Симона де Бовуар 73 страница

подобное недоверие женщина отвечает враждебностью. Это уже не война между индивидами, обособленными каждый своей сферой: восставшая каста, выдвигающая свои требования, идет на штурм, а каста, привилегированное положение которой может пошатнуться, сопротивляется, противодействует. Две трансцендентности сталкиваются Друг с другом, вступают в борьбу; вместо взаимного признания права на существование они оспаривают превосходство одной над другой.

Это находит выражение как в сексуальном, так и в духовном плане; «женственная» женщина, будучи пассивной добычей, пытается заставить мужчину подчиниться своим плотским желаниям, сделать его такой же пассивной добычей собственной плоти; она прилагает всевозможные усилия, дабы увлечь его, поймать в ловушку, разжечь его страсть и заставить подчиниться этой страсти, сама оставаясь при этом покорной, послушной вещью; совсем иначе ведет себя «эмансипированная» женщина, ей хочется активности, деятельности, хочется проявить предприимчивость, инициативность, она отвергает пассивность, навязываемую ей мужчиной. Например, Элиза и другие женщины, подобные ей, не признают ценности активного мужского характера, не считают, что он должен котироваться выше женских достоинств; для таких женщин плоть важнее духа, обстоятельства выше свободы, а свою рутинную мудрость они предпочитают смелости творчества. Тогда как «современная» женщина принимает, воспринимает «мужские» ценности; и это находит у нее выражение в стремлении мыслить, действовать, работать, творить совсем так же, как мужчина; вместо того чтобы принизить, умалить достоинства мужчины, она утверждает себя, настаивает на своем равенстве с ним.

И требования равенства в их конкретном выражении вполне легитимны; порицания заслуживает в таком случае вызывающее поведение мужчин. В их оправдание можно лишь сказать, что женщины сами нередко путают карты. Какая-нибудь Мейбл Додж стремится покорить Лоуренса чарами присущей ей женственности, женскими достоинствами, с тем чтобы затем духовно властвовать над ним; своим успехом у мужчин многие женщины пытаются доказать, что они стоят мужчин, и с этой же целью с помощью секса они добиваются мужской поддержки; они как бы играют на двух досках, требуя одновременно и поклонения себе, как в былые, древние времена, и нового отношения, простого человеческого уважения, делая ставку и на собственные чары, давнее испытанное средство, и на едва завоеванные права; понятно, что это приводит мужчину в раздражение и он занимает оборонительную позицию; однако мужчина тоже проявляет двоедушие, когда, требуя от женщины лояльного, честного поведения, игры по правилам, сам своим недоверием, враждебностью отнимает у нее необходимые козыри. Похоже, что борьба между мужчиной и женщиной и не может быть ясно очерченной, в силу того что неясна, непрозрачна сама сущность женщины. Она противостоит мужчине не как субъект, а как объект, парадоксальным образом наделенный качествами субъективности; она выступает одновременно как некое «я» и как Другой, что является противоречием и влечет за собой непредсказуемые последствия. Когда женщина использует в качестве орудия и свою слабость, и свою силу, это не предумышленный расчет, не заранее согласованный с самой собой план: она действует спонтанно, ищет спасения на том пути, который ей предопределили, — на пути пассивности, и одновременно она активно требует для себя самостоятельности, независимости, власти и господства,

наконец; и конечно же, способ действия, к которому она прибегает, не из тех, что назовешь «честной войной», но ведь он ей продиктован ее двусмысленной ситуацией, не ею самой избранной. Между тем, когда Мужчина относится к женщине как к свободной личности, он возмущается, что она остается для него ловушкой; когда же он ей льстит и осыпает похвалами как свою добычу, у него вызывают негодование ее притязания на самостоятельность, независимость; как бы там ни было, ему все время кажется, что его обошли, обыграли, что он стал жертвой, она же считает себя ущемленной, обиженной, уязвленной.

Распря между мужчиной и женщиной будет продолжаться до тех пор, пока они не признают взаимного равенства, то есть до тех пор, пока женственность будет увековечивать себя в качестве неизменной сущности, — кто более, мужчина или женщина, заинтересован в поддержании этой ситуации? Женщина, сбрасывая с себя оковы, хочет тем не менее сохранить свои прерогативы; а мужчина в свою очередь предпочел бы сберечь свои привилегии и потребовать от женщины, чтобы та согласилась с определенными ограничениями. Монтень прав, говоря: «Легче обвинить один из полов, чем оправдать другой». Хулить или одобрять, подвергать порицанию или раздавать похвальные листы — тщетно. Ведь на самом деле очень трудно разорвать этот порочный круг, каждый пол одновременно — и жертва другого пола, и собственная; между двумя противниками, соревнующимися в своей устремленности к чистой, абсолютной свободе, легко можно было бы установить согласие: нужно только, чтобы война не приносила пользы ни одной из сторон; однако в том-то и сложность, что каждый из воюющих лагерей не только враг, но и сообщник, пособник своего противника; женщина готова сдаться, мужчина готов уступить; подобная позиция внушает сомнения и не оправдывает себя: каждый зол на другого, каждый обвиняет другого в несчастьях, случившихся будто исключительно по причине уступок, из-за искушения пойти навстречу, проявить обходительность, способность к пониманию; мужчина и женщина более всего ненавидят Друг в друге свой собственный провал, поражение своих недобрых намерений, неудавшуюся низость.

Мы уже знаем, почему изначально мужчины подчинили себе женщин; девальвация женственности была необходимым этапом в человеческой эволюции; однако итогом этого могло бы стать сотрудничество обоих полов; угнетение одного пола другим объясняется склонностью человека бежать от себя, отчуждаясь в другом, в том, которого он угнетает; и сегодня в каждом отдельном человеке мы обнаруживаем эту тенденцию: большинство людей уступают этому порыву; муж ищет себя в своей жене, любовник — в любовнице, и все это с лицом каменной статуи, не показывая виду; мужчина ищет в женщине подтверждения мифа о своей мужественности, своем владычестве, немедленного подтверждения реальности этого. «Мой муж никогда не ходит в кино», — говорит чья-нибудь жена, и таким образом некая мужская точка зрения запечатлевается в мраморе вечности. Однако сам мужчина — раб своего мифического двойника: какой нужен труд, чтобы сотворить этот образ, а ему постоянно грозит опасность! В любом случае он воздвигнут на своенравной женской свободе; воздвигнут несмотря ни на что; и мужчине необходимо постоянно поддерживать свое реноме — выглядеть, производить впечатление мужественного, значительного человека, человека высших достоинств; он притворяется, ломает комедию, и с ним проделывают то же самое; он бывает агрессивен, встревожен, оза-

бочен, неспокоен; если он враждебен по отношению к женщинам, так это из страха перед ними, и страх этот объясняется боязнью самого себя, того персонажа, с которым он слился. Сколько же времени, сил расходуется на то, чтобы справиться с комплексами, превозмочь их, одолеть разного рода сложности, придать поведению благородство и тем возвыситься, идеализируя свой облик; сколько же энергии тратится на разговоры о женщинах, на стремление и усилия их соблазнить, привлечь их внимание, обольстить, наконец на страх перед ними! Да мужчины сами себя освободили бы, дав свободу женщинам. Но именно этого они страшатся более всего. И они упорствуют, что-то выдумывают, мистифицируют с единственной целью удержать женщину в ее оковах.

Пусть она пребывает в заблуждении — большинство же мужчин видят истинное положение вещей. «Родиться женщиной — какое несчастье! Однако еще большее несчастье — будучи женщиной, не осознавать своей трагедии до конца», — говорит Кьёркегор . Между тем с давних пор общество стремится замаскировать это несчастье. Например, общество рассталось с институтом попечительства: взамен женщина получила «покровителей», у которых те же права, что и у попечителей в древности, причем считается, что это в интересах самой женщины. Запрещать ей работать, держать ее дома — значит, оказывается, защищать ее от себя самой, обеспечивать ее счастье. Известно, сколько поэтического тумана напускается на те монотонные, однообразные нагрузки, навязанные ей: домашнее хозяйство, материнство; в обмен на свободу ей преподносят в подарок сомнительные сокровища «женственности». Бальзак прекрасно описывает эту уловку, он советует мужчинам относиться к женщине как к рабыне и при этом внушать ей, будто она королева. Менее циничные мужчины стараются и себя самих убедить в том, что она принадлежит к числу привилегированных. Среди американских социологов есть те, что сегодня всерьез преподносят теорию «low-class gain», то есть теорию «преимуществ низших каст». И во Франции тоже нередко провозглашалось — правда, не в столь научной форме, — что рабочим просто повезло, им нет нужды что-либо «изображать», что-либо «представлять собой»; в таком случае еще больше повезло клошарам, бродягам, ведь они могут ходить в отрепьях, спать просто на улице, этого удовольствия, этой радости лишены и граф Бомонт, и несчастные господа из семейства де Вендель. Этакие беспечные завшивленные голодранцы весело и бодро чешутся от заедающих их паразитов, радостные негры, заливающиеся смехом под ударами плетей и хлыстов, развеселые арабы из Суса, с улыбкой на устах закапывающие в землю своих умерших от голода детей, — вот так и женщины наслаждаются жизнью, пользуясь своей несравненной привилегией: отсутствием обязанности нести ответственность. Не надо трудиться, нет никаких нагрузок и обязательств, нет забот — ей совершенно очевидно

1 «In vino veritas». Ему принадлежат также такие слова: «В сущности, происходит следующее — за женщиной снова начинают ухаживать, и в этом выражается участие природы к своему самому слабому творению, существу, ею обделенному и для которого иллюзия к тому же нечто большее, чем компенсация. Но именно иллюзия оказывается для нее роковой... Почувствовать себя свободной благодаря воображению, стать жертвой воображения, это ли не самая сокрушительная насмешка?.. Женщина вовсе не обездоленное существо, однако в определенном смысле она обездолена, поскольку не может одолеть иллюзии, коими природа ее утешает».

досталась на земле «самая лучшая доля». Что особенно тревожит и беспокоит — это, видимо, уходящая корнями в первородный грех упорная извращенность, в силу которой люди всех времен и народов, якобы удостоившиеся лучшей доли, непрестанно взывают к своим благодетелям: «Это уж слишком! Нет сил! Я бы охотно оказался на вашем месте! Меня бы больше устроила ваша доля!» А в ответ замечательные капиталисты, щедрые, великодушные завоеватели, великолепные мужчины стоят на своем: «Сохраните свою лучшую долю, берегите ее!»

Дело еще в том, что мужчины находят у своих подруг большее понимание, нежели угнетатели у тех, кого они угнетают; поэтому мужчины недобросовестным образом делают женщин своими соучастницами, дабы заявить, что женщина сама захотела той жизни, к которой они ее принудили. Мы уже видели, что воспитание женщины становится преградой на ее пути к протесту, бунту, к авантюре, все общество в целом — начиная с уважаемых родителей — лжет ей, превознося необычайно высокую ценность склонности к самоотречению, к самопожертвованию, скрывая при этом от нее, что ни возлюбленный, ни муж, ни дети не согласятся взвалить на себя ее нагрузку. Женщина не задумываясь принимает лживые заверения, потому что они сулят легкую дорогу, пологий спуск: это и есть самое страшное преступление, совершаемое против нее; с самого детства всю жизнь ее портят, разлагают — указывают, что ее призвание есть отказ от активной жизненной позиции, искушающий каждого живущего, ибо свобода так тревожна. Ведь если у ребенка поощрять леность, весь день придумывая ему забавы, не оставляя ему времени для обучения, не показывая и не рассказывая, сколь это полезно, то, когда он станет взрослым, его нельзя упрекать за то, что он предпочитает быть невежественным и неприспособленным. А женщину воспитывают именно так, не стремясь научить ее реализовывать себя в жизни, привить потребность отвечать за себя; поэтому женщина легко соглашается полагаться на покровительство, на любовь мужчины, на чью-либо помощь — одним словом, на то, что кто-то поведет ее за руку, укажет, как ей поступать, по какому пути следовать, что избрать в жизни; возможность добиться чего-либо, реализоваться, ничего при этом не делая, легко увлекает ее. Да, она допускает ошибку, отдаваясь этому искушению; но мужчина не имеет права ее упрекать, поскольку он сам ее и искушает. Когда между ними разразится конфликт, каждый обвинит другого, возложив на него ответственность за создавшееся положение; женщина станет упрекать мужчину за то, что из-за него она такая, какая есть, что он ее сделал такой, и он услышит: «Меня не учили думать, размышлять, рассуждать, зарабатывать себе на жизнь, обеспечивать себя...» И станет ставить ей в вину, что она все это приняла не сопротивляясь, со всем согласилась, он упрекнет ее: «Ты ничего не умеешь, ты ни к чему не способна...» И так каждый пол наступает на другой, думая тем самым оправдать себя; но ошибки и неправота одного пола не снимают вины с другого, не оправдывают его.

Многочисленные конфликты, восстанавливающие мужчин и женщин друг против друга, происходят из-за того, что ни те ни другие не хотят отвечать за последствия создавшегося положения, при котором одни предлагают условия, другие живут по ним; это неопределенное понятие «равенства в неравенстве», которым один пользуется, чтобы скрыть свой деспотизм, а другой — чтобы не показать своего малодушия, не выдерживает испытания жизнью; в процессе своих взаимоотношений с мужчиной, схожих с товарообменом, женщина ссылается на га-

рантированное ей абстрактное равенство, а мужчина тут же ставит точки над «i», констатируя конкретное, фактическое неравенство. Корни взаимного недовольства, вечного, нескончаемого, возникающего между ним и ею, кроются в неоднозначности понятий давать и брать: она жалуется, что все отдает, он протестует и утверждает, что это она у него все отбирает. Женщина должна понять, что товарообмен — а это основной закон политэкономии — регулируется той ценностью предлагаемого товара, которую он представляет для покупателя, а не для продавца: женщину просто обманули, твердя ей, что она бесценна; на самом деле она лишь развлечение, удовольствие, спутница, то есть благо, конечно, но не самое основное; мужчина — центр всего, главный смысл, смысл ее жизни, так что обмен — сделка, имеющая место между ними, — строится не на принципах равноценности; и это их неравенство особенно очевидно сказывается на времени, проводимом ими вместе, — обманчиво предстающее одинаковым, одним и тем же для обоих, оно имеет разную ценность для каждого из них; проводя вечер со своей возлюбленной, любовницей, мужчина может использовать это время для своей карьеры, встретиться с друзьями, завязать нужные связи, завести полезные знакомства и, наконец, развлечься; для мужчины, прочно интегрированного в общество, время есть положительное богатство — это деньги, репутация, удовольствие. Все обстоит иначе для женщины, особенно для женщины праздной, томящейся без дела, тоскующей от незнания, куда себя приложить, для нее время — это то, от чего надо избавиться, куда-то его определить, как говорят, убить; когда это ей удается, она считает, что с толком провела время, как будто прибыль получила; участие в этом мужчины — чистая прибыль, прямая выгода; в большинстве случаев мужчину больше всего интересует сексуальная сторона его связи с женщиной, он стремится извлечь именно эту пользу; в сущности, мужчина при общении со своей возлюбленной может вполне удовольствоваться тем временем, которое ему необходимо для совершения акта любви; что же касается женщины — за некоторым исключением, — то ей хочется «сбыть» время, которому она не может найти применения; и как торговец на рынке, который согласен продать вам картошку только · в том случае, если вы «возьмете» у него репу, женщина готова уступить своему возлюбленному, только если он вместе с ее телом «возьмет» на себя нагрузку занять ее время разговорами, беседами или выходом в свет, прогулками. Равновесия им удается добиться только в том случае, если мужчине не покажется чрезмерно высокой цена за весь лот, что во многом зависит от силы его желания и, конечно же, от значения, придаваемого им тем занятиям, которыми он жертвует; если же женщина требует, иначе говоря, предлагает, слишком много времени, она кажется назойливой, чрезмерной, как река, выходящая из берегов; в таком случае мужчина скорее предпочтет не иметь ничего, чем иметь слишком много. Тогда женщина делает свои требования более умеренными; однако чаще всего согласие достигается ценой двойного напряжения: женщина считает, что мужчина «приобрел» ее со скидкой, по сниженной цене, а мужчине кажется, что она ему слишком дорого стоит. Разумеется, в предложенном рассуждении присутствует юмор, и все же — за исключением случаев безумной страсти, сильной, ревнивой, всепоглощающей любви, при которой мужчина хочет, чтобы женщина принадлежала ему целиком и полностью и всегда, во всякое время, — в самой нежности, в желании, даже в любви заложен этот конфликт; у мужчины никогда нет времени, ему всегда «нужно что-то делать», у него есть что де-

лать, тогда как женщина стремится, хочет освободиться, избавиться от имеющегося у нее времени; и по этой причине мужчина не считает время, дарованное ему женщиной, действительно даром, подношением, оно для него нагрузка. Впрочем, он соглашается ее терпеть, потому что хорошо знает — он принадлежит к привилегированной касте, у него попросту «совесть нечиста»; и по своей доброй воле он может компенсировать порою неравенство положения своей щедростью; правда, и в этом случае может статься, что проявленное сострадание мужчина так высоко ставит себе в заслугу, что при первом же столкновении обрушивает на женщину град упреков, обвиняя ее в неблагодарности; он возмущается: «Я слишком добр». Женщина понимает, что ведет себя словно попрошайка, и хотя она убеждена в ценности преподносимых ей подарков, это ее унижает. Этим же объясняется жестокость, на которую она оказывается порою способна; у нее «совесть чиста», потому что она из числа потерпевших; она не считает себя обязанной щадить тех, кто принадлежит к привилегированной касте, ей ведь нужно защищаться; более того, она будет испытывать радость, если ей представится случай выразить свое презрение любовнику, не сумевшему ее удовлетворить; раз он не дает ей столько, сколько ей необходимо, она отберет у него все, испытав при этом дикое наслаждение. И вот тогда, задетый за живое, раненный в самое сердце мужчина обнаруживает истинную цену той связи, которой он пренебрегал: он готов на любые обещания, даже если ему будет казаться, что его снова эксплуатируют; мужчина обвиняет возлюбленную в шантаже, она его упрекает в скупости; и оба чувствуют себя ущемленными, уязвленными. Не стоит труда, да и тщетно, кого-то обвинять, порицать, а кого-то прощать: нет и не может быть справедливости в несправедливости. Правитель в колонии не имеет никакой возможности вести себя всегда хорошо по отношению к туземцам, так же как генерал по отношению к своим солдатам; здесь есть единственное решение — не быть ни тем ни другим, ни правителем, ни генералом; но мужчина не может перестать быть мужчиной. И этот мужчина становится без вины виноватым, отвечающим за преступление, которого не совершал; вот так и женщина независимо от себя самой оказывается жертвой и мегерой одновременно; порою мужчина начинает бунтовать, становится жестоким, в этом случае он является соучастником несправедливости, совершаемой по отношению к женщине; иногда он позволяет своей требовательной жертве уничтожить себя, растерзать и тогда чувствует себя одураченным; но чаще всего он идет на компромисс, отчего ощущает себя униженным, и это выбивает его из привычной колеи.

Если мужчина честен и добропорядочен, он порою больше самой женщины переживает ситуацию, в которой та оказалась: в определенном смысле легче тем, кто считается поверженным; если же женщина добропорядочна и честна, но неспособна обеспечить себя самостоятельно и ей претит мучить, терзать мужчину, взваливать на него всю тяжесть своей собственной судьбы, то она сама испытывает глубокое смятение. В жизни сколько угодно примеров, когда трудно найти подходящее решение в создавшейся ситуации, потому что безвыходны диктующие ее условия: мужчина, который считает себя вынужденным продолжать материально обеспечивать женщину и поддерживать ее общественный статус тогда, когда он больше ее не любит, считает себя жертвой; но если он покинет ее, оставив без средств к существованию, ее, истратившую на него всю жизнь, то жертвой становится она, и это тоже несправедливо. Источник зла заложен не в чьей-то личной испор-

К оглавлению

ченности, дурных наклонностях — неискренность, недобросовестность, нечестность рождаются там, где начинаются взаимные обиды и упреки, — зло проявляется, когда создается ситуация, при которой действующие лица, он и она, оказываются беспомощными. Женщины становятся «липучими», превращаются в обузу и страдают от этого; они разделяют судьбу насекомых-паразитов, всю жизнь существующих за счет другого организма; одарите их автономией, дайте им самостоятельность, позвольте им быть независимыми, пусть они сами борются за свое существование, пусть будут активны в этом мире, воюют с ним, отвоевывают себе место под солнцем, и от их зависимости не останется и следа, мужчины тоже станут свободными. И те и другие почувствуют от этого себя намного лучше.

Мир, общество, где мужчины и женщины были бы равноправны, нетрудно вообразить, так как это как раз то общество, которое обещала советская революция: женщины, получившие одинаковое с мужчинами воспитание и образование, будут работать вместе с мужчинами на одних и тех же условиях и за равную зарплату; эротическая свобода не станет возмущать общественные нравы, сексуальный акт уже не будет «службой» за положенную плату; женщине придется иначе обеспечивать себя; брак станет свободным, и супруги смогут разойтись, когда захотят; материнство будет добровольным, что означает предоставление каждой женщине права самой контролировать рождение детей, делать аборт; каждой матери, каждому ребенку гарантированы равные права, независимо от того, рождены ли дети в браке или нет; оплаченный отпуск по беременности, а после рождения ребенка забота о нем общества не означают, что ребенка забирают у родителей, он просто не остается на их полном попечении, часть забот о нем берет на себя общество.

Однако достаточно ли изменить законы, институты, нравы, общественное мнение, весь социальный контекст, чтобы женщины и мужчины стали действительно равными? «Женщины всегда останутся женщинами», — заявляют скептики; другие же ясновидцы пророчествуют, что женщина, лишенная женственности, не сможет измениться настолько, чтобы стать подобной мужчине, и превратится в чудовище. Такие утверждения должны означать, что современная женщина — это чистое творение природы; повторим еще раз: в человеческом обществе сегодня ничего нет от самой природы и женщина наших дней также продукт развития цивилизации; вмешательство другого в ее судьбу — изначальная данность, и если бы оно было иначе ориентировано, то привело бы к совсем иному результату. Ни гормоны, ни таинственные инстинкты не определяют женскую природу, женскую сущность, все зависит от того, как ощущает себя сама женщина; отталкиваясь от восприятия окружающих, как она относится к своему телу, каково ее мировосприятие. Пропасть, пролегающая между девушкой и юношей, целенаправленно прокладывается с самого раннего детства; позднее девушка становится такой женщиной; какой ее хотят видеть, какой ее сделали, и

1 Наличие ряда профессий, очень тяжелых и запрещенных для женщины, не противоречит этому проекту: среди самих мужчин существует отбор для иных профессий; отправной точкой для отбора служат физические и интеллектуальные качества; главное требование состоит в том, чтобы при определении профессиональной пригодности был ликвидирован барьер между полами и вообще кастовый подход.

это прошлое, начало которому положено еще в детстве, шлейфом тянется за ней всю жизнь; взвесив тяжесть этих пут, признаем очевидную истину — судьба женщины не была ей предначертана где-то там, в вечности. Безусловно, не стоит думать, что достаточно изменить экономические условия жизни женщины, и сама женщина изменится. Этот фактор был и остается главным для ее развития, но если он не повлечет за собой других последствий — моральных, социальных, культурных и т.д., о которых он свидетельствует и которых требует, — новой женщины не появится. В настоящее время таких перемен не произошло нигде, ни в СССР, ни во Франции, ни в Соединенных Штатах Америки; вот почему современная женщина разрывается между прошлым и будущим; чаще всего она кажется «истинной женщиной», одетой под мужчину, и она чувствует себя одинаково неуютно как в чисто женском обличье, так и в мужском костюме. Ей предстоит сменить кожу, скроить для себя собственные одежды. Женщина придет к этому только благодаря эволюции всего общества. Ни один воспитатель сам по себе не сможет вырастить «человеческое существо женского пола», которое было бы точным подобием «человеческого существа мужского пола»: сегодня девочка, воспитанная под мальчика, начинает ощущать свою исключительность и, следовательно, вновь приобретает свое отличие. Это хорошо понял Стендаль, он говорил: «Нужно посадить все деревья разом, тогда вырастет лес». Если же мы, напротив, предположим, что в обществе равенство полов реально реализовано, то, видимо, это равенство утверждалось заново в каждом индивиде.

Если бы с самого раннего возраста девочек воспитывали с той же строгостью, требовательностью и уважением, что и мальчиков, если бы они учились одним и тем же вещам и играли в одни и те же игры, если бы они пользовались одинаковой свободой и при этом жили в окружении действительно равноправных мужчин и женщин, смысл понятий «комплекс кастрации» и «эдипов комплекс» претерпел бы существенные перемены. Если бы мать наравне с отцом заботилась о материальном и нравственном состоянии семьи, она пользовалась бы столь же высоким авторитетом, что и отец. В этом случае девочка видела бы, что мир принадлежит не одним мужчинам, что он андрогинен, двупол. Даже если бы девочка была сильнее привязана к отцу — а это отнюдь не очевидно, — в ее привязанности преобладало бы не ощущение беспомощности, а стремление к состязательности, и ничто не подталкивало бы ее к пассивности. Если бы она могла проявить себя в труде или спорте и, активно соперничая с мальчиками, могла бы доказать, на что способна, то отсутствие пениса, которое в принципе компенсируется возможностью родить ребенка, не приводило бы к развитию «комплекса неполноценности». Соответственно и у мальчиков не развивался бы ничем не обоснованный «комплекс превосходства», никто не внушал бы его в обществе, требующем одинаково уважительного отношения к женщине и мужчине . Девочки не искали бы компенсации в нарциссизме и бес-

1 Я знаю восьмилетнего мальчика, который живет с матерью, тетей и бабушкой, причем все три независимы и активны. В семье есть еще престарелый немощный дедушка. Мальчик страдает от глубочайшего «комплекса неполноценности» по отношению к женщинам, хотя мать всячески борется против этого. Он презирает своих школьных приятелей и преподавателей только за то, что они — убогие мужчины.

плодных грезах, не смотрели бы на себя как на вещь, они интересовались бы своими делами и занимались бы ими без всяких оговорок. Я уже говорила о том, что девочка значительно легче переживала бы период полового созревания, если бы за ним для нее, как для мальчика, наступала свободная жизнь взрослого человека. Менструация вызывает у нее такой ужас лишь потому, что она представляется ей грубым проявлением ее женственности. Развивающаяся эротика также не вызывала бы у девочки глубоких переживаний, если бы она не испытывала отвращения и страха перед своей женской участью. Преодолеть этот кризис ей могло бы помочь последовательное сексуальное воспитание. При совместном обучении мальчиков и девочек миф о таинственной непостижимости Мужчины никогда не смог бы родиться, он был бы убит в зародыше повседневной близостью и открытой состязательностью мальчиков и девочек. Все возражения против такой системы обучения сводятся к необходимости соблюдения сексуальных табу. Однако невозможно подавить в ребенке естественное любопытство и тягу к удовольствию, это приводит лишь к неудовлетворенности и неврозам. Сентиментальность, порывы лесбийской любви, платонические страсти девочек-подростков, с сопровождающим их вздорным и распущенным поведением, приносят значительно больше вреда, чем иные детские игры и знакомство с некоторыми конкретными знаниями. На пользу девушке пошло бы и то, что она, видя в мужчине не полубога, а лишь товарища, друга и партнера, осознала бы необходимость самой обеспечивать свое существование. Эротика и любовь из самоотречения превратились бы в свободные порывы, стали бы равноправными. Конечно, невозможно одним росчерком пера устранить все трудности, которые переживает ребенок, превращаясь во взрослого человека. Каким бы разумным и мягким ни было воспитание, оно не заменит ему собственного, порой нелегкого опыта. Единственное, к чему следует стремиться, так это к тому, чтобы воспитание не возводило на его пути ненужных препятствий. «Порочных» девочек больше не клеймят каленым железом, и это уже хорошо: благодаря психоанализу родители кое-чему научились. В то же время в современном обществе воспитание женщины, в том числе и сексуальное, проходит в таких скверных условиях, что никакие возражения против радикальных изменений в этом вопросе не могут рассматриваться как веские. Речь идет не о том, чтобы избавить женщину от случайностей и невзгод человеческого существования, а о том, чтобы дать ей возможность противостоять им.

⇐ Предыдущая 68 69 70 71 727374 75 76 77 Следующая ⇒