Важова Марина Александровна. Дадоджон», рассказ.. Е-мейл: marina.vazhowa@yandex.ru. ДАДОДЖОН. Не папа

Важова Марина Александровна

«Дадоджон», рассказ.

Т. 8 (921) 5578385

Е-мейл: marina.vazhowa@yandex.ru

ДАДОДЖОН

Не папа

Маму ждали вторую неделю. Уж к ноябрьским должна приехать, - с надеждой говорила бабушка, и возможное совпадение самого великого праздника страны с приездом мамы делали этот праздник домашним, любимым. Бабушка по три раза на дню спускалась к почтовым ящикам проверить, нет ли письма, а всякий шум в квартире пресекался её сердитым окриком: тише вы, пропустим телеграмму!

Но вот уже и ноябрь начался, а мамы всё не было и вестей от неё тоже. Неожиданно повалил снег и шёл целые сутки пушистыми хлопьями. Наступила настоящая зима. С крюка в коридоре были сняты санки, и Маруся с Олей отправились в Зелёный сад кататься с горки. Там уже было много ребят, возбуждённых от нежданного прихода зимы.

Они покатались на санках с деревянной горки, кем-то заботливо пролитой с вечера водой, потом играли в «ямщика», где Оля неизменно была запряжённой лошадью, а Маруся ямщиком, и они носились по круговой аллее, пока «лошадь» не выдохлась. Тогда отправились домой, по дороге обсуждая, зальют ли каток у кинотеатра и купят ли Оле новые коньки. Старые, несколько раз переставляемые на другие ботинки по причине роста ноги, годились теперь только Марусе.

С этими разговорами они зашли в квартиру, и Маруся сразу поняла – приехала мама. Уже в дверях пахло её «Красной Москвой», Беломором и тем особенным запахом дальних странствий, который навсегда приклеился к Комсомольску на Амуре, маме, радости от её приезда. Маруся, не раздеваясь, бросилась в комнату и застыла на пороге. За круглым столом, сидя боком и сдвинув локтём новую, купленную ещё по весне клеёнку – с бананами, виноградом и прочими роскошными фруктами – сидел незнакомый мужчина. Правда, Маруся не сразу поняла, что не знакомый, поначалу решила… Папа, папа наконец-то приехал!

Папа занимал в жизни Маруси особое, потайное место, хотя она его совсем не помнила. Вернее, ей казалось, что помнила: как он таскал её на закорках, как они ходили вместе с мамой на демонстрацию и несли шары и флажки, как уехали в Ленинабад и жили там с другой бабушкой. Но, скорее всего, эти «воспоминания» сложились из маминых рассказов, разговоров взрослых, альбома с фотографиями, где она, стриженая под мальчика, с чёлочкой и внимательным взглядом, сидит между родителями. Или – совсем кроха – в плюшевой шубке делает первые шаги от мамы к папе, а вокруг снег и чёрные стволы деревьев, по которым Маруся узнаёт Зелёный сад.

Почему папа нас бросил? – спросила как-то Маруся у мамы, рассматривая любимую фотографию, на которой папа в морской офицерской форме держит кружевной кулёчек – с ней, с Марусей! – а мама, опираясь на его плечо и кокетливо отставив ножку в изящном ботинке – улыбается прямо в объектив.

Он нас не бросал, это мы от него ушли, - ответила мама, переворачивая фотографию лицом вниз. И от этого «мы», и от подписи на обороте «Ленинград, ЦПКиО, 1953 год» Марусе стало жалко папу, которого они сами бросили, а он, конечно, не отпускал и до сих пор ждёт, вдруг они вернутся?

Оказалось, не ждёт и даже ни разу письма не написал, не приехал узнать, как там его дочурка. Это Марусе уже бабушка рассказала, а на вопрос: почему они с мамой ушли от папы, разве он их не любил? – неохотно бросила: любил, да его мать вас не любила, и тут же переключилась на тему хозяйственных дел, будто ничего важнее их не было на свете.

Значит, другая бабушка не любила маму и не любила Марусю. Она смутно помнила тёмное лицо, множество платков на голове и протянутую конфету, раскусив которую, Маруся надолго замолчала из-за слипшихся зубов и только кивала на вопрос: кусно, кусно?

Может, бабушка не любит папу? Она как-то слышала их с мамой разговор: который месяц нет алиментов… скрывается… надо в розыск подавать. Непонятные алименты она пропустила мимо ушей, а вот «скрывается» и «розыск» её заинтриговали. Папа потерял какие-то документы, его разыскивают, а он прячется. Скрывается и скитается. Маруся вспомнила, как бабушка говорила про своего сына Лёвушку: «Пропал без вести – не значит, что погиб. Может, в плен попал, а теперь вернулся и боится домой идти, чтобы нас не подвести».

Иногда вечерами они с бабушкой стояли у окна и смотрели на противоположные окна лестничного марша. Там часто курили мужчины, глядели во двор-колодец, и на фоне освещённого окна их фигуры смотрелись силуэтом. Лишь вспыхивающий огонёк папиросы освещал лицо, и бабушка подносила к глазам театральный бинокль, шепча чуть слышно: «Нос похож, и руки вроде… но нет, не он». А Маруся думала своё: «Высокий, как папка, только волосы светлые, а у папы тёмные. Нет, это не папа». Но через день-другой они снова занимали наблюдательный пост, предварительно выключив свет, чтобы их не заметили.

В последнее время всё изменилось. Бабушка больше не стояла у окна с биноклем, решив, видимо, что Лёвушка уже не объявится, а Маруся ещё ждала. Но разговоров об отце не затевала, просто представляла, как раздастся звонок в дверь, и на пороге возникнет он, высокий и кудрявый, с лукавой улыбкой, шутками… папа.

Мужчина за столом не улыбался, и кудрявым не был: глубокие залысины, кряжистая фигура, тёмные, рабочие руки, глубоко посаженные глаза под кустистыми бровями. Мама бросилась к Марусе, стала расстёгивать пальто, снимать сапожки, прямо здесь, в комнате. И никто Марусю не ругал, что ввалилась не раздеваясь, и это было необычно и тревожно. Потом мама подвела Марусю к незнакомцу и сказала: «Вот, Маруся, это дядя Саша». Вот как, его тоже зовут Саша, как папу! И Маруся ничего не ответила, отвернулась и побежала мыть руки.

Тётя Женя по-быстрому накрывала на стол: шпроты, купленные к ноябрьским, бабушкины знаменитые пирожки с капустой «на скорую руку», а из холодильника со словами: ну, по такому случаю… бутылка водки. У них дома водку не пили, одна тётя Женя по праздникам выпивала стопку, всегда приговаривая: «Ну, поехали». Но никто никуда не ехал, и бутылку убирали в холодильник до следующего случая. Как правило, лечебного, когда нужно было растереть или банки поставить.

А тут бутылка целая, и все, довольные, подсаживаются к столу, Маруся забирается к маме на колени и вдруг замечает у дяди Саши на пальце татуировку «САША». Она уже видела похожую у дяди Пети, соседа снизу, когда он ремонтировал бабушкину швейную машину, и даже спросила: зачем всем знать, как вас зовут? А он ответил: это чтобы не перепутали. Где и с кем его могли перепутать? Тогда дядя Саша должен бояться, что мама его перепутает с папой.

Потом все ели, выпивали рюмку за рюмкой, дядя Саша не отставал, и всё говорил маме: «Ивановна, ты давай, доставай из мешка». И эта «Ивановна» - так маму никто не называл – и эти перекрёстные взгляды поверх Марусиной головы, и готовность, с которой мама кинулась поднимать солдатский вещмешок, вынимая промасленные свёртки, благоухающие чем-то копчёным, - всё было новым, и мама была новой, совсем другой.

Возможно, они уже поженились, неприязненно подумала Маруся и спрыгнула с маминых колен, села рядом с бабушкой и тогда уже спокойно поела привезённых вкусностей. Мама становилась всё веселее, обнимала дядю Сашу за шею и говорила что-то смешное, так что все буквально заливались, только Маруся не смеялась и даже не вникала в смысл маминых слов. Она страдала. Очень хотелось зареветь во весь голос: папа, ну где ты, приезжай за мной! – но Маруся молчала и даже не точила слёзы. Нельзя при чужих.

12 Следующая ⇒