Тексты всех произведений выложены исключительно для ознакомления.

Предупреждение: включает в себя бывшего заключенного с трагической историей, мальчика на побегушках с проблемами с большой буквы "П", сырой старый британский дом, навязчивое вмешательство и немало горячего секса, чтобы вылечить тяжелый случай нервной болтовни.

Тексты всех произведений выложены исключительно для ознакомления.

Не для коммерческого использования!

Текст предназначен исключительно для ознакомительного чтения.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

При размещении на других ресурсах обязательно указывайте группу, для которых был осуществлен перевод. Запрещается выдавать перевод за сделанный вами или иным образом использовать опубликованные в данной группе тексты с целью получения материальной выгоды. Группа не несет ответственности за распространение текста перевода в сети.

Пролог

Человек слышит, как за ним захлопывается дверь, и не оборачивается. Он продолжает идти, сам факт ухода от прежней жизни, сдирая кожу, заставляет его чувствовать себя немного менее тревожным. Он идет по улице, гадая, выглядит ли он уверенным или сломленным, гадая, чувствует ли он себя уверенным или сломленным. Хотя ноги угрожают подкоситься в любой момент, он заставляет себя продолжать идти, потому что у него нет выбора. Больше некуда идти, кроме как вперед.

Он хочет быть спокойным и счастливым, но до этого еще далеко. Однако он пытается. Трава кажется зеленее, небо голубее, звуки вокруг него громче. К его новой жизни придется привыкнуть.

Ощущение, что за ним наблюдают, не покидает его до самого поезда. Только когда вагон отъезжает от станции, он позволяет себе выдохнуть. Маленькая сумка рядом с ним содержит все, что ему нужно, чтобы начать все сначала. Он собирался купить выпивку и что-нибудь поесть, но когда он встал в очередь у киоска, страх и тревога скрутили его желудок, и он ушел.

Он уже много лет не был сам по себе. Ему еще многое предстоит обдумать. Это будет нелегко, учитывая, что его доверие пошатнулось. Потребуется время, чтобы он восстановился, если это вообще произойдет. Так много всего, чего ему хочется сделать, так много кем он хочет быть.

Если прошлое позволит ему.

Если он сможет не упасть.

Этот человек слышит, как дверь за ним захлопывается, и он не оборачивается. Эта жизнь закончилась. Он чувствует себя так, словно потерпел неудачу. В каком-то смысле так и есть, но уход – это его успех. Он должен заставить это сработать. Он перекидывает сумку через плечо и направляется к поезду. Он никогда не вернется. Он постарается не возвращаться, потому что это не то, чего он хочет. Он хочет быть самим собой, а не тем, кем его делает кто-то другой.

Когда поезд отъезжает от станции, он смотрит в окно и улыбается своему отражению. Все будет хорошо. Он снова научится доверять. Он найдет кого-то, кто заслуживает его, кого-то, кого он заслуживает.

Его будущее будет таким светлым, каким он только сможет его сделать.

Он никогда больше не позволит себе упасть.

Глава 1

Малакай вошел в супермаркет, взял корзину и направился прямо к витрине в задней части, где выставлялись товары со скидкой. Нет смысла искать где-то еще, потому что он не мог себе позволить выбрать то, что действительно хотел съесть. В задней части магазина пожилые люди толпились вокруг служащего, который доставал из тележки товары и переклеивал ценники, прежде чем положить их на полку. Как только парень что-то клал, чьи-нибудь руки немедленно хватали это.

Когда между толкающимися телами образовалась щель, Малакай просунул в нее пальцы и схватил пачку из трех сосисок. Они будут его обедом вместе с сильно помятой банкой бобов, которую он купил пару дней назад. Он предпочитал и фасоль, и сосиски горячими, но это зависело от того, останется ли он сегодня в доме один.

По пути к кассе он зашел в отдел туалетных принадлежностей и нашел шампунь со скидкой, и свою обычную зубную пасту. К счастью, его сестра пользовалась такой же, так что он иногда выдавливал из ее тюбика, чтобы дольше продержаться. Пока у него было так мало средств к существованию, все имело значение.

Не так давно ему не нужно было думать о цене, прежде чем купить что-то. Пока он был с Конрадом, это не имело значения. Конрад всегда отличался щедростью. Эта мысль заставила Малакая судорожно сглотнуть. Но потом от одной мысли о Конраде его желудок скручивался от беспокойства.

Он пробежал взглядом по полкам, пытаясь вспомнить, не нужно ли что-нибудь еще, и его внимание привлек высокий широкоплечий парень в длинном армейском сером пальто, который остановился прямо перед ним. Темноволосый мужчина застыл как статуя посреди прохода, пристально глядя на гели для душа, как будто пытаясь расшифровать сообщение в том, как они были расположены. Или, может быть, он был пришельцем с какой-то далекой планеты, пораженным таким выбором. Если бы он был инопланетянином, Малакай не возражал бы отправиться с ним в космос.

Малакай лишь мельком увидел его лицо, когда проходил мимо, но этого было достаточно, чтобы похоть взяла верх над тревогой. Многое должно было его отпугнуть. Ему нравились темные волосы, но у этого парня они были слишком короткими и аккуратными. Его лицо было худым и бледным, если не считать темной щетины. Кроме того, он был слишком высок, то есть на пару дюймов выше Малакая. Но один взгляд на эти длинные густые ресницы, плотно сжатые челюсти парня, намек на уязвимость в том, как он просто стоял посреди дороги, и он попался.

Когда он физически споткнулся на следующем шаге, то чуть не рассмеялся. Не имело значения, что парень, скорее всего, натурал, и даже если бы он был доступен, шансы, что его заинтересует безработный неудачник, равны нулю. Но этот парень определенно разделит его постель сегодня вечером, хотя, к сожалению, не лично. Малакай оставил его разглядывать гели для душа – что бы он отдал за такую роскошь выбора – и направился к кассе.

Он сложил покупки в рюкзак, прежде чем выйти из магазина, и продолжил долгий путь в гору к дому сестры, а поскольку был вторник, он останавливался у каждого магазина по пути, чтобы спросить, нет ли какой-нибудь работы. Некоторые из них, так привыкшие к тому, что он проходит мимо в один и тот же день каждую неделю, кричали “Нет”, прежде чем он успевал просунуть голову в дверь. Это было нормально. Возможно, наступит день, когда ответ будет “да”. Если он не будет сохранять оптимизм, то с таким же успехом может выпить одно из драгоценных сортов пива своего шурина Брайана, лечь в ванну, куда ему не разрешалось заходить, и перерезать себе вены.

До того, как он вошел в супермаркет, в бумажнике Малакая лежали пятьдесят фунтов из его еженедельного пособия по безработице. Остальные семь фунтов он оставил на банковском счете на черный день. Хотя у него не было работы на горизонте, не было места, которое он мог бы назвать своим, дырявые штаны, которые он должен был бы попросить свою сестру починить, слишком тонкая для этого времени года куртка, дерьмовая еда, и все, что его ожидает сегодня вечером, это дрочка, которую он обещал себе, просто черные дни давно миновали и наступили очень черные. Он мог бы использовать свои сбережения, чтобы купить билет на поезд до какого-нибудь теплого места, если бы надеялся уехать дальше Брайтона. Все еще слишком близко к Лондону и Конраду.

Не увидев машину Брайана перед домом, он вздохнул с облегчением. Малакай умудрялся раздражать своего шурина уже тем, что дышит и поэтому старался не делать этого в его присутствии. Если Брайан вернется домой поздно, у него будет время разогреть бобы и сосиски и съесть их перед телевизором. Его сестра Сара, возможно, даже украдет ему что-нибудь еще. Ничего этого не случится, если Брайан вернется.

Малакай сбросил ботинки в коридоре. Он услышал, как в гостиной заиграла заставка новостей Би-би-си, и крикнул сестре:

– Я вернулся!

Когда она высунула голову из-за двери, холл осветили фары фургона Брайана. Малакай схватил свои ботинки и поспешил вверх по лестнице.

– Как успехи? – крикнула Сара ему вслед.

– Никак.

Когда открылась входная дверь, он проскользнул в свою комнату. Щелчок выключателя осветил его тесную дыру, и он тихо закрылся внутри. Хотя у Сары и Брайана была гостевая комната с телевизором и двуспальной кроватью, застеленной цветными причудливыми подушками и за все время, пока Малакай был с ними, не было ни одного гостя, решившего остаться на ночь, ему не разрешили использовать комнату. Брайан сказал, что не хочет, чтобы ему было слишком удобно. Ублюдок.

Поэтому ему выделили кладовку с односпальной кроватью. Она был забита до отказа вещами Сары и Брайана, включая три коробки с дисками Брайана, его коллекцию сувениров из "Звездных войн" и большого проволочного рождественского оленя, который смотрел на Малакая из угла и время от времени пугал его. Небольшая кучка его вещей практически не занимала места. Иногда он жалел, что не взял с собой больше, но ему хотелось избавиться от зависимости от Конрада, и постоянно вспоминать о том, что этот парень купил ему, было бы труднее, чем обходиться тем, что у него было. «Да, продолжай убеждать себя в этом».

Малакай поставил ботинки на поднос у двери. Помимо того, что он слишком много дышал, грязные следы в доме были в списке причин, по которым он был худшим гостем. Однажды он уже оставил их. Всего один раз, но по тому, как Брайан вел себя, можно было подумать, что он намеренно наступил в грязь и вытер ноги о ковер в холле. Он бросил сумку из супермаркета и пальто на кровать и присоединился к ним, вытянувшись и пошевелив замерзшими пальцами ног. Ему нужны новые ботинки. Что-то еще, что не произойдет в ближайшее время.

Дверь распахнулась, и Брайан уставился на него. В то время как Малакай был ровно шести футов ростом и худощавого телосложения, Брайан был на три дюйма выше и весил вдвое больше, чем он сам.

– Разучился стучать? – не подумав, сказал Малакай.

– Что, дать тебе время вытащить руку из штанов? Я постоянно напоминаю тебе, что это мой дом. Мне не нужно стучать, черт возьми.

Бесполезно спорить. Он не победит. Наезжать на Брайана было плохой идеей, потому что тогда Малакай снова окажется на улице. По крайней мере, в доме его сестры было тепло и сухо. Он встал, достал бумажник и протянул шурину двадцатифунтовую банкноту. Сара просила Брайана не брать с него денег за аренду, но Брайан хотел еще и таким образом указать ему на его место.

– Я нашел тебе работу, – сказал Брайан, торжествующе ухмыляясь и засовывая деньги в карман.

Он не питал особых надежд. Брайан считал себя шутником. Этот ублюдок тащил его за собой, воодушевлял, а потом заявлял, что его работа – мыть пол в стриптиз-клубе, мыть трупы в похоронном бюро или смывать кровь в мясной лавке.

– Всего пару дней в неделю. Джон Джессоп на Кроу-стрит. Завтра в семь тридцать утра.

Малакай никогда не слышал такой улицы. Он ждал кульминации. Может быть, что-то связанное с воронами?

– Джессоп – мой знакомый. Занимается ремонтом недвижимости. В прошлом я выполнял для него кое-какие сантехнические работы. Один из его рабочих сломал руку. Я сказал ему, что ты возьмешься за любую работу.

Через пару секунд до него дошло, что шурин, считавший, что он попусту тратит кислород, на самом деле нашел ему работу. В чем же подвох? Ну, если Джон был приятелем Брайана, то это о многом говорит. Малакаю подбросят самую дерьмовую работу.

– Джессоп заплатит наличными, чтобы ты мог продолжать получать пособие. Ты сможешь давать мне сорок долларов в неделю вместо двадцати.

Если бы это материализовалось в полноценную работу, Малакай первым делом сообщил бы об этом в Центр занятости, потому что не хотел бы, чтобы Брайан настучал на него.

– Это даст мне право готовить обед на кухне? – спросил он.

– Нет, черт возьми, не даст! Ты что, не собираешься сказать спасибо, маленький засранец?

– Спасибо, – «большой засранец».

– Не упусти эту возможность!

В дверях появилась Сара с улыбкой на красивом лице.

– Эй, может, тебе, наконец, повезло?

– Надень пальто, милая. Мы едем за пиццей, – сказал Брайан.

Малакая так и подмывало схватиться за куртку, чтобы Брайан мог одернуть его на глазах у сестры, но он не стал этого делать, зная, что ей неприятно, что муж разговаривает с ним и ведет себя как придурок. Если бы Брайан не обращался с сестрой как с принцессой, он сказал бы парню, куда ему пойти, но ради Сары он держал рот на замке. Хотя, когда Малакай передавал ее на свадьбе, он сказал Брайану, что если тот когда-нибудь причинит ей боль, то он в ответ причинит боль и ему. Единственный раз, когда Брайан, казалось, испытывал к нему хоть какое-то уважение.

Повредив мозг из-за недостатка кислорода в подростковом возрасте, Сара оставалась немного медлительной, с плохой памятью, неспособной сосредоточиться и склонной к ошибочным суждениям. Это была не вина Малакая, но он все еще винил себя за то, что не вытащил ее вовремя. Он боялся, что она никогда не найдет того, кто полюбит ее, но Брайан любил, и Малакай мог многое простить ему за это.

Его сестра была права в одном. Удача повернулась к нему. Он сможет съесть горячий ужин перед телевизором, а если будет есть быстро, то успеет принять ванну до их возвращения. Сара подмигнула ему, и он понял, что она будет оттягивать их возвращение так долго, как только сможет, и напишет ему, если вспомнит.

Услышав, как хлопнула входная дверь, он помчался на кухню с сосисками и бобами и включил духовку. В кладовке лежал открытый пакет с картошкой, и он сунул две маленькие картофелины в микроволновку.

Пятнадцать минут спустя он уже сидел перед телевизором с ужином на коленях, маслом и тертым сыром на картошке, двумя поджаренными в духовке булочками с колбасой и запеченными бобами. Пачка сосисок сгодится ему на обед на следующий день.

Покончив с едой, он помчался наверх и включил воду в ванной, а затем бросился вниз, чтобы вымыть и высушить все, чем пользовался на кухне. Оставалось надеяться, что плита уже не будет теплой, когда они вернутся. Он не должен был есть в доме, только спать там. Нельзя торчать тут весь день, смотреть телевизор Брайана, читать газету Брайана, дышать воздухом Брайана. Он должен уезжать рано утром и не возвращаться до шести. Брайан все время заскакивал домой в течение дня, так что Малакай не мог рисковать оставаться в своей комнате, особенно когда Сара могла легко подставить его, не желая этого. Когда ему больше некуда было идти, он отсиживался в библиотеке.

Он разделся в своей комнате, обернул полотенце вокруг талии и проскользнул через лестничную площадку в ванную, прихватив с собой телефон. Ему пришлось отказаться от своего айфона, потому что он никак не мог позволить себе годовой контракт, но Сара дала ему свой старенький телефон, так что у него был контактный номер для потенциальных работодателей.

Малакаю разрешалось только принимать душ по утрам, после того как Брайан выходил из ванной, и хотя он любил душ, когда погода была настолько ужасной, было приятно валяться в ванне и особенно приятно пользоваться гелем для душа Брайана и шампунем Брайана. Он снова лег в горячую воду, согнул колени и погрузился по шею.

Семь месяцев назад он переехал из дома Конрада в свою собственную квартиру. Это был один из редких случаев, когда он видел Конрада потрясенным. Малакай объяснил, что ему нужно найти себя, быть самим собой, а он не мог этого сделать под гнетом такой доминирующей личности, как Конрад. Конрад не согласился, но Малакай все равно ушел, хотя и оставил у Конрада много своих вещей, чтобы показать, что он не собирается все менять. Малакай вспомнил, как ему нравилось иметь собственную ванну, собственную кухню, собственное пространство. Хотя предполагалось, что это не повлияет на их с Конрадом отношения, он задавался вопросом, действительно ли кто-то из них верил в это.

Через пару недель после переезда Малакай потерял работу. Разочарованный, но не убитый горем, он подумал, что найдет другую. Потом он понял, почему потерял работу, и понял, что Конрад никогда его не отпустит. Как только его сбережения закончились, он лишился и квартиры и спал на полу у друга. У Малакая было не так много вещей, но он продал все, что мог, просто чтобы выжить, а потом друг перестал быть другом, и осталась только улица.

Отчаяние привело его к сестре, и хотя гордость, возможно, заставила бы его уйти, когда Брайан вслух сказал ему, что он впустую занимает место, отчаяние заставляло Малакая молчать в течение последних трех месяцев. Если Брайан решит вышвырнуть его, то ни Малакай, ни его сестра ничего не смогут с этим поделать. Он ни за что не поставит Сару в такое положение, когда ей придется выбирать между ними. Никто никогда не должен этого делать. Он знал, что она слаба, но знал и почему. Он не мог потерять и ее тоже. Она была всей семьей, которая у него осталась.

Он погрузил голову в воду, а когда вынырнул, схватил кондиционер Брайана и втер его в волосы. Он сделал мысленную пометку высушить бутылку, прежде чем выйти из ванной. Вода остывала, но он поборол искушение потянуться к крану. Ему повезло, что Брайан решил принять душ перед сном, но если не будет горячей воды, он будет знать, кто ее использовал.

Работа не привлекала его, но он уже давно перестал придираться к работе, на которую соглашался. Лишь бы законно. Не то чтобы ему предлагали что-то незаконное. Он представил себя в Центре занятости и ассистента, говорящего: "У меня здесь есть вакансия водителя для помощи в ограблении банка. У вас есть водительские права?"

С тех пор как он встал на учет, он выполнял иногда какие-то работы, но ничего такого, что позволило бы ему выйти за пределы дозволенного и при этом получить свои деньги. Он демонстрировал свою наготу на девичнике – у пьяных женщин не бывает нежных рук. Он мыл машины, и над ним смеялись, потому что он носил желтые резиновые перчатки, и когда убирал сады, тоже носил перчатки. Он боялся червей, лягушек и слизней. Ну, он очень много чего боялся.

Крошечная часть его надеялась, что Брайан предложит научить его работе сантехника, потому что парень заработал чертово состояние, и сантехника будет постоянной работой, но гораздо большая часть его молилась, чтобы он этого не сделал, на случай, если Малакай соблазнится сказать "да".

На его телефоне зажужжало сообщение, и он взглянул на него. Крестик от Сары означал, что они уже на обратном пути. Он сполоснул волосы, вытащил пробку и встал, чувствуя, как от его тела идет пар. Малакай занялся рутинной процедурой просушки. Открыть окно, чтобы выпустить горячий воздух. Не наступать на коврик в ванной. Вытереться, а затем промокнуть полотенцем все мокрые поверхности. Не забыть высушить бутылки.

Убедившись, что в ванной нет следов постороннего присутствия, кроме того, что в ней теплее, чем обычно, он заперся в своей комнате. Он накинул мокрое полотенце на крошечный радиатор, выключил свет и скользнул в постель. Ни один уважающий себя двадцатичетырехлетний парень не должен ложиться в постель раньше восьми, но он уже давно потерял самоуважение. Он поставил будильник на телефон и засунул его под подушку. Его рука оказалась на члене еще до того, как он осознал, что делает.

Почти семь месяцев с тех пор, как у него был секс. Безумный трах с Конрадом в ночь перед тем, как Малакай потерял работу, разыгрывался по наименее любимому сценарию – рынок рабов, но он не собирался думать об этом, иначе его член увянет быстрее тюльпана.

Раньше он любил дрочить. Не то чтоб теперь ему это не нравилось, но рука начинала ему надоедать. Даже если бы он захотел кого-то найти, как это могло случиться, если у него не было денег на дорогу и он не мог привести парня сюда? Он знал только Конрада. У Малакая было столько же уверенности и опыта в свиданиях, как и у подростка.

Он сжал кулак и провел им вверх и вниз по члену. Два прохода, мысль о темноволосом мужчине с серьезным лицом в супермаркете, и жар развернулся в его животе, как пробуждающаяся змея.

О чем думал этот парень? Только не о гелях для душа. Он затерялся в своем собственном мире, и это заинтриговало Малакая. Когда лицо парня материализовалось в его голове и он мысленно раздел его, затащил в свою односпальную кровать и представил, что это его рука обхватила член, дрожь пробежала по спине.

Захочет ли таинственный незнакомец, чтобы он кончил быстро или медленно? На коленях? Или на спине? Сунет ли он пальцы в задницу Малакая? Он все быстрее двигал рукой, опустив другую к своим яйцам, поглаживая и лаская. В какой-то момент он начал дрочить обеими руками.

Он остановился только для того, чтобы отодвинуть одеяло, чтобы не испортить его. Смазка испачкала его руки, и с губ сорвался вздох. Он провел ладонью по головке члена и размазал шелковистую жидкость по всей длине. Его дыхание участилось, когда он представил себе, как парень задыхается ему в ухо, приказывая не кончать, пока он не разрешит.

Малакаю не нравилось думать о себе как о боттоме, но что еще он должен думать? Он провел семь лет с мужчиной, который никогда не позволял ему быть сверху. Поначалу Малакай не возражал. Ему нравилось быть желанным, нравилось, когда ему говорили, что делать, когда он не был главным, когда ему не приходилось брать на себя ответственность. Ему нравилось, когда о нем заботились, пока он не начал возмущаться тем, как сильно Конрад контролирует его.

Он провел рукой вверх по стволу, ослабляя хватку на головке и сжав, когда потянул вниз. Его член легко скользил в кулаке. Запах мускуса заставил мышцы его живота напрячься от желания. Он ускорился, под его прикосновением вены вздулись, и его освобождение приблизилось.

После каждого рывка он обводил ладонью головку, прежде чем дернуть рукой вниз, встречая другую руку, поднимающуюся от основания. Сильнее, быстрее, крепче, снова и снова, пока все его тело не задрожало. Затылок покалывало, пальцы на ногах подогнулись. Краем сознания он отметил звук хлопнувшей внизу двери, но не мог остановиться. Его сердце бешено колотилось, дыхание было затруднено, а тело резко дернулось, когда его яйца взорвались.

Длинные толстые струи спермы разлились по его груди и животу, и с каждым толчком бедер, с каждым судорожным спазмом он кусал губы, чтобы не закричать. Он выдавил последнюю струю из своего члена и позволил дрожащим ногам скользнуть вниз.

Таинственный незнакомец не знает, что он упускает.

Но когда он погружался в сон, вместо того, чтобы удержать образ парня, именно Конрад захватил его мысли. Как можно любить и ненавидеть кого-то одновременно? Желать и в то же время бояться? Конрад вытащил Малакая из сточной канавы, дал ему жилье, пищу, образование и нашел ему идеальную работу. Он перенес Малакая в другой мир, сделал его счастливее, чем когда-либо в жизни и заставил рыдать до тех пор, пока он не перестал дышать.

Несмотря на все, что Малакай делал и говорил, Конрад не понимал, что у его сердца есть другая функция, кроме перекачивания крови. В течение семи лет он пытался быть тем, кем хотел его видеть Конрад, заставить его чувствовать то, что он чувствовал, и потерпел неудачу. Выбор был между побегом или смертью, так что у Малакая не было выбора. Любовь не должна причинять боль. Но любовь к Конраду убивала его.

Глава 2

Харпер позаботился о том, чтобы не появиться в Гайзли до наступления темноты. Он не хотел никого видеть, не хотел, чтобы кто-нибудь видел его. Он знал, что у него паранойя. Шансы на то, что его узнают или он узнает кого-то еще, были очень малы. Беспокоиться не о чем.

Он все равно беспокоился. Десять лет тревоги не забудутся только потому, что он свободен. Свободен. Да, конечно. С сумкой наперевес он шел по дороге от вокзала к городу. От яркого света супермаркета за углом его сердце бешено заколотилось, а во рту пересохло. Все, что ему нужно это войти внутрь. Никто не собирался пялиться на него или тыкать пальцем.

Десять лет назад, когда все взоры были прикованы к нему, он услышал, как глава присяжных произнес слово "виновен". Ему потребовалось мгновение, чтобы осознать это, хотя он и раньше видел, как оно приближается, громыхая, как товарный поезд, пока он стоял парализованный на рельсах. В то утро он отправился в суд с упакованной сумкой и надежными, но дешевыми часами на запястье. Он последовал совету, взяв то, что может потребоваться, но все время молился о чуде, которое так и не произошло. Вместо этого он слушал восторженные возгласы членов семей, наблюдал, как они пожимают друг другу руки и обнимаются, и какая-то часть его умерла.

Его вывели и погрузили в фургон, заперли в тесной-тесной каморке с процарапанными на краске посланиями — угрозами, мольбами, оскорблениями. Зона обработки в тюрьме напугала его до смерти. Он чувствовал себя единственным нормальным человеком в комнате, полной возбужденных наркоманов и психов с широко раскрытыми глазами. В тот день он стал шестизначным числом. Его обработали, сфотографировали, сказали, что он может и не может делать, что он может и не может иметь, забрали его одежду, обыскали его тело и предоставили тюремную одежду.

Он представил себе, как в первый же поход в душ его изнасилует банда татуированных пожизненников с бритыми головами и мускулами, как у Попая. К концу недели он станет их сучкой, и если будет сопротивляться или заговорит, то умрет. Фильмы и чрезмерно развитое воображение не пошли ему на пользу. Изнасилования не было, но были другие вещи – делались замечания, устанавливались позиции в иерархии. Этого было недостаточно, чтобы сохранять спокойствие и не высовываться. Только не на такой срок.

Харперу не хотелось идти в супермаркет, но он заставил себя войти внутрь и взять корзину. Если он не купит все необходимое сейчас, то придется вернуться завтра. Почти сразу же он обнаружил, что не может пошевелиться.

Когда он почувствовал, что на него кто-то смотрит, он едва сдержался, чтобы не убежать. Его желудок свело судорогой, а пульс участился. Нужно протянуть руку и взять что-нибудь. Но он не мог поднять руку. Когда парень прошел между ним и полкой, в крови вскипел адреналин. Намного моложе его, чуть ниже ростом, с большими темными глазами, растрепанными темными волосами и лицом падшего ангела. Харпер почувствовал, как его член под толстым пальто зашевелился. Отчаяние просочилось в его сердце. Потребность в том, чтобы обнимать кого-то и быть обнятым сжала его грудь.

Он заставлял себя двигаться, хватая нужные вещи, не слишком задумываясь и не проверяя цену. Сегодня он и так требовал от себя слишком многого, чтобы сделать что-то большее. Он расплатился и поспешил на улицу, надеясь еще раз увидеть парня в темной куртке, но тот уже исчез.

Харпер быстро зашагал обратно по главной дороге, от растущего беспокойства у него заныло в груди. Мимо станционного паба, откуда доносился шум и падал свет на тротуар, мимо ряда теперь уже незнакомых магазинов, мимо все еще узнаваемого автосалона, и продолжал идти вдоль крикетной площадки, пока не достиг Ингс-Лейн. Он почти бежал, но, казалось, не мог остановиться, хотя дыхание его было прерывистым.

Он свернул с Ингс-Лейн на Одд-Стоун-Лейн. Уиллоу-Хаус был в самом конце. Он еще не должен был быть здесь, но место, где он согласился остаться на месяц, было разрушено лопнувшей трубой. Он переложил сумки в одну руку и полез в карман за ключом. Это сработало – слава Богу – и щелчок выключателя зажег свет в холле. Видишь? Все хорошо. Он закрыл за собой дверь, его грудь тяжело вздымалась, он смотрел на засов, прежде чем задвинуть его, а потом его начало трясти.

Прежде чем пакеты выпали из его дрожащей руки, он поставил их на пол, затем соскользнул по стене на корточки, закрыв голову руками и сцепив пальцы.

Все хорошо. Все хорошо.

Но хорошо не было. Его голова не позволяла ему. Его голова отбросила его обратно в ад. Он долго стоял в этой позе, часто и прерывисто дыша, ожидая, что вот-вот что-нибудь произойдет, кто-нибудь ударит его ногой, или выкрикнет оскорбления, или прошепчет ругательства, или прикажет встать. Полная тишина нервировала его. Умственно и физически истощенный, он не думал ни о чем другом, кроме как о сне, потому что это отключило бы его мечущийся ум.

Он раскачивался взад-вперед, борясь с вихрем в голове, его спутанные мысли тяжело падали, как валуны, катящиеся с холма. Глубокие вдохи начали помогать. Ему снова предстояло взбираться на гору и уворачиваться от падающих камней, но утром гора все еще будет там, и, возможно, когда он проснется, она уже не будет так похожа на Эверест.

Как только он убедился, что ноги его выдержат, он поднялся. Он оставил покупки из супермаркета там, куда их бросил, взял свою спортивную сумку и направился к лестнице. Он даже не знал, есть ли здесь кровать.

Он толкнул дверь в свою старую комнату и нажал на выключатель. Двуспальная кровать на месте, но никаких простыней, одеял или подушек. Он задернул тонкие, в цветочек занавески на окне. Что за новость? Хотя он и так больше не чувствовал себя в безопасности. Чистка зубов и умывание были ежевечерним ритуалом, и он нарушил его. Ему даже не нужно было отлить. Выпил ли он сегодня что-нибудь? С утра первым делом кофе. После этого ничего.

Он оставил свет включенным, скинул ботинки и свернулся калачиком на кровати прямо в пальто. Через мгновение он встал и аккуратно сложил туфли на полу. Едва он снова улегся, как нагнулся и швырнул их через всю комнату. Он закрыл глаза. Пожалуйста, дай мне поспать. Пожалуйста, не позволяй мне видеть сны. Пожалуйста, верни мне мою жизнь.

Никто его не слышал. Никто и никогда не слышал.

Он все еще падал.

Харпер проснулся и долго не мог понять, где находится. Дневной свет просачивался сквозь легкие занавески, но разве он не оставил свет включенным? Он посмотрел на тусклую лампочку, и его взгляд скользнул в сторону, к коричневому пятну. Глядя на него, он представлял, как оно увеличивается в размерах. Если только на чердаке не было разлагающегося тела, а он чертовски надеялся, что это не так, или у него были серьезные неприятности, крыша в какой-то момент протекла. Неужели она все еще протекает? Ему нужно было осмотреть каждую комнату в доме и составить список того, что нужно сделать, выяснить, сколько он может сделать сам и сколько ему нужно заплатить кому-то еще, чтобы сделать это за него. Отличное занятие, чтобы помешать ему думать.

Он взглянул на свои наручные часы, хотя уже догадался, который час. Семь тридцать. Именно в это время он всегда просыпался. Часть его хотела выбросить часы. В течение десяти лет они управляли его жизнью, но пока он возился с ремнем, он отдернул пальцы назад. Ещё нет. Вряд ли он снова заснет, но ему потребовалось несколько секунд, чтобы заставить себя встать. Он надеялся почувствовать облегчение, но вместо этого его грызла тревога.

Адаптация.

Это слово он слышал снова и снова, пока не увидел себя роботом, приспосабливающимся, подстраивающимся, ассимилирующимся. Как бы он ни старался подавить свои эмоции, ему казалось, что они отделены тончайшей пленкой. Одна капля – и он развалится на части.

Увидев свои ботинки, стоящие рядом с кроватью, он вздрогнул. Он не помнил, как встал и сделал это, хотя это и не было сюрпризом. Может быть, и свет тоже выключил он. То, что он не мог сделать уже десять лет. Очень мало в его жизни было того, что он мог контролировать. Он свернулся калачиком на боку и попытался засунуть озябшие ноги под пальто. Летом в камере была невыносимая жара, зимой – леденящий холод. Он научился справляться. Точно так же, как теперь он научится справляться со своей жизнью.

Он надел ботинки, достал из рюкзака маленький пластиковый пакет и направился в ванную. Он убедился, что смыв в туалете работает, прежде чем рискнул им воспользоваться, и даже на рулоне была бумага. Ледяная вода с кашлем вытекла из крана, запнулась и потекла с хоть каким-то напором. Он умылся, почистил зубы, побрился и посмотрел на себя в зеркало, затуманенное влагой.

То же самое лицо, которое он видел вчера. Он надеялся, что почувствует себя по-другому, но нет – пока нет. Ему хотелось принять душ, хотя мысль о ледяной воде его не прельщала. Но он все еще ощущал запах тюрьмы, сочащийся из его пор, и хотел избавиться от него. Поэтому он разделся, принял арктический душ и понял, что у него нет полотенца. Он вытерся своими шортами и пошел без белья. У него не было другой одежды, кроме той, которую он только что снял, так что запах тюрьмы все еще витал вокруг него ядовитыми миазмами.

Спустившись вниз, он взял сумку из супермаркета у входной двери и пошел на кухню. Включив свет, он поморщился. Он надеялся, что кухню отремонтировали, но она была старой и обветшалой, а пол в нескольких местах потрескался. Дверца холодильника была приоткрыта, и он понюхал содержимое. Она выглядела чистой и не пахла. Он мог пользоваться им, пока не придумает что-нибудь получше, хотя в доме было так холодно, что он вряд ли нуждался в нем.

Харпер схватил жесткое кухонное полотенце с крючка и вытер пыль с кухонного стола, прежде чем вытряхнуть содержимое пакета. Он купил нарезанный хлеб, маргарин и мармайт, а также банку кофе, блокнот и карандаш. Он ополоснул чайник, прежде чем воспользоваться им, и вылил первую порцию кипятка в раковину на единственную кружку и тарелку, которые нашел в буфете. Ему придется купить еще кружек, если он хочет привлечь рабочих. И чайные пакетики, и сахар, и печенье. Его сердце нервно зачастило.

Тостер был полон крошек, и он вытряхнул их, прежде чем засунуть в щели два ломтика хлеба. Он приготовил себе кофе, пару тостов и мармайт и сел за кухонный стол с раскрытым блокнотом. Написав вверху страницы КУПИТЬ, он разделил ее на две части, которые озаглавил ЕДА и ПРОЧЕЕ. Он начал было составлять список – яблоки, апельсины, сыр, грибы, бифштекс, сливки, но тут его сердце бешено заколотилось, и он вырвал страницу и скомкал ее.

Он оглядел полуразрушенную кухню, и ему захотелось вырвать ее и тоже скомкать. Может быть, именно так он должен поступить – начать все сначала. Избавиться от всего и начать с начала, вырвать свои воспоминания и начать сначала, вырвать свое сердце и начать все сначала. Когда он положил в тостер еще два ломтика хлеба, раздался громкий хлопок, и на кухне погас свет. Дерьмо.

Малакай вышел на Кроу-стрит в своей самой старой одежде, с парой резиновых перчаток Сары в кармане. К сожалению, они были розовыми, но если бы ему пришлось иметь дело с чем-то грубым, он предпочел бы, чтобы над ним смеялись за розовые перчатки, а не за то, что он не удержал. Он подошел к первому попавшемуся парню, спросил Джона Джессопа, и ему указали в сторону офиса компании. Дверь открылась, когда он потянулся к ручке, и большой лысый громила чуть не сбил его с ног, когда выскочил наружу.

Парень в костюме поманил его к себе и продолжал говорить по телефону, расхаживая перед Малакаем.

– Да. Сегодня вечером, я обещаю... ты тоже. Мне пора идти, – Он положил трубку и оглядел Малакая с головы до ног. – Шурин Брайана.

– Да.

– Покажи мне свои руки.

Когда Малакай вытащил их из карманов, перчатки выпали.

Джессоп закатил глаза.

– Иисус Христос!

Малакай хотел было пошутить насчет того, что у него нет стигматов, но передумал и молча засунул резиновые перчатки обратно в карман. Джессоп открыл нижний ящик картотечного шкафа, вытащил пару использованных рабочих перчаток и бросил их Малакаю. Когда он поймал, но снова их уронил, Джессоп застонал.

– Посмотрим, как пойдет неделя со среды до пятницы. Возможно, мне придется снова отпустить тебя, если для тебя не найдется работы. Тебя это устраивает? Сегодня ты будешь с Хоссом. Делай то, что он говорит, когда он говорит, и не спорь.

– А если он прикажет мне сделать что-нибудь опасное?

Джессоп изумленно уставился на него.

– Если он прикажет тебе спрыгнуть с крыши, думаю, ты можешь сказать "нет".

– Если только здание не загорится, – «о, черт, держи рот на замке».

– Ты когда-нибудь делал что-нибудь подобное раньше? – спросил Джессоп.

Малакай не был уверен, о чем речь, но решил перестраховаться.

– Нет.

– А что ты делал раньше?

– Ра

⇐ Предыдущая 12