Вишневый Сад - Forever!

"Вишневый Сад" - Forever!

[Послесловие к "Вишневый Сад Limited"]

Общеизвестно, что зачитывавшийся самозабвенно десятками чеховских произведений Лев Толстой практически не признавал за ним таланта драматурга. Независимо от мнения титана (а именно такое звание держателя небесного свода максимально впору Льву Николаевичу), я в своей создаваемой книге пьес Антона Павловича всерьез тоже почти не касаюсь. Дело в том, что мне от них тяжело.

Почему так?! Если в главнейшем своем, "несценическом", массиве произведений Чехов для меня, несмотря на все бездумные ярлыки толпы и "замыленность глаза" присяжных чеховедов - ярчайший Источник света, надежды и оптимизма - то почему же от Мельпомены его так безнадежно? Пока что для меня тайна сия велика есть. Единственный ключик к разгадке - в том, что в пьесах Чехова не действует и не говорит сам Чехов. Все интонации и поступки он вынужден передоверить героям - а они не герои. Персонажи - и в основном на заклание. "В современной трагедии гибнет хор..."

Выделяя, по своему произволению, пять главных пьес - "Иванов", "Чайка", "Дядя Ваня", "Три сестры", "Вишневый сад", - вижу везде трех страшноватых родственников: безденежье, безбрачие, смерть. В худшем случае перед занавесом - выстрел; в лучшем - небо в алмазах, где "мы отдохнем". Финальная (1903) версия судьбы Раневских (Фирс - тоже Раневский давно) троична: кому Париж, кому Русь, а кому - шкаф. Многоуважаемый предмет оборачивается для "недотепы" запертым домом - фамильным склепом.

"Смерть не картошка", - говорит один из героев загадочной, таки непонятой Львом Николаевичем повести "Жена", мудрейший по жизни Брагин. Пытавшийся вспомнить - и не вспомнивший - секрет особого консервирования вишни преданный Фирс погибает в конце почти по законам мрачноватого триллера. Должен уйти. Вдруг бы еще вспомнил - и успел уговорить делового человека Ермолая Лопахина не продавать землю дачникам, а вишневый бизнес возродить? Сие - невыгодно. Кому? Нарождающейся силе. Имя ей легион, а иначе - Дачники (пиеса Максима Горького). Это - разделение Царства. Впереди - шесть соток. Что три аршина. Ну и "далее - везде".

Поэтому после "Вишневого сада" в драме у Чехова ничего быть уже не могло. Только: Цусима, бомбисты, Декрет о Земле. "Бедой" называет Фирс "волю". В самой вроде бы нестрашной своей пьесе нервом чувствуя грядущий страх, Антон Павлович щедро пытается ее населить добрыми, смешными, или просто глупыми марионетками, создать заградительную полосу. Марионетки же нигде селиться не хотят. Шарлотта, Симеонов-Пищик, Дуняша, Епиходов легко отслаиваются от подложки; клей непрочен. В разные стороны расходятся светлый краснобай Петя и тусклый негодяй Яша - им нечего делать на этом пространстве земли. Почти как Фирс, на вымирание обречена Варя - разве надумается все-таки, окликнет Лопахин? Да ведь и она полуживая. Живые - трагические Любовь, Леонид, Ермолай. Надежда на что-то есть только у Ани.

"Пьеса долго не давалась <...> и мы, когда Чехов приехал в Москву, обратились к нему с просьбой разрешить сократить. Видимо, эта просьба причинила ему боль, лицо у него омрачилось. Но затем он ответил: "Что ж, сокращайте..."", - пишет Константин Станиславский. Видимо, прельстившись его лаврами вперемешку с лаврами Тома Стоппарда, я и предпринял эту любовную попытку вычленить из пьесы сугубо финансово-экономический конспект. При этом в тексте Антона Павловича мною не было изменено или прибавлено ни единой буквы. Сокращались только цельные, от точки и до точки, предложения.

Чисто вишневые сады, говорят, никогда не были особенно экономически выгодны. Это - Место мечты и прощания. Нечто перестает быть, оставаясь тем самым в бытии навсегда.

2003

⇐ Предыдущая 12