Перемена вторая

Перемена вторая

На заднее крыльцо школы подтягивается народ. Выходит Михалыч с Пашкой, девчонки, одноклассники мои ненаглядные, в общем. Утопила бы их всех или топориком зарубила бы, как Раскольников. Но нет во мне маньячных талантов. Все курят. Ну, я тоже курю, не для того, чтобы быть, как все, а так, дурная привычка.

Артур: Люди, вы как насчет экзаменов вообще? Сами или родители помогать будут?

Маша: Я сама. Отец мог бы, но не будет. Он у меня принципиальный в этом плане.

Артур: Не повезло тебе. А у меня папаша сразу сказал, мол, одиннадцать классов — фигня. Это не деньги даже, так, копейки. Главное, потом, институт.

Михалыч: А ты куда собрался?

Артур: В Москву, куда же еще-то? Москва — это сейчас, все. Столица, мать ее! На финансовый. Если у папаши все срастется. А если нет, то в архитектурный, там дешевле. А ты куда потом пойдешь?

Михалыч: А тебе какая разница?

Маша: В ПТУ он пойдет, у него родители на большее не потянут.

Михалыч: Дура крашеная! Я, может, в МГУ собрался!

Все смеются.

Маша: В МГУ! Ну, ты загнул. Да тебя в педагогический даже не возьмут! На рожу твою посмотришь — и сразу все понятно. В МГУ! Ну ты, блин, даешь!

Михалыч: Да идите вы все! Со своими папашами и мамашами. Блин, ну че за фигня, все настроение попортили!

Зло бросает сигарету, уходит. На крыльцо выходит Клавдия Михайловна. От нее никто даже и не прячется уже. Ну, девятиклассники еще пытаются сделать вид, что они тут не при чем, так — свежим воздухом подышать вышли, а однокласснички мои, те уже ничего не пытаются, а зачем, и так все понятно.

Клавдия Ивановна: Девятый класс, бросили сигареты, зашли в школу!

Девятиклассники робеют, бросают зажатые в кулак сигареты, потихоньку рассасываются.

Клавдия Ивановна: Одиннадцатый, хрен с вами, курите сколько влезет. Все равно уйдете через три месяца. Что за поколение пошло, а? Таня, тебя почему на уроке не было?

Артур: А ей зачем? Она у нас и так, типа, умная.

Клавдия Ивановна: Тебя не спрашивают, Артур! Так почему тебя не было?

Отмазываться поздно, да и не хочется. Не то настроение.

Я: А я сегодня умерла перед первым уроком, Клавдия Михайловна.

Клавдия Михайловна: А зачем тогда в школу пришла, если умерла?

Я: А я потом воскресла.

Клавдия Ивановна смотрит на меня почти по-матерински заботливо, качает головой, щурит близорукие глаза.

Клавдия Михайловна: Доведете вы меня когда-нибудь. Все.

Маша: Вы тогда в монастырь уйдете?

Клавдия Михайловна: Нет, возьму автомат Калашникова, поставлю всех к стенке и расстреляю. И не дай вам Бог дожить до этих светлых времен.

Достает из сумки пачку «Явы», закуривает.

Артур: Клавдия Михайловна, бросьте эту гадость, возьмите лучше «Парламент».

Протягивает учительнице пачку сигарет.

Клавдия Михайловна: Я бы на вашем месте, Артур, постыдилась бы такое предлагать учителю.

Смотрит презрительно на Артура, резким движением забирает у него сигареты, кладет их к себе в сумочку, уходит.

Паша: Во дает!

Лена: У нас какой следующий урок?

Маша: История, кажись.

Артур: Вот невезуха, а! Я домашку не сделал. Иринка, дашь перекатать?

Ира: Дам. Только он все равно не поверит, что ты сам это сделал.

Артур: Куда он денется! А если не поверит, то мне вообще фиолетово, честно говоря. На экзамене все равно отл. поставит. Ему деваться некуда — семья, дети, все такое.

Паша: Ну и скотина же ты, Артур.

Артур: Че ты сказал? Кто скотина, ну-ка повтори!

Паша: Ты! Привык все проблемы за папин счет решать!

Артур: Эй, парень, ты гони да не загоняйся!

Паша: Да идите вы все! Достали, дальше некуда. Окончу школу и пойду в пед., назло всем!

Артур: Во-во, туда тебе и дорога!

Паша: Потом сами же ко мне своих детей учиться приведете! Я вам слово даю, что на первом же уроке их завалю. Хоть миллион долларов предлагайте. Назло таким, как ты!

Артур: Ага, конечно, аж рассыпался весь в предложениях!

Паша: Уроды!

Паша нарочно громко хлопает дверью, заходит в школу.

Маша: Они че, все сговорились что ли сегодня?

Артур: А хрен их знает. Травы вчера перекурили. Да ладно, не грузись. Сами потом еще придут. У меня денюха через месяц. Вот увидишь, через неделю на цыпочках ходить будут, только бы пригласили их.

Маша: Ну, мы-то, надеюсь, в списках?

Артур: Посмотрим. Там люди серьезные будут, Маха, понимаешь? Им нравятся умные девушки, как Иринка, например. Сечешь?

Маша фыркает, берет под руку Лену, уходит. Ира остается одиноко стоять на крыльце школы. Без девчонок она стала как будто бы еще меньше. Ей одной и курить неловко, да и не умеет она — так, вдохнет дым и выдохнет, не затягиваясь.

Артур: А ты че осталась?

Ира: Так.

Артур: А ты одна вообще никуда не ходишь?

Ира: Почему? В магазин хожу одна. За продуктами. Ну, в театр иногда.

Артур: Ого! Ты еще и в театр ходишь! И как, нравится?

Ира: Когда как.

Артур: Придешь ко мне на день рожденье?

Ира: Приду.

Артур: Точно?

Ира: Точно.

Артур: О'кей, договорились. И не красься, тебе это не идет. И не сутулься!

Ира: (выпрямляясь) Хорошо.

Артур: И дур этих не слушай.

Ира молчит.

Звенит звонок.

Артур: Ну, все, иди, а то на урок опоздаешь.

Подталкивает ее к двери. Ира уходит. Артур стоит на крыльце, задумчиво смотрит в небо. Если не знать его мелкой натуры, то можно и вправду решить, что он поэт.

Артур (мне): А ты почему не идешь на урок?

Я: Не хочу.

Артур: Думаешь, одна такая, да? Я вот тоже не хочу, а что делать? Посещаемость, мать ее, должна соответствовать.

Я: Я домашку не сделала.

Артур: Я, что ли, сделал? На уроке у Иринки перекатаю, перед звонком сдам. Это ж просто, как два пальца об асфальт. Чего ты грузишься? Все хорошо.

Артур подходит ко мне, треплет мне волосы. Я недоуменно смотрю на него. Странные у меня одноклассники, все-таки.

Артур: Ну, чего ты? Через три месяца мы окончим школу и разъедемся, кто куда. И будем вспоминать друг о друге только по глубокой пьяни. Так что стоит ли переживать? Странная ты… Недаром тебя сумасшедшей считают.

Артур наклоняется ко мне, целует меня в щеку и быстро уходит. Я ошарашено смотрю ему вслед. Уж если у кого и не в порядке с головой, так это уж точно не у меня. Я сижу неподвижно. Минута, десять, двадцать. Я не пошла на урок истории, потому что не люблю оправдываться. Я и в самом деле не сделала домашнее задание. Мне не хочется придумывать причину, к тому же причина слишком очевидна, как для меня, так и для Николая Геннадьевича — было просто лень. Другой педагог может, и простил бы, но только не наш историк. Для него уважительная причина, по которой ученик не выучил урок, только одна. Смерть ученика. И то скоропостижная, потому что, по убеждениям нашего чокнутого папы Коли, если бы ученик знал, что он умрет, он бы обязательно выполнил домашнее задание. Мимо меня проходит Федор Иванович. Он разговаривает сам с собой. Ходят слухи, что его давно хотят отправить на принудительное лечение в психдиспансер. Но учителей в школе немного, а учитель химии — всего один.

Федор Михайлович: (в никуда) В равных объемах два разных газа при одинаковых условиях триста сорок семь градусов Кельвина имеют одинаковое количество молекул двадцать два и четыре десятых моль на литров. Закон Авогадро. Запомни его, мой мальчик. Так, на всякий случай. Ты откроешь еще много самых разных и великих законов. А потом я буду мучить своих шалопаев этим законам, пока не придет другой. Следующий. И он будет восхищаться твоими законами и открывать свои. И так бесконечно. Потому что такие, как ты, всегда были и будут. А вот еще — первый закон термодинамики — вечного двигателя первого рода не существует. А он существует, мой милый. Наверняка существует. Мы с тобой вместе изобретем этот вечный двигатель первого рода. И ты получишь Нобелевскую премию, а я буду смотреть тебя по телевизору. И думать — что вот он, смысл моей жизни. Вот для чего я тридцать лет учил тупиц. Чтобы, в конце концов, найти тебя, мой милый. Найти единственного из тысяч. А потом ты каждое лето будешь приезжать сюда, в наш город. И по вечерам мы будем уходить к реке. Я буду играть тебе на саксофоне, а ты будешь слушать и записывать что-то в своей тетрадке. Новые формулы и изобретения. Я не буду уже понимать их смысла. Я буду уже слишком стар для этого.

Федор Иванович садится на ступеньки крыльца, достает из своего черного чемодана саксофон, играет тихо и задумчиво. Я не решаюсь подойти к нему. Уж слишком сумасшедший в эти минуты у него вид. На крыльцо школы выходит Славка Логинов. Выражение лица у него озлобленное и отчаянное. Славка достает сигареты, курит, задумчиво слушает Федора Ивановича. Учитель химии тем временем, берет последнюю ноту, кладет саксофон в свой чемодан, поворачивается к нам.

Федор Иванович: А, это ты, Таня. Опять прогуливаешь…. Как тебя еще только не выгнали….

Я: Ума не приложу, Федор Михайлович.

Федор Иванович: Ты бы поосторожнее, Таня. На педсовете уже два раза ставился вопрос о твоем исключении.

Я грустно усмехаюсь. Какое мне дело до их паршивых педсоветов!

В этот момент Федор Иванович замечает Славку, который стоит в стороне, совершенно не обращая внимания на происходящее.

Федор Иванович: Логинов, курение на территории здания школы запрещено. Спуститесь с крыльца.

Слава: Идите на!

Федор Иванович: Что вы себе позволяете, Вячеслав!

Слава: Сказал же!

Федор Иванович: (саркастично) Извините, не уловил суть вашего изречения.

Слава: Фе-дор И-ва-но-вич, и-ди-те на хуй!

Федор Иванович хватает Славу за руку.

Федор Иванович: Я, я тебя сейчас к директору отведу! Это немыслимо, это просто переходит все рамки дозволенного! Это нонсенс! Вы понимаете, что вас исключат!?

Федор Иванович аж дрожит от возмущения и пытается силой увести Славу. Славка резко вырывает руку из рук учителя.

Слава: Отвалите от меня, поняли? Я сам уйду! Только отстаньте от меня. Плиз!

Федор Иванович продолжает попытки насильно отвести Логинова к директору. Славка в очередной раз вырывается и с силой бьет Федора Ивановича по лицу. Федор Иванович отшатывается к стене, закрывает лицо рукой — из губы у него течет кровь.

Слава: Сэнк ю вери мач!

Спускается с крыльца, уходит куда-то в глубь школьного двора. Федор Михайлович вытирает кровь рукавом, плачет, тоненько и жалобно, как ребенок.

Федор Иванович: Вот, мой мальчик! Вот они все! Изверги. Но я-то знаю, что есть другие. Такие, как ты. Умные и добрые, сильные и благородные. Есть, мой милый. Просто, может быть, они еще только родились, может, еще лежат в пеленках, а может, уже ходят в детский садик. Но они придут. Они есть…. Есть… Вечный двигатель первого рода существует…. Вечный двигатель первого рода существует…. Вечный двигатель первого рода….

Голос Федора Михайловича постепенно переходит на шепот, и уже нельзя разобрать, что там бормочет себе под нос этот обезумивший старик.

Я встаю, спускаюсь с крыльца, медленно бреду по школьному двору. Недалеко от меня, на детских качелях сидит Славка. Он вытаскивает из пачки сигареты и ломает одну за одной, точно так же, как я час назад. Я подхожу к нему, сажусь рядом.

Я: Зачем ты так?

Слава: Уходи.

Я: Славка, это все пройдет. Это переходный возраст, понимаешь?

Слава: Сказал же, катись отсюда!

Я обнимаю Логинова за плечи. Он не вырывается, но и не реагирует.

Слава: Я сегодня уезжаю….

Я: Куда?

Слава: Не знаю еще. Если будет рейс до Москвы, то в Москву, а так — не знаю, куда получится. Меня засекли, я знаю. Я вычислил их. А они меня.

Я: Славка, у тебя температура или мания преследования.

Слава: Не-а.

Достает из школьной сумки толстую пачку денег. И не рублей.

Слава: Видела? Что, круто, да? И это еще не все! Я сегодня снял со счета.

Я: Поддельные, да?

Слава: Настоящие, дура!

Я: Откуда?

Слава: Сказал же, со счета снял!

Я: Тебе же нет восемнадцати.

Слава: Думаешь, я лох совсем! Не я же снимал, а так, знакомые. Им половина и мне. Все по-честному. А теперь мне — крышка. Кто-то меня засек.

Я: И что теперь?

Слава: А ничего! Уеду куда-нибудь подальше отсюда. Сначала в Москву, потом за кордон. У меня денег хватит. Надолго еще хватит! Я в Америку хочу, там силиконовая долина. Там Билл Гейтс живет! Настоящий Билл Гейтс, понимаешь? Там у них компьютеры выполняют задание за миллионные доли секунды. Мне деньги не нужны, понимаешь? Я раньше думал, что деньги нужны для того, чтобы покупать огромных розовых зайцев, а сейчас я уже не знаю, для чего они нужны.

Я: Каких розовых зайцев?

Слава: А, это так. Мне мать в детстве покупала только пластмассовые игрушки. Ну, дешевые такие. Их даже сломать невозможно было. А в детском мире продавались огромные розовые зайцы. Они у всех тогда были, ну не у всех, а так, у некоторых. Я у матери три года просил такого зайца — большого такого, мягкого, розового. Она всегда обещала, но так и не купила. Зато купила компьютер, ей по работе надо было. Через полгода я взломал первый счет в банке. И купил себе сразу пять таких розовых зайцев. Принес домой и понял, что не нужны мне эти пять зайцев, мне нужен был только один. Всего один. И не сейчас, а тогда. Я потом подарил этих зайцев одноклассникам. И все. Больше у меня не было необходимости в деньгах. И сейчас нет. Я тебе это все рассказываю, потому что ты сумасшедшая, про это все говорят. Ты никому не скажешь, потому что сумасшедшие не предают, я это знаю.

Славка встает с качелей, смотрит на меня в упор, протягивает мне пачку денег.

Слава: На, возьми, это тебе. У меня еще есть — у меня еще много есть.

Я пристально смотрю на Славку, пытаясь понять, у кого из нас едет крыша.

Я: Ты псих, да?

Слава: Дура! На, бери, они мне ни к чему. А твоей семье деньги нужны, я слышал, девчонки говорили.

Я: Лучше своим отдай.

Слава: У меня только мать. Она ими все равно пользоваться не будет. Спрячет в толковый словарь Даля и успокоится. На, бери!

Я: Да пошел ты!

Звонок с урока.

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒