Глава двенадцатая

Глава двенадцатая

Все равно на душе у нее было тревожно. Может, если бы она побольше выпила… Но днем у Тони разболелась голова, а после обезболивающего она старалась алкоголь не употреблять.

Тревожно ей было потому, что она вдруг оказалась одна на ночной улице. Неужели ее некому было бы проводить?

Надя права: Костя предложил ее проводить, но Тоня отказалась, сославшись на необходимость помочь подруге. А помощь-то и не понадобилась. Как-то Костя на нее так посмотрел… Со значением, что ли? В общем, если честно, Тоня отказалась назло ему.

Отчего вообще она сегодня так небрежно отнеслась к собственной безопасности? Кто из женщин расхаживал по Раздольному среди ночи? Пусть на часах начало двенадцатого, для поселка это время — глубокая ночь.

За все десять… уже почти одиннадцать месяцев она впервые оказалась на улице одна. В крайнем случае брала с собой Джека. Но не позже десяти часов.

А что, если взять и побежать? Прямо посреди улицы, какой-то особенно темной сегодня, несмотря на полную луну. Но, подумав так, Тоня фыркнула вслух: вот посмеется кто-нибудь, случайно выглянувший в окно.

Вроде ничего подозрительного Тоня не заметила. Впрочем, не факт, что заметила бы, даже если бы стала смотреть по сторонам с особым вниманием.

Словом, все произошло так быстро, что Тоня, как говорится, и мяукнуть не успела. До ее дома осталось всего лишь пять-шесть домов, и она шла мимо заброшенного участка, о котором ей рассказывали всякие истории коренные раздольновцы, понижая голоса и закатывая глаза.

Мол, жили здесь когда-то муж и жена. Молодые. Он — азербайджанец, а она — армянка. Между людьми таких национальностей не приняты браки. Родственники о свадьбе между парнем и девушкой и слушать не хотели. Тогда они сбежали. В этот самый поселок. Сначала снимали квартиру. И работали, работали, каждую копейку откладывали. Поженились. Наконец накопили на дом с участком.

И на своей земле тоже работали во всякую свободную минуту. Какие имена у молодых людей были? Почти европейские. Мужчину звали Эрнест, а женщину — Лия.

— Хорошие были люди. Работящие, — отзывались о них посельчане. — Пройдут мимо, всегда поздороваются. Соседей на праздники к себе звали. Детей они не заводили почему-то. Вернее, спрашивали у Лии почему, а та, опустив глаза, отвечала: «Вот успокоится все, тогда и родим».

Что — все, не спрашивали, это их дело, Джураевых.

А потом их нашли. Кто — в Раздольном не знали: то ли армянская сторона, то ли азербайджанская… И что произошло ночью в доме, никто не знал.

Только наутро калитка в их двор оказалась открытой, а во дворе на лавке лежала убитая Лия. И Эрнест перед ней на коленях, безмолвный, отупевший от горя.

Потом кто-то заметил, что он и сам ранен, вызвали «скорую помощь», увезли его в больницу.

Хоронили Лию за счет совхоза. Эрнеста из больницы тоже привезли. Стоял он над могилой жены, что-то шептал, но совсем тихо, никто слов не слышал. Да и не поняли бы, он ведь по-своему шептал, по-азербайджански.

Говорили, Эрнест не стал дожидаться, когда его выпишут из больницы. Сам ушел. Домой возвращался. Ненадолго.

— Переоделся. Деньги взял, — объясняли соседи.

С тех пор Эрнеста в Раздольном не видели, а участок так и стоял заброшенный.

Но говорили, что время от времени там кто-то появляется. На участке. То кто-то голос услышит, то тень чья-то мелькнет…

Деревянный забор в одном месте завалился, рухнул столб, удерживавший его, и теперь часть забора лежала на земле, и в эту огромную дыру, да еще ночью, Тоня старалась не смотреть. Она и шаг ускорила, когда мимо шла, и даже невольно отошла на середину улицы, но потом, мысленно посмеявшись над собой, вновь вернулась к дорожке, что вела вдоль участка.

И тут ее схватили. Вернее, схватил кто-то, пахнувший туалетной водой «Босс», выливший на себя не иначе как целый флакон. Тоня только коротко вскрикнула, как ее рот тотчас стянула клейкая лента.

Нападавший втащил ее в дыру на брошенном участке, заламывая Тоне руки за спину. Захват был профессиональный. Наверное. По крайней мере человек знал, как обездвижить свою жертву, а она не очень-то и барахталась, потому что от ужаса чуть не умерла, а потом и вовсе обмякла в его руках.

Он что-то пробурчал, стиснул ее руки и тоже обмотал их липкой лентой. Видимо, это была очень прочная лента, потому что руками Тоня не могла даже шевельнуть.

А потом мужчина рванул с нее куртку, роняя ее на упавший забор, а следом и укладывая туда же Антонину. Конечно, до настоящего тепла было еще далеко, ночи еще были холодные, но от страха в ожидании неминуемой смерти она ничего не чувствовала.

«Маньяк! — пронеслось у нее в голове. — Сейчас достанет нож и начнет меня резать. По кусочку!»

Лицо нападавшего было закрыто маской с прорезями для глаз, и оттого ей стало еще страшнее.

Он и в самом деле достал нож, и Тоня прикрыла глаза, молясь про себя Богу, которого прежде никогда не поминала, чтобы дал ей беспамятство. Ну если не сейчас, то хотя бы потом, когда боль станет совсем нетерпимой…

Однако бандит — а кто же еще! — стал резать вовсе не ее тело, а сначала разрезал колготки, а потом и трусики. Тут она ненадолго опомнилась и попыталась ударить его ногами, но он спохватился и прижал ее ноги, разведя в стороны. Причем на одну сел, а другую придерживал свободной рукой. Другой он раздевал себя.

«Так он собирается меня насиловать!» Это казалось таким нелепым, что Тоня даже попыталась хихикнуть, но вместо этого лишь утробно булькнула — скотч не давал возможности использовать голосовые связки.

Боже мой, кому сказать, не поверят! Ее, почти тридцатилетнюю женщину, насиловал человек в маске, который, как она поняла, нарочно залил себя туалетной водой, чтобы она по подлинному запаху его не узнала.

Что за ерунда, в поселке полно женщин и даже девушек, которые не отказали бы такому физически развитому, судя по всему, без внешних недостатков, мужчине.

Может, у него лицо изуродовано? Тоня начала лихорадочно вспоминать, у кого из совхозных мужчин неполадки с лицом.

Но он и не дал ей особенно долго размышлять, потому что, оказывается, непременно хотел, чтобы она в его действиях участвовала. Но тогда разве это было бы насилием? Тоня не хотела идти у него на поводу. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не слышать, не ощущать, не давать его рукам и губам — кажется, он приподнял для этого свою дурацкую маску — находить все ее заветные точки.

Но когда бандит к ней наклонялся, его лица и вовсе не было видно, так что напрасно, выныривая из какого-то дурманящего состояния, она пыталась его разглядеть.

Он оказался чересчур умелым и знал, что нужно делать, чтобы завести и саму Снежную королеву. Так что Тоня не успела и оглянуться, как против воли стала откликаться на его ласки, и когда она тяжело задышала и готова была, плюнув на все, умолять его больше не медлить, он и сам все понял. И сделал как надо, так что она выгнулась дугой и захлебнулась в безмолвном крике.

Он опять пробормотал что-то вроде: «Ну вот и молодец, вот и славно, а ты боялась…» Снял с рук скотч, осторожно отлепил ленту с губ, прикрыл Тоню ее же водолазкой и исчез, словно его и не было.

Тоня осторожно села, прислушиваясь к себе — вроде ничего не болело. Да и с чего бы, девственница, что ли? Всего год без мужчины…

Однако ее тело блаженствовало, и, поняв это, Тоня ощутила как бы раздвоение личности. Она не хотела, а ее тело ощущало кайф. Как будто предавало свою хозяйку.

И вообще, может, хватит валяться на этом упавшем заборе? Надо же, нашел место, не на сырую землю положил…

Она надела юбку на голое тело, сунула босые ноги в сапожки — еще не хватало ей простудиться! — и накинула поверх куртку, запихнув в карман остатки своего белья. Конечно, его придется выбросить, но не здесь же…

И лишь потом поняла, что ее несколько отвлекало от только что окончившегося действа. Где-то вдалеке, за пять или шесть дворов, лаял взахлеб ее пес Джек. Неужели он что-то слышал, волновался за свою хозяйку? А вдруг тот, напавший на Тоню, нарочно усыплял бдительность, в то время как его подельник лез в ее дом? Впрочем, эта версия казалась притянутой за уши. Джек бегал по двору и лаял — значит, никто чужой во двор проникнуть не сможет.

Тоня быстро пошла вперед, а потом и побежала, уже не думая о том, что на пустынной улице ее может поджидать еще какой-нибудь неприятный сюрприз.

Но обошлось. Она просто ввалилась в свою калитку и стремительно закрыла ее за собой.

Джек кинулся к ней, вначале покосившись на ее пах. Что он там унюхал и как это по-своему, по-собачьи, себе объяснил? Как бы то ни было, Джек поставил лапы ей на грудь и лизнул в лицо.

— Все в порядке, милый, все в порядке. Ты волновался за меня? Обошлось. Почти без потерь!..

Она всхлипнула и, неуклюже проковыляв к ступенькам, почти упала на них и громко зарыдала.

И что странно, в этом ее рыдании не было обиды, а была скорее злость на несуразность произошедшего с ней события.

Ведь будь Тоня поумнее и не такая раздраженная, как в последние дни, она бы не попала в дурацкое положение.

В самом деле, кто ее заставил идти среди ночи одну по темному поселку? Уверения его жителей в том, что у них спокойно, никаких преступлений не бывает, а уж тем более сексуальные маньяки по ночам не шастают? Да и что им делать-то по ночам? По ночам женщины поселка по улицам не ходят. Особенно женщины-одиночки.

Только теперь Тоня вдруг поняла, насколько она уязвима и беззащитна. Оказывается, за право быть свободной иногда приходится дорого платить.

Но больше всего ее удивляла собственная реакция. Для женщин, попадавших в такие ситуации, по крайней мере как себе Тоня это представляла, насилие было шоком. Они впадали чуть ли не в невменяемое состояние, у них начинались непорядки с психикой, а Тоня отряхнулась и пошла. Ну и поревела немножко, вот и весь стресс.

Куда, скажите на милость, подевалась нежная и хрупкая Тато, которая такого унижения не пережила бы?

Джек лизнул ее в лицо, слизывая остатки слез.

— Все, я уже в порядке, — сказала ему Тоня, тяжело вздохнув напоследок.

Черт знает что такое! Нужно будет купить пистолет — пришла первая мысль. Конечно, оформить его как следует, чтобы все по закону. Но тут же вспомнила человека за забором брошенного участка. Разве дал бы он ей время выхватить пистолет, а тем более в него прицелиться? Он же привел ее в совершенно беспомощное положение в течение… пяти-шести секунд. Она и ахнуть не успела…

Какая-то девчоночья легкомысленность. У Надиного двора в минувший вечер собралось не менее десятка машин. Привычные к отсутствию в поселке представителей дорожно-патрульной службы, посельчане ничего особенного не видели в том, чтобы нетрезвыми садиться за руль. «Километр туда, километр обратно», — говаривали они.

Да ее могла отвезти домой и сама Надя. Кстати, а почему она этого не сделала? Предложила остаться у нее ночевать, да еще и особенно на том не настаивала.

Подумала так и усмехнулась. В последнее время она все время ищет подвох в действиях своей подруги… И таки находит! Как ни старается объяснить себе, что виной всему ее собственное раздражение.

Приезд Надежды выбил ее из колеи. Раньше с Тоней ничего подобного не случалось. Именно с Надежды все началось!

Тоня опять вздохнула: все-таки как удобно находить виноватых в своих неурядицах…

Да разве только неурядицы? Тоня вообще все свои дела забросила!

Она вспомнила, что несколько раз собиралась начать обливание по системе Иванова, да все лень было, как собиралась сесть на диету, и бегать по утрам, и заниматься гимнастикой.

Смешно сказать, она хотела пойти на прием к директору совхоза и предложить ему созвать посельчан на субботник и общими усилиями соорудить спортивную площадку…

Неужели и в этом ей помешала Надя?

Просто всякие благотворные идеи нужно проводить в жизнь не медля, долго не мусоля. Раз — и ты в другой колее!..

Какие странные мысли лезут в голову после перенесенного стресса…

Тоня пошла в коридор, вынесла стоявшее там ведро — долго она еще будет носить в дом воду со двора? Ведь от душа можно протянуть совсем небольшой кусочек трубы — и на кухне будет вода!

Она спустилась по лестнице мимо поднявшего уши Джека: может, все-таки гулять? Отошла на середину двора и опрокинула на себя ведро воды, прямо на одетую. С головой. И даже не вскрикнула от неожиданности. Разве что в голове немного прояснилось. И подумалось: а ведь в этом что-то есть!

Джек удивленно гавкнул: что же такое делается с его хозяйкой?

Тоня поставила на землю ведро и стала снимать с себя мокрую одежду. Кто-то близкий мог бы сказать ей: не глупи, простудишься, — но она продолжала раздеваться. Сбросила все. Насчет белья: его снимать не пришлось, оно так и осталось в кармане куртки.

— Завтра уберу, — сказала она самой себе и, как была голая, прошествовала в дом. Только сполоснула в тазике ноги перед сном.

Джек почувствовал, что с хозяйкой не все ладно, еще раз вопросительно взглянул на дверь — не выйдет ли она с поводком, но понял, что на сегодня гулянье отменяется, и умчался в сад по каким-то своим собачьим делам.

Если бы утро не было воскресным, Тоня проспала бы на работу. Обычно она вставала в половине восьмого, чтобы успеть в совхоз. Это была установка директора: утром к девяти часам должны собираться все.

— Я хочу видеть весь коллектив, — настаивал он. — Потом каждый разъедется по своим делам, но утром — это свято!

В это утро — в девять часов! — ее разбудила Надя. Своим звонком у калитки.

Тоня набросила халат на голое тело, не сразу сообразив, почему вообще она спит голышом. Обычно на ней была ночная рубашка.

— Иду! — крикнула она, еще не зная, что это Надя, и, проходя по дорожке мимо вороха одежды, ловко отфутболила мокрый узел прямо в кусты смородины.

«Потом подберу!»

Надя обняла ее, едва открылась калитка.

— Слава Богу, у тебя все в порядке! — жизнерадостно воскликнула она. — А то мне все утро не давало поваляться чувство вины — почему я не отвезла тебя домой? Но если этого достаточно для оправдания, ночью я была не одна.

— С Костей? — догадалась Тоня.

— Да. Так получилось. Он сказал: «Я уйду вместе с остальными, а через полчаса вернусь. Ты же постарайся всех выпроводить. Зачем нам свидетели?»

Вот как все просто объяснилось, а Тоня уже приготовилась нагромоздить в своих объяснениях черт-те что.

— Людки боится, — понимающе кивнула она и тут же была готова откусить себе язык. Лицо Нади исказилось, и она беспомощно посмотрела на Тоню.

«Какая все-таки змеюка!» — подумала о себе Тоня. Но и в самом деле Костя вел себя как гулящий муж. Он же человек свободный, зачем тогда раздавать авансы? Если он что-то обещал Людмиле, почему морочит голову Наде?

— Слушай, неужели ему все равно? — проговорила та жалобно.

Но добивать подругу Тоне вовсе не хотелось.

— С чего ты взяла? Это я так, сдуру ляпнула. Я же не знала…

И подумала: «То, что случилось со мной ночью, закономерно. Мозги набекрень, никакой чуткости, вот и происходит со мной всякая гадость».

Но отчего-то рассказать Наде о ночном инциденте не повернулся язык.

Только удивительно было, как подруга отнеслась к ночи с Костей. Тоня же предупреждала, что он человек легковесный и переходит от одной женщины к другой безо всяких усилий. Задерживался он разве что у Людки, и то потому, что местные разведенки боялись с ней сталкиваться и порой не соглашались принимать у себя Костю, зная, как придется за это расплачиваться.

«Она бешеная, — говорили они. В городе сказали бы — безбашенная. — Такая может и в лицо кислотой плеснуть!»

Кислотой не кислотой, но Людмилу лучше было не трогать. А вот Надя и не подумала бояться. Потому что просто не знала Людмилы Новак. А если бы Тоня рассказала ей, испугалась бы? Наверное, нет. Она с Людмилой, пожалуй, стоит на одной ступеньке. В смысле темперамента. Друг другу они точно не уступят, так что придется все же Косте самому выбирать.

Хотя почему Надя решила, что он должен выбрать непременно ее? Так же, наверное, считала и Людка.

— Давай не будем делать поспешных выводов, — сказала Тоня. — Хочешь, я сварю кофе, и мы погадаем на кофейной гуще? Кофейная гуща, знаешь ли, таинственная субстанция.

— Как-то звучит не очень. Гадать! Неужели бразильянки на кофейной гуще гадают? Небось и не подозревают, что это возможно… А ты что, умеешь?

— Вот сейчас на тебе и попробую.

— Где ты научилась? Где вообще учат гадать на кофейной гуще?

— Меня научила соседка Маша. А ее — родная бабушка. Так что фирма гарантирует.

— Знаешь, почему мы все так любим гадания? — задумчиво спросила Надя. — Мы ждем, что другой человек станет говорить нам, будто наши мечты непременно сбудутся. Или пообещает нам то, о чем мы и боимся мечтать.

— Ну ты и скажешь! — фыркнула Тоня. — Получается, что любовь человека к гаданиям не что иное, как попытка унять страх перед непредсказуемостью жизни. Или попытка не верить собственной интуиции.

— Считаешь, такого не бывает? Да мы сплошь и рядом затыкаем ей рот…

— Интуиции? — фыркнула Тоня.

— Ей, несчастной! Она вопит, требует, толкает: иди, не иди, пей, не пей, ешь, не ешь, остановись, замолчи… Но мы делаем вид, что ее не слышим, и подбадриваем себя: ерунда все это, не обращай внимания!

— А мужчины следуют интуиции?

— Почаще нас, хотя в своих романах утверждают, что это не так. Смотри, женщина всегда рада ответить согласием на предложение руки и сердца. А с какой неохотой делает это мужчина! Потому что слушается интуиции, которая говорит ему: все равно лучше не будет — секс у тебя есть и так, а семья… Ни свободы, ни денег — все отдай жене…

— Ты нарочно изучала этот предмет или какую умную книжку прочла?

— Это плоды моих личных наблюдений. Вот смотри, мужчины вытребовали себе право бояться жизненных трудностей, уверяя нас в том, что внутри себя они все еще мальчишки. Но подумай хорошенько, разве мы внутри не маленькие девочки? Много ли среди нас революционерок, которые могут спокойно уйти от мужа, просто потому что не считают его хорошим человеком? Нет. А знаешь почему? Потому что боятся. А как же они будут жить одни? А кто их защитит? А кто будет воспитывать бедного ребенка? И почему женщины так бесятся, узнав про измену? Да потому что некто покусился на их игрушку, на их собственность! Просто детская игра в дочки-матери переросла во взрослую игру.

— И тут Остапа понесло…

Надя прыснула:

— Правда, и что это я с утра разошлась?.. Видимо, хорошо проведенная ночь настраивает на философию. Чего не скажешь о тебе. Осунулась, под глазами круги. Долго не могла заснуть или что-нибудь несвежее съела?

Тоня и в самом деле не спала часов до четырех, все прикидывала, кто это мог ее подкараулить. Может, на нее положил глаз кто-то из женатиков? Или… Надо будет присмотреться к Костиной команде. Они же все через войну прошли, а у того ночного мужика явно повадки не штатского человека.

Надя своим вопросом напомнила о том, что подходящего кандидата среди мужчин Раздольного Тоня так и не нашла. По крайней мере из тех, кого вспомнила. Все остальные, кого она мысленно перебрала, никак на роль насильника не подходили. Разве что об одном человеке она ничего не знала — ни того, как он выглядит, ни того, можно ли его отнести к подозреваемым.

— Минуточку погоди! — крикнула она Наде и, не обращая внимания на ее удивление, впрыгнула на бегу в джинсы, напялила свитер, сбежала по ступенькам и выскочила на улицу, подходя к заветной калитке. — Маша! — застучала она тяжелым металлическим кольцом вместо ручки. — Ма-ша!

— Иду, иду! — суетливо отозвалась соседка. И сказала в полуоткрытую калитку: — Тонечка, что-то случилось?

— Маша, ты на меня обиделась, что ли?

Соседка распахнула калитку, виновато поглядывая на нее.

— А я думала, это ты обиделась, — призналась она. — Получается, что это я у тебя квартиранта увела. Думала, Ульяна тебе наябедничала.

— Какого квартиранта, Маша, я не беру квартирантов!

— Он-то вначале к твоей калитке подошел, а ты как раз куда-то уехала, вот я и предложила свою летнюю кухню.

— А что ему понадобилось в нашем поселке? Он винодел, будет в совхозе работать?

— Та не! — Маша сунула руки под передник. — Он это, как его, спеленолог, вроде.

— Спелеолог?.. — протянула Тоня. — Надо же, столько дней прошло, а я его ни разу не видела.

— Так он же как встанет чуть свет, так с нашим Федором все и лазает по горам. Говорил директору, вроде туристов сюда будет возить. Возле пещеры построит будто бы небольшую гостиницу и будет брать деньги за вход. И еще обещал проценты совхозу, если дирекция возражать не будет.

— А разве гора совхозная?

— Кто знает? — пожала плечами Маша. — Но мужик неплохой…

— А вчера он был дома? — вроде между прочим спросила Тоня.

— Был. Куда ж ему ходить, ежели он тут никого не знает? С гор пришел, в душе помылся и на кровать — все читает. Да, ты же не знаешь, мой-то муженек душ наладил. Правда, снаружи. Часть сарая под него приспособил. Нагреватель повесил на стену, и в любое время суток горячая вода. Так же, как и у тебя! Это я ему мозги прогрызла. Говорю, женщина одна, а удобства имеет, у нас трое мужиков, а толку никакого… Не стала уточнять, что тебе душ после Точилиных остался…

— Значит, вчера он никуда вечером не уходил?

— Говорю же тебе, видела, как душ принимал, как мылся. Правда, по вечерам еще холодно купаться, но мужик, чувствуется, закаленный… Я и подумала, ты же не всегда дома бываешь, а у меня ему, пожалуй, сподручнее. Да и покормить я его могу в случае чего…

Маша смутилась, понимая, что приоритеты, которые она тут перебирает, явно высосаны из пальца.

— Перестань, Маша, — прикрикнула на нее Тоня, — все равно я бы к тебе его отправила, мы же договаривались… А как его звать?

Соседка задумалась, вспоминая.

— Глеб… Нет, не Глеб… Такое имя короткое, как дерево… Кедр… Нет, такого вроде не бывает.

— Может, Лавр?

— Во-во, Лавр.

— А документы показывал?

— Зачем мне его документы? Он такую бумажку дал, иностранную, с портретом, всем известную, мне за нее пришлось бы полмесяца работать…

— Смотри, Маша, может, он бандит какой-нибудь. Еще обворует.

— Что ты, он приличный человек, сразу видно. Да и что у нас брать, в летней-то кухне? Разве что плиту…

Маша хихикнула и несколько обеспокоенно оглянулась на дом.

— Прости, Тоня, у меня завтрак еще не готов, сейчас мои поднимутся да начнут требовать. У Петросяна научились: мать, дай пожрать!

— Конечно, иди, — сказала Тоня, — извини, что отвлекла.

— А ты чего приходила? Насчет квартиранта спросить?

— Да нет, думала, чего вчера Джек мой так надрывался? Может, к вам кто залез?

— Я тоже слышала, — закрывая калитку, сказала Маша, — так, может, квартирант покурить выходил да слишком близко к вашему забору подошел. Собаки этого не любят.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒