Беги, детка, беги» Дон Бот, Мария О'Хара 3 страница

— Если я узнаю, что хоть одна волосинка упала с его головы, я убью тебя. И поверь мне: я могу это сделать и сделаю! И поверь мне еще в одном: я узнаю это еще до того, как ты это сделаешь! — он резко отстраняется и делает два шага назад.

— Бл*дь! — рычу я, отойдя от него, вцепившись руками в волосы. Дерьмо, я так зол!

***

Китон

Я знаю, что ты за всем наблюдала из окна, Оливия. Но, к счастью, ты знаешь, что лучше не вмешиваться, когда мы сталкиваемся друг с другом. В этом случае мы как два пса, готовые вцепиться в глотки друг друга...

Я наблюдаю за Мейсоном, который идет к своему старому мустангу. Он с силой захлопывает дверь и его выхлопная труба грохочет, когда он нажимает на газ и слишком быстро скрывается за поворотом.

Я отпускаю его, так будет лучше.

Сейчас он хотя бы пойдет не к Райли, а туда, где он на самом деле сможет остыть. Даже если ты ненавидишь, когда он так делает, Оливия.

Еще двадцать три года назад, когда он родился, я уже знал, что он не будет спокойным, нормальным мальчиком, как Райли. У него мои гены, моя кровь и хватка, когда я чего-то хочу. Я тоже сначала должен был научиться это контролировать, но мне никогда не было так сложно, как ему. Он самый импульсивный человек из всех, что я знаю, Оливия. Он даже тебя переплюнул. Черта, которая у него есть благодаря тебе. Мы с тобой действительно составляем взрывоопасную смесь. Я смотрю наверх и в окне вижу твой силуэт. Ты открываешь окно и так прекрасно выглядишь, детка. До сих пор, после всех этих лет.

— Все в порядке? — спрашиваешь ты. Хотя знаешь, что никогда не бывает в порядке, и неважно, что ты разыгрываешь перед соседями. Они видят, насколько часто Мейсон выходит из себя и терроризирует всю округу. Только благодаря моему положению в ФБР нас до сих пор оставляли в покое.

— Ложись обратно в кровать, я сейчас приду, — говорю я, и ты слушаешься. Ты всегда это делаешь. Не от страха, а потому что слепо доверяешь мне. Мейсон тоже в таком нуждается, но как можно ему доверять? Ты единственная, кто это делает, потому что хорошие матери так и поступают, не имеет значения, насколько плохо поступают их сыновья.

Он всегда был сложным, но с тех пор, как умерла его бабушка, он тикающая бомба. Она была для него святой. Он был ее любимчиком, даже любимей Райли. Что бы он ни делал, она всегда находила в нем хорошее. Правда, она видела его только раз в две недели и не должна была разгребать его дела, как приходилось мне.

Ох, Оливия. Еще тогда, когда раньше тебя узнал, что ты беременна, я так радовался, но с самого начала знал, что будет сложно. Мы с тобой сварены в одной кастрюле и тщательно перемешаны.

Я захожу в дом через заднюю дверь.

Я знаю все, что делает Мейсон. Так же, как и раньше, я везде установил камеры, о которых ты не знаешь, иначе кастрировала бы меня. Мое лучшее порно — наблюдать за тобой в душе. Кроме того, я должен знать, чем занимаются люди, которых я люблю. Я должен знать, чем заняты мои мальчики и все ли у них в порядке. Они должны чувствовать, что их ценят.

Мисси растянулась перед входной дверью, потому что здесь каждую ночь она ждет Мейсона. Я глажу ее по голове, прежде чем двинуться дальше. Он не злой, Оливия. Он просто помешан на контроле, и у него есть несколько странных предпочтений, о которых я не хочу думать, потому что он мой сын. Кроме того, он очень эмоциональный человек, который не знает как обходиться со своей злостью. Он зол на Райли, и понятно, что он думает, что всегда был белой вороной. На самом деле, так и есть, Оливия. Однозначно.

Я иду в спальню, а ты сидишь на кровати в своей синей пижаме с овечками от H&M. Ты так и осталась собой, Оливия. И я боготворю это. Спустя все эти годы, даже после того, как у тебя появились маленькие морщинки, ты для меня по-прежнему самая красивая женщина на Земле.

Ты обеспокоенно смотришь на меня.

— Где он?

Я тихо закрываю за собой дверь, сажусь на край кровати, спиной к тебе, опираюсь локтями на колени и складываю руки, словно молюсь. Моя голова опущена. Иногда я чувствую себя таким чертовски уставшим.

— Не знаю, — говорю я, хотя, конечно, точно знаю где он, но не хочу, чтобы ты волновалась еще больше.

— Что случилось? — ты пытаешься казаться невозмутимой, но я знаю, что он твой маленький любимчик, даже если он сам того не знает. Он думает, что Райли — твой маленький чудо-мальчик. Ты, конечно, любишь их обоих, но больше склоняешься к темноте. Мейсон очаровывает тебя. К тому же ты беспокоишься о нем двадцать четыре часа в сутки, что по отношению к Райли просто излишне.

— Как обычно. — Я слегка поворачиваюсь к тебе. — Оливия, нам нужно поговорить.

— Я ненавижу, когда ты так говоришь, Китон.

Я улыбаюсь.

— Знаю, — небрежно отвечаю я и беру твою маленькую ручку. Целую ладонь, потому что не могу иначе, и палец с обручальным кольцом, прежде чем сказать: — А еще я знаю, что ты желаешь Мейсону лучшего будущего. Приятно представить, что он оканчивает университет и занимает высокое положение в ФБР, как и я, но должен разочаровать тебя, Оливия. Это не для него. Я замечаю это каждый день. Меня всегда привлекала темнота, но он и есть Тьма. — Ты пытаешься вытянуть руку из моей хватки, но я только крепче сжимаю ее. Мне не нравится, когда ты ускользаешь от меня, Оливия. Видимо, у моего сына это от меня.

— Что ты хочешь этим сказать, Китон?

— Я подключу его к работе в клубах. — Твои глаза становятся огромными, а челюсть отвисает. — Он уже не маленький беззащитный мальчик, которому ты целовала попку. Он зрелый мужчина и знает, что такое секс.

— Вообще-то я бы хотела для него лучшего будущего, а не такого, как у нас. Мы такие... — ты замолкаешь.

— Какие? — с весельем спрашиваю я.

— Ненормальные.

— А это плохо? Я все еще должен объяснять тебе, что ненормальными быть хорошо? Я вижу в нем потенциал. Только посмотри, как он выстроил квартиру внизу. У него хорошо складывается с женщинами, ну, по-своему, и он занимается нелегальным дерьмом. У него нет другого выхода.

— Что значит «он занимается нелегальным дерьмом»? — вскакиваешь ты, и я раздражаюсь.

— Оливия. Я просто хотел сообщить тебе, что делаю это, в смысле собираюсь сделать, потому что ты руководишь этими клубами.

Ты кривишься. Я так люблю это.

— Фу, Китон, я должна ходить с собственным сыном в свои секс-клубы?

— Не в твои. Он получит свой собственный. Давай проверим его, Оливия. Потому что если даже это не для него, то его будущее я вижу в тюрьме.

Ты смотришь на одеяло, и я поднимаю рукой твой подбородок.

— Просто доверься мне. Я знаю, что делаю. — Мягко провожу пальцем по твоей щеке. Я люблю, когда ты смотришь на меня, как сейчас, детка. Это никогда не изменится. Но сейчас в твоих глазах читается решимость, и я точно знаю, что это значит. Ты снова превращаешься в мать-тигрицу.

— Нет! — твердо говоришь ты, и я поднимаю одну бровь.

— Что?

— Он и мой сын тоже. И ты не можешь все решать в одиночку! Я верю в Мейсона, даже если с ним сложно. Он найдет свой путь, не утонув при этом во тьме!

Я глубоко вздыхаю, потому что не могу злиться на тебя, детка. Я люблю то, что ты никогда не прекращаешь верить и надеяться на лучшее. Я люблю твое сердце и решаю довериться тебе. Потому что это то, что мы делаем. Мы доверяем друг другу. На сто процентов. Даже спустя столько лет.

— Ладно, — говорю я. А потом мы перестаем разговаривать, потому что я наклоняюсь и целую тебя.

7. Я была потеряна и до сих пор остаюсь такой, Мейсон

Эмилия

Райли крепко спит возле меня. Когда-то его дыхание успокаивало. Когда я не могла спать, я просто подстраивалась под его вдохи. Когда-то. Но сейчас все по-другому.

Я давно тебя знаю, Мейсон. Райли привел меня с собой к вам домой через три месяца после того, как мы впервые встретились. При этом он очень долго откладывал знакомство с семьей, потому что не хотел, чтобы я с тобой встречалась, хотя уже тогда у нас все было серьезно. Он сказал, что ты другой, и я должна остерегаться тебя. Он сказал, что ты опасен. Я засмеялась, зато теперь прекрасно знаю, что он имел в виду. Насколько опасным может быть мужчина, выросший в благополучной семье в уютном пригороде? Но в какой-то момент Райли захотел познакомить меня с вашей матерью. Я помню этот момент до сих пор. Был знойный серый летний день, и царила гнетущая жара. Нельзя было ни стоять, ни сидеть. Когда он привел меня в ваш дом, то испытал такое облегчение, что тебя там не было. Мы сидели на террасе под вашим огромным желтым зонтом, ели пирожные и пили чай со льдом.

Я как раз смеялась над шуткой твоей матери. Господи, она такая веселая, непосредственная и милая. Не стерва, как многие другие.

А потом вошел ты.

На тебе были плавки с низкой посадкой, твоя татуировка блестела на солнце, как и загорелая кожа. Ты прекрасно знаешь, чего хочешь, Мейсон. Несмотря на то, что у тебя на каждой руке висело по женщине, ты смотрел на меня. Я замерла под твоим взглядом, потому что у тебя самые холодные глаза, которые я когда-либо видела. Ты тут же выпрямил спину.

Может быть, ты самая большая или даже лучшая ошибка, которую я когда-либо совершала. Но, во всяком случае, она была неизбежна, уже только потому, что ты не думал, что найдешь девушку брата сексуальной. Я густо покраснела под твоим чувственным, испытующим взглядом. С самого начала мне не удавалось избавиться от этого властного притяжения, которое исходило от тебя. Боже, ты как черная дыра. Твоя мама прогнала тебя и двух твоих девочек, но даже когда ты уже давно отвел свой взгляд от меня, я все еще чувствовала его.

Все мое тело горело так же, как и щеки, даже несмотря на то, что ты не произнес ни слова.

Я изо всех сил пыталась не попадаться тебе на глаза, но ты всегда находился со мной в одной комнате или так тесно прижимался ко мне, проходя мимо, будто мы находимся в крошечном шкафу. Ты постоянно меня касался, так бесцеремонно, без капли стеснения. И никогда не скрывал, чего хочешь. Твои первые слова, обращенные ко мне, были:

— Я трахну тебя, Эмилия.

И я совершенно не знала, что делать, когда одним прекрасным днем стояла на вашей террасе, и ты прорычал мне это сзади на ухо.

Ты так часто давал мне почувствовать, что хочешь меня. Например, осенью, когда я должна была сделать кофе вашему отцу. Я проходила мимо тебя, ты сильно ущипнул меня за задницу, и я должна была сдерживаться, чтобы не вскрикнуть, иначе это все бы заметили.

А потом зимой, я поругалась с Райли и вышла на улицу подышать свежим воздухом. Там сидел ты, в своем разрушительном великолепии, с косяком между пальцев и без футболки, как будто тебе никогда не бывает холодно, потому что сам состоишь изо льда. Ты сразу же заметил мое состояние. Вручив мне косяк, приказал:
— Затянись! — и я послушалась, потому что с тобой не может быть иначе.

С самой первой секунды ты контролировал меня, и я не знаю, как и почему. Но это так.

Я часто лежала бессонными ночами и тайно думала о твоих глазах неопределенного цвета. Как только я определяла их цвет, казалось, они тут же менялись и сияли по-другому. Иногда зеленые, иногда карие, но в основном черные, как пропасть, в которую ты меня тащишь. Я постоянно думала о твоем голосе и том, как ты на меня смотришь. Это была чудовищная битва, Мейсон. Это было, будто ты видишь меня насквозь и знаешь, в чем именно я нуждаюсь, что пережила и что еще хочу пережить.

Ты можешь вытащить из меня самое лучшее так же, как и самое худшее. Ты пугаешь меня, Мейсон Китон Раш.

Наш первый поцелуй был на Новый год. Твои родители взяли нас на мероприятие, где твой отец должен был обязательно присутствовать. Ты заявился после полуночи в стельку пьяный и чем сильно опозорил своего отца. Райли тоже было очень стыдно. Вы поругались и наговорили друг другу кучу ужасных слов. Потом Райли развернулся и вышел оттуда. Я хотела последовать за ним, но вдруг почувствовала твои пальцы на своей руке. Одним рывком ты затянул меня в гардероб, где мы были спрятаны среди тысячи курток.

— Мне плевать на последствия! — с этими словами ты взял в руки мое лицо и поцеловал.

Я понимала, что должна сопротивляться, но как только почувствовала твои губы на своих, перенеслась в другой мир. Это было так, будто меня поглотила тьма, боль, страсть, желание, злость и ненависть.

Это было так, будто я тебя никогда не искала, но нашла.

Но все равно, Мейсон.

Я ненавижу тебя.

Я ненавижу то, что ты делаешь со мной.

Я совершила ошибку, что связалась с тобой.

Я ненавижу то, что ты пробуждаешь во мне.

Я не могу справиться с твоим темным «я», Мейсон. Ты поглощаешь меня, делаешь мне больно — физически и эмоционально. Такое ощущение, что ты специально делаешь так, чтобы мне постоянно было плохо. Ты хочешь, чтобы я страдала, и я страдаю, несмотря ни на что.

Не знаю, ты хочешь меня ради забавы или потому что так ненавидишь своего брата. Но уверена в том, что ты для меня ничего не значишь, и ты уж точно не влюблен в меня до безумия. Я знаю, что ты не способен кого-то любить. Даже себя.

Господи, как же я тебя ненавижу. Как часто я пыталась держаться от тебя подальше, и как сильно ты все равно меня притягивал? Снова и снова.

Первый раз, признаюсь, это была моя собственная ошибка. Это было в феврале, в День святого Валентина, Райли сказал мне, что нам нужно ехать на похороны. Умерла твоя бабушка. Когда мы приехали, вся твоя семья уже была там, но тебя не было, Мейсон. Твоя бабушка, должно быть, была замечательной женщиной, как и твоя мать, и все ужасно горевали. Только не ты, Мейсон. Дождь лил как из ведра, когда мы стояли на кладбище, а тебя все еще не было. Рядом с Райли я чувствовала себя не в своей тарелке. Это было почти, как если бы я была незнакомкой, которая незаконно вторглась в семейный момент, особенно потому что Райли был так поглощен тем, чтобы утешить свою мать. Твой отец даже не взглянул на меня, но он и так не в восторге от меня. Чтобы уступить место скорбящим, я отошла в сторону, и, в итоге, нашла тебя чуть дальше, за плакучей ивой.

Я чуть не споткнулась о твои вытянутые ноги. Ты был одет во все черное и держал в руке бутылку хереса. Она была почти пуста, что было видно по тебе. Твои волосы были мокрыми и взьерошенными, свисая прядями тебе на лоб. Ты выглядел разрушенным, глаза покраснели. Я знаю, как трудно отпустить того, кого любишь, Мейсон. И я не могла оставить тебя в тот момент одного. Не задумываясь, я просто села рядом с тобой на мокрую землю в своем черном шерстяном платье. Сквозь листья плакучей ивы все еще пробивалось несколько капель дождя. Они капали с твоих ресниц. У тебя действительно длинные ресницы, Мейсон, и очень красивые глаза, хоть они и могут так озлобленно смотреть.

— Что ты хочешь? — опьяневшим голосом спросил ты, и я взяла тебя за руку. Это была моя вина, Мейсон, что бы там дальше не произошло. Ты убрал свою руку и сказал: — Ты должна вернуться к своему солнечному мальчику.

Но я не ушла, а осталась сидеть рядом с тобой.

— Я серьезно, Эмилия! — твой голос становился тверже. — В данный момент я сам не знаю, на что способен. Лучше. Уйди. Прочь.

Ты предупреждал меня, Мейсон, отталкивал от себя. Я должна была позволить себя оттолкнуть, но не могла. Впервые ты не выглядел напыщенным мерзавцем, которым являешься, а был похож на потерянного мальчика. Видеть тебя таким разбивало мне сердце, и я до сегодняшнего дня не знаю, почему меня это так задело.

— Эмилия! — крикнул ты на меня, и я посмотрела в твои глаза. Они были такими темными. — Если ты сейчас не уйдешь, я сделаю что-то, о чем потом пожалеешь! — не думаю, что ты хоть одну женщину предупреждал так много раз, и не могу поверить, что проигнорировала все эти предупреждения.

И что на меня нашло, Мейсон?

Ты.

— Я никуда не уйду! — заверила я тебя. О, Господи, этим я дала тебе обещание, которое не думала, что ты так серьезно воспримешь. Но я знаю, каково это, в один момент остаться совсем одной. Этого не пожелаю даже самому большому врагу. И даже тому мужчине, которого я так боялась, еще до тебя.

— Она всегда пила херес! — заорал ты и пролил немного из бутылки на землю. В честь бабушки. — Иногда, когда я был еще подростком и приезжал к ней в гости, она наливала мне немного в маленький стаканчик и брала с меня обещание ничего не рассказывать отцу.

Я засмеялась, хотя до этого ты никогда меня не смешил. Ты посмотрел на меня, и твой взгляд был другим. Я перестала смеяться, потому что между нами возникло то, чего я не могла понять, и что было настолько могущественным.

Ты посмотрел на мои губы, Мейсон, и у меня перехватило дыхание.

Что я вообще там делала?

Одним нежным касанием, которое я от тебя никогда не ожидала и после этого никогда больше не получала, ты дотронулся до моей нижней губы и медленно стер каплю дождя вместе с губной помадой.

А в следующий момент твои руки были в моих волосах. Ты схватил меня, притянул к себе и грубо поцеловал.

Я была потеряна.

И до сих пор остаюсь такой.

Не знаю, как это произошло, но в следующее мгновение я сидела на тебе под проливным дождем посреди кладбища. Мои губы на твоих, пальцы вцепились в твои волосы, мои колготки были разорваны, а ты был во мне.

Так глубоко.

Мейсон, я никогда бы не подумала, что после этого больше не смогу выбросить тебя из головы.

8. Держи свою шлюху под контролем, Райли

Мейсон

Ты сводишь меня с ума меня, Эмилия, даже не находясь рядом со мной. И для меня нет другого выхода. Когда моя губа лопается от резкого удара, я снова чувствую себя собой. Один удар я уже нанес ему. Тыльной стороной ладони вытираю кровь из уголка рта, усмехаюсь и бросаюсь на него. Костяшки моих пальцев рассекаются, когда под ними ломаются кости и трескаются хрящи. Через мгновение моя грудь уже забрызгана кровью другого мужчины. Чувствую тепло, когда она стекает по мне. Я едва запыхался, в то время как он уже падает на пол.

Это почти так же хорошо, как наш секс, Эмилия. Но это уже давно не удовлетворяет меня по-настоящему. В моих противниках нет ни утонченности, ни силы, они не вызов мне. И плевать, что они высмеивают меня за то, что я никогда ничего не говорю, а просто лезу на ринг в этом грязном гараже и выпускаю своего монстра на свободу.

Такого, какой я есть, никто не сможет полюбить, Эмилия. Когда я заточён в самом себе и что-то темное поглощает меня.

Я подкуриваю сигарету, забираю заработанные деньги у Френки — жирного, скользкого типа, который организовал эти подпольные бои без правил, еще раз сплевываю на пол, рядом с лежащим парнем и, засунув одну руку в карман джинсов, вразвалочку выхожу на улицу.

Две симпатичные блондинки прорываются сквозь толпу и вешаются на меня. Но у меня нет на них настроения, Эмилия, поэтому я отшиваю их. Их сиськи все равно не настоящие, как и улыбки на накачанных губах.

Я ненавижу подделки, Эмилия. И почти все человечество — одна проклятая, огромная, сплошная подделка.

Мое лицо совершенно разбито. Надеюсь, что дома я не встречусь с отцом, как это часто бывает. Или с матерью, что было бы гораздо хуже. Моя мать — единственная женщина, которой удается заставить меня чувствовать стыд. Она, должно быть, слышала мой срыв. Она всегда беспокоится обо мне, но я постоянно возвращаюсь домой с разбитым лицом и рассеченными костяшками. А самое плохое то, что она никогда меня не упрекает.

Я хочу достать немного льда из холодильника, когда Мисси, виляя хвостом, идет мне навстречу и облизывает мои окровавленные пальцы. Прошептав, чтобы она вела себя тихо, я глажу ее. Затем быстро достаю лед из морозилки, и вместе с ней спускаюсь в свою квартиру.

Я ожидал чего угодно, Эмилия, но только не того, что ты будешь сидеть на моей кровати, скрестив ноги по-турецки. Мисси рычит на тебя, и я одним щелчком отправляю ее на собачью лежанку.

Ты сидишь в темноте, и луна освещает твои длинные волосы. Сейчас пять тридцать утра, а это означает, что максимум через полтора часа проснется Райли.

Я стою в дверях, держа в руках пакет со льдом, и мы пялимся друг на друга. Я не знаю, что приводит тебя сюда снова и снова, Эмилия. Независимо от того, что я с тобой делаю. Ты закусываешь нижнюю губу, когда я выхожу из тени в лунный свет. Твои глаза смотрят на мое лицо, нос, который немного кровоточит, на рассеченную бровь, на грудь, измазанную кровью. Я швыряю пакет со льдом на тумбочку.

— Ты бы видела другого, — сухо говорю я.

Ты сглатываешь и встаешь. Растянутая футболка, в которую ты одета, — не моя. Ты приходишь ко мне в его одежде, Эмилия, и я цепенею. Твои волосы волнами падают на плечи, и ты направляешься ко мне. Медленно, словно боишься меня. На самом деле так и есть, правда? Хорошо, бояться меня — это нормально.

Тем не менее ты поднимаешь руку и просто кладешь ее на мою щеку, как будто я не вулкан, который вот-вот извергнется. Именно так я себя чувствую в девяноста девяти процентов времени. Только когда нахожусь в тебе, я на короткий миг обретаю покой и умиротворенность.

Я остаюсь неподвижным, в то время как ты проводишь пальцами по моей щеке.

Ты тянешь меня на край кровати. Я позволяю тебе руководить. Затем ты ненадолго исчезаешь в ванной и возвращаешься с полотенцем и миской с теплой водой. Солнце постепенно восходит, и я до сих пор не понимаю, зачем ты здесь. Мое окно разбито, Эмилия. Телевизор сломан. Я сломан. Потому что я все ломаю. Веришь мне или нет, но я не хочу полностью уничтожить тебя, Эмилия. Но почему ты не убегаешь?

Когда ты наклоняешься и начинаешь медленно смывать кровь с моей брови, я смотрю на тебя. У тебя маленькая ямочка на подбородке. Мой отец говорит, что это знак неверности, Эмилия. Твои ресницы бесконечно длинные, а глаза такие же бирюзовые, как небо. Такие ясные. Не такие убитые, как мои.

Твои пухлые губы приоткрыты, и падающие солнечные лучи не показывают ни одного изъяна на твоем совершенном лице. Этот ублюдок не заслуживает тебя, но и я не заслуживаю. Никто тебя не заслуживает.

— Что ты здесь делаешь? — грубо спрашиваю я, не отводя от тебя взгляда.

Ты смачиваешь полотенце в воде, выжимаешь его и проводишь по моей щеке. Только когда ты касаешься этого места, я понимаю, что там что-то есть.

— Отвечай мне.

Ты не решаешься посмотреть мне в глаза. Ты очень редко это делаешь, а когда все-таки делаешь, это бесит меня. Потому что я всегда вижу в них то, чего не хочу видеть.

— Я... я не знаю, — бормочешь ты.

— Солнце восходит. Ты должна идти.

— Я сама решу, что мне делать, Мейсон. — Теплая вода стекает по моему подбородку на грудь.

Щебечут первые птицы. Я ненавижу пение птиц по утрам. Они всегда объявляют новый день. Ночь прошла, а ночи — это единственное, что у меня есть с тобой, Эмилия.

— Я спрашиваю еще раз, — медленно и отчетливо говорю я. — И спрашиваю последний раз. Что ты здесь делаешь?

Ты снова сглатываешь. Я вижу, как двигается твой кадык, а дыхание учащается. У тебя такое почтение ко мне, детка, и это было не очень трудно вытянуть на свет, потому что у тебя покорная натура. Я еще не совсем понимаю, откуда это взялось, в конце концов, я никогда не утруждал себя тем, чтобы лучше изучить твою историю, но за эти месяцы я запечатлел каждую черту твоего лица. Каждый вдох и учащенное сердцебиение.

А сейчас? Сейчас ты молчишь. Я уже знаю, в чем дело. Но не собираюсь снимать с тебя это бремя. Ты должна пройти через это сама.

— Я не могла так оставить наш последний разговор, — говоришь ты, и я насмешливо фыркаю.

— Какой разговор, Эмилия? Я помню только, что чуть не выбил из тебя дерьмо.

Вспомнив об этом, ты быстро поворачиваешься обратно к миске и освежаешь полотенце. Как только ты снова хочешь прижать его ко мне, я хватаю тебя за запястье и тяну к себе так близко, что кончики наших носов почти соприкасаются.

— Я должен тебя убить, чтобы ты больше сюда не приходила, Эмилия?

Ты перестаешь дышать и смотришь прямо мне в глаза.

— Мейсон, ты постоянно звонишь мне. Не отпускаешь меня. Шантажируешь.

Я почти улыбаюсь тебе.

— А как же все те ночи, когда ты здесь сидела? Ждала меня? Так же, как и сейчас. Те ночи, когда пыталась мне позвонить или написать, потому что снова не могла уснуть?

Ты делаешь глубокий вдох и пытаешься вырваться, но я только еще крепче тяну тебя за руку, и ты оказываешься рядом со мной на матрасе. Твои глаза становятся больше, а волосы разлетаются повсюду, и ты вжимаешься в подушки. Я перекатываюсь на тебя и опираюсь руками слева и справа от твоего тела. Наклонив голову, я смотрю на тебя. На тебя и эти губы, которые он тоже может целовать; глаза, в которые он тоже может смотреть. И эту грудь, к которой он тоже может прикасаться. Ты смотришь на него по-другому, и я едва могу это вынести.

Я знаю, что то, что происходит между нами — это не любовь, Эмилия. Я не могу никого любить. Но что-то здесь есть. Что-то, что затягивает нас и поглощает, когда мы находимся рядом друг с другом.

— Я знаю, — растерянно бормочешь ты, — что самой большой моей ошибкой было заговорить с тобой на похоронах, вместо того чтобы убежать, когда ты сказал, что я должна бежать.

Ты злишь меня, Эмилия. Я хватаю твои предплечья и грубо вдавливаю в одеяло. Придавливаю тебя своим весом, и ты едва можешь дышать.

— Больше никогда не говори, что я ошибка, — рычу я тебе на ухо, и ты дрожишь. Ты так хорошо пахнешь. Не Райли. Ты все еще пахнешь мной.

— Мейсон...

— Ничего не хочу слышать, — перебиваю я. — Уедешь с ним в Нью-Йорк — узнаешь меня настоящего. — Я отклоняю голову назад, чтобы посмотреть на тебя. В твоих глазах стоят слезы. Ты часто плачешь, когда бываешь здесь, Эмилия.

— Мейсон, я не могу. Пожалуйста, не заставляй меня выбирать, потому что это всегда будет он.

Бл*дь.

Бл*дь!

Ты же, бл*дь, меня знаешь. Зачем ты это говоришь? Я ведь только успокоился.

Твоя футболка уже испачкана кровью из-за брызг на моем теле. Твои глаза расширяются. Ты осознаешь, что только что сказала, и у тебя начинает дрожать нижняя губа.

— Проклятье, я не это хотела сказать, Мейсон. Пожалуйста, только не...

Но уже слишком поздно. Во мне столько злости, Эмилия. Я мог бы целый день взрываться, и все равно что-нибудь осталось бы. В любом случае, для тебя.

— Все, что ты только что сказала, было не тем, что я хотел услышать.

Я по-прежнему держу твои руки, а в твоих глазах все еще стоят слезы. Они редко проливаются, ты всегда борешься с ними. Но сейчас ты плачешь, когда говоришь:
— Я уеду в Нью-Йорк, Мейсон, — и в твоем взгляде плещется боль. — Покажи ему. Покажи ему видео. Уничтожь меня. Но я уеду. И я уеду с Райли. Это единственное, что ты не можешь контролировать, Мейсон Раш.

Я не в настроении для этого дерьма, Эмилия. Я не в том настроении, чтобы даже думать о том, что ты уезжаешь. А если даже уедешь, я верну тебя.

— Так или иначе, Эмилия, — рычу я, — ты от меня не убежишь. — Твои глаза становятся еще больше. Ты не ожидала этого. Ты думала, милая маленькая Эмилия, что карты перетасуются, если скажешь, что я больше не могу шантажировать тебя с помощью видео. — Но я бы никогда не показал это Райли, Эмилия. Потому что я не хочу, чтобы он видел нас такими, тебя такой, какой у него никогда не будет.

Солнце тем временем полностью взошло и светит на нас в окна подвала. Над нами я слышу шаги родителей. Они только что проснулись. Так долго ты еще ни разу не была здесь, и сейчас начинает звонить твой телефон. Конечно, это Райли. Примерной женушки нет дома, и она не готовит завтрак.

Я прижимаю указательный палец к твоим губам.

— Шшш.

Ты только смотришь на меня.

Потом я спокойно встаю и затыкаю разбитое окно подушкой. Звонок телефона прерывается, когда я снимаю джинсы. Ты просто лежишь и наблюдаешь за мной. Потому что знаешь, какие последствия несут твои неправильные слова.

Боксеры я тоже стягиваю вниз и вижу, как твои глаза темнеют, Эмилия. Даже если не хочешь этого, все равно реагируешь на мое тело, а я на твое. Еще с того поцелуя в гардеробе.

Теперь начинает звонить мой телефон, и я поднимаю джинсы, чтобы вытащить его. Я отчетливо вижу, как бьется твое сердце, но остаюсь совершенно спокойным, хоть мне и больно, я устал и абсолютно спятил.

— Охх, — вздыхаю я и подхожу ближе к кровати с телефоном, который все еще звонит. Я отвечаю и позволяю тебе подслушивать. — Что тебе нужно от меня рано утром, Райли? — я произношу его имя, чтобы впитать в себя шок, появившийся на твоем лице. Коленом я раздвигаю твои ноги и встаю между ними.

Ты задумываешься над тем, чтобы остановить меня, но не решаешься.

— Да, с добрым утром, Мейсон. Ты случайно не видел Эмилию? Ее опять нигде нет.

Я провожу двумя пальцами по твоей киске, наблюдая за своим движением, наклонив голову. Я люблю твою киску.

— К сожалению, нет, бро. Откуда мне знать, где ошивается твоя маленькая шлюшка?

Ты хмуришься, но я не могу воспринимать твой гнев всерьез, Эмилия. И ты никогда не выскажешь мне свои претензии.

— Господи, ты постоянно должен быть таким? — спрашивает Райли, и я ухмыляюсь.

— Ну конечно. Следи за своей сучкой.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒