Глава восьмая

Глава восьмая

В ту ночь у них был какой-то непривычно страстный, лихорадочный секс. Казалось, Михаил хочет задушить ее в объятиях. И Тоня неожиданно сама так увлеклась, что в какой-то момент подумала: ну и пусть душит, лучше уже все равно ничего не будет!

Утром, провожая мужа на работу, она была особенно нежна. Приготовила завтрак. Проводила до коридора, подала кейс.

— А ты у меня заводная девочка! — прошептал он, приподнимая пальцем ее подбородок.

И это после пяти лет семейной жизни! Может, стоит забыть о том, что она видела? Жить в довольстве, любить своего мужа, получать от него вот такие эротические подарки…

Но чем больше она старалась забыть, тем ярче все помнила. И представляла. Допредставлялась до того, что в сексе — в привычном супружеском долге — вообще перестала получать удовольствие. Стоило мужу к Тоне прикоснуться, как она мысленно сжималась и ждала — глупо, наверное, — что вот сейчас Михаил схватит ее за шею и задушит.

Однажды это происходило при свете, и Михаил увидел, как Тоня закрыла глаза и инстинктивно сжала зубы, ужасно удивился и спросил:

— Что с тобой? Я сделал тебе больно?

Она подумала обреченно: «Ну конечно, ты сделаешь это не больно. Убей меня нежно — так, что ли?»

Возможно, у нее началась самая обычная паранойя, но теперь, когда Тоня выходила из дома, то невольно начинала вертеть головой по сторонам и неуклюже оглядываться — ей казалось, что за ней кто-то следит. Садясь в такси, она непременно видела машину, едущую за ней. В конце концов, поймав себя на том, что у нее дрожат руки, даже когда на улице ее неожиданно окликает кто-то знакомый, Тоня поняла, что оказалась не в том течении жизни.

Это, неверное, несло ее куда-то в сторону, в заросли камыша, за которыми открывалась не широкая водная гладь, а затхлое болото.

Она стала плохо спать — даже в этом, как теперь выясняется, у нее с Надей оказались сходными симптомы страха. Но Грэг ее подругу напрямую пугал, а Михаил ничего такого не делал. Разве что посуровел. И теперь порой она ловила на себе его изучающий взгляд. Как будто он прикидывал: сейчас ее убить или немного погодить?

В конце концов она не выдержала. Почувствовала, что у нее начались нелады с психикой. Часто посреди разговора с кем-нибудь из знакомых она замирала и начинала прислушиваться, а потом слышала, как ее окликали с недоумением:

— Тато, у тебя все в порядке, ты не заболела?

А Тоня и заболевала. У нее разладился весь организм. Стала кружиться голова, порой ее бросало в сторону прямо посреди улицы, если она просто шла в магазин. Она стала плохо слышать и даже видеть как в тумане. Не весь день, а когда на нее непонятно почему вдруг нападал ступор.

Она упорно вспоминала, как рассказал ей в свое время Михаил об убийстве Элины:

— Какая-то чертовщина! Даже не знаю, как тебе об этом сказать. Элина Казакевич найдена в своей квартире мертвой… Мы, конечно, не были с ней близкими друзьями, но все равно женщину жалко. Погибла в расцвете лет!

— Ты хочешь сказать, что она умерла вследствие какой-то естественной причины? — спросила его Тоня, до конца не понимая, что Элины больше нет. С чего бы вдруг? Нормальная здоровая женщина. Она никогда не жаловалась на сердце или там на что-нибудь еще.

— Как раз наоборот, она умерла вследствие чьих-то насильственных действий.

Он рассказывал ей о происшествии, словно втихомолку потешался над Тониной наивностью. Ведь она верила всему, что он ей говорил.

— Квартиру ограбили, хотя я, признаться, думал, что все ценное Элина успела снести в ломбард…

Теперь Тоня могла бы спросить Михаила, а не замаскировали ли ее убийство под нечаянное? Якобы грабители пришли, а хозяйка случайно оказалась в квартире. Нет, пожалуй, она побоялась бы так сказать.

Даже потом, когда Тоня была на похоронах и видела Элину лежащей в гробу, она все не могла поверить, что это правда. Пусть они и были не слишком близки, но это для Тони была первая смерть знакомого человека, с которой она столкнулась так близко.

Воспоминание о лежащей в гробу Элине не способствовало укреплению ее и без того расшатанной психики.

Теперь Тоня почти перестала спать. Лежала в постели рядом с Михаилом и только притворялась спящей. Старательно дышала, как спящая, если он вдруг поворачивался во сне, а когда муж привычно затихал, начинал ровно дышать, расслаблялась, не переставая думать — что же ей делать?

В один прекрасный день она не выдержала. Зашла в агентство недвижимости и сказала, что хочет продать квартиру, завещанную ей покойной бабушкой. А поскольку просила она за нее совсем мало, как потом поняла, то и риелторы заторопились. Оформили ей продажу в момент, и на другой день она уже получила деньги…

Десять месяцев жизни в поселке Раздольном привели ее нервы в полный порядок, и Тоня с каждым днем все реже думала о том, что она когда-нибудь вернется в свой родной город.

То есть, возможно, когда-нибудь она затоскует по цивилизации, как Тоня называла свою прежнюю жизнь со всеми удобствами. Но если дело только в удобствах, то в своем доме она сможет иметь все, для этого просто нужны деньги.

Если уж на то пошло, Тоня никогда не ставила перед собой задачу заработать побольше, но теперь для улучшения качества жизни можно было и постараться. Оформить наконец зал в ресторане Димы. Он обещал хорошо заплатить…

Чем еще отличалась ее жизнь в поселке от той ее прошлой жизни?

Раньше у нее, например, никогда не было резиновых сапог. В Раздольном она впервые их надела. Да только потому, что прежде в резиновых сапогах не было нужды. Она и по улицам просто так подолгу редко ходила, не то что по горам.

Если было время у соседки Маши, она сопровождала Тоню. И заодно рассказывала о пользе трав, которые им встречались. Показывала, где растут грибы. Между прочим, свои заветные места. Они, оказывается, были у всех посельчан.

Но чаще Тоне приходилось путешествовать и самой. Тогда она брала с собой Джека. Однажды она этого не сделала, заблудилась и почти дотемна бродила по горным тропинкам, пока наконец случайно не спустилась к шоссе.

И теплого платка у нее прежде не было. Правда, серый пуховый, какой был у всех женщин Раздольного, она покупать не стала. Нашла себе цветной, почти модный, и носила его наподобие банданы. Все же совсем сливаться с массами отчего-то не хотелось.

Собственно, эта непохожесть была ее сутью. Она и живя в большом городе выделялась из толпы знакомых женщин своим внешним видом. Вроде и носила то же, что и они, но с каким-то особым шиком. С какими-то деталями, которые она не ленилась изобретать.

Правда, в городе женщины это не без зависти отмечали, но и только, а в Раздольном ее копировали. Останавливали на улице, спрашивали:

— Антонина Сергеевна, где вы такое купили?

— В районе, — отвечала она честно.

Или:

— Представляете, случайно в секонд-хэнде наткнулась.

При этом не чуралась пойти к заинтересованной женщине домой и вместе с той покопаться у нее в гардеробе, посоветовать, как лучше носить то или другое. То ушить, это переделать.

Так и превратилась потихоньку в поселкового модельера.

Что-то она сегодня сама перед собой расхвасталась. Наверное, чтобы заглушить странную тревогу, которая с утра не давала ей покоя. Ее интуиция, столько дней молчавшая, вдруг подняла голову. Неужели вокруг Тони опять творилось нечто необъяснимое?

Казалось бы, чего ей бояться? Мишка вряд ли найдет ее здесь, ему и в голову не придет, что она так удачно спряталась. Тогда, кроме него, кто бы стал за ней следить или проникать в ее отсутствие в дом? Не хотелось бы опять испытать на себе влияние проснувшихся от страха фобий.

А вот что делать здесь Надежде? Смешно сказать, если она решила прятаться от американской полиции. Тоне трудно судить, как она работает. Но если у отечественной милиции своих «глухарей» хватает, то станут ли они разыскивать женщину, которая в чем-то там подозревается американцами? Да и подозревается ли?

Неизвестно, проснулся ли ее муж после такой лошадиной дозы снотворного. Наверное, это ее преступление вполне может остаться безнаказанным. Ведь в Раздольном Надя может проживать даже не прописываясь…

Только вот непонятно, почему Тоня с некоторого времени стала проводить параллель между собой и Надей. Одна уже совершила преступление, а другая — еще нет? А что, собирается? Или теперь они будут вместе бояться?

И потом, одно дело — Тоню бы стал искать муж, и совсем другое Надежду — законники. Например, Интерпол… Конечно, Интерполу больше делать нечего! Надеждину злую волю еще доказать нужно.

А как раньше все у Нади было хорошо. Пока она не надумала ехать в другую страну процветать. Хотела доказать своему бывшему мужу, что он сделал большую ошибку, изменив ей однажды?

Тоня помнила то время, когда Надежда, такая неуверенная в себе, вдруг сказала ей как-то:

— Вот бы и мне выйти замуж за иностранца, да только кто меня возьмет?

Тоня тогда в сердцах произнесла:

— Опять?!

Сколько времени они дружили, столько Тоне приходилось опровергать заявления Нади, что она не заслуживает любви.

Будто бы с детства она была гадким утенком.

Родная мать, случалось, прижимала ее к себе и говорила нараспев:

— Бедная ты моя, бедная! Кто же тебя такую серенькую замуж-то возьмет?

Тоня уже не первый раз сталкивалась с подобными случаями. Даже стала подумывать, а не написать ли ей брошюру «Как не надо воспитывать дочерей». Но потом поняла, что для этого у нее не хватает ни знаний, ни тяги к такой наукообразной работе.

Зато теперь Надя взяла все, что недобрала в детстве и юности. Она позволила себе распорядиться не только собственной жизнью, но и жизнью своего мужа. В ней пробудилась какая-то не знакомая никому, решительная и даже грубоватая женщина, с жаждой мести и желанием во что бы то ни стало добиться своей цели, пусть даже ценой жизни другого.

Раньше никогда не торговавшая и вообще, как все думали, не имевшая к торговле никакой склонности, она так смогла организовать свое дело — это же надо, выращивать цветы! — что за год с небольшим смогла заработать двести тысяч долларов… Ну хорошо, не двести, за минусом своей доли от продажи однокомнатной квартиры и проданного имущества, оставшегося от увлечения собаководством. Все равно получается больше ста тысяч… Сколько из них Грэг считал своей собственностью?

Двести тысяч баксов — это же будет на рубли… Сейчас курс примерно двадцать семь к одному, значит… пять миллионов четыреста тысяч рублей. Возможно, для кого-то не очень большая сумма, но для Нади — обалденная.

И вообще, что это Тоня считает деньги в чужом кошельке? Вместо того чтобы спать.

Сама она как раз поступила наоборот: оставила все своему мужу. Бывшему. То-то довольна теперь его новая жена.

Еще некоторое время, повертевшись в кажущейся раскаленной кровати, Тоня наконец встала и пошла в кухню попить воды. И нос к носу столкнулась с выходящей из своей комнаты Надей.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались, потому что были одеты как близнецы. В белых трусиках и длинных белых футболках. Разве что надписи были разные.

— Одеваемся мы с тобой похоже, и судьбы у нас похожие, — вдруг среди смеха грустно сказала Тоня, — без мужей, без детей…

— Эй-эй, подруга! — возмутилась Надя. — Что за тон, чего это ты нас отпевать принялась? Мы пока еще живы! Вроде уверяла меня, что все будет хорошо, а выходит, обманывала бедную девушку?

— Тогда пошли кофе попьем, — предложила Тоня.

— Чтобы вообще до утра не спать?

— Нет. Будем клин клином выбивать. У меня, между прочим, есть настоящий бублик с маком.

— Свежий?

— Сегодня утром покупала.

— Конечно, я хочу бублик. Сто лет не ела. С маком… Кстати, а где твоя кошка?

— У меня нет кошки.

— А то было бы как в детстве: кофе с молоком, бублик с маком и кошка на коленях.

— Я могу позвать Джека.

— Представляю, такая громадина — на моих коленях! — рассмеялась Надя.

Тоня охотно ее смех подхватила, явственно увидев картину: громадный пес устраивается на далеко не полных коленях подруги.

Как ни странно, после кофе и бублика с маком обе они в самом деле быстро заснули. Причем не в своих спальнях, а прямо в гостиной. Надя на диване, а Тоня принесла себе из коридора куртку, в которой лазала по горам, — длинный толстый пуховик, укрылась им и заснула прямо в огромном кресле, что досталось ей от прежних хозяев.

Утром Тоня поднялась непривычно поздно. И то потому, что в калитку позвонила Полина — молочница, которая каждое утро развозила молоко своим постоянным покупателям.

— Ты мне последней привози, — как-то пошутила Тоня, — чтобы я к твоему приезду выспаться успела.

Полина, очевидно, рассудила, что в каждой шутке есть доля правды, и в самом деле стала приезжать к ней последней. На своем двухколесном велосипеде, к которому ее муж Павел приварил небольшую тележку. Полина ставила в нее молоко в полиэтиленовых полуторалитровых бутылках.

Молочница покупала их в некоей фирме, которая разливала местную минеральную воду, по уверению «разливателей», ничуть не худшую, чем та, что привозили из Минвод.

Увидев заспанную Тоню, Полина искренне удивилась:

— Чё, я опять рано приехала? Дак одиннадцатый час!

— Ну и что же, а знаешь, когда я легла? В три. Ко мне подруга приехала. Из Америки. Полтора года не виделись…

Ляпнула, не подумав, и обеспокоилась: неужели так важно, откуда приехала Надя. Но Полина заинтересовалась:

— И чё рассказывает?

Тоня совсем уже перестраховщицей стала. Кому будет хуже, если она расскажет женщине об Америке, в которой та никогда не сможет побывать?

— Говорит, недаром они наших женщин в жены берут. Им нужно, чтобы жена пахала как лошадь, а кто, кроме русских, может это делать?

— Да-а, — разочарованно протянула молочница. — Хорошо там, где нас нет. А мне говорили, что женщины у них обеды-ужины не готовят. Все в рестораны ходят да эти, как его… хот-доги едят! А еще они дома не снимают обувь. Даже спать частенько ложатся в туфлях! Никакого воспитания. А еще называют себя передовой страной. Да если бы мы ходили бы по половикам в обувке! Или осенью, когда идут дожди, в сапогах…

От нарисованной самой себе картины Полине стало весело, и она рассмеялась.

— Наверное, и у них по-всякому бывает, — согласилась Тоня, не желая продолжать дискуссию об американском образе жизни. Тем более что она знала о нем только из книг и фильмов.

Но Полина уже никуда не торопилась. Молоко развезла, чего не поболтать?

— А еще, я по телевизору видела, в Америке мужчинам шибко буянить не дают. Чуть что, бабы визжат: «Хэлп!» — и полицию вызывают. Мне сын говорил, что «хэлп» — помогите по-ихнему. А у нас — кричи не кричи… Слыхала, прошлую ночь у Леонтьевых что было? Виктор свою Ирку-гулену чуть топором не зарубил.

Тоня знала, что Полина Ирку терпеть не может, потому что ее муж Николай тоже у любвеобильной дамочки отметился. Краем уха она слышала, что поселковые бабы собирались поймать эту б… и проучить как следует. Кому такое понравится? Есть женщины, у которых нет ни одного мужика, а эта норовит затащить к себе в постель и совсем мальчишек, и женатых мужчин, никого не пропускает, хотя дома свой муж есть.

— Хорошо, что Хромой Костя с Людкой повздорил да рано шел к себе домой, спас ее, а то бы Витька зарубил.

— Косте в том краю вроде не с руки было гулять. Он же двумя улицами выше Леонтьевых живет.

Тоня не хотела говорить, что это она Костю и вызвала. Все-таки бывший мент, умеет с такими мужьями, как Виктор, разбираться.

Полина рассказывала новость, как она думала, даже всхлипывая от удовольствия.

— Холостой мужик, что ты хочешь! Где хочет, там и гуляет. А жаль, что он на помощь кинулся. Пусть бы Витька и зарубил. Такую-то кто пожалеет? Разве что ейные бывшие любовники. Да и Костик не промах, тоже к ней заглядывал… — Она понизила голос: — Говорят, вроде Ирка к Косте на жительство просилась. А зачем ему такая б… да в жены? Костя будет долго выбирать, а выберет — не чета Ирке будет, женщина с головой. Кобели-то завсегда ищут женщину не в пример себе… порядочную.

— Зачем ему с головой, когда ему совсем другое нужно?

— Не скажи, такие, как Костя, в женщинах разбираются. И любить умеют.

Тоне показалось, в словах молочницы проскользнуло сожаление, что она такой женщиной быть не может.

— А ты сама, случайно, в Костю не влюбилась? — поддела ее Тоня.

Женщина зарделась, что с удивлением отметила про себя Тоня. А она до сих пор считала, что с определенного возраста женщины мужчинами не интересуются. Полина выглядела неплохо. Была женщиной ядреной, как сказали бы, в самом соку, но все же ей под пятьдесят…

— Старовата я для него, — отчего-то шепотом проговорила Полина, — а была бы чуть помоложе да такой мужик позвал, пошла бы за ним не оглядываясь.

И замолчала, думая о чем-то.

— Ты извини, Полюшка, — заторопилась Тоня, ухватившись за возникшую паузу в разговоре. — Надо завтрак готовить. А то подруга проснется, а у меня шаром покати. Телефон-то у меня не работает, вот она и не смогла ко мне дозвониться, предупредить, что едет.

— Тогда, может, тебе творожку свежего прислать? А то у меня с собой больше нет, Варенчиха только что последний купила.

— Пришли, — согласилась Тоня. И в самом деле, творог не помешает.

— Маринку погоню, как проснется. Вчера на дискотеку в район с ребятами ездила, под утро заявилась.

Полина закрутила педалями и бодро покатила по улице, которая как раз вела под уклон.

Тоня вернулась в дом.

Надежда еще спала, и она прошла на кухню, чтобы спокойно приготовить завтрак. А то и в самом деле совсем распустилась. В свое время она легко вставала в семь часов и к половине восьмого кормила своего мужа… бывшего! — в восемь он уходил на работу.

Она сварила кашу — рисовую молочную, — подруга к завтраку не выходила. Тоня осторожно приоткрыла дверь в гостиную, увидела свернувшуюся калачиком Надю, ее спящее умиротворенное лицо и решила, что пока можно пойти в сад и заняться делами. Накануне она нашла в горах выходящий наружу тонкий пласт голубой глины, решила смешать ее с цементом и покрыть этим раствором фигуру русалки в бассейне. Если добавить немного гуаши, а потом обработать закрепителем, рецепт которого придумала сама Тоня, тело получится как живое. Особенно под слоем воды.

Почему русалка не зеленая или серебристая, а голубая? Потому что у Тони все морское дно будет голубое с оттенками серебристого.

Надо сказать, что она слизала кое-что из детского мультика, в котором морская царевна уговаривала внука рыбака остаться на морском дне и пела: «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем!»

Теперь Тоня как раз эту песню и напевала, когда вдруг почувствовала, что сегодня ей не работается. Все казалось, что в саду она не одна, кто-то следит за ее работой, и она сожалела, что пришлось отправить Джека в вольер на случай, если Надя проснется и тоже захочет выйти в сад.

Как ей было хорошо совсем недавно! Никакие дурные мысли в голову не лезли, никто ей в спину не смотрел, никакого дискомфорта она не ощущала.

Однажды, помнится, увлеченная работой, Тоня так распелась, что Хромой Костя, возвращаясь поутру от своей Людки, крикнул ей из-за забора:

— Титова, а у нас, между прочим, самодеятельность в загоне! Недавно на смотр сельской самодеятельности некого было послать. Я шефу расскажу, где таланты пропадают.

Кстати, о шефе. Завтра рабочий день. Наверное, придется взять дня три за свой счет. Не бросишь же Надежду, которая только что приехала, как сама говорит, на реанимацию… Интересно, что она станет делать? Просто сидеть дома? Но у Тони нет возможности бросить работу надолго и торчать возле подруги, успокаивать ее страхи… А если бы и была, все равно она не стала бы сидеть дома. Жизнь у Тони устоявшаяся, она ничего не хочет в ней менять…

— Тато! — услышала она голос той, о ком только что размышляла.

— Иду! — отозвалась Тоня, вылезая наверх из бассейна — у нее для этого имелась небольшая лестничка. Опять она с этой дурацкой кличкой! Так и напоминает о том, о чем Тоня вовсе не хотела помнить.

— Ты уже позавтракала? — спросила ее Надя. — Я успела умыться, но одной есть мне ужасно не хочется.

— Кашу будешь? — спросила Тоня.

— Рисовую? Мою любимую? Ты сварила! — растрогалась Надя. — Между прочим, я тоже о тебе думала. Смешно сказать, до аэропорта я добиралась в старых джинсах и футболке, еще тех, в которых я приехала из России. Грэг почему-то страшно злился, когда я пыталась заговорить о том, что мне нужно что-нибудь купить. Зато в аэропорту я купила билет и, поскольку до отлета оставалось еще три часа, что называется, отвязалась. Старую дорожную сумку выбросила в мусорный контейнер, а себе приобрела того кожаного монстра на колесах и набила его под самую завязку. Так что сразу после каши у нас будет просмотр вещей, которые я просто хватала, как изголодавшийся дельфин рыбу.

— Ну ты и придумала — изголодавшийся дельфин! — фыркнула Тоня.

— А ты на меня все-таки не сердишься? — Надя в упор посмотрела на нее.

— Чего вдруг? — громко удивилась Тоня; ведь было же, было! В какой-то момент у нее даже появилась мысль…

Да ну ее, эту мысль!

— Для того имеется немало причин, — несколько выспренно произнесла Надя, — но уже то, что ты меня не выгнала, говорит о том, что ты — моя настоящая подруга. Ты смогла закрыть глаза на все мои грехи, принять у себя. Согласилась дать кров человеку, который… которая… не чиста перед законом…

— Кто из нас чист? — философски вздохнула Тоня.

Вообще-то она сама чиста. Еще ни разу в жизни она не сделала того, что запрещено законом. По крайней мере пока. Хотя, если докапываться до сути, Тоня укрывает у себя человека, который, возможно, убил другого человека, а значит, не так-то уж она и чиста…

Кашу Надя ела с таким удовольствием, словно это особый деликатес.

— Ничего вкуснее я не ела, — наконец, после двух добавок, призналась она.

— Наверное, потому, что молоко домашнее. Почти парное.

— Видишь, ты меня балуешь, а я перед тобой виновата.

Вина-виновата… Этот корень уже в зубах завяз…

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒