Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





1244 год, 17 марта. 14 страница



Этим сказано все.

Самое плохое, однако, было следующее: всенемецкое национальное движение лишь тогда могло рассчитывать на успех, если бы оно с самого начала поняло, что дело должно идти не просто о создании новой партии, а о выработке нового миросозерцания. Только новое миросозерцание могло найти в себе достаточно сил, чтобы победить в этой исполинской борьбе. Чтобы руководить такой борьбой, нужны самые ясные, самые мужественные головы. Если борьбой за то или другое миросозерцание не руководят готовые к самопожертвованию герои, то в ближайшем будущем движение не найдет и отважных рядовых бойцов. Кто борется за свое собственное существование, у того немного остается для общего блага. Для того чтобы создать эти предпосылки, необходимо, чтобы каждый понимал, что честь и слава ждут сторонников нового движения лишь в будущем, а в настоящем это движение никаких личных благ дать не может. Чем больше то или другое движение будет раздавать посты и должности, тем большее количество сомнительных людей устремится в этот лагерь. Если партия эта имеет большой успех, то ищущие мест политические попутчики зачастую наводняют ее в такой мере, что старый честный работник партии иногда просто не может ее узнать, а новые пришельцы отвергают самого этого старого работника как теперь уже ненужного и «непризванного» Это и означает, что «миссия» такого движения уже исчерпана. Как только немецкое национальное движение связало свою судьбу с судьбой парламента, у него вместо вождей и бойцов тоже оказались «парламентарии». Этим немецко-национальная партия опустилась до уровня обычных повседневных политических партий и потеряла ту силу, которая необходима для того, чтобы в ореоле мученичества идти навстречу трагической судьбе. Вместо того, чтобы организовать борьбу, деятелям партии теперь оставалось тоже только «выступать» и «вести переговоры». И что же – этот новый парламентарий в течение короткого времени тоже пришел к той мысли, что самой возвышенной (ибо менее рискованной) обязанностью его является защита нового миросозерцания так называемыми «духовными» средствами парламентского красноречия; что это во всяком случае будет спокойнее, чем с опасностью для собственной жизни бросаться в борьбу, исход которой неизвестен и ничего особенно хорошего принести не может. Пока вожди сидели в парламенте, сторонники партии за стенами парламента ждали чудес, а чудеса эти не наступали и, конечно, наступить не могли. Скоро люди стали терять терпение. То, что говорили собственные депутаты, ни в коей мере не соответствовало ожиданиям избирателей. Это было вполне понятно, ибо враждебная пресса делала абсолютно все возможное, чтобы помешать народу составить себе правильное представление о выступлениях депутатов немецко-национальной партии в парламенте.

В то же время происходил и другой процесс. Чем больше народные представители приобретали вкус к более мягкой форме «революционной» борьбы в парламенте и в ландтагах, тем менее оказывались они готовыми пойти назад в широкие слои народа и заняться опять более опасной просветительной работой. Массовые народные собрания отступали все больше на задний план, а между тем это единственный путь, дающий возможность непосредственного воздействия на массу и тем самым завоевания значительных кругов народа на свою сторону. Трибуна парламента все больше и больше оттесняла на задний план залы народных собраний. Вместо того, чтобы говорить с народом, депутаты заняты были излияниями перед так называемыми избранными. Все это и приводило к тому, что немецкое национальное движение все больше переставало быть народным движением и упало до уровня более или менее обыкновенного клуба, где велись академические споры. Пресса распространяла о партии самые плохие представления. Представители партии уже не старались на больших народных собраниях восстановить истину и показать действительные цели партии. В конце концов дело сложилось так, что слова «немецкое национальное движение» стали вызывать в широких кругах народа насмешку. Пусть запомнят это все тщеславные писаки нашего времени: великие перевороты в этом мире никогда не делались при помощи пера. Нет, перу предоставлялось только теоретически обосновать уже совершившийся переворот. Испокон веков лишь волшебная сила устного слова была тем фактором, который приводил в движение великие исторические лавины как религиозного, так и политического характера. Широкие массы народа подчиняются прежде всего только силе устного слова. Все великие движения являются народными движениями. Это – вулканическое извержение человеческих страстей и душевных переживаний. Их всегда вызывает к жизни либо суровая богиня-нужда, либо пламенная сила слова. Никогда еще великие движения не были продуктами лимонадных излияний литературных эстетов и салонных героев. Повернуть судьбы народов может только сила горячей страсти. Пробудить же страсти других может только тот, кто сам не бесстрастен. Только страсть дарит избранным ею такие слова, которые как ударами молота раскрывают ворота к сердцам народа. Кто лишен страстности, у кого уста сомкнуты, того небеса не избрали вестником их воли. Человеку, который является только писателем, можно сказать, что пусть он сидит за столом со своей чернильницей и занимается «теоретической» деятельностью, если только у него имеются для этого соответствующие способности; вождем же он не рожден и не избран. Всякому движению, ставящему себе большие цели, нужно поэтому самым тщательным образом добиваться того, чтобы оно не теряло связи с широкими слоями народа. Такое движение должно каждую проблему рассматривать в первую очередь именно под этим углом зрения. Все его решения должны определяться этим критерием. Такое движение должно далее систематически избегать всего того, что может уменьшить или даже только ослабить его влияние на массу.

И это не из каких-либо «демагогических» соображений.

Нет.

Этим надо руководствоваться по той простой причине, что без могучей силы народной массы ни одно движение, как бы превосходны и благородны ни были его намерения, не может достичь цели. Пути к нашей цели определяются жесткой необходимостью. Кто не хочет идти неприятными путями, тому приходится просто-напросто отказаться от своей цели. Это не зависит от наших добрых желаний. Так уж устроен наш грешный мир. Всенемецкое национальное движение перенесло центр тяжести своей деятельности в парламент, а не в народ, именно поэтому вышло так, что оно отказалось от своего будущего ради успехов минуты. Это движение избрало более «легкие» пути, но именно поэтому оно оказалось недостойным своей конечной победы. В Вене я продумал эти проблемы самым основательным образом и пришел к тому выводу, что именно в этом была основная причина краха немецко-национального движения. Для меня это было тем более печально, что в моих глазах это движение призвано было безраздельно руководить борьбой за дело немецкого народа. Обе ошибки, приведшие к гибели немецкое национальное движение, находились в тесной связи друг с другом. Недостаточное понимание того, что является подлинно движущей силой больших переворотов, привело к неправильному пониманию значения широкой массы народа; отсюда – недостаточный интерес к социальным вопросам, недостаточная борьба за душу низших слоев нации, но отсюда же и преувеличенная оценка парламента. Если бы эта партия поняла, какая невиданная сила заложена именно в народной массе как носительнице революционной борьбы, то партия совершенно по-иному повела бы всю свою работу и пропаганду. Тогда партия перенесла бы центр тяжести своей деятельности в предприятия и на улицу, а вовсе не в парламент. Но и третья ошибка партии в последнем счете заложена также в непонимании значения массы, в непонимании того, что сильные духом люди должны дать массе толчок в определенном направлении, а потом уже сама масса подобно маховому колесу усиливает движение и дает ему постоянство и упорство. Немецкое национальное движение повело систематическую борьбу с католической церковью. Это в свою очередь объясняется тоже только недостаточным пониманием народной психологии. Причины резкой борьбы новой партии против Рима были таковы: когда дом Габсбургов окончательно решился превратить Австрию в славянское государство, все средства показались ему для этого хороши. Бессовестная династия поставила на службу этой новой «государственной идее» также религиозные учреждения.

Для этого династия стала использовать также чешских священников, видя в них тоже одно из подходящих орудий славянизации Австрии. Дело происходило приблизительно следующим образом: в чисто немецкие общины назначались священники-чехи. Эти последние систематически и неуклонно проводили чешскую политику, ставя интересы чехов выше интересов церкви. Чешские приходы таким образом становились ячейками разнемечивания страны. Немецкое духовенство, к сожалению, оказалось совершенно бессильным противостоять этому. Оно не только неспособно было само повести аналогичную наступательную кампанию, оно не в состоянии было даже и к оборонительной политике. Так обошли немцев с тыла. Злоупотребления религией на одной стороне, неспособность оказать какое бы то ни было сопротивление – на другой приводили к тому, что немцы вынуждены были медленно, но непрерывно отступать. Так обстояло дело в малом. Но и в большом положение было такое же. Антинемецкие попытки Габсбургов не встречали отпора и в высшем духовенстве. Защита самых элементарных прав немцев все больше отступала на задний план. Общее впечатление получалось такое, что здесь дело идет о сознательном и грубом попрании интересов немецкого народа, совершаемом католическим духовенством как таковым. Получалось так, что церковь не только отворачивается от немецкого народа, но прямо переходит на сторону его врагов. Шенерер же считал, что главная причина всего этого заложена в головке католической церкви, находящейся вне Германии. По его мнению уже из одного этого вытекало враждебное отношение руководящих кругов католической церкви к чаяниям нашего народа. Так называемые культурные проблемы отступали при этом почти целиком на задний план, как и во всем в тогдашней Австрии. Для немецкого национального движения решающим было тогда не отношение католической церкви, скажем, к науке и т. п., а более всего и прежде всего то, что она не защищала прав немецкого народа и оказывала постоянное предпочтение домогательствам и жадности славян. Георг Шенерер был человек последовательный, он ничего не делал наполовину. Он открыл кампанию против церкви в полном убеждении, что только таким путем можно еще спасти немецкий народ. Движение за эмансипацию от влияния римской церкви казалось ему самым верным путем к цели, самым могучим снарядом, направленным против крепости врага. Если бы этот удар оказался победоносным, то это означало бы, что и в Германии печальному расколу церкви был бы положен конец и что внутренние силы германской империи и всей немецкой нации выиграли бы благодаря этому чрезвычайно много. К сожалению ни предпосылки, ни выводы не были правильны. Верно то, что сила сопротивления немецкого католического духовенства в области национальной борьбы была несравненно меньше силы сопротивления их коллег ненемецкого и в особенности чешского происхождения. Только люди невежественные могли не понимать того, что немецкому духовенству и в голову не приходит взять на себя действительно смелую защиту немецких интересов.

Однако только ослепленные люди могли не понимать того, что это обстоятельство в первую очередь объясняется причинами общими для всех нас, немцев: они заложены в нашей так называемой «объективности», в нашем равнодушном отношении к проблемам нашей народности, как впрочем и к некоторым другим проблемам. Чешское духовенство относится вполне субъективно к своему народу и «объективно» к судьбам церкви. А немецкий священник наоборот: он предан со всей субъективностью церкви и остается совершенно «объективным» по отношению к своей нации. Это явление мы, к несчастью, наблюдаем среди нас и в тысячах других случаев. Это вовсе не только особое наследие католицизма. Нет, эта печальная черта разъедает у нас почти все учреждения, в особенности государственные и духовные. Попробуйте только сравнить, как относится наше чиновничество к попыткам национального возрождения и как в аналогичном случае отнеслось бы чиновничество любого другого народа. Или посмотрите, как относится наш офицерский корпус к чаяниям нашей нации. Разве можно себе представить, чтобы офицерский корпус любой другой страны в мире занял бы такую же позицию и стал бы прятаться под сенью фраз об «авторитете государства». А ведь у нас эти фразы за последние пять лет стали чем-то само собою разумеющимся и считаются даже похвальными. Ну, а возьмите еврейский вопрос. Ведь и католики и протестанты занимают у нас по отношению к нему позицию, которая явно не соответствует ни чаяниям народа, ни действительным потребностям религии. Попробуйте сравнить позицию еврейского раввина в вопросах, имеющих хотя бы самое малое значение для еврейства как расы, с позицией громадного большинства нашего духовенства, – увы, одинаково и католического и протестантского. Это явление мы можем наблюдать у нас постоянно, когда речь идет о защите той или другой абстрактной идеи. «Государственный авторитет», «демократия», «пацифизм», «международная солидарность» и т. д. – вот понятия, которые господствуют у нас и которым придается такое прямолинейное и доктринерское истолкование, что теряется всякое здравое понимание действительно жизненных задач нации. Этот несчастный подход ко всем чаяниям нации под углом зрения предвзятого мнения убивает всякую способность вдуматься в дело глубоко субъективно, раз это дело объективно противоречит доктрине. В конце концов отсюда получается полное извращение и целей и средств. Такие люди выскажутся против всякой попытки национального восстания только потому, что восстание предполагает насильственное устранение пусть хотя бы самого плохого и вредного правительства. Как же, ведь это было бы преступлением перед «авторитетом государства». А в глазах такого жалкого фетишиста «государственный авторитет» является не средством к цели, а самоцелью. Для его жалкого умственного обихода этого жупела вполне достаточно.[138]Такие герои печального образа с негодованием выскажутся, например, против попытки диктатуры, даже если бы носителем этой последней стал Фридрих Великий, а представителями современного парламентского большинства оказались самые неспособные политические лилипуты или даже просто недостойные субъекты.

А почему?

Да на том единственном основании, что для таких «принципиальных» чудаков закон демократии более священен, чем великая нация. Такой сухарь станет на защиту самой ужасной тирании, губящей его собственный народ, только потому что в этой тирании в данный момент воплощается «авторитет государства». И он откажется иметь что-либо общее с самым полезным для народа правительством, только потому что оно не соответствует его представлениям о «демократии». Так и наш немецкий пацифист отнесется совершенно безразлично к самому злодейскому насилию над его нацией – если даже насилие это будет исходить от злейших милитаристов, – только потому, что для изменения положения понадобилось бы оказать сопротивление, то есть применить силу, а это последнее, видите ли, противоречит всему его представлению о духе мирного сожительства. Интернационально настроенный немецкий социалист примет как должное, если весь остальной мир совместными усилиями будет грабить его. Он только с братскими чувствами распишется в получении соответствующих ударов и никогда не подумает о том, что грабителей надо наказать или по крайней мере надо умерить их пыл.

Никогда!

А почему?

Да единственно потому, что он – немец. Может быть, это и печально, но это так. Чтобы побороть то или другое зло, надо прежде всего установить и понять его. Это же относится и к тому равнодушию, которым отличается известная часть духовенства в деле защиты немецких чаяний. Это объясняется не его злой волей, не приказом, скажем, сверху. Нет. Эта недостаточная решимость есть результат недостатков национального воспитания с молодых лет, а затем это есть продукт некритического подчинения той или другой абстрактной идее, ставшей фетишем. Воспитание в духе демократии, интернационального социализма, пацифизма и т. д. приняло в наше время характер столь исключительный и столь, можно сказать, субъективный, что оно подчиняет себе все и целиком предопределяет взгляд на все окружающее. Что же касается отношения к нации, то оно у нас с ранней молодости только чисто «объективное». Вот и выходит, что немецкий пацифист, субъективно отдающий себя своей идее без остатка, не станет без долгих размышлений на сторону своего народа даже в том случае, если народ подвергнется несправедливым и тяжелым угрозам. Он сначала будет искать, на чьей стороне «объективная» справедливость, и будет считать ниже своего достоинства руководиться простым чувством национального самосохранения. Насколько это одинаково относится и к католицизму и к протестантизму, видно из следующего. В сущности говоря, протестантизм лучше защищает чаяния немецкого народа, поскольку это заложено в самом его происхождении и в более поздней исторической традиции вообще. Но и он оказывается совершенно парализованным, как только приходится защищать национальные интересы в такой сфере, которая мало связана с общей линией его представлений и традиций, как только ему приходится иметь дело с требованиями, которыми он до сих пор не интересовался или которые он по тем или другим причинам отвергал. Протестантизм всегда выступит на поддержку всего немецкого, поскольку дело идет о внутренней чистоте или национальном углублении, поскольку дело идет, скажем, о защите немецкого языка и немецкой свободы. Все эти вещи глубоко заложены в самой сущности протестантизма. Но стоит возникнуть, например, вопросу об еврействе, и окажется, что протестантизм относится самым враждебным образом к малейшей попытке освободить нацию от этого смертельно враждебного окружения и только потому, что протестантизм тут связан уже своими определенными догматами. А ведь тут дело идет о вопросе, вне разрешения которого все другие попытки возрождения немецкого народа совершенно бесцельны или даже нелепы. В свой венский период я располагал достаточным досугом, чтобы беспристрастно продумать и этот вопрос. Все, что я видел вокруг себя, тысячу раз подтверждало правильность сказанного. В Вене, этом фокусе различных национальностей, на каждом шагу было особенно очевидно, что именно только немецкий пацифист относится к судьбам своей нации с той пресловутой «объективностью», о которой мы говорили выше, но еврей так никогда не относится к судьбам своего еврейского народа. В Вене становилось ясным, что только немецкий социалист настроен «интернационально» в том смысле, что умеет только клянчить и заискивать перед интернациональными «товарищами». Чешский социалист, польский социалист поступают совершенно по-иному. Словом, я уже тогда понял, что несчастье только наполовину заложено в самих этих учениях, в другой же части оно является продуктом господствующего у нас неправильного национального воспитания, в результате чего получается гораздо меньшая преданность своей нации. Ввиду сказанного ясно, что вся та аргументация, которую приводила немецкая националистическая партия, теоретически обосновывая свою борьбу против католицизма, была неверна. Давайте воспитывать немецкий народ с самого раннего возраста в чувстве исключительного признания прав своего собственного народа, давайте не развращать уже с детских лет нашу молодежь, давайте освободим ее от проклятия нашей «объективности» в таких вопросах, где дело идет о сохранении своего собственного я. Тогда в кратчайший срок мы убедимся, что и немецкий католик по примеру католиков Ирландии, Польши или Франции остается немцем, остается верным своему народу. Само собою разумеется, что все это предполагает наличие подлинного национального правительства и у нас. Самое могущественное доказательство в пользу сказанного дает нам тот исторический период, когда нашему народу пришлось в последний раз перед судом истории вести борьбу за существование не на жизнь, а на смерть. До тех пор пока руководство сверху было более или менее удовлетворительным, народ выполнял свою обязанность в полной мере. Протестантский пастор и католический священник – оба дали бесконечно много, чтобы поднять нашу силу сопротивления; оба помогли не только на фронте, но еще больше в тылу. В эти годы, в особенности в момент первой вспышки, для обоих лагерей как для протестантов, так и для католиков, существовало только одно единое немецкое государство, за процветание и за будущее которого оба лагеря возносили одинаково горячие молитвы к небу. Немецкое национальное движение в Австрии должно было поставить себе вопрос: могут ли австрийские немцы удержать свое господство при католической вере?

Да или нет?

Если да, тогда политической партии незачем заниматься вопросами религии или даже обрядности: если же нет, тогда надо было строить не политическую партию, а поднять борьбу за религиозную реформацию. Тот, кто кружными путями хочет через политическую организацию прийти к религиозной реформации, обнаруживает только, что он не имеет ни малейшего представления о том, как в живой действительности складываются религиозные представления или религиозные учения и как именно они находят себе выражение через церковь. В этой области поистине невозможно служить сразу двум господам. Обосновать или разрушить религию – дело, конечно, гораздо большее, нежели образовать или разрушить государство, а тем более партию. Пусть не говорят мне, что выступление немецкой национальной партии против католичества было вызвано только соображениями обороны, что наступающей стороной было-де католичество. Во все времена и эпохи, конечно, находились бессовестные субъекты, которые не останавливались перед тем, чтобы и религию сделать орудием своих политических гешефтов (ибо для таких господ дело идет исключительно о гешефтах). Совершенно неправильным, однако, является возлагать ответственность за этих негодяев на религию. Эти субъекты всегда ухитрятся злоупотребить в своих низменных интересах если не религией, то чем-либо другим. Для парламентских бездельников и воришек ничто не может быть более приятным, чем случай хотя бы задним числом найти известное оправдание своим политическим мошенничествам. Когда за его личные подлости возлагают ответственность на религию или на религиозную обрядность, он очень доволен; эти лживые субъекты тотчас же поднимут крик на весь мир и будут призывать всех в свидетели того, как справедливы были их поступки и как они-де своим ораторским талантом и т. д. спасли религию и церковь. Чем больше они кричат, тем больше глупые или забывчивые сограждане перестают узнавать действительных виновников плохих поступков. И что же – негодяи достигли своей цели. Сама хитрая лиса прекрасно знает, что ее поступки ничего общего с религией не имеют. Негодяи посмеиваются себе в бороду, а их честные, но малоискусные противники терпят поражение и в один прекрасный день в отчаянии теряют веру в свое дело и отходят в сторону. Но и в другом отношении было бы совершенно несправедливо делать ответственной религию или даже только церковь за недостатки отдельных людей. Давайте сравним величие всей церковной организации с недостатками среднего служителя церкви, и мы должны будем прийти к выводу, что пропорция между хорошим и дурным здесь гораздо более благоприятна, чем в какой бы то ни было другой сфере. Разумеется, и среди священников найдутся такие, для которых их священная должность является только средством к удовлетворению собственного политического самолюбия. Найдутся среди них и такие, которые в политической борьбе, к сожалению, забывают, что они должны являться блюстителями высшей истины, а вовсе не защитниками лжи и клеветы. Однако надо признать, что на одного такого недостойного священника приходятся тысячи и тысячи честных пастырей, сознающих все величие своей миссии. В нашу лживую развращенную эпоху люди эти являются зачастую цветущими оазисами в пустыне. Если тот или другой отдельный развращенный субъект в рясе совершит какое-либо грязное преступление против нравственности, то ведь не станут же за это обвинять всю церковь. Совершенно таким же образом должен я поступить, когда тот или другой отдельный служитель церкви предает свою нацию, грязнит ее, да еще в такое время, когда это делается и не духовными лицами направо и налево. Не надо забывать, что на отдельного плохого приходского священника приходятся тысячи таких, для которых несчастье нации является их собственным несчастьем, которые готовы отдать за дела нации все и которые вместе с лучшими сынами нашего народа страстно ждут того часа, когда и нам улыбнутся небеса. Если же кто-либо нам скажет, что тут дело шло не столько о маленьких проблемах повседневности, сколько о великих принципиальных вопросах догмата, то я ему отвечу так: если ты в самом деле считаешь, что ты избран судьбой, чтобы явиться провозвестником истины, то делай это, но имей тогда и мужество действовать не обходными путями через политическую партию – ибо в этом тоже заложено известное мошенничество, – а постарайся на место нынешнего плохого поставить твое будущее хорошее. Если для этого у тебя не хватает мужества или если ты сам еще не вполне убежден в том, что твои догматы лучше, тогда руки прочь. И во всяком случае, если ты не решаешься выступить с открытым забралом, то не смей контрабандно прибегать к обходным путям политики. Политические партии не должны иметь ничего общего с религиозными проблемами, если они не хотят губить обычаи и нравственность своей собственной расы. Точно так же и религия не должна вмешиваться в партийно-политическую склоку. Если те или другие служители церкви пытаются использовать религиозные учреждения (или только религиозные учения), чтобы нанести вред своей нации, то не следует идти по их следам и бороться против них тем же оружием. Для политического руководителя религиозные учения и учреждения его народа должны всегда оставаться совершенно неприкосновенными. В ином случае пусть он станет не политиком, а реформатором, если, конечно, у него есть для этого необходимые данные. Всякий другой подход неизбежно приводит к катастрофе, в особенности в Германии. Изучая немецкое национальное движение и его борьбу против Рима, я пришел в ту пору к следующему убеждению, которое в продолжение дальнейших лет только укрепилось во мне: то обстоятельство, что эта партия недостаточно оценила значение социальной проблемы, стоило ей потери всей действительно боеспособной массы народа; участие в парламенте отняло у этой партии подлинный размах и привило ей все те слабости, которые свойственны этому учреждению; борьба же ее против католической церкви сделала партию невозможной в низших и средних слоях населения и лишила ее таким образом многочисленных и самых лучших элементов, составляющих вообще основу. Практические же результаты австрийской «борьбы за культуру» оказались совершенно ничтожными. Немецкой национальной партии, правда, удалось оторвать от католической церкви около ста тысяч верующих, но большого ущерба католической церкви это не причинило. В данном случае пастырям поистине не приходилось проливать слез по поводу потери «овец», ибо они потеряли, в сущности, только тех, кто давно внутренне уже не был с ними. В этом и заключалась главная разница между новейшей реформацией и старой: в эпоху великой реформации от католической церкви отвернулись многие лучшие люди и притом из чувства действительно глубокого религиозного убеждения. Между тем теперь ушли только равнодушные и ушли преимущественно по «соображениям» политического характера. С точки зрения политической результат также был совершенно смешным и печальным.

Что оказалось?

Хорошее политическое национальное движение немецкого народа, обещавшее большой успех, погибло, потому что руководители не обладали достаточной трезвостью мысли и направили его на тот путь, который неизбежно должен был привести к расчленению. Одно несомненно. Немецкое национальное движение никогда не сделало бы этой ошибки, если бы оно не страдало недостатком понимания психики широких масс народа. Руководство этой партии не поняло, что уже из психологических соображений никогда не следует массе указывать на двух или больше противников сразу, ибо это ведет только к падению боевого настроения в собственном лагере. Если бы руководители названной партии понимали это, то они уже по одной этой причине ориентировали бы немецкое национальное движение только против одного противника. Для политической партии нет ничего более опасного, как очутиться под руководством людей, желающих драться на всех фронтах сразу, разбрасывающихся во все стороны и не умеющих достигнуть хотя бы маленьких практических результатов в одной области. Если бы даже все упреки против католичества были абсолютно верны, то политическая партия все же не должна ни на минуту упускать из вида то обстоятельство, что, как показывает весь предшествующий исторический опыт, никогда еще ни одной чисто политической партии не удалось в аналогичных условиях добиться религиозной реформации. Люди должны учиться истории не для того, чтобы забыть ее уроки как раз тогда, когда нужно их практически применять, а также не для того, чтобы предположить, будто в данную минуту история пойдет совсем по иному пути в разрез со всем тем, что мы видели до сих пор. Изучать историю надо именно для того, чтобы уметь применить уроки ее к текущей современности. Кто этого не умеет делать, тот пусть не считает себя политическим вождем, тот в действительности только человек с пустым самомнением. Его практическую неспособность ни капельки не извиняет наличие доброй воли. Искусство истинно великого народного вождя вообще во все времена заключается прежде всего в том, чтобы не дробить внимания народа, а концентрировать его всегда против одного– единственного противника. Чем более концентрирована будет воля народа к борьбе за одну единую цель, тем больше будет притягательная сила данного движения и тем больше будет размах борьбы. Гениальный вождь сумеет показать народу даже различных противников на одной линии. Он представит дело своим сторонникам так, что эти различные противники, в сущности, являются врагом одной и той же категории. Когда народ видит себя окруженным различными врагами, то для более слабых и нестойких характеров это только дает повод к колебаниям и сомнениям в правоте собственного дела. Как только привыкшая к колебаниям масса увидит себя в состоянии борьбы со многими противниками, в ней тотчас же возьмут верх «объективные» настроения и у нее возникнет вопрос: может ли быть, чтобы все остальные оказались не правы и только ее собственный народ или ее собственное движение были бы правы. Но это уже означает начало паралича собственной силы. Вот почему необходимо взять за одну скобку всех противников, хотя бы они и сильно отличались друг от друга, тогда получится, что масса твоих собственных сторонников будет чувствовать себя противостоящей лишь одному-единственному противнику. Это укрепляет веру в собственную правоту и увеличивает озлобление против тех, кто нападает на правое дело. Немецкое национальное движение в Австрии этого не поняло, и это стоило ему успеха. Цели этой партии были правильны, ее убеждения чисты, но путь к цели был выбран неверный. Партия похожа была на того туриста, который все время не спускает глаз с вершины горы, на которую он хочет попасть; этот турист отправляется в путь-дорогу с твердой решимостью во что бы то ни стало добраться до вершины и делает при этом, однако, ту «маленькую» ошибку, что, будучи слишком занят вершиной, совершенно не обращает внимания на топографию дороги, на то, что делается у него под ногами, и поэтому в конце концов гибнет. У христианско-социальной партии, великой соперницы немецко-национальной партии, дело обстояло как раз наоборот. Она хорошо, умно и правильно выбрала дорогу, но ей, увы, не хватало ясного представления о конечной цели. Почти во всех тех отношениях, в каких немецко-национальная партия хромала, установки христианско-социальной партии были правильны и целесообразны. Она обладала необходимым пониманием значения массы и поэтому путем демонстративного подчеркивания социального характера партии уже с первого дня сумела обеспечить себе по крайней мере часть этой массы. Взявши в основном установку на завоевание мелких и низших слоев средних классов и ремесленников, она сразу получила крупный контингент преданных, стойких и готовых к жертвам сторонников. Она старательно избегала какой бы то ни было борьбы против религиозных учреждений и тем обеспечила себе поддержку церкви, являющейся в наше время могущественной организацией.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.