|
|||
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ. ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Корпелов, Грунцов. Грунцов (едва переводя дух). Здравствуй, domine![2] Корпелов . Здравствуй, юноша! Шагал? Грунцов . Шагал. Корпелов . Много стадий ? Грунцов . Шесть верст за заставу, на дачу. Барчонок один за лекции двадцать рублей должен… Корпелов . Результат? Грунцов . Nihil. Пристяжную новую покупает, самому нужны. Показывал, в кольцо вьется. Велел после приходить.[3] Корпелов . Male, сиречь – нехорошо. Динарии, юноша, имеешь? Грунцов . Нет, отче! Корпелов . Зело потребны. Грунцов . Ты бы, domine, прежде сказал. Утру глубоку я забегал к ростовщику, к Мурину, понаведаться, что он за мой хронометр даст. Корпелов . И тебе, юноша, сребреники понадобились? Грунцов . Барышне конфеты проспорил, остальные тебе, domine, отдал бы, вот и квит. Корпелов . Ты, видно, как я же: завелись деньги, так маешься, маешься с ними, тоска возьмет, точно кандалы тяготят, – ходишь, ходишь, по трактирам-то газеты читаешь, пока выдут все. Ну, тогда полегче станет, опять повеселеешь. А вот нужны динарии, так их и нет. Грунцов . Какая у нас нужда, domine! Вот я нынче видел нужду-то! Прихожу я к Мурину, от него выходит молоденький франтик, в коляску хочет садиться… пара рысаков, тысячи полторы стоят… вышел от Мурина-то, шатается; прислонился у двери, едва дух переводит, – бледный как полотно, губы трясутся, а сам шепчет: «Душит он меня, душит, кровь пьет; зарежу я его». Вот она – нужда-то! в коляске на рысаках ездит, а мы что! Входит Евгения.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ Корпелов, Грунцов, Евгения, потом Маланья. Евгения (Грунцову). Вы опять пришли? Грунцов . Да вам-то что за дело? Я не к вам, я к отцу. Евгения . Конечно, мне все равно, есть ли вы на свете, нет ли вас; только, пожалуйста, не разговаривайте со мной. Грунцов . Извольте. Евгения . А когда ж конфеты? Грунцов молчит. Что ж вы молчите? Как это учтиво с вашей стороны! Грунцов . Да ведь вы сами не велели с вами говорить. Евгения . У вас на все отговорки есть. Только надо вам знать, что благородные люди всегда свое слово держат. Да и я-то глупа, – жду от вас. Вам либо жаль рубля, либо у вас нет его. Грунцов . Будет и на нашей улице праздник. Евгения . Когда это? Грунцов . А вот поеду в Уфу, так вам пять фунтов куплю. Евгения . Вы давно собираетесь, а все ни с места. Грунцов . Не заплачьте, барышня. Евгения . Я-то? Ах, как вы много о себе думаете! Маланья, ставь самовар! Скоро Наташа придет. Выходит из кухни Маланья и берет со скамейки самовар. Маланья . А вы прежде спросили бы, вода-то есть ли у нас, а то самовар! Корпелов . Аглая, не груби! Грунцов вынимает из кармана две копейки, показывает Маланье, надевает фуражку, берет со скамейки ведро и уходит. Маланья с самоваром за ним. Евгения . Грунцов такой спорщик, такой спорщик! Просто сил никаких нет. Корпелов . Вот он не заспорил, а взял ведро да за водой пошел. Евгения . Ну, что ж из этого? Корпелов . Я у него денег попросил, он тоже не заспорил; а хотел часы заложить да заплатить за нас хозяину за квартиру. Ergo,[4] он не спорщик. Евгения . Может быть, он хороший и добрый человек, только я его не люблю и видеть не могу. (Взглянув в окно.) Хозяин идет. Как чай, так и он тут, и всегда за себя нам гривенник заплатит. Он в кого-нибудь влюблен, либо в меня, либо в Наташу. Входит Грунцов. Грунцов . Domine, к тебе хозяин. (Евгении.) Позвольте к вам в комнату войти, барышня, поспорить о чем-нибудь. Евгения . Войдите, пожалуй; только спорить с вами я ни за что не буду; говорите что хотите, а я буду молчать. Грунцов . Предмет спора: есть у женщин ум или нет? Евгения . Ну, уж извините! Разумеется, есть. Грунцов . А я утверждаю, что нет. У них только каприз, и его-то они за ум и считают. Евгения и Грунцов уходят. Входит Чепурин.
|
|||
|