Диана ВИДРА 10 страница

Несмотря на то, что многие матери испытывают ревность и боятся, что интенсивные отношения ребенка с отцом могут отнять у них любовь ребенка, психоаналитические обследования ярко демонстрируют, что на деле происходит обратное: там, где отношения с отцом продолжают оставаться добрыми и надежными, у матерей постепенно развивается чувство легкости и повышается сознание своей полноценности. Это только вначале интенсивные отношения ребенка с отцом кажутся матери угрозой, если же ей уда-

ется преодолеть свои страх и ревность и не препятствовать этим отношениям, со временем она научится использовать их и в интересах своего собственного душевного благополучия.

Для многих детей развод означает частичную потерю власти. Если ребенок не имеет возможности время от времени находить «укрытие» у другого родителя, это делает его еще более зависимым от того из них, с кем он живет. А зависимость и любовь, согласитесь, это не совсем одно и то же. Если каждый из нас покопается в своих чувствах, то обязательно найдет доказательства тому, что чрезмерная зависимость вызывает скорее растерянную беспомощность, а то и подавленную ярость, чем любовь. К тому же ребенок, впадая в известный нам психический конфликт лояльности, начинает чувствовать себя неудачником. Печаль и ощущение безвластия — как следствие этого разочарования — развивают в детях чувство собственной неполноценности. Дети, отцы которых о них не заботятся, испытывают обиду и считают себя никому не нужными, и они отстают от своих сверстников в развитии социальной зрелости. И наоборот, там, где отношения с отцом продолжают развиваться, ребенок приобретает большое чувство собственного достоинства, он проявляет меньше симптомов и лучше приспосабливается к новой жизненной ситуации.

Раз уж мы заговорили о хороших и интенсивных отношениях с отсутствующим родителем, то следует сказать, что здесь важна не столько частота встреч, т. е. внешних контактов, сколько доброта и доверие. А для этого у ребенка должна быть свобода, т. е. родители должны стараться поддерживать отношения друг с другом, чтобы не обременять детей своими конфликтами и не требовать от них так называемой «верности». Иначе ребенок живет как среди двух огней, когда хорошие отношения с мамой зачеркивают его отношения с отцом, и наоборот. Мы уже говорили о том, что нет ничего пагубнее намерения «открывать ребенку глаза» на «плохого» отца или «плохую» мать. Вашему сыну или дочке уже достаточно больно, если вы говорите об отце только в пренебрежительных тонах, но если вы запрещаете ему общение с отцом, да еще используете его в качестве «сыщика»— это ста-

новится невыносимым. Запрещая ему говорить с отцом о вас, вы наносите своему любимому ребенку непоправимый вред. Для ребенка это становится неразрешимой дилеммой: любя обоих родителей, он теперь смертельно боится не оправдать ожиданий каждого из них и таким образом потерять родительскую любовь. От него ожидается однозначное предпочтение одного другому, а это значит, что он должен истребить в себе любовь к одному из родителей. Однако, если такое произойдет, то истребленной окажется также большая часть его самого, и страшно подумать, какие плоды произрастут теперь на том месте, где когда-то цвела любовь. Из таких-то детей и вырастают те именно взрослые, о которых мы с ужасом говорим, что для них «не существует ничего святого».

Известный психоаналитик и психотерапевт Юдифь Вал-лерштейн на основе своего пятнадцатилетнего наблюдения за определенной группой детей, переживших развод родителей, утверждает, что продолжение агрессивных разногласий между родителями порождает у детей не только мучительный «конфликт лояльности», но, прежде всего, это сказывается печальным образом на их отношении к своей собственной персоне. Ребенок, становясь взрослым, продолжает чувствовать себя нежеланным, своего рода несчастным случаем, плодом ненависти, а не любви. Такие дети не любят себя, не находят радости в жизни и не видят в ней смысла, вплоть до того, что их посещают мысли о самоистреблении.

Еще и еще раз хочется подчеркнуть, какое огромное значение имеет поддержание ребенком хороших отношений с отцом — и именно для доброты его отношений с матерью. О возросшей власти матери и невозможности временного «побега» к отцу мы уже говорили. Нам уже известно, что многие дети — открыто или скрыто — винят мать в том, что она «отняла у них отца». С другой стороны, «слабые» и «беспомощные» матери, сами того не сознавая, преступно (я не боюсь этого слова) отнимают у детей материнскую защищенность и заботу; они, по сути, меняются с ребенком ролями и перекладывают на детские плечи всю ответственность. Что рождает в ребенке чувство вины («мама и так бедная, а тут еще я...»), которое будет мучить их потом всю жизнь.

Часто бывает и так, что мать, препятствуя частым встречам ребенка с отцом, добивается как раз обратного тому, чего она собиралась достигнуть, а именно: отсутствие отца порождает его идеализацию. В то время как мать, можно сказать, олицетворяет собой все тяготы и отказы повседневной жизни, многие «отпускные» или «воскресные» папы кажутся детям «прекрасными принцами». Но идеализированный отец осложняет мальчику его реалистическую самооценку, а девочке — создание реалистического образа мужчины. Случается и обратное: в материнской семье мужчины подвергаются таким нападкам, что половая идентификация мальчика и интерес девочки к противоположному полу подвергаются большой опасности. Валлерштейн подчеркивает чрезвычайное значение примера, который подает собой отец, и не только для мальчика, но и для девочки — в их будущей ориентации в жизни, формировании жизненных целей, для квалифицированного представления о профессиях и приобретения навыка в построении длительных отношений. Кроме того, Валлерштейн говорит о проблемах, возникающих в переходном возрасте и позже, в процессе отделения молодых людей от родительской семьи. Ведь даже в обычных семьях это время насыщено разного рода конфликтами, но там, где возникает слишком тесная и исключительная по своему содержаниго связь лишь с одним из родителей (чаще всего с матерью), шаг этот становится трудным до чрезвычайности, что, в свою очередь, отражается на процессе самоутверждения молодых людей в общении со сверстниками и со взрослыми. Многие подростки считают, что они не имеют права оставить маму одну, т. е. сделать то, что уже однажды сделал по отношению к ней отец. В результате для того, чтобы как-то побороть в себе зависимость, суметь покинуть мать и начать жить самостоятельной жизнью, они просто «вынуждены» развивать в себе агрессивность, почти сознательно идентифицируя себя со «злым» отцом, всеми силами умаляя мать. Девушки часто, чтобы избавиться от зависимости, «выскакивают замуж» «за первого встречного», и замужество это конечно же оказывается недолговечным. В результате они повторяют материнскую судьбу и сами становятся разведенными матерями. А другим и вовсе не удается

«отлепиться» от матери, и они навсегда остаются дома, но ценой постоянных колебаний между любовью и ненавистью.

Валлерштейн дает родителям несколько важных советов, к которым всей душой присоединяется также и Фигдор. Прежде всего, несмотря на разрыв супружеских отношений, родители должны предпринять все возможное, чтобы дать ребенку возможность поддерживать добрые отношения с ними обоими. Они должны также приложить все силы и мужество, чтобы побыстрее избавиться от своих собственных страданий. Заботясь о своем собственном душевном благополучии, вы заботитесь и о душевном благополучии детей, поскольку тогда вы в состоянии гораздо успешнее выступать в своей родительской роли.

И что еще чрезвычайно важно: родители должны научиться отличать свои собственные потребности от потребностей детей. Скажем, матери, которая развелась с мужем, причинившем ей столько боли, больше всего на свете хотелось бы, чтобы бывший супруг просто навсегда исчез из ее жизни, и ее чувства вполне можно понять. Но то, что было бы так замечательно для матери, для ее детей обернулось бы полной катастрофой. Поэтому матери не мешало бы задаться вопросом, а хотелось бы мне самой на месте ребенка, чтобы мой папа навсегда исчез из моей жизни? Даже если мама его больше не любит. Могу ли я представить себе, что это оставило бы меня равнодушной? Так как же исчезновение отца может оставить равнодушными моих детей? Поэтому родители должны быть в состоянии извиниться перед своими детьми за развод, вне зависимости от его обстоятельств. И родители должны вселить в детей уверенность, что с настоящего момента они будут предпринимать все, что в их силах, чтобы облегчить детям их страдания. И ребенок должен знать, что он имеет право продолжать любить обоих родителей. Родитель, который теперь не живет вместе, должен как можно скорее начать встречаться с ребенком, и вопросы посещений должны обсуждаться совместно, в них должны учитываться и желания детей.

Наконец, родители должны помочь детям пережить боль разлуки. Прежде всего, дети должны быть своевременно и подробно проинформированы о предстоящих событиях и им должно быть позволено проявлять свои эмоции, потому что,

10 . 34.15

с одной стороны, проявление горя уже в большой степени облегчает само горе, и, с другой — ведь утешить человека можно лишь тогда, когда он показывает, что он нуждается в утешении.

Фигдор говорит: «В последние годы мне пришлось убедиться в том, что сегодня вряд ли найдутся консультанты, судебные эксперты или судьи по семейному праву, которые рассматривали бы развод как заключительный этап в отношениях родителей, а регулирование вопроса посещений — как периферическую проблему, которая затрагивала бы скорее интересы отца, а не необходимое условие для благополучного развития ребенка. Так же считает и большинство родителей». Но практика, к сожалению, сильно отличается от общественного мнения. В Австрии, например, 70% разведенных отцов либо вообще не поддерживают отношений с детьми, либо поддерживают их нерегулярно. Обследования в Берлине показали, что там в 40 случаях из ста отношения отцов с детьми окончательно прерваны. Для объяснения такого «разногласия» между теоретическими воззрениями и практикой существуют две версии. Одни считают это отсутствием морали у разведенных родителей и реагируют «педагогически» поднятым указательным пальцем. Мало того, эти люди считают безответственностью уже сам развод, поскольку, по их мнению, он принципиально направлен против «благополучия детей». Но мы знаем, что это не так, но следует все же заметить, что эта морализирующая позиция питается принципиально верными аргументами. Однако нормальные взгляды нельзя считать нормативными требованиями. Можно ли предположить, что стоит только родителям понять проблемы ребенка, как они тут же изменят свое поведение? Даже многие профессиональные консультанты и педагоги нередко подвержены искушению «директивно» решать проблемы послеразводного кризиса, поскольку они идентифицируют себя исключительно с детьми и ничего не желают знать о чувствах родителей. И Валлерштейн, и Фигдор тоже рекомендуют родителям определенное поведение, но они, прежде всего, подчеркивают, что такое поведение возможно лишь тогда, когда родителям удается преодолеть свои соб-

ственньте психические трудности. К «правильным» действиям следует себя подготовить, а для этого, прежде всего, необходимо постараться закончить свой брак и психически. Кроме того, родители тоже должны иметь возможность проявлять печаль (об утраченном супружестве, о разрушенных надеждах и иллюзиях), что в психоанализе именуется «переработкой развода». И они должны научиться владеть своими эмоциями, что без вышеупомянутой «работы развода» едва ли возможно. Родители должны прежде всего вновь найти самих себя и обрести надежду на принципиальную возможность нового счастья.

А это уже, согласитесь, совсем иное начало. «В различных формах морализирующего обхождения в консультациях для родителей одно общее то, что они в основе своей обращаются к некой теоретической конструкции «родители», где личности последних редуцируются в простые понятия «отец» и «мать», как если бы речь шла о каких-то «педагогических существах», которые в любой момент располагают внутренней свободой бесконфликтно претворять в дело свои сознательные установки». Нельзя забывать, что разведенные отцы и матери — тоже люди, у них есть свои эмоции, переживания и своя бессознательная жизнь. Возьмем, например, родителей, которые вполне сознательно решили не перекладывать на ребенка своих конфликтов. Они не говорят в его присутствии друг о друге плохо, не используют ребенка в качестве шпиона, не запрещают посещений и т. д. Но, предположим, мать все еще внутренне не в состоянии смириться с тем обстоятельством, что ее ребенок по-прежнему нежно любит своего отца, т. е. того человека, который нанес ей столько обид, и, сама того не сознавая, где-то в глубине души желает, чтобы ребенок разделил с нею ее чувства. Мало того, она страдает от страха потерять любовь сына или дочери. Пока эти чувства бессознательны, их невозможно взять под контроль и тогда они проявляют себя в замаскированных формах. Например, в день посещения отца ребенку предлагается вдруг редкое и соблазнительное развлечение. Отец, со своей стороны, неожиданно великодушно удовлетворяет просьбу, которую мать удовлетворить не в состоянии. Неко-

ю* 147

торые матери или отцы отвечают на выражение желания ребенка о новом воссоединении кротким заверением: «Я бы с радостью, но вот твой папа не любит меня больше». Или, если ребенок жалуется, что хотел бы почаще видеть отца, тот отвечает: «Я тоже хотел бы видеть тебя почаще, но твоя мама...». Тяжелые сцены прощания с отцом или слезы матери говорят ребенку, что своей радостью общения с одним родителем он причиняет другому боль. А какой тревогой наполняется детское сердце, когда мать отмалчивается в то время, когда он говорит об отце. И так далее. Все это создает у ребенка впечатление, что в его жизни и в его чувствах что-то не так, он начинает бояться «играть» любовью родителей и считает, что сам он несет ответственность за все, что происходит вокруг него. В результате в нем растут отчаяние и ненависть к себе и окружающим. Или возьмем мать, которая всей душой верит, что она просто обязана защитить свое чадо от отца-изверга. Что пользы ей от напоминания, что она не имеет права отнимать у ребенка отца? И каким образом может отец проявлять свою ответственность, если ребенок от него отворачивается?

Итак, противоречия между теоретическими воззрениями и практикой можно объяснить и по-другому: скорее всего, проблема эта — не моральная, а психологическая. Стоит посмотреть ближе, почему именно отношения родителей и детей после развода развиваются не так, как этого хотелось бы всем, и прежде всего самим родителям.

«ЗЛЫЕ МАТЕРИ»,

«БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЕ ОТЦЫ»

И «НАСТРОЕННЫЕ ПРОТИВ» ДЕТИ

«После посещения отца ребенок сам не свой!» Такое действительно случается нередко, и мать именно этим мотивирует свое сопротивление контактам ребенка с отцом. Пятилетний Альберт обычно перед посещением отца плохо спит, а вечером, по возвращении, его «будто подменили»: он возбужден, не хочет идти в постель, не слушается и фыркает на мать. Через пару дней он снова входит в колею, он снова приветлив и ласков. И даже воспитательница в детском саду замечает его перемены.

Подобное происходит со многими детьми и это скорее правило, чем исключение. А все дело в том, что ребенок попадает в ситуацию новой расстановки отношений. Подумайте сами, одно дело общаться с отцом и с матерью одновременно и совсем другое, когда свидание с отцом означает отказ от матери, а возвращение к матери — отказ от отца. Особенно тяжело это для маленьких детей, которых мучает неуверенность: а что будет с папой во время моего отсутствия, найду ли я его здесь и на следующей неделе? Если ребенок в этом возрасте вообще в состоянии понять, что такое следующая неделя. И это каждый раз активизирует переживания развода, а значит, возбуждает в ребенке страх и гнев. Но и чувство вины настойчиво заявляет о себе: многие дети переживают посещение отца и возвращение к матери как свое предательство, и конфликт лояльности возникает часто даже без активного участия самих родителей. А разрешить этот конфликт легче всего приписыванием вины одному из них, и скорее всего тому, в ком ребенок уверен больше, а значит, матери. Агрессивное поведение ребенка после посещения отца можно расшифровать как невысказанный словами упрек: «Это ты отняла у меня отца, это ты не хочешь, чтобы он жил вместе со мной!».

Так что же из этого следует? Отказаться от посещений? Удивительно, что даже некоторые консультанты и домашние10 врачи рекомендуют ребенку «спокойствие на какое-то время». Потом, мол, встречи можно будет возобновить. Фигдору подобные советы напоминают поведение медицинского персонала в больницах в те времена, когда родителям разрешалось навещать детей всего лишь раз в неделю. Объяснялось это тем, что дети тогда спокойнее и, оставаясь одни с медсестрами, быстрее приспосабливаются, а после родительских посещений они, дескать, становятся капризными и непослушными. Сейчас в австрийских больницах, к счастью, придерживаются психологически справедливого мнения, что любое проявление беспокойства для психики ребенка много полезнее, чем насильственная приспособленность. Капризы или плач ребенка являются проявлением печали и способом преодоления боли разлуки. Внешнее же спокойствие при внутренних переживаниях, наоборот, означает полную сдачу рубежей: ребенок вынужден заставить себя забыть о любимых родителях, умышленно принизить их значение, тогда у него будет больше шансов понравиться сестрам и меньше их бояться. Обследования показывают, что в тех случаях, когда родители не навещают детей в больнице или навещают их редко, дети (особенно маленькие) после длительного пребывания в госпитале едва ли остаются прежними. Ребенок чувствует себя преданным, и большая часть его доверия не только к родителям, но и вообще к миру, а также уверенности в себе самом оказывается навсегда подорванной.

Конечно же ребенок после развода нуждается в покое! Но не в своем собственном, а в покое родителей! On должен иметь возможность убедиться в том, что для того, чтобы и дальше благополучно существовать в этом измененном мире, нет необходимости вооружаться и прибегать к борьбе. Прекращение посещений — даже временное — как раз подтверждает самые страшные опасения — отец действительно потерян! И после пережитой боли позднейшее возобновление отношений мо-

10 Домашнего врача в Австрии можно приравнять к нашему участковому терапевту, с той только разницей, что здесь ты волен сам выбирать себе врача, независимо от места жительства.

жетуже стать чистой проформой, лишенной внутреннего содержания. Доверие оказывается в большой степени подорванным. И наоборот, при нормальном продолжении посещений ребенок со временем перестает нервничать. Даже если в нем и продолжает жить печаль, то это, в общем, не так страшно: печаль, как правило, чувство сознательное и это — вполне нормальная душевная реакция, которая, хоть и причиняет боль, но не ведет к невротическим нарушениям. Более того, она даже полезна, потому что помогает «переработать» переживание. Да и печального ребенка всегда можно утешить, а как утешишь того, чьи переживания бессознательны, а значит, и выражаются в форме агрессивных («псих ненормальный!») или депрессивных («ленивый какой-то!») настроений? Помочь ребенку в преодолении его беспокойства после встреч с отцом можно лишь одним способом, но способ этот требует от матери большого напряжения собственных сил: мама должна уметь ответить на возбуждение ребенка спокойным пониманием и обязательно облечь это понимание в слова: «Ну, что ты так нервничаешь, дорогой? Я совсем не сержусь на тебя за то, что тебе было хорошо у папы. Наоборот, я горжусь, что ты уже такой большой мальчик (девочка) и так умеешь дружить. И я ничего не имею против, чтобы ты и на следующей неделе увидел папу. Папа этому тоже очень рад. А я всегда буду любить моего малыша!» Или что-то в этом роде. И повторять это нужно как можно чаще. Если вы действительно желаете добра своему ребенку, вы не станете «любой ценой» (а именно ценой огромных психических потерь с его стороны) бороться за его исключительную любовь только к вам одной. Вы освободите его от страхов и дадите ему возможность развивать его собственные здоровые отношения как с отцом, так и вообще с другими людьми. Его жизнь, как и он сам, не «принадлежит» вам, и никакая, даже самая большая, любовь не дает права на порабощение. Уважайте своего ребенка, любите его так, чтобы в нем развивалось чувство собственного достоинства и способность к самоутверждению, ведь сознательно вы хотите вырастить гордого и уверенного человека. А для этого он должен уже сейчас учиться жить своей собственной жизнью, получая от вас помощь и поддержку. С другой стороны, это и для вас

ощутимое облегчение, если ваш разведенный супруг разделит с вами ответственность. Не забывайте, «исключительная» любовь ребенка к вам одной налагает и на вас «исключительные» обязанности и «исключительную» ответственность. И вы ошибаетесь, если думаете, что такая любовь может принести счастье. Да и можно ли назвать любовью чувство, в котором гораздо больше от страха зависимости, чем от настоящей, свободной душевной привязанности? Подумайте сами, к кому больше будет тянуться ваше собственное сердце — к тому, кто эгоистически требует, чтобы все ваши чувства и помыслы были обращены только к нему одному, или к тому, кто по-настоящему вас понимает, защищает ваши интересы и действительно желает вам добра? По-настоящему мы любим тех, кто приносит нам удовлетворение и радость, а не тех, кто требует от нас «особенной» любви, т. е. рабской зависимости. Не так ли?

«МАМА, Я НЕ ХОЧУ К ПАПЕ!», «ПАПА, Я ХОЧУ ЖИТЬ С ТОБОЙ!»

Но как может мать приветствовать посещения отца, если сам ребенок не желает его видеть? Возможно, внутренне она даже рада этому, потому что считает такое поведение проявлением любви к ней одной. На самом же деле «отказ от отца» чаше всего свидетельствует вовсе не об отсутствии к нему любви, а является обратной стороной страха ребенка перед потерей матери. Или, может быть, ребенок раздражается в настоящий момент оттого, что ему приходится уходить от матери. Конечно, это не значит, что сопротивление ребенка следует игнорировать. Потому что он либо станет воспринимать отца как «злого человека», который забирает его от матери, или, наоборот, «злой» станет мать, потому что она отсылает его от себя. У ребенка в этом случае возникает чувство беспомощности, которое порой перерастает в бессильную ярость, а это, в свою очередь, может привести к еще большим переживаниям и в будущем к тому, что, став взрослым, он так не научится верить в непрерывность отношений и будет постоянно испытывать свое безвластие. Как же можно смягчить эти страхи перед разлукой?

Отец трехлетней Сузанны обратился к Фигдору за советом. Дело в том, что дочь каждый раз, когда он за нею приходил, кричала и брыкалась, не позволяя взять себя на руки. «Передача» обычно происходила так: мать уже заранее одевала девочку, малышка хотела играть, но мать отклоняла просьбу, потому что «сейчас придет папа». Когда приходил отец, ему хотелось поскорее взять ребенка и уйти, но дочка в ответ ревела, убегала от него или пряталась в другой комнате. Мать тоже пребывала в растерянности, она знала, отец любит девочку, и ей не хотелось ломать их отношения. Однако ей не хотелось самой выглядеть «злой матерью», отсылая ребенка от себя против его воли. Поскольку родители придерживались одной

и той же точки зрения, то Фигдору удалось помочь им развить вполне пригодную стратегию. Надо было не торопить девочку, а дать ей время. Папа стал приходить пораньше, когда Сузи еще играла с мамой или занималась своими делами. Отец осторожно включался в игру, возобновляя таким образом прерванные отношения. Тогда мать потихоньку отдалялась на задний план, а отец делал заманчивые предложения: сходить в Пратер или покататься на велосипеде, пойти послушать уличных музыкантов на Кертнерштрассе, которые приводили девочку в такой восторг. Всегда находилось что-то, что радовало ребенка, и Сузи уже с нетерпением позволяла себя одеть. Потом решала, что возьмет с собой, и уходила, порой даже забыв попрощаться с матерью.

Что на первый взгляд кажется лишь улучшением ситуации расставания, на самом деле является радикальным изменением психологической картины разлуки: отец не «отнимает ребенка у матери», а завязывает с ним отношения и ребенок уже не просто «уходит с отцом от матери», а идет с ним в Пратер или на детскую площадку. А самое главное — девочка имеет возможность принимать участие в решениях, вместо того чтобы беспрекословно подчиняться чужой воле. Со временем она уже сама строила планы и с нетерпением ждала отца.

В другом случае разлука с матерью и беспокойство после посещений отца приводили к тому, что ребенок заоолевал, у него поднималась температура. Домашний врач аттестовал это так: посещения отца подвергают опасности здоровье ребенка, и судья, на основании этой аттестации, вынес частное определение, отменяющее посещения отца на полгода. Это типичный пример превышения компетентности врачей. Конечно, ребенок болел, но не из-за посещений отца, а из-за того, как родители эти посещения обставляли. Экспертиза, напротив, установила, что подобные болезненные картины возникают без органических изменений и, скорее всего, имеют основой психические нагрузки. Поэтому в таких случаях рекомендуется психологическое обследование ребенка.

У более старших детей эта форма страхов не так сильна, но зато они легче впадают в конфликты лояльности. Например, Франц очень боялся ранить мать, выразив радость по поводу

встречи с папой, и уже вечером, когда мать напоминала ему о предстоящем посещении, начинал ныть: «А это обязательно?..». Точно так же, как Сузи, он громко протестовал, когда отец уводил его с собой. Однако, как только они с отцом удалялись из поля зрения матери, настроение ребенка быстро менялось. Подобных сцен также не происходило, когда отцу приходилось забирать его из детского сада. А вечером, когда отец приводил его домой, он точно так же не хотел расставаться теперь с ним.

Третьей причиной сопротивления детей является их сильное желание нового воссоединения семьи. Ребенку не хочется уходить с отцом, было бы лучше, чтобы папа остался здесь. Уход как бы цементирует разлуку и протест ребенка — это протест не против отца, а против разлуки.

Случается, конечно, что дети отклоняют отца как персону. Например, когда ребенок в большой степени занимает сторону матери, а та открыто пренебрегает отцом. Или пережитая обида заслоняет потребность в общении. Бывает так, что ребенок всю свою ненависть — по отношению к матери и к себе самому — переносит на отца, бессознательно делая его «козлом отпущения». Или он ожидает наказания от него за свою любовь к матери. К страху расплаты может присоединиться сильное чувство вины, вызванное разводом. Конфликт лояльности бывает настолько мучителен, что ребенок предпочитает лучше вообще отказаться оттого из родителей, который представляется ему теперь менее важным. Все это нельзя оставлять без внимания. Если знать, в чем именно заключается проблема ребенка, то можно найти множество вариантов ее разрешения. К сожалению, не всегда можно обойтись без профессиональной помощи. Однако там, где она по каким-либо причинам невозможна, мы посоветуем одно — много и часто говорить с ребенком о разводе и о его страхах, давать ему возможность высказываться, облекая свои чувства в слова или другим способом выражать свои эмоции, а главное, ребенок должен знать, что вы на него не сердитесь и не чувствуете себя раненой (раненым) его «неверностью», что вы понимаете и поддерживаете его, и не перекладываете на него ответственность, что вы полностью берете ее на себя, как это и полагается взрослому.

«РЕБЕНКА НАСТРОИЛИ ПРОТИВ МЕНЯ!»

А как реагируют родители на растерянное состояние детей? Чаще всего они усматривают в нем умышленное негативное влияние другой стороны. Конечно, такое порой тоже бывает, но гораздо реже, чем это принято считать. Скорее всего, изменившиеся жизненные обстоятельства приносят столько боли, ввергают в такое отчаяние, что ребенок просто вынужден искать свои способы реагирования, а родители, со своей стороны, слишком мало знают о комплексной динамике детских переживаний развода. Иногда подобного рода подозрения вытекают из неправильного понимания детских высказываний. Так четырехлетний Якоб, однажды вернувшись от отца, капризничал, не реагировал на замечания матери и в конце концов заявил: «Ты — плохая, ты не хочешь, чтобы папа жил с нами!». Мать от неожиданности отвесила ему шлепок: «Кто это сказал?». Тогда Якоб заревел: «Папа, бабушка и все остальные!». После этого мать обратилась за помощью к психологу в надежде получить подтверждение, что посещения отца вредят ребенку.

Но тот, кто имеет дело с детьми, хорошо знает, как часто дети приписывают другим свои «постьщные» или «опасные» мысли и поступки. Вероятнее всего, вопрос матери: «Кто это сказал?» — был как нельзя кстати, он не только помог переложить вину за сказанное на другого, но это еще и придало вес его словам. Однако тут надо бы задуматься, почему мать спросила именно так, а не сказала, например: «Ты все еще сильно переживаешь оттого, что папа не живет больше с нами?» или: «Ты правда думаешь, что это была только моя вина?». А то и еще проще: «Иди сюда, я знаю, что ты несчастлив, но, поверь, все образуется». Это облегчило бы ребенку боль и сигнализировало бы понимание и надежду. Но мать уже как бы заранее убеждена в том, что это просто «какой-то клеветник» использует ее ребенка, чтобы нанести вред ей. Конечно, может быть, отец и, правда, сказал нечто подобное, чтобы защитить себя от упреков сына, но, что примечательно, мать даже не допускает и мысли о том, что сын и сам мог бы

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒