|
|||
Часть III 9 страница
* * *
Я вижу во сне, как такси подъезжает к нашему домику в Желтой деревне. Я сижу за заднем сиденье и предвкушаю нашу встречу. Север, еще минута – и ты увидишь своего любимого мужчину в вашем саду: он, как всегда, сидит на веранде за белым ноутбуком, пишет книгу, а у его ног храпит Пако. Ты увидишь, что гранатовое дерево у лестницы зацвело, совсем скоро красные лепестки осыплются и на них появятся плоды. А еще – окна гостиной будут распахнуты и ты, Север, увидишь на стене «Полуночников» Эдварда Хоппера. Мы оба полюбили эту картину с первого взгляда и потом долго выясняли, кто ее автор. И не менее долго пытались ее разгадать. Часами смотрели, устроившись на диване, на четырех персон, застывших в полуночном кафе со стеклянными стенами… «Погода, интересно, о чем они думают?» Помню, ты тогда предположил, что те двое – мужчина в шляпе и девушка в красном – одновременно приняли решение расстаться и теперь сидят молча, не зная, как об этом сказать друг другу. Хотя говорить уже ни о чем и не надо – точка, видимо, давно поставлена. Я не согласилась. Потому что рядом с тобой я не хотела соглашаться ни с чем безнадежным, что касается двоих… Такси останавливается, я снимаю очки и не вижу нашего домика. Вместо него на сером камне посреди пустынного участка, опустив голову, сидишь ты. Эй, Погода, что случилось?..
* * *
Я вижу тебя во сне, Погода. Ты по-прежнему отмалчиваешься в моих снах. В них ты, казалось бы, близко, но все равно далеко. Я вижу тебя, но не могу прикоснуться. Будто тебя больше нет в моей жизни, а этот образ – пока еще не размытые следы на мокром песке: вот-вот набежит волна и все смоет. Я просыпаюсь, звоню тебе и сквозь помехи слышу то же, что во время вчерашнего звонка. «Все хорошо, приезжай!» Я не чувствую в этих словах скрытого волнения. Ты говоришь так, будто ничего не произошло. Может, так оно и есть? Неужели снова вернулись мои необоснованные страхи? Иногда ведь и счастье порождает страхи. Я это уже однажды испытала. В ту лунную ночь, когда мы, прихватив бутылку шампанского, спустились к морю. Над нами темное низкое небо с редкими серебряными звездами, под ногами прохладный песок, вокруг необычайно яркие тени – и мы вдвоем посередине большого мира. Закутавшись в одно одеяло, пьем шампанское прямо из горлышка, смеемся над чем-то совершенно глупым. Помню, как вдруг, в самый разгар этого счастливого безумия, мне стало страшно. Оттого что все это может закончиться. Что можем закончиться «мы», или «мы» разделится на два отдельных одиночества. Что скоро наступит утро и все может оказаться сном. Сном, где ты не будешь слышать меня и где на месте нашего дома в Желтой деревне будет безликая пустыня. Стараюсь верить в то, что все будет хорошо. Но, как бы я ни храбрилась, от страха у меня земля уходит из-под ног и я остро ощущаю свое бессилие перед тем, что должно случиться.
Я хочу обнять тебя хотя бы на минуту, чтобы так сильно не скучать. Не перебирать четки с воспоминаниями, пытаясь согреться в ощущениях дней прошедших. Не искать тебя в каждом квартале или в воскресной толпе прохожих на площади Суэрто, хотя я знаю, что ты сейчас здесь быть не можешь. Изнуряющий поиск родного человека везде и повсюду даже тогда, когда знаешь его конкретное местонахождение, – вот что самое непреодолимое в тоске. Я хочу неожиданно встретить твой наблюдательный взгляд. Как тогда, помнишь? …Выкладываю дугой яблочные дольки на пирог – аккуратно, внимательно, чтобы не навредить пышности теста. Будучи сосредоточенной на чем-либо, я всегда закусываю нижнюю губу и деловито потягиваю носом. Заметила, что ты смотришь на меня, когда мне не хватило двух долек и я потянулась к фруктовнице за еще одним яблоком. Мы встретились взглядами, и ты серьезно сказал: «Я люблю тебя. И твои пироги. Тоже». И это «тоже» – такое странное, милое, после небольшой паузы – заставило меня рассмеяться. Тот пирог, отогретый твоим взглядом, получился самым вкусным из всех когда-либо приготовленных. С удовольствием сейчас испекла бы яблочный пирог под твоим взглядом. Мы торопливо разрезали бы его еще теплым, заварили бы кофе, уселись в тени нашей веранды и наблюдали бы за лучом солнца, скользящим по стене дома. Он вот-вот проникнет через окно в гостиную и зальет комнату мягким светом. И будет почти рай.
* * *
Я хочу обнять тебя, чтобы сказать себе самой «да, он рядом, он тут». Вот оно – мгновение, вот оно – тепло, все остальное будет так, как должно быть. Сколько ни сопротивляйся, сколько ни борись с сомнениями, а дни все равно важнее, чем мифическая жизнь в целом. Дни состоят из мгновений, вспышек, ошибок – они и дают нам силы и мудрость на дальнейшие шаги. Поэтому я прижмусь к тебе еще сильнее и перестану бояться, что такое объятие может больше не повториться. Я не хочу пытаться предугадать события или подготовиться к очередной потере. Я так хорошо все понимаю, я знаю лучше других, что тот, кто сейчас рядом, завтра может уйти. По собственному желанию или согласно никому не известному раскладу времени. Сегодня я думала о том, что будет, если вдруг наш с Рэ единый путь разойдется в разные стороны. Уверена, мне будет нелегко пережить это. Но я… переживу. Постараюсь улыбнуться этой горечи, ведь до нее было так много прекрасных дней, в которые я могла сказать вслух, что люблю, и чувствовать, как эта любовь делает меня сильнее. С Рэ я научилась не уходить с головой в тревоги. По сути, переживать из-за чего-либо глупо, ведь многое, если не все, уже испытано. Столько горького выпито, столько крепких сигарет выкурено, столько людей потеряно. Теперь я живу чуть прихрамывая, но зато отважнее – чего бояться, когда уже столько страхов преодолено. С Рэ я познала самую суть любви. Она укрепляет сердце, его веру в хорошие дни. Не важно, какая у тебя любовь, пусть даже односторонняя и изнуряющая. Твое сердце живет, переживает, бьется в такт чувствам – вот в чем ценность. Не зря ведь говорят, что любовь – это и есть жизнь. Как бы тяжело ни переносились утраты и поражения, каждый верит в то, что однажды на его пути встретится другой, которому снова захочется открыть свое сердце, не утаив ничего. Сейчас понимаю, что я тоже всегда в это верила, даже в Городе непогод. Так и случилось.
* * *
До зимы осталось не так много времени. Не знаю, что меня ждет зимой. Быть может, продолжение счастья, а может, расставание или вообще конец жизни. Все возможно. Но я стараюсь думать о приятном. О том, что куплю себе коричневую сумку почтальона, серые перчатки и шапочку, чтобы было тепло гулять. О том, что буду приходить к зимнему морю и надеяться скоро увидеть Нью-Йорк. С чего это я об этом далеком мегаполисе? А с того, что в моем вчерашнем сне оказалась Панда. Мы пили с ней липовый чай, за окном была зима и пушистые снежинки на фоне Желтой деревни. Я ей вдруг предложила: «Панда, может, махнем в Нью-Йорк?» Она улыбнулась, кивнула, потом вдруг засомневалась: «Черт, а мне дадут визу? Я же фотографирую сладости, у меня нет официального места работы». Но визу дали, и ближе к рассвету мы с Пандой улетели. В Манхэттене, где было светло, но морозно, я носила угги, а она сапоги. В этом странном сне выяснилось, что, оказывается, Панда не любит угги.
– Уже который день с Рэ нет нормальной связи. Либо не дозваниваюсь вообще. А если и дозваниваюсь, то жуткие помехи. Хорошо, хоть его голос слышу – значит, с ним все нормально. Завтра заберу из ремонта свой ноутбук, сразу же напишу ему… А ты с Рэ говорила? – Как-то не довелось. Но, думаю, мы наверстаем упущенное, когда ты нас наконец познакомишь. – Начо, хватит шутить. Я же переживаю. – А я шучу? – Конечно. Говоришь, что не знакома с человеком, с которым пару недель назад сидела за одним столом. Помнишь тот вечер, когда мы наготовили кукурузных лепешек со сливочно-медовым соусом? – Помню. Но в тот день были только мы вдвоем, если не считать Пако, дрыхнущего под столом. Север, мне кажется, что именно ты сейчас шутишь. Да, ты много рассказывала об этом Рэ. О том, как он помог тебе в ту ночь, когда на тебя напали. О том, как ты счастлива с ним в Желтой деревне… – Да-да, так оно и было. Так оно и… есть. Но он же жил в этом доме, в той квартире, что напротив моей. Ты же знала это и наверняка его видела. – Да, Север, я знала о том, что Талита сдала свою однушку приезжему писателю. Но мы с ним так нигде и не пересеклись. Видела его только однажды, со спины. Он заходил в лифт, когда я вошла в подъезд. Потом он исчез. Мне сказали, что переехал в другой район из-за сырости. – Начо, как же так? Мы же столько раз виделись все вместе, гуляли по набережной, выгуливали Пако. И в Желтой деревне жили в одном доме… – Север, а по-моему, ты его выдумала. Чтобы исцелиться, снова начать верить в завтрашний день. Вспомни, какой ты приехала в Овальный город. Вся разрушенная, отчаянная. Присутствие, пусть и виртуальное, этого мужчины в твоей жизни сделало тебя сильнее… Когда ты поначалу рассказывала о нем, я уже догадывалась, что такого человека нет в реальной жизни. Например, помнишь, как мы ходили в «Буэро» на концерт Ламинсы? После ты спрашивала меня о моих впечатлениях о Рэ: мол, понравился ли он мне. Мы там действительно были. Но с нами не было мужчины. – Но я же писала о наших встречах в дневнике… – Вот именно, писала! Тебе нужна была эта история. Пойми, Север. – Начо, прошу – уходи. Это неудачная шутка. Пожалуйста, уходи! – Север… – Уходи!
* * *
По ночам на Овальный город обрушиваются холодные дожди. Они приходят грозами, будят меня молниями, будто говорят: эй, проснись и посмотри на нас, мы прогнали лето. Но сегодня я встречаю грозы не в постели, а сидя на балконе, завернувшись в плед, с телефоном в руке. Звоню ему. На том конце не слышно ни гудков, ни его голоса. Вместо этого бесчувственный робот повторяет: «Набранного номера не существует». Звоню в абонентскую службу оператора мобильной связи. «Девушка, номера с названной вами серией не существует». Как же так? Ведь еще вчера я слышала голос Ревеса. Пусть и сквозь жуткие помехи, которые усиливались с каждым звонком. И вот теперь будто ничего не было. Неужели мое «будто» – это самообман?.. Я не могу забыть слова Начо. Они словно отдаляют меня от тех солнечных дней, что прошли рядом с ним. «Ты его выдумала, Север!» Спасаюсь воспоминаниями. Помню, как минувшим августом я выбирала для нас шарфы ручной вязки на рынке в Желтой деревне, а ты всячески меня отговаривал: «Как только покупаешь теплый шарф, уже на следующий день начинаешь кашлять и говорить в нос, даже если за окном лето. Я это не раз проверял, Север». Я так и не купила шарфы для нашей осени. Неужели наша история завершилась вместе с летом? Завтра утром напишу тебе электронное письмо.
Ты не сможешь уйти из меня, потому что из сердца никто никогда не уходит. Физически это возможно, но не на уровне сердца. Те, кто в него допускается, навсегда в нем остаются. Возможна только перестановка мест, к примеру с первых рядов на дальние, но от этого суть не меняется: в сердце погостить невозможно, в нем остаются только на постоянное место жительства. Было время, когда я бунтовала, всеми возможными способами пыталась стереть тех, кого допустила в свое сердце. Тех, о ком думала долгими ночами, но кто не думал обо мне. Тех, кому я звонила, перешагнув через свою гордость. Это не были безрассудные поступки юности. Просто в любви я сдаюсь абсолютно всем порывам, рождаемым в глубине сердца. Хотя, конечно, часть из них неплохо было бы сдерживать. Ведь каждый смотрит глазами собственного опыта, и не всегда те тепло, нежность, забота, которые я отдавала, воспринимались как любовь. Некоторые мужчины, наверное, полагали меня чрезмерно назойливой или… изнемогающей от желания поскорее выйти замуж. Я уходила, меня бросали, мы расходились одновременно, но я все равно продолжала беречь их образы в своем сердце, потому что иначе не могла. Сердце и на заре человечества не слушало разум, и теперь не научилось. А еще я так и не смогла относиться к любви как к обыденности, если здесь вообще уместно это слово.
* * *
Хорошо. Ты не сможешь из меня уйти, потому что я сама тебя выдумала. Да, наверное, все так и есть, как говорит Начо. Да, наверное, я выдумала тебя, чтобы спастись любовью. Ни о чем не жалею. Потому что я любила тебя и люблю, мое сердце ожило благодаря тебе, я согрелась в твоих, пусть и выдуманных, объятиях. Важно не то, что мы видим. Куда важнее то, что мы чувствуем. Только прочувствованное и пережитое никогда не забывается, это и есть основная составляющая воспоминаний. Своими я научилась гордиться. Было время, когда я убегала от них – нет, только не они, пожалуйста, мне больно, не хочу вспоминать, избавьте! Я, юная дурочка, надеялась, что обязательно появится тот, кто избавит меня от воспоминаний. Он и появился. Только не для того, чтобы спасти от прошлого. Он появился для того, чтобы подарить мне новые дни, которые оживят, исцелят и которые тоже когда-нибудь превратятся в воспоминания. Однажды я спросила у бабушки, есть ли лекарство от воспоминаний. Она сказала, что я его непременно найду, но не сразу. И я нашла это чудодейственное средство десять лет спустя. В Овальном городе. «Я знаю, девочка моя, от некоторых воспоминаний хочется поскорее освободиться. Забыть как страшный сон. Но у каждой из нас есть такие раны, которые долго могут кровоточить, будить по ночам. И тут не стоит паниковать, искать обезболивающие. Стоит лишь набраться терпения и ждать, когда время подберет тебе лекарство. Для каждого оно разное. Для кого-то – новая любовь, для кого-то – ребенок, а для кого-то… хотя бы море. Однажды ты окажешься у моря, и оно унесет на своих волнах боль воспоминаний. У каждого из нас свое море».
* * *
Ты не сможешь из меня уйти, потому что… я люблю тебя. Строчки, написанные выше, меркнут на фоне такого большого чувства. Я не знаю, как долго буду носить в себе эту любовь. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь снова тебя обнять и услышать биение твоего сердца. Я не знаю, что ждет меня в завтрашнем дне – где я буду, с кем и зачем. В любом случае я буду любить тебя. И мне от тебя ничего не нужно, поверь! Ни ответов на мои письма, ни прикосновений губ, ни протянутой руки. Я просто люблю, питаясь этим чувством. Когда я пишу «ты не сможешь из меня уйти», это не значит, что я буду пытаться удержать тебя. Как-то остановить, чем-то вернуть обратно. Нет. Я просто хочу сказать, что теперь ты живешь в моем сердце и, куда бы ты ни ушел, как бы ты ни исчезал, я все равно буду возвращаться к тебе через саму себя. Загляну в себя – и увижу тебя. Прислушаюсь к себе – и услышу легкий хрип твоего дыхания. Начо как-то сказала, что любить кого-то означает желать в первую очередь счастья ему, а потом себе. Моя любимая Погода, я хочу тебе счастья. Я хочу, чтобы твои печальные глаза улыбались, чтобы ты не возвращался назад и не утратил в дороге теплоты своего сердца. Я увидела его в твоих карих глазах – и… влюбилась. В сердце. Если ты будешь улыбаться, буду улыбаться и я. И совсем не важно, увидишь ли ты мою улыбку или увижу ли я твою. Ведь важно не то, что мы видим. Куда важнее то, что мы чувствуем.
Я хочу сказать тебе спасибо. За то, что ты прижал меня к себе тогда, когда я уже никому не верила. Даже себе. При первом твоем прикосновении я слегка вздрогнула, опустила глаза, недоверчиво повинуясь внутренним порывам. В эти секунды мне хотелось оторваться, убежать к морю, а потом объяснить тебе: «Прости, я не могу. Боюсь снова привыкнуть». К одиночеству ведь тоже привыкаешь. С ним даже возможен вполне гармоничный союз: живешь наедине с собой, готовишь ужин на одного, засыпаешь перед телевизором и не ждешь появления спасителя, которое все равно случается лишь в книгах и фильмах. Да, это одиночество болезненное, морозное, но зато оно честное – лучше быть одной, чем с кем попало. К моменту встречи с тобой я так приспособилась к состоянию отчаянной невесомости, что положить свою руку в твою ладонь мне было нелегко. Да, мне ужасно хотелось твоих объятий, уткнуться носом в шею, запустить пальцы в волосы на затылке. Да, мне ужасно хотелось остаться рядом с тобой после первой же встречи. Да, мне ужасно хотелось расплакаться, положить голову тебе на колени и сказать: «Я очень устала. Помоги мне». Я сдерживалась из последних сил, сохраняя границы привычного одиночества. «Не подпускай его близко. Ты привыкнешь, влюбишься, доверишься, а он возьмет и уйдет, даже не предупредив». Почему я все же решила тебе довериться, Погода? Помнишь тот июньский день, когда ты, я и Пако гуляли по берегу встревоженного ветром моря? Ты тогда мне сказал то, что перечеркнуло все мои опасения, страхи. Да, слова имеют не только разрушительную силу, иногда благодаря им… возрождаешься. Человек говорит тебе пару слов, и, сам того не понимая, касается ими дна твоего сердца, где десятки осколков вдруг склеиваются, снова становятся единым целым. Помню, в тот день мы говорили о каких-то пустяках. Ты рассказывал, что в городе, из которого приехал, начали строить мост. Большой красивый мост через море. А еще ты описывал мне колодец в саду старого дома твоего дедушки: «В детстве я жутко боялся этого колодца. Он мне казался таким глубоким. По ночам я слышал, как он злобно вздыхал, заглушая убаюкивающий шелест оливковых деревьев. Перед тем как приехать в Овальный город, я съездил в тот дом. Теперь там живет моя сестра Клюква с детьми. Такие странные ощущения. Тот колодец, который казался мне таким большим, на самом деле мне по пояс». Пару минут мы молчали, а потом ты добавил: «Я построю такой же дом. Для нас с тобой». Я кивнула, улыбнулась и побежала за Пако, который в этот момент сорвался с поводка, бросившись вслед за чайкой. Я бежала со слезами на глазах, я не хотела их тебе показывать. Не знаю почему. Но одно я знаю точно: именно те твои слова сделали меня сильней. И я тогда сказала себе: «Теперь мне хватит сил, чтобы закрыть дверь в прошлое и любить тебя, Погода». У нас с тобой был дом. Пусть и не нами построенный, но он все равно был наш. Ведь именно в нем наша любовь окрепла и утвердилась.
* * *
Я хочу сказать тебе спасибо. За то, что ты научил меня идти дальше, даже если в моей руке не будет твоей. В начале нашей истории я, отогреваясь в твоих объятиях, думала, что уже не смогу иначе – без тебя. Однажды я даже сказала тебе: «Погода, я так долго шла к тебе. Так много всего потеряла в дороге. А что будет со мной, если ты вдруг уйдешь? Ну, надоест тебе твоя рыжая муза, да еще и вечно ноющая». Ты рассмеялся, смахнул засохшие лепестки цветов с подоконника и ответил, что каждый, кто любит по-настоящему, проживает вместе с этим чувством эволюцию понимания одного явления – веры: «Любовь не только делает нас счастливыми. Она еще и закаляет, укрепляет нашу веру в самих себя. В то, что мы по-прежнему способны отдавать и принимать, несмотря на пережитые расставания. В то, что стоит идти дальше в любом случае, при любых потерях. Ведь жизнь периодически дарит нам столько хороших, теплых дней, что на их фоне пережитые заморозки кажутся ерундой. Я тоже терял, Север. Я тоже часто думал, что не смогу подняться снова, что больше не смогу любить, ждать, надеяться. Так всегда бывает после расставания. А потом вдруг встречаешь своего человека в совершенно неожиданном месте – и желание любить, быть счастливым в тебе снова оживает». Все так и есть. Все так и будет. Благодаря нашей любви я теперь это знаю точно. Спасибо.
Я укладываю Сию и, тихо собравшись, спускаюсь к набережной. Вокруг угрюмая ночь, кошки прячутся в тени переполненных мусорных баков, с верхнего этажа одного из зданий доносится женский плач, и мне совсем не страшно, хотя недалеко отсюда на меня было совершено нападение. Все, что сейчас окружает меня, настолько приблизилось ко мне, что уже ничем не пугает – я все рассмотрела, пощупала, приняла, к чему-то привыкла. Я будто отсюда, будто всегда здесь была. Знаю запах здешних закоулков – в каждом из них будто кто-то жарит каштаны, которые подгорают. Знаю, что здесь не принято болеть прошлым, этот вирус занесли приезжие. Я уже числюсь в списке тех, кто исцелился на этой горячей от солнца земле, и теперь отчетливо чувствую, что живу там, где нужно, на «своем» месте, и от этого жадно предвкушаю каждый новый день. Подхожу к морю. Оно волнуется из-за проделок ветра, но все равно улыбается и говорит мне, что ждет солнца и нового дня, который отправит восвояси эти холодные порывы воздуха, вторую ночь тревожащие сон рыб. Я мысленно обнимаю море и шепчу ему на ухо те слова, которые когда-то оно сказало мне: «Боль – это часть счастья». После длительного перерыва снова закуриваю. Сигарета сейчас для меня что-то самое близкое, молчаливо понимающее. Каждым долгим выдохом словно преодолеваю волнение. И пусть это иллюзия, но сейчас она необходима. Через четыре дня буду в Желтой деревне. От Рэ по-прежнему никаких новостей. Попросила Панду проведать наш домик, та обещала завтра утром сходить. Сегодня перечитывала написанное за последние три дня. В каждой записи смирение с тем, что Погода покинул мою жизнь. Будто он… ушел. Тихо, без слов и объяснений. Ушел в другой город, быть может, в другую страну, в другую жизнь, которую должен спасти своим появлением. Я читала о своих чувствах, и внутри горячо пульсировало знание. Будто я с самого начала знала, что он не будет со мной до… До чего? До конца? Моей жизни?.. А еще я заметила, что больше не пишу и даже не думаю о своей болезни. Некоторое время боль не дает о себе знать. Странно. Только бы это не стало затишьем перед бурей.
* * *
– Это сон или ты действительно здесь? – Разве это важно? Главное, я рядом. Мы чувствуем, видим, слышим друг друга. – Хочу к тебе прикоснуться, Погода. – Прикоснись… – Почему мы отдаляемся друг от друга, скажи? – С чего ты взяла? Между нами нет никакой стены. Нет обид, сомнений, размолвок. Изменилась всего лишь погода. Я остался в том лете, а ты уже в этой осени. Тебе к лицу осень. Она цвета твоих веснушек. – Но я хочу быть с тобой. В нашем лете. Хочу, чтобы оно продолжалось для нас. – Это невозможно, Север. Наше лето научило тебя важному и ушло. Теперь ты должна идти дальше, в другие времена года. Должна прийти к главному осознанию. Ты уже в двух шагах от него… Я проводил тебя одну в следующую погоду, чтобы не мешать. Чтобы не искажать ощущения. Чтобы не возвращать тебя назад. В наше лето, которое важно благодарить за… –…тебя. За нас. – Скорее за то, что ты вернулась к любви, научилась быть рядом и при этом не растворяться до конца в другом человеке. Ты больше не теряешься в прошлом, полюбила тишину и вот как смело сидишь перед волнами. Хотя раньше они тебя пугали, помнишь? Ты их только слушала, но боялась за ними следить. – Да, помню… Но наше лето, оно все-таки есть. Это такое место, куда можно возвращаться, бродить там и даже пожить пару дней. Если мне будет тоскливо. – Ты не будешь скучать по мне, Север. – Я уже скучаю. – Это просто часть привычки. Скоро ты будешь не постоянно помнить, а время от времени вспоминать. Так нужно. Я стану для тебя всего лишь частью лета, места, куда ты еще не раз вернешься. Чтобы улыбнуться тому, что было. А еще ты будешь приходить сюда, когда тебе будет не хватать света. Будешь прогуливаться по утренней набережной, срывать солнечные персики с зеленых деревьев, сидеть на теплых камнях площади Суэрто, слушать Ламинсу по вечерам и есть со мной на веранде груши, фаршированные сладким рисом. Они у тебя очень вкусно получаются. – Ревес… – Да, любимая. – Не уходи. Прошу. – Я никуда не ухожу. Я остаюсь здесь. Стоит тебе только захотеть, и ты тоже окажешься здесь. – Хорошо… Я люблю тебя. – А я тебя.
– Я иду вперед. У меня сейчас нет другого выбора. Хотя твое отсутствие в моем настоящем снова заставляет жить прошедшим. Я была бы намного сильнее, если бы твоя рука была в моей. – Тебе так кажется, Север. Твоя сила в тебе. – Сила? – Поверь мне, так и есть! – Прошу тебя… Я не хочу этого слышать! – Почему? – Я устала быть сильной! Устала идти вперед, теряя по дороге самое родное, близкое. То, что вернуло мне силы, помогло поверить в завтра, в саму себя. В нас. И теперь ты покидаешь мое настоящее, предлагаешь довольствоваться встречами в иллюзорном лете… Знаешь, когда ты мне объясняешь, я сразу все понимаю, но вот принять это намного сложнее. Потому что объясняешь ты, будучи рядом. А принимать приходится без тебя, в одиночестве. – Север, послушай… – Что слушать?! Что ты больше не будешь со мной? Что теперь ты – одно лето моей жизни? Что ты ушел?! – Я не уходил. – Тогда где ты? Почему я вижу тебя только в снах? Почему я просыпаюсь, а вокруг ничего, кроме мыслей о тебе, и нет никакого твоего следа в реальности? Пойми, я не капризничаю, не закатываю истерик. Я просто люблю тебя. И мне без тебя тяжело. – Я с тобой. – Где? В снах? Эй, немедленно выключите этот сон! Я не хочу больше быть здесь. Я не хочу красивых слов, каких-то невероятных, невыполнимых обещаний… Пусть кто-нибудь вытащит меня отсюда… – Север, перестань! – Я устала, пойми. Не проще ли было не любить? Не проще ли было не привыкать? Зачем сегодня быть вместе, если завтра мы будем по отдельности? – В любви вопроса «зачем?» не существует. В любви не существует вопросительных знаков – только восклицательный и многоточие. – В нашем случае, наверное, точка. – В настоящей любви точки не бывает. Можно разойтись, разругаться, разочароваться – возможно абсолютно все. Но какие бы причины ни были, настоящая любовь все равно продолжает жить в сердце. Она отделяется от разума, живет вне происходящего. Ты ничего не можешь поделать с этой любовью и просто сохраняешь ее в себе. – Скорее, запираешь, а не оставляешь. – Запирают те, кто боится своих чувств. А оставляет ее в себе тот, кто ею гордится. Гордится тем, что было, продолжая жить каждым новым днем. – Ревес… – Да? – Я тебя очень сильно люблю. – Знаю. – Все мои тревоги, все мои бунтарства – от этого. Прости. Сейчас я бессильна перед порывами сердца, они имеют надо мной непреодолимую власть. Это одновременно делает меня счастливой и до чертиков изводит. Потому что любовь… –…неуправляема? – Неуправляема! Как телевизор, перед которым ты сидишь, связанный. И не переключишь канал, и из розетки не выдернешь. – А юмор тебя не оставляет. Так держать, Север! – Милый, я больше не буду говорить тебе, пусть и во сне, о том, как мне тяжко без тебя. Я больше не буду приставать к тебе с описанием деталей и их значения, и искать в прошедших событиях мнимые знаки не буду тоже. Все! Теперь я просто буду… рядом с тобой. Пусть и во сне. Я буду смотреть на тебя, слушать тебя и ждать. Ждать, когда наступит утро и все эти беседы окажутся одним длинным сном. Я проснусь в нашем домике в Желтой деревне – и вдруг увижу тебя, спящего рядом. В наших ногах будет лежать Пако, за окном будет снова лето, и во мне не останется никаких тревог. Чтобы ты ни говорил, я уверена: это утро обязательно наступит. Пусть даже в следующей жизни. – В этой вере и заключается твоя сила! Ты умела и умеешь ждать, наперекор всему. Отныне и я не буду тебя ни в чем убеждать. Я тоже… просто буду рядом, пусть и во сне. Буду любить тебя и ждать момента, когда я вернусь в твою реальность. Быть может, в другом виде, но главное – вернусь! Ты непременно почувствуешь, что это я. Сердцем. Я обниму тебя, проведу пальцами по твоим рыжим волосам и скажу, что соскучился. – Ты даешь мне надежду? – Нет. Я просто люблю тебя.
Завтра без тебя уже не пугает. Тебя так много во мне, что все временные ограничения потеряли актуальность. Я как-то сказала об этом Начо. Она рассмеялась, налила мне второй бокал вина и назвала «влюбленной дурехой». «Не понимаю тебя я, Север! Вроде бы не в первый раз, вроде бы обжигалась, а все равно приукрашиваешь, оправдываешь… Каждой из нас на каком-то этапе любви кажется, что мы будем вечно любить только этого мужчину. Да, это прекрасное время, окрыляющее. Но, поверь мне, это самый махровый идеализм, типично женский». Я ничего не отвечаю, меняю тему, спрашиваю, купила ли она то синее пальто, что отложила в магазине на Сорок четвертой улице. Начо обожает пальто ярких цветов, у нее их целая коллекция. Она мгновенно оставляет свои рассуждения на тему идеализации мужчин и приступает к описанию шарфиков, которые подошли бы к тому самому синему пальто. Для нее все так просто. Может, переросла эти чувства? Может, разочаровалась до конца? Может, ее любовь к мужчинам более… зрелая? Неужели любовь может быть незрелой?.. Не могу я любить тихо. Не могу сдерживать то, что вырывается из меня с сумасшедшими ударами сердца. Каждую минуту мысли о тебе текут широкими потоками, а чувства громоздятся подобно горам в каком-то особом месте внутри, где начинается вдох. А вечерами я сижу на балконе, накинув на плечи кашемировый жакет, жадно вдыхаю дождливый воздух, который приносит мне тебя. В эти мгновения я не думаю, кто кого любит сильнее или кто кого спас. Я просто люблю и отнюдь не чувствую себя потерянной странницей, бесконечно путешествующей в поисках тебя.
|
|||
|