нет. — Вам не надоело рисовать одно и то же, Бэзил? — Гарри разлепил спекшиеся от долгого молчания губы. — Я имею в виду вашего мистера Грэя. На мгновение в студии повисла тишина, и стало слышно, как сопит Бэзил, а наглая мышь чем-то хрустит в углу. — Возможно, вы никогда не были по-настоящему влюблены, мой юный друг, — сказал Холлуорд. «Слава богу, — Гарри впервые подумал, что не так уж и здорово оно, быть влюбленным, если дело доходит до шизофрении. — Вот и хорошо». — И никогда по-настоящему не ненавидели, — прибавил художник. Поразившись услышанному, Гарри невидяще уставился в острые зрачки Семнадцатого, раздумывая, прав ли Холлуорд. Разве он не ненавидел Волдеморта, убившего его, Гарри, родителей? Разве не пылал жаждой убийства того же Снейпа, не зная, что тот друг, а не враг? Разве не обижался до слез на старого дурака Дамблдора, который использовал его, как сви… как бездушный меч в борьбе с врагом? «А и правда, кого я ненавидел, если разобраться? — с недоумением подумал Гарри, вдруг осознав, что это чувство, ненависть, — нельзя сказать, что незнакомое, — было в его жизни недостаточно сильным чувством. — Не один Волдеморт, так другой злой враг, не один Дамблдор, так другой добрый наставник, не один противный Снейп, так…» Внезапно мысль Гарри, только что ясная и логичная с виду, вдруг затормозила, остро впившись в мозг. Северус Снейп, Гроза Подземелий, Пожиратель Смерти, Двойной Агент, Сальноволосый Ублюдок, Летучая Мышь… Один! Один в своем роде. Придумать ему замену? Ни за что! Невозможно! Снейп это Снейп, не надо пусть даже похожего, сальноволосого, носатого, некрасивого… «НАШ Снейп, не надо другого!» — сердито оборвал сам себя Гарри. «ТВОЙ Снейп?» — гаденько ухмыльнулся Семнадцатый. Что-то ядовито выстрелило Гарри в глаз, а может, в душу — как плевок, прямо из зрачков портрета. «Иди ты к матери!» — по-магловски выругался Гарри, изничтожая гневным взглядом Дориана Семнадцатого. Сидеть спокойно он больше не мог. — Вы устали, мой милый, давайте-ка прервемся на чай, — милосердно сказал Холлуорд. -------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- *Ne bougez pas! (фр.) — Не двигайтесь!
***
В старом патио, полуразрушенном, поросшим мхом и сухим плющом, было уютно и тихо. Расточая аромат, на столе пыхтел только что снятый с огня глиняный кофейник, а его друг, пузатый горшочек, молчаливо радовал запахом горячего молока. Гарри понемногу возвращался к реальности. Бэзил Холлуорд вновь стал серо-голубым призраком с попеременно отпадающими конечностями, слезающей с лица кожей и грустным взглядом. Покинув локтевой сустав, его правая рука заботливо разлила по чашкам кофе, но вместо того, чтобы вернуться на место, устало прилегла между молочником и сахарницей, пошевеливая грязными от краски пальцами. — Знаете, Бэзил, я все время думаю, должен же быть какой-то способ вам помочь, — Гарри поспешил обжечь язык дымящимся напитком. — Моя подруга Гермиона… Уверен, она могла бы что-то придумать. — Я тронут вашим сочувствием, Гарри, — улыбнулся Холлуорд. — Но навряд ли мне что-то поможет. У Того, Кто Наверху, — лежащая на столе волосатая рука встрепенулась и подняла кверху указательный палец, — есть свои Небесные Счеты, на которых Он считает всё-всё. Богословские беседы, как и разговоры об искусстве, аврор Поттер поддерживать не умел — в Школе Магии и Волшебства подобные предметы популярностью не пользовались. — Я не знаю, куда уходят привидения, когда… — он запнулся, поняв, что сморозил глупость. Можно подумать, он знает, куда уходят маги или маглы. — Мое существование — это Чистилище, — спокойно сказал художник. — Во всяком случае, я это так понимаю. — А где, по-вашему, Дориан? — Наверное, в аду, — вздохнул Холлуорд. «А ты его ангелом зовешь», — подумал Гарри и спросил: — Вы хотите быть там, где он? — А где еще? — удивился художник. — Только путь в ад мне заказан, — меланхолично прибавил он. — Что там хорошего? — нахмурился Гарри, вспомнив магловские россказни о чертях и муках. — Вечные страдания? «Интересно, куда попадают после смерти мазохисты?» — некстати подумал он. — А есть выбор? — усмехнулся Холлуорд. — Что мне делать в раю, если разобраться? Рисовать ангелов, пресные лики святых, писать пасторали? Пройдет пара тысяч лет, и это приестся, как приелось на Земле. Нет, что ни говори, для творческого человека нет ничего лучше ада. Бог и Сам Творец, монополист и узурпатор. Стоит хорошей вещи выйти из-под кисти или пера — сразу услышишь: божий дар, божья искра, Дух водил его рукой, — Бэзил рассмеялся, разглядывая озадаченное лицо Гарри. — Это шутка, мой юный друг. В стиле лорда Генри, — прибавил он и отчего-то поморщился. — Кто это, лорд Генри? — чисто из вежливости спросил Гарри. — Не знаете? И слава богу. От таких, как он, стоит держаться подальше. Я бы на вашем месте не стал искать этого старого педераста Снейпа, не говоря про блажь иметь его портрет, — художник передернулся от отвращения, и вторая его рука отлетела в угол двора, попутно сбив сахарницу и опрокинув молочник. «Что-что? — оторопел Гарри, не замечая, как льется на колени молоко. — Старый КТО?» — Идемте, сэр. Давайте продолжать, — поспешно вскочил он. — Я уже отдохнул. Только в туалет заскочу, ладно? В старом, завешенном паутиной клозете горела оплывающая свеча. Путаясь в выданной художником шелковой хламиде, Гарри, наконец, пробрался рукой к телу, нацелился в треснувший мраморный унитаз и только приступил к процессу, как из сливного бачка выпорхнуло белесое привидение с длинными мокрыми волосами. — Это ты, мой Прекрасный Принц? — всхлипнуло Привидение и ласково потянуло к нему бесплотные руки. — Пошла на хрен! — рявкнул насмерть перепуганный Гарри. Пробив струей Привидение, окатив унитаз, стену и все вокруг, он запахнул халат и пулей вылетел из холлуордовского сортира.
***
— Ты не вид
|
