Андрей Константинов 4 страница

— Люминий! — отрубил Толик и улыбнулся. — А для особо любопытных будет чугуний… Работаете до упора — разгружаете вагоны и перекидываете груз на «КамАЗы»… Платим на рыло полтинник баксов. Завтра быть на месте как кровь из носу в час дня! При себе иметь паспорт, фамилии я сейчас перепишу. И чтобы все трезвые были! Запах услышу — пеняйте на себя! Закончите — ящик водки на бригаду ставим. Все, сейчас записывайтесь и получайте по десятке аванса… Вопросы есть?

Грузчики нерешительно переминались.

— Вагонов-то сколько будет, начальник?

— Семь вагонов.

— Ого!… — мужики взволнованно загудели. — Пупы не надорвем? Толик помахал рукой:

— Ниче, я вижу, мужики вы крепкие, электрокары нам дадут… Ну, а если что — мы поможем!

— Ага, поможете, кулаком в зубы, — угрюмо проворчал кто-то в толпе грузчиков, и все засмеялись возбужденно. Пятьдесят баксов для этих людей были большими деньгами. Они не были грузчиками, официально оформленными на базе: в эту бригаду сбивались те, кто работал ночами, чтобы прокормить семью. Грузчики постепенно выстраивались в очередь к Доктору, который записывал фамилию каждого в блокнот.

— Сергей? Ты… Вас Сергей Челищев зовут?

На Сергея смотрел жилистый ясноглазый, парень, уже записавшийся у Доктора. На вид ему было лет двадцать семь-двадцать восемь, но, возможно, его просто старила густая каштанового цвета борода.

Челищев удивленно порылся в памяти:

— Да, я Челищев… Мы что, встречались где-то?

Парень сверкнул зубами из бороды:

— Ну да… Я же — Сашок… Гумиста, не помните? Все тогда думали, что это я воровал часы и документы, а вы меня спасли… Помните?

— Сашок?! — ахнул Сергей. — Быть не может! Тебя и не узнать…

Узнать Сашу Выдрина было и впрямь мудрено. Последний раз Сергей видел его одиннадцать лет назад, Сашку тогда едва исполнилось пятнадцать…

Это было летом 1982 года. Сборная университета была на сборах в спортлагере, в Гумисте под Сухуми — там когда-то был замечательный олимпийский центр… Море, солнце, фрукты — и все на халяву. Ради этого можно было терпеть изнурительные каждодневные трехразовые тренировки.

Вместе с основным составом в Гумисту приехали несколько «малышей» — мальчишек из юношеской сборной «Буревестника». «Взрослые» на «малышню» внимания не обращали, не знали даже толком, как кого зовут, пока не случилось несколько краж — сразу у трех парней из основного состава пропали документы, часы, деньги… Самое неприятное — вместе с паспортами пропали и комсомольские билеты, а это грозило по тем временам большими неприятностями… Крал явно кто-то из своих, кто хорошо ориентировался в расположении кроватей и тумбочек и знал, когда все уходят на тренировки… После небольшого общего собрания решили не расходясь обыскать рюкзаки и чемоданы всех сразу. Обыск взрослой сборной ничего не дал. Парни были в отвратительном состоянии: подозрительность, как ржавчина, начала точить каждого… Кто-то предложил перетряхнуть вещи «малышей», и в матрасе на койке Саши Выдрина были найдены пропавшие часы «Электроника».

На Сашка было страшно смотреть. Он озирался, как затравленный волчонок, но натыкался лишь на презрительно-жесткие взгляды.

Парнишка упал на колени и, давясь слезами, закричал:

— Богом клянусь, не брал я, честное комсомольское!

Сашку не поверили и дали два дня, чтобы он вернул все, что, как считали, успел «толкнуть» абхазам. Местные жители уже тогда охотно покупали чужие документы — на всякий случай…

Сергей почему-то сразу решил, что Выдрин ни при чем — мальчонку явно подставили, сбивая след. Челищев долго пытался вспомнить, кто раньше других уходил с тренировок и память его не подвела: дважды, жалуясь на растяжение стопы, уходил в медпункт Паша Орлов — он учился на испанском отделении филфака… Сергей вместе с одним парнем с восточного факультета, Андрюхой Обнорским незаметно стали следить за Орловым и накрыли-таки его как раз в тот момент, когда он собирался забрать украденные деньги, часы и документы из тайника под валуном на берегу Гумисты…

Орлова били долго и жестоко — его привязали за руки к столбу и пинали ногами, как грушу. Когда он терял сознание, его обливали водой и били снова… Сор из избы решили не выносить, и в милицию никто заявлять не стал. У Орлова просто отобрали все деньги, порвали на мелкие клочки его документы и выгнали из лагеря, посоветовав добираться до Ленинграда пешком.

— Чтоб ты сдох, подлюга, — напутствовал избитого Орлова тренер. — Смотри, в милицию пожалуешься — вообще закопаем!… Гадина ты, мразь, у своих красть — это… это… Короче, сука ты!

Дальнейшая судьба Паши Орлова была туманной: рассказывали, что на четвертом курсе его посадили за фарцовку, а в зоне он стал любимым петухом какого-то авторитета.

Перед Сашком же извинялась вся сборная, а мальчишка был настолько благодарен Челищеву и Обнорскому, что готов был целовать им руки… Сашок с тех пор ходил хвостиком за Сергеем и Андрюхой, даже пытался однажды выстирать их кимоно, за что получил от Обнорского по шее — слегка, чтоб запомнил.

Андрей тогда долго ерошил выгоревшие волосы Сашка и приговаривал:

— Ты, Сашок, запомни главное: никогда ни перед кем не унижайся, даже перед теми, кому ты чем-то обязан…

А потом сборы закончились, и Челищев больше Сашка не видел — «малыши» тренировались в спортивном зале ЛИСИ. К тому же после четвертого курса Сергей перестал ходить на тренировки вообще…

— Конечно, узнаешь теперь тебя, бородатого, как же, — Сергей изумленно качал головой, — Тогда-то у тебя даже пушка еще не намечалось… Слушай, Сашок, а ты каким макаром здесь оказался?

Выдрин невесело хмыкнул:

— Да обычным. Я ведь потом тоже в универ поступил, хотел на востфак, как Обнорский, но не прошел по конкурсу, а спортнабора туда не было, ну я и двинул на истфак, на кафедру археологии. Попал, как ни странно. Учиться было интересно, тем более я к третьему курсу мастера получил, в Берлин даже ездил выступать… Ну, а потом — травма мениска, и по схеме — за борт… Распределение в школу учителем истории. А там — дурдом настоящий, не дети, а уроды какие-то… Тут как раз приятель предложил кооператив открыть. Я, дурак, согласился — открыли мы кафе… Короче, через год он слинял со всеми деньгами, а меня в БХСС — шесть месяцев «Крестов» и «уголовное дело прекратить за отсутствием доказательств» того, чего я не совершал… Ну и все — на работу не устроиться, а жрать что-то надо, у меня мать старенькая совсем, со смешной пенсией… Вот и хожу сюда, двух зайцев убиваю — форму спортивную поддерживаю и заработок какой-никакой… Ну, и работу ищу… Только пока все, что ни подворачивается, — сплошь полная спекуляция, а она мне уже вот где, — Сашок рубанул себя ребром ладони по горлу. — Может, вы чего-нибудь предложите?

Челищев махнул рукой:

— Хватит «выкать», Сашок, не такая уж у нас разница в возрасте. А насчет работы… Понимаешь… То, чем я сейчас занимаюсь, — это, как бы полегче сказать-то… Сашок понимающе кивнул головой:

— Да я вижу, не слепой… Но… Серега, возьми меня к себе, я не подведу… А так жить тоже уже невмоготу, нищета задушила, матери в глаза смотреть стыдно…

— Ты не понимаешь, — пытался было вразумить Сашка Сергей, но тот перебил:

— Да все я понимаю… Я давно уже хочу к бандитам податься, только случай все никак не подворачивался… Если ты меня не возьмешь — к другим уйду.

Сергей задумался:

— Ладно, посмотрим… После разгрузки поговорим… Хотя, стой, одно дело я тебе могу уже сейчас поручить: мне нужно снять хату на пару месяцев. Приличную, желательно поближе к центру… Вот тебе пятьсот баксов: сторгуешься за четыреста — остаток твой… Только об этом не должна знать ни одна живая душа. Понял?

— Понял, — улыбнулся Сашок, незаметно пряча деньги. — Будет исполнено, босс, и даже быстрее, чем ты думаешь. У меня как раз есть одна квартирка на примете…

Решение снять «конспиративную хату» Челищев принял спонтанно, неожиданно для самого себя. Видно, вспомнились утренние окурки в подъезде, у мусоропровода…

Между тем Доктор закончил «перепись населения», напомнил всем зычным голосом время сбора и повернулся к Челищеву:

— Ну что, Адвокат, кажись все? Давай мы тебя побыстрее в квартирку доставим, а то мне тоже надо в одно место заехать… — Толик переминался с ноги на ногу, и Сергей улыбнулся, догадавшись, что это за место:

— Татьянку утешать опять поедешь? Смотри, до смерти не зажалей… Доктор покраснел и насупился, но Сергей дружески взял его за плечо:

— Ладно, без обид, я так, пошутил неудачно… Ты езжай спокойно, только завтра не проспи, а меня сегодня провожать не надо: я дома ночевать не буду… Доктор заколебался:

— Но Палыч сказал…

— Я же тебе объясняю — я домой сегодня не поеду. Палыч сказал — меня до квартиры провожать, так?

— Так, — кивнул Толик.

— А как вы меня туда сможете проводить, если я туда не еду?

Доктор поскреб в затылке:

— Да, действительно… А где ты ночевать собрался? Чтоб знать, на всякий случай… Челищев спрятал усмешку в уголках губ.

— Да так, у женщины одной…

— А-а… Ну, ясно, — Толик понимающе кивнул, еще помялся для приличия и протянул руку, прощаясь:

— Значит, встречаемся уже здесь? Ну, приятного вечера, босс.

— Тебе того же.

Сергей не обманул Докора, сказав, что собирается к женщине, но если бы Толик узнал, сколько этой женщине лет и как она выглядит, то удивился бы несказанно…

Спрятав за пазуху купленную в «ночнике» бутылку дорогого французского коньяка, Челищев поднялся по темной лестнице старого дома на канале Грибоедова и долго звонил в обитую рваным дерматином дверь. Судя по всему, в этой квартире не боялись воров и налетчиков, которым поживиться было бы просто нечем: дверь открылась без звяканий цепочки и испуганного вопроса: «Кто там?». Челищев шагнул в темную прихожую.

— Здравствуй, баб Дусь, прости, что без звонка. Я не очень поздно?

Бывшая «важнячка» Евдокия Андреевна Кузнецова — ныне уборщица в горпрокуратуре баба Дуся — от неожиданности охнула, а потом обняла ночного гостя.

— Сереженька… Ты же знаешь, я тебе всегда рада… Забыл ты совсем старуху, пропал куда-то, не заходишь… Ты снимай куртку-то, а бутылку не прячь, я сейчас мигом чего-нибудь на стол соберу. Ты, поди, голодный?

Сергей неопределенно пожал плечами. От бабы Дуси слегка попахивало алкоголем: она, видимо, уже тяпнула на сон грядущий.

— Проходи, проходи, Сереженька… Уж не взыщи, деликатесов нет, — старуха торопливо покрывала обшарпанный стол штопаной, но чистой скатертью. Аскетичная бедность маленькой двухкомнатной квартирки заставила Челищева сжать зубы, чтобы не выругаться.

Баба Дуся ушла на кухню, а Сергей опустился на продавленный диванчик. «Подлая жизнь, Господи, какая подлая жизнь…»

…Когда бутылка «Наполеона» была ополовинена (Сергей почти не пил, лишь пригубливал свою рюмку), Евдокия Андреевна заметно оживилась, раскраснелась и даже чуть помолодела.

— Как ты живешь-то, Сергуня? У нас про тебя всякое болтают: мол, ты теперь чуть ли не крупным бандюганом стал…

Челищев махнул рукой — мол, пусть болтают, что хотят, что с них взять. Баба Дуся кивнула головой:

— Я тебя, Сережа, всегда любила, потому что в тебе совесть живет. Это в конечном счете главное. Везде можно остаться человеком, и везде негодяев полно… Только нормальные люди куда-то исчезают, а негодяев все больше и больше — плодятся, как тараканы…

— Кстати, о негодяях, — Сергей закурил и откинулся на диванчике. — Ты, баб Дусь, Хоттабыча такого не помнишь? Должна помнить, про него у нас в прокуратуре легенды рассказывали.

— Легенды, говоришь? — Евдокия Андреевна усмехнулась и налила себе рюмку. — За твое здоровье, Сергуня!… Выпив, она смачно закусила коркой черного хлеба и снова невесело усмехнулась:

— Легенды… Вот почему так жизнь устроена — про них, понимаешь, легенды слагают, а про нас и не вспомнит никто… Как же мне не знать этого сраного Хоттабыча, если я его и сажала? Полгода под него копала, одних ревизий было столько, что… — Баба Дуся махнула рукой и достала сигарету из пачки, которую Сергей предупредительно ей протянул.

— Легенды… Хотя Семен и впрямь был человеком необычным, у него не голова была, а настоящий компьютер, он достать мог что угодно и когда угодно… А Хоттабычем я его окрестила, за то, что деньги из воздуха делать умел. Так, видно, кликуха эта к нему и пристала… Помнишь, я тебе про «луковое дело» рассказывала? С него вся раскрутка и пошла, там такая подобралась компания — просто туши свет! Вот они его и потушили… Семен на «вышку» тянул, но никого не сдавал, а однажды проговорился: «Если я начну показания давать, то до суда не доживу, и вы, гражданка следователь, тоже…» Не поверила я ему, вот и поплатилась… Потом уже, после автокатастрофы, локти себе кусала… От Семена нити в обком шли или даже выше еще… А до суда из солидных людей он и впрямь один дожил, остальные так, мелочь пузатая… Евдокия Андреевна докурила сигарету до фильтра и тут же потянулась за новой:

— А у тебя, Сергуня, видать, с Семеном пути пересеклись? Смотри, он человек страшный… Сергей заерзал на диване:

— С чего ты, баб Дусь, решила, что пересеклись?

Старуха усмехнулась:

— Ну, я хоть бабка и пьющая, но из ума пока еще не вышла — вчера Семен в прокуратуру заявился, а сегодня ты приходишь и разговор о нем невзначай заводишь…

— Постой, постой, баб Дусь, в какую прокуратуру…

— Да в нашу, в какую еще… А что ты так удивляешься? Сейчас многие растратчики да фарцовщики солидными бизнесменами стали, а Семен-то рангом повыше был… Так что с полным правом нанес, можно сказать, официальный визит нашему руководству… Я как его увидела — чуть ведро не выронила. Раздобрел он, постарел, но узнать можно. Это меня вот уже никто не узнает. И он не узнал. Важный такой стал, солидный. Хотя он и раньше себя подать умел… Наверное, явился серьезные вопросы о «безвозмездной» помощи правоохранительным органам решать. И депутат этот, Троцкий, при нем суетится, шмыгает, как церковный староста проворовавшийся… У Прохоренко в кабинете заперлись, потом к ним еще из ГУВД генерал Хомяков подъехал…

— Погоди, баб Дусь, какой депутат Троцкий? — затряс непонимающе головой Челищев.

— Ну этот, как его… Глазанов. Вылитый Троцкий — бородку свою козлиную все время щиплет и пенсне протирает…

— Глазанов?!

Видимо, Евдокия Андреевна услышала в возгласе Челищева не удивление, а недоверие, потому что, обиженно поджав губы, встала, отошла в угол комнаты и начала, что-то бормоча, рыться в груде сложенных прямо на полу книг и каких-то папок.

Челищев между тем, судорожно затягиваясь сигаретой, сращивал в мозгу концы с концами:

«Ну, конечно… Гаспарян говорил про „доверенное лицо“… Это и есть господин депутат…

Интересно, почему они его так подставляют… Хотя, постой, почему подставляют? Он же депутат, пользуется неприкосновенностью, его в разработку ни менты, ни комитет взять не могут, ни наружку поставить, ни единицу… Идеальный курьер, и риску никакого… Ай да Антибиотик… Или Глазанов — человек Гаспаряна? Нет, скорее, все-таки, Виктор Палыч — хозяин… Круто люди работают, круто… Значит, они — «безвозмездную» помощь, а им — гаишные эскорты до границы с Эстонией? И все законно, чинно, благородно… Все для блага России… и отдельных ее граждан…»

Между тем баба Дуся вернулась к столу, держа в руках пухлую бухгалтерскую книгу в черной клеенчатой обложке.

— Вот, смотри, Сергуня. Я в эту книгу разные интересные факты заношу про наше замечательное руководство. Они-то меня за человека не считают, внимания не обращают, а я домой приду — запишу, что видела… Может, потом когда-нибудь и пригодится кому-нибудь, если хозяин в стране найдется, может, начнут порядок наводить… Грех так говорить, но иногда даже думаешь: «Сталина на вас, сволочей, нет…» Вот смотри, у нас сейчас февраль, последнюю запись я сделала сегодня.

В книге аккуратным почерком были проставлены даты, под ними шли лаконичные записи. Это была своеобразная летопись прокуратуры: кто с кем встречался, кого куда назначали, какие вывешивались приказы, по каким поводам проводились пьянки, кто кого трахал в кабинете… Рядом с фамилиями некоторых посетителей стояли звездочки, а в конце книги на этих людей давались короткие объективки — число, место рождения, адрес, судимости (если были), род занятий…

— Ну, ты даешь, баба Дуся… А адреса-то как пробивала?

— Я же тебе уже говорила, Сережа: из ума еще не выжила, помню, как что делается…

Челищев машинально запомнил адрес и телефон Глазанова. Депутат жил в «доме еврейской бедноты» на Финляндском проспекте, за гостиницей «Санкт-Петербург».

— Да, ну и кондуит, — качал головой Сергей, листая книгу. — Почитать такую простому человеку — его кондратий хватит.

Евдокия Андреевна налила себе еще рюмку.

— Ты, Сережа, наверное, думаешь — совсем рехнулась бабка, компроматик непонятно для чего собирает, шпионит… Только я ведь про нормальных людей ничего не пишу — о своих, к слову, художествах ты здесь слова не найдешь… Да и делаю я это так, для себя: на бумагу выплеснешь, и вроде душа меньше болит… Никому эта книжка не понадобится, а про хозяина в стране — это я так, от обиды сказала…

Баба Дуся говорила что-то еще, но Челищев уже не слышал ее — глаза его вдруг стало заволакивать розовым туманом, а выбрасываемый в кровь адреналин грозил разорвать сердце: в записях августа 1992 года, за два дня до даты гибели своих родителей, Сергей нашел упоминание о визите Глазанова к Никодимову — первому заместителю прокурора города Николая Степановича Прохоренко… Сергей сам не мог понять, отчего его так затрясло…

— Что с тобой, Сергуня? Ты аж побелел весь, — откуда-то издалека донесся до Челищева голос бабы Дуси.

— Сейчас, сейчас… — невпопад ответил Сергей, выпил залпом, не почувствовав вкуса, рюмку коньяка и начал вынимать сигарету из пачки, забыв, что во рту уже дымится одна… Коньяк снял пелену с глаз и успокоил взбесившееся сердце. Челищев глубоко вздохнул и прочитал запись еще раз: «Деп. Глазанов — у Никодимова, с утра, был около 5 минут, ушел в сост. нерв. возб. Никодим. немедленно — к Прохор. (глубоко озаб.). Вызвали в кабинет Воронину, обсуждали что-то около 30 минут. Потом Воронину отпустили. Никодим. с Прохор. пили до обеда (2 бут. коньяк „Арарат“), после чего уехали из прок., якобы на совещ. в ГУВД. До вечера не возвр.».

Сергей налил себе еще рюмку и снова выпил как воду, пытаясь свести в кучу скачущие мысли: «Вот оно… Глазанова я раньше мог у нас в прокуратуре видеть… Если он „доверенное лицо“ Антибиотика, то что получается? Кто у кого на связи? Спокойно, спокойно… Накануне убийства моих Глазанов — в прокуратуре… Совпадение? Да, он у нас частенько мелькал. То-то я все думал, что рожа больно знакомая… Спокойно…»

Челищев чувствовал, что между приходом депутата в прокуратуру и убийством его родителей связь самая прямая, и, сосредоточившись, начал строить версию: «Спокойно, только спокойно… Что я не мог понять, это как можно было посылать убийцу к нам в квартиру, зная, что у директора сын — следователь, с правом ношения оружия, кстати… А убийцы пришли рано утром, когда сын, то есть я, должен был быть дома. С пистолетом вместе… Значит, меня дома быть не должно было… А я и не был: я Юлю трахал… Так… Накануне пришел приказ о повышении классности… Так, спокойно, спокойно… А, кстати, это не я Юльку трахнул, а, скорее, она меня… Антибиотику было нужно, чтобы я не ночевал дома… Но почему так сложно? Мотивы должны быть простыми… И слишком много людей в курсе…»

Челищев был уверен, что мысли его идут в верном направлении, но мозг уже отключался, кипел от перегрузки. Сразу все ответы на все вопросы прийти не могли. К тому же — правильно сформулированный вопрос зачастую важнее ответа… И у кого выпытывать эти ответы? Антибиотик — не скажет, Прохоренко с Никодимовым — тоже калачи тертые. Депутат Глазанов и Воронина… Этих двух, в принципе, расколоть можно было бы: они люди слабые, ломаные… Только на что их колоть и как?

Сергею казалось, что еще немного — и он сойдет с ума. Уходящее чудовищное напряжение оставляло после себя испарину и слабость.

— Да что с тобой, Сергуня?! — баба Дуся испуганно смотрела Челищеву в глаза и трясла за плечо. — Тебе нехорошо, сынок?

— Нет, все нормально, — сказал Сергей, еле ворочая языком, как после нескольких схваток на татами. — Просто прокуратуру нашу вспомнил, вот и нахлынуло. Нервы стали ни к черту. Устал я что-то, баб Дусь… Совсем устал.

Евдокия Андреевна вздохнула и стала гладить Сергея по голове. На нос ему капнула теплая слезинка.

— Ты что, баба Дуся? — встрепенулся было Челищев, но она махнула рукой.

— Не обращай внимания, сынок. Я последнее время что-то совсем слабая на слезу стала… Давай-ка ложись спать, я тебе в Алешкиной комнате постелю. Завтра поедешь, да и выпил ты — чего на гаишников нарываться…

Сергей не возражал. Он с самого начала хотел попроситься к Евдокии Андреевне на ночлег. Что-то не пускало его домой. Снова вспомнились найденные утром окурки у мусоропровода. Кто бы это все-таки мог быть? Но сил ломать голову еще и над этой загадкой не было совсем, Челищев еле дождался, пока баба Дуся постелит ему в комнате сына. Он утонул в колхозе, закончив первый курс юрфака, когда сама Евдокия Андреевна лежала в больнице после автокатастрофы… Еще одна странная история…

Сергей со стоном упал на низкую кровать, и его обступили лица тех, о ком он постоянно думал последние дни. Лица все время двигались, и было уже не разобрать, кто из этих людей живой, а кто мертвый, и они молча смотрели на него, словно ждали какого-то ответа.

Встреча алюминиевого эшелона и последующая переброска груза в «КамАЗы» прошли без малейшей заминки. К тому же выяснилось, что перекидывать алюминий в машины для срочной отправки в Ивангород нужно только из трех вагонов, а остальные будут ждать своей очереди в одном солидном «почтовым ящике» под присмотром «вохровцев». Самое главное было в том, что Антибиотик, а через него и Челищев со своими людьми за эти вагоны уже не отвечали.

Грузчики работали как звери и, забив последний «КамАЗ», просто падали от усталости. Двух из них стало рвать желчью, но никто не жаловался — Доктор расплатился со всеми честно и даже накинул сверху по пятерке — на радостях, наверное… У парня, похоже, шел медовый месяц. Когда Челищев утром встретил Доктора, то только головой покачал — к приобретенным накануне засосам, успевшим несколько потускнеть, прибавились новые — свежие и ядреные. Толик отчаянно зевал, рискуя вывихнуть себе челюсть, но был весел и жизнерадостен, как пингвин на льдине. Отлично выспавшийся Сергей был, напротив, хмур и угрюм — ему не давала покоя информация, полученная от бабы Дуси…

— Ты чего такой невеселый, босс? Не дала, что ли? — дружелюбно спросил Толик у Сергея, прохаживавшегося вдоль платформы.

— Что не дала? — не понял Челищев.

— Ну что бабы могут не дать… Ты же вчера сказал, к женщине поедешь…

— А-а-а… Дать-то дала, но слишком много, боюсь, не унесу, — усмехнулся Сергей, в который раз вспоминая записи из бухгалтерской книги. Толик понял его по-своему. Хохотнув, он, понизив голос, доверительно сказал:

— Для таких случаев, когда сомневаешься, нужно марганцовку с собой в кармане носить — заскочил на кухню, развел в стакане, член прополоскал — и душа не болит… А гандоны я и сам не люблю… И врач один, когда от трипера лечил, тоже говорил: «Гандон — паутина против сифилиса и броня от удовольствия».

Доктор говорил абсолютно искренне и из самых лучших побуждений. Поэтому он лишь пожал плечами, когда Челищев согнулся от хохота:

— Странный ты сегодня какой-то, Адвокат: то ходишь злой, как черт, то ржешь, как защекоченный…

Закончив переброску груза, Сергей позвонил Антибиотику. Тот похвалил, но велел не расходиться, сидеть на базе и ждать звонка — «КамАЗы» должны дойти до границы, вот тогда уже будет все…

Ждать предстояло долго — до Ивангорода груженым фурам часа три идти, да там еще сколько на таможне возни будет — хоть и дают «зеленый свет», но пока все бумаги сверят, пока штампы поставят… Вся братва — человек двадцать мордоворотов, перекрывающих базу во время переброски алюминия, — собралась в том самом яблочном хранилище, где накануне скучали грузчики. Толик, пристроившись на сложенных картонных коробках, быстро уснул, подложив кулак под голову, а остальные разбились на две кучки — в одной начали шлепать картами, в другой — травить байки.

К Сергею подошел черный от усталости Сашок Выдрин. Пока шла погрузка, времени поговорить с ним у Челищева не было, да и Сашку было не до разговоров. Выдрин опустился на корточки рядом с Сергеем и незаметным движением вложил ему в руку два ключа:

— Ваше задание выполнено, шеф. Двухкомнатная хатка, в самом центре — дом на углу Сенной и переулка Гривцова. Что особенно ценно — там отдельный вход, вообще своя маленькая парадная, других квартир нет… Ванная, телефон, телевизор… Мебель не очень, но чистая, постельное белье в шкафу… Сергей от изумления даже привстал:

— Когда успел-то? Ты что, волшебником подрабатываешь?

— Да нет, — замялся Сашок. — Это приятеля моего квартира… Он в Югославию махнул на несколько месяцев — подзаработать, а ключи мне оставил… Цветы у него там от матери-покойницы остались, он просил их хотя бы раз в неделю поливать… А деньги, что ты давал, я обратно принес, — Сашок виновато улыбнулся и полез было в карман, но Сергей удержал его руку:

— Оставь себе, считай, что заработал… За честность — спасибо, а цветы я буду поливать.

Выдрин помолчал, кивнул головой и осторожно спросил:

— Как насчет вчерашнего разговора? Я про работу.

Сергей досадливо сморщился:

— Сашок, ты сам не понимаешь, о чем просишь… Это такая грязь.

Выдрин деликатно, но твердо перебил его:

— А ты, Сергей, видимо, считаешь, что так я — в белом фраке? Где сейчас не грязь? Везде одно и то же… Но хоть чем-то заниматься нужно? Куда податься? Я Андрея Обнорского просил меня к себе взять — у них ставок нет, газета еле концы с концами сводит… Челищев удивленно посмотрел на Сашка:

— Андрей? А при чем здесь газета? Он же на Ближнем Востоке переводчиком работал… Сашок присвистнул:

— Так ты не в курсе? Ну да, он же под псевдонимом пишет — Андрей Серегин. Читал, наверное, его бандитские эпопеи? Он в девяносто первом уволился и в журналисты подался… Сейчас криминальным отделом заведует…

— Постой, Серегин — это Обнорский? Я же читал его статьи… Ну, дела! А я его в последний раз в конце восьмидесятых… Или — в девяностом, он опять в свою Аравию собирался. Злой был, как черт, мы с ним напились тогда до зеленых соплей… И все — как сгинул парень, я даже думал, что нашел-таки свою пулю в барханах… А он, оказывается, Серегиным стал… У тебя координаты его есть?

Выдрин кивнул:

— Конечно, только дома. Ну, так что, босс, берешь меня к себе?

Челищев долго молчал, курил и вздыхал. Наконец кивнул головой:

— Ладно, давай посмотрим, что получится… Побудешь со мной рядом — может, и сам передумаешь… Смотри только, как бы поздно не было… К нам попасть легче, чем уйти.

Сашок повеселел:

— Ну так ты же меня в обиду не дашь? Челищев усмехнулся:

— Я сам-то на птичьих правах… Ох, Сашок, оставил бы ты эту затею.

Но Выдрин упрямо мотнул головой:

— Нет, а то и я в Югославию наемником умотаю, чем так жить… А что мне делать-то нужно будет? Долги вышибать? На пробивки ездить?

Сергей невесело рассмеялся и хлопнул Сашка по плечу:

— Это ты у господина Серегина начитался? Его главная ошибка в том, что он пытается загнать жизнь в схему. Делать пока не надо ничего, просто будешь со мной рядом. Мне, в принципе, действительно нужен человек, на которого можно опереться.

Настроение у Челищева опять резко испортилось, потому что ему вспомнилось, как примерно такие же слова говорила ему Катя, когда они неожиданно встретились минувшей осенью. Как будто целая жизнь прошла.

— Иди сейчас домой, Сашка, отдохни как следует, а я со всем этим говном раскручусь и сам тебя найду. Телефон только оставь. И подумай еще раз как следует…

Выдрин, видно, почувствовав перемену настроения у Сергея, кивнул, продиктовал телефон и ушел, оставив Челищева наедине с невеселыми размышлениями…

Антибиотик позвонил только ночью, когда половину братвы уже стал пробирать понос от сожранных на халяву яблок:

— Сережа? Ну, слава Богу, груз уже у рыбоедов… Распускай пацанов и сам отдохни как следует. Дело сделано, через пару дней зеленые зашуршат… Челищев растолкал безмятежно проспавшего все эти часы Доктора:

— Вставай, Толян, отмучились… Собирай у пацанов волыны, отвози их к Вальтеру и езжай к Татьяне. В середине дня мне завтра звякни на трубу — как отоспишься. А я поехал, спать хочу — умираю.

Сергей потряс сжатыми над головой руками, прощаясь с боевиками, и направился было к выходу, но Доктор догнал его:

— Адвокат, а свою «тэтэху»-то… забыл? Челищев вынул из-за пояса пистолет, сунул было его Толику, но потом вдруг передумал:

— Я тебе его завтра отдам, пусть он пока со мной побудет.

Доктор пожал плечами: мол, смотри сам, добавил лишь:

— Ксиву не забудь написать. Сергей улыбнулся:

— Адвоката учишь? Сейчас и напишу… Он действительно присел на корточки и написал на страничке, вырванной из ежедневника: «Я, Челищев Сергей Александрович, 1963 года рождения, адвокат, проезжая по Пискаревскому проспекту, услышал шум и увидел побежавших куда-то людей, лиц которых разглядеть не смог из-за темноты. Выйдя из машины, я заметил на земле блестящий предмет, оказавшийся пистолетом ТТ со снаряженным магазином, заводской номер… Указанный пистолет я подобрал для последующей передачи в органы милиции. Число, подпись».

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒